Текст книги "Анютина дорога"

Автор книги: Константин Губаревич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

– Дядя Степан, а как ходить на параде?!

...– Ать, два, три, четыре!

Ать, два, три, четыре!

На весь двор звучит команда Степана. Он стоит посередине, а мимо него проходит длинная колонна ребят, построенных в ряды по три.

– Левай! Левай! Ать, два, три, четыре! Ать, два, три, четыре!– вдохновенно командует Степан, вспомнив армейскую муштру.– Запе-вай!

Тонкий детский голосок в передней шеренге затянул: «Смело мы в бой пойдем»…

...Под песню юные коммунары четко шагают уже по улице села... Впереди несут самодельное красное знамя, за ним длинный транспарант из старых обоев: «Да здравствует первая годовщина Октябрьской революции!» Коммунаровцы преображены. Все в новых лаптях, в стираных, старательно залатанных штанишках и рубашонках, платьицах. Пальтишки не на всех. Но зато на всех красные банты на груди. А самое главное – лица ребят, сияющие радостью праздничного шествия, на виду у всего села...

Впереди – Лукерья. Сбоку ковыляет в такт песне Степан, тоже преображенный и подтянутый по случаю праздника и гордый ответственностью за строевой порядок. Время от времени он отсчитывает команду, когда строй теряет шаг.

Это – первая Октябрьская демонстрация в селе. И неудивительно, что на песню и маршевый проход коммунаров на улицу высыпали все от мала до велика. Дети, те сразу примкнули к праздничной колонне, влились в ритм маршевого шага... По сторонам двинулись парни и девушки... На груди многих из них вспыхнули красные бантики. За молодежью потянулись мужики, бабы. И они принарядились: на головах новые платки, фуражки, на ногах – новые лапти, а кое у кого – сапоги, ботинки. Свитки перемешались с поддевками и пиджаками.

На юных коммунаровцев смотрели с теплыми улыбками, любопытством и с каким-то взволнованным интересом: они принесли сегодня светлое и действительно праздничное чувство, дыхание великого дня... Да нет, это еще почти ничего общего не имело с сегодняшними праздничными демонстрациями на селе. Тогда люди просто высыпали на улицу, чтобы посмотреть на красное знамя в руках ребят, на транспарант с праздничным лозунгом, на маршевый шаг колонны,– ведь здесь такого никогда не было, это только-только засветилась маленькая зорька будущих торжеств, которые после отольются в многолетнюю форму революционных праздников народа.

Все будет потом, а сегодня люди вышли на улицу стихийно, первый раз, им просто любопытно, что же дальше. Колонна юных демонстрантов и сельчане остановились посреди деревни у взгорка. На него взошла Лукерья, осмотрелась кругом. Сейчас она особенно почувствовала – правильно сделала, что привела ребят в село...

– Мы думали у себя, в школе, устроить праздник,– начала она, обращаясь к народу,– но ведь это же наш, общий с вами, праздник!.. И мы пришли к вам, как к своим родным и близким, чтобы вместе, одним голосом, одним сердцем сказать друг другу: «Да здравствует первая годовщина Октябрьской революции!»

– Ура-а!– крикнули коммунаровцы единым духом и увлекли за собой всю толпу. Из нее тоже вырвалось нестройное, несколько еще стеснительное «ура», люди захлопали в ладоши, оживились...

– ...В трудную годину мы собрались сегодня на наш праздник, дорогие товарищи!.. Со всех сторон на нас бросились черные силы контрреволюции и мировой буржуазии, они льют кровь рабочих и крестьян. Но мы верим, что победим, и поэтому уже сегодня строим школы, строим новую жизнь, заботимся о детях, потому что они будут продолжать начатую нами революцию!

Неожиданный церковный набат вторгся в праздничное оживление улицы.

– Горим!– кто-то истошно крикнул в толпе сельчан, хотя над деревней нигде не было видно дыма.

Столб дыма подымался за деревней, над бывшим помещичьим имением, где находилась школа-коммуна...

Со взгорка Лукерья сразу заметила пожар.

– Коммуна горит!– крикнула она на всю улицу и ринулась вперед. И уже через поле, напрямик побежали коммунары, их стали обгонять парни, девушки, бабы, мужики с ведрами, топорами, баграми...

Самыми последними, стараясь не отстать, со слезами и плачем торопились Анютка и Тишка. Девочка, конечно, поспела бы за остальными, умчавшимися вперед, но нельзя же бросить перепуганного насмерть хлопчика, поминутно падающего и цепляющегося за нее…

Бежали люди на пожар и из других сел.

В кустах мелькнул Прокоп, убегавший в лес.

Горели пока деревянные пристройки усадьбы. При поджоге расчет был сделан на то, что разбушевавшийся огонь перекинется и на каменный дом, крытый гонтом. Но на крышу дома уже взобрались человек пять с ведрами и вениками и гасили тлеющий гонт... Остальные – взрослые и ребята, растаскивали горящие пристройки, заливали водой огонь.

В меру своих силенок помогали Анютка с Тишкой.

Деревянные пристройки почти сгорели, но дом отстояли.

И когда все было кончено, коммунаровцы выстроились на открытой веранде. В благодарность за помощь в беде дети запели столпившимся у веранды людям песню «Смело мы в бой пойдем». Коммунаровцы давали понять, что их дух не сломлен, праздник остался праздником, и ничто не помешало ему закончиться по-праздничному...

Анютка и Тишка, как самые маленькие, стояли впереди всех. Песни они не знали, но не хотели отставать и тянули невпопад. И никто не увидел, как к толпе незаметно подошла Лукерья, а за ней – Ганна.

– Вот она...– показала Лукерья на Анютку.

Но Ганна заметила дочь еще раньше. Она с трудом сдерживала себя, чтобы не броситься к дочке и не закричать от радости...

Лукерья видела ее состояние... Пробравшись сторонкой к дому, она незаметно сняла Анютку с веранды и понесла на руках. Девочка не поняла сначала, в чем дело, пока не очутилась перед матерью, улыбающейся сквозь слезы...

И когда Анютка опомнилась от неожиданной радости, когда прошло первое волнение, она спросила наконец:

– Ты объявление прочитала?

– Потом прочитала. А до этого мне рассказали про газету...

– Мама, у меня братик есть...– похвалилась Анютка.

– Какой братик?– не поняла Ганна,

– Он маленький-маленький, все его били, а я заступилась, сказала, что он мой братик...

– А где же его мама?

– Он говорит, что не знает свою маму, а я ему сказала, что у нас одна мама и она скоро придет...

– Где же он?

– Я тебе сейчас покажу его!—Анютка сорвалась с материнских рук и нырнула в толпу» Через минуту она вела Тишку.

– Наша мама приехала...– с нескрываемой радостью сообщила девочка Тишке.– Вон она, смотри...– показала на мать.

Тишка остановился, стал всматриваться...

– Тиша?– удивилась мать, протягивая к нему руки. Тишка уже на руках у нее. Рассматривает ее лицо, глаза. Начинает улыбаться. Вспомнил, кто ему когда-то сунул в ручку сухарик... Наверное, признал ее матерью... Она такая ласковая…

...И снова длинный эшелон теплушек. На открытой платформе сидит Ганна с Анюткой и Тишкой... Народу в теплушках, на крыше, на платформах видимо-невидимо. Эшелон проходит знакомое место, где была бандитская засада. Анютка настороженно смотрит по сторонам.

– Мам, а еще не будут стрелять в нас?

– Нет, нет. Теперь можешь быть спокойна.

Эшелон уходит все дальше и дальше.

Кадры из кинофильма «Анютина дорога»

Полонез Огинского

Тихая деревенская улица.

Тихая, потому что люди опасаются без особой надобности показываться на ней. Вдруг встретишься с пьяным полицаем Барабулей, и тот придерется. Или проезжий немецкий мотоциклист потребует при встрече принести ему молока либо сала...

Самые смелые на улице – дети.

Вот и сейчас несколько ребятишек мчатся наперегонки к небольшой деревенской площади...

А там уже собралась стайка дружков. Они расселись полукругом перед хлопчиком лет тринадцати. Он старательно выводит на своей скрипочке мелодию знакомой в те годы песенки из кинофильма «Путевка в жизнь» – «Позабыт, позаброшен...».

Ребята зачарованно слушают, не сводя с маленького музыканта глаз.

У ног скрипача разостлана заплечная торбочка с веревочными постромками. На ней: парочка огурцов, несколько картофелин, яйца, ломоть хлеба – скромная плата...

Мальчик кончил играть, вытирает взмокший лоб. А ребятам интересно узнать, кто он, откуда?

Видимо, уже не первый раз скрипач отвечал на подобные вопросы за время своих скитаний, и слушатели узнали, что зовут его Васильком, отца его перед самой войной забрали на военные сборы, мать поехала к нему в часть навестить, война застала ее там, и она не вернулась. Город, где жил Василек, начали бомбить, все из него бежали кто куда – и Василек следом. Только захватил с собой свою любимую скрипочку. Играть на ней научил его отец-музыкант.

И вот теперь ходит по селам, играет. А за это его кормят, иногда и на дорогу дают...

Василек начал было собираться, но ребята упросили сыграть еще что-нибудь.

На прощание он заиграл тоже знакомую перед войной мелодию песни «Любимый город».

Дети и на этот раз заслушались, не заметили, как подошёл и остановился за их спинами полицай Барабуля.

– Тебе кто разрешил пиликать?

Василек перестал играть, а ребята испуганно подались подальше от полицая.

– Брысь отселева, чтоб и духу твоего тут не было!..

– Дяденька...– кто-то из хлопчиков подал несмелый голос.

– Молчать!.. Советские песенки нравятся, да?! Ух вы, чертовы выродки!..

Полицай расшвырял ногой огурцы, хлеб, яблоки, поддел носком сапога старенький, обшарпанный футляр скрипки... Ребята торопливо подобрали все, схватили Василька за руку, убежали с ним в переулок.

Там они некоторое время отсиделись, после проводили Василька к мостку через небольшую речку, за которой видны были дорога, луг, лес...

Перед тем как расстаться с Васильком, долго о чем-то шептались, опасливо оглядываясь на деревушку...

...Один из провожавших Василька поднялся по ступенькам крыльца, постучал в дверь... Появился полицай.

– Чего тебе?

– Дяденька... Там он снова играет…

– Чего?

– Ой, аж «Интернационал»!..

Полицай скрылся за дверью,– там он прихватил винтовку,– и снова очутился на крыльце.

– Где?

– На речке... Где кладки...

Полицай рванулся с крыльца, вскинув ремень винтовки на плечо. Помчался в сторону реки.

Мальчишка не очень спешил за ним. Держался на расстоянии. А не доходя до речки, совсем приотстал.

Даже спрятался за угол хаты.

Василек действительно играл «Интернационал», стоя на противоположном берегу реки. И странно: завидев бегущего полицая, он даже не шелохнулся. Как играл, так и играет. Вроде бы ему не страшно, что бежит разъяренный Барабуля... Он уже совсем близко…

Вот ступил на кладки...

Но на самой середине реки кладки неожиданно провалились под ним, и полицай по шею очутился в воде...

Прибрежные кусты вдруг зашевелились, из них во все стороны разбежались ребятишки. Это они устроили полицаю купание... В отместку за Василька...

А Василек мчался уже через луг к лесу...

Выкарабкавшись на берег, Барабуля поискал глазами скрипача. Заметил наконец. Не долго думая, открыл по нему стрельбу...

После второго выстрела Василек упал в высокую густую траву.

Полицай доволен. Начал снимать сапоги, чтобы вылить из них воду.

Но мальчик неожиданно подхватился и снова побежал. Полицай послал ему вдогонку еще три пули... Мальчишка хорошо слышал, как одна из них просвистела над самой головой... Со страха он ног под собой не чуял... Его уже лес принял под свою защиту, казалось, можно остановиться, отдышаться... Но страх гнал дальше и дальше, в глубь леса, в его самую чащу... Наконец добежал до нее, вломился с разгону, споткнулся... и упал... очутившись в чьих-то крепких руках...

Незнакомый человек зажал ему рот ладонью... Потом повернул Василька лицом к себе, тихо приказал:

– Только не кричи... Ни звука... Понял?

Мальчик кивнул головой.

Человек опустил руку. Внимательно посмотрел в глаза мальчика.

– Ты чего так бежал?

– В меня стрелял... Полицай…

Разговор тихий, сдержанный. Полушепотом.

– За что?

– Я играл... «Интернационал»...

Только сейчас человек заметил валявшуюся рядом скрипку в футляре, а Василек приметил автомат и еще двух человек, лежавших в густых кустах. Автомат был не немецкий, немецкие он хорошо знал, Советский,– решил Василек. И трое, спрятавшиеся в лесных кустах, тоже, конечно, советские. Мальчишка приободрился. Хитровато глянул в глаза державшего его человека.

– А я знаю, кто вы...

– Кто?

– Партизаны.

– Вот что, музыкант...– тихо, но внушительно сказал человек.– Ты ничего не знаешь и никого не видел.

– Ага.

– Ну вот.

– А от кого вы спрятались?– спросил Василек.

Человек подумал, потом кивком головы предложил мальчику ползти за ним. Раздвинув кустарник, показал на какое-то небольшое, похожее на сарайчик, строение у железнодорожной насыпи. Рядом горел костер. Около сарайчика ходили два немецких солдата, видимо, свободные от караульной службы. Третий солдат был на посту у моста.

Василька осенила догадка:

– Вы хотите перейти через дорогу, но боитесь? Да?

Человек неопределенно мотнул головой.

После они долго шептались. Человек наконец вынул из-за пазухи небольшой сверток, сунул его в торбочку Василька. Сказал:

– Хорошо запомни: как только услышишь кукушку – немедленно уходи в лес...

...Василек приблизился к колючей проволоке, которая не давала подойти к дороге со стороны леса. Вынул из футляра скрипочку, заиграл.

Солдаты удивились. Один из них двинулся к проволочному заграждению, за которым стоял Василек. Спросил что-то по-немецки.

Мальчишка вынул из торбочки десяток картофелин, сверток – в нем оказался кусок сала,– показал на огонь, давая понять, что хочет испечь бульбу и съесть с салом. Подошел второй солдат.

– О, ком, ком!..– обрадовался он, увидев сало и картошку. Раздвинув проволоку, помог Васильку пролезть. Подвел к костру.

Мальчишка, не долго думая, начал всовывать клубни в горячую золу. Солдат охотно помогал ему.

Управившись с картошкой, немец сел на скамейку у костра, вынул из кармана губную гармошку. Показал глазами на футляр. Василек понял, что должен взять скрипку и подыгрывать.

Солдат приложил к губам гармошку и заиграл мелодию какой-то веселой немецкой песенки. Василек быстро подобрал аккомпанемент. Музыкальный дуэт звучал почти слаженно. И даже красиво. Чему сами музыканты немало удивились. Второй немец даже пританцовывать начал. Третий, услыхав необычный концерт, вытянул шею и подался поближе к месту действия.

...Знакомый уже нам человек и его товарищ тихо и незаметно соскользнули с берега в воду, взяв в руки шнур, а в рот длинные тростниковые трубочки, чтобы можно было дышать под водой...

Начали осторожно толкать перед собой небольшой плотик, замаскированный под охапку полусухого сена... Охапка сена медленно поплыла по течению... Рядом с ней двигались две торчащие из воды тростниковые трубочки.

Третий солдат улыбался при виде пляшущего у костра под музыку.

...Охапка сена уже под мостом. Двое сопровождавших осторожно показались из воды, осмотрелись... Быстро сбросили с плотика сено, под ним оказался небольшой ящик. Так же быстро они вскарабкались вверх по перекладинам моста и прикрепили к свае ящик, к ящику – тонкий черный шнур. Другой конец шнура подключил к ящику с поворотной ручкой оставшийся на берегу в укрытии третий партизан...

Заминировав мост, двое первых осторожно, и тихо снова ушли под воду, выставив наружу кончики трубочек…

А у костра уже ели печеную картошку с салом. Пару картофелин бросили на насыпь постовому, Тот с удовольствием стал уплетать их.

...Ку-ку... Ку-ку... Ку-ку...– донеслось из лесу.

Василек сделал вид, что не слышал кукушки. Не торопясь, завязал свою торбочку, уложил в футляр скрипку. Кивнул на прощанье головой.

Ауфвидерзеен...

Солдат проводил его до заграждения, поднял проволоку. Мальчишка очутился по ту сторону, еще раз кивнул.

Пошел, как ни в чем не бывало, по узкой лесной тропинке. Даже не оглянулся.

И только где-то на повороте прибавил шагу, вспомнив наказ уходить как можно скорее...

Василек не знал, почему он должен спешить, если партизаны, как ему казалось, благополучно перешли дорогу. Ни им, ни ему вроде бы ничего уже не грозило. Но приказано было уходить как можно скорее, и Василек спешил. Он даже не обратил внимания на далекий гул поезда. Гул наплывал все ближе и ближе. Слышен уже четкий перестук колес…

...К железнодорожному мосту приближался немецкий эшелон.

...Партизан положил руку на поворотный ключ взрывателя, внимательно посмотрел на своих товарищей. Они следили за приближением эшелона.

А эшелон, видимо, срочного назначения перед мостом даже не замедлил хода, машинист дал только длинный гудок.

Подрывник не сводил глаз со своих товарищей. Один из них поднял руку... Резко опустил... Подрывник повернул ключ, и раздался оглушительный взрыв...

Василек почувствовал слабый толчок от взрывной волны. Упал с перепугу на землю... Отполз под густую низкую крону ели... Прислушался...

Истошные крики... стрельба... Еще взрывы. Но не такой уже силы... Взметнулось над лесом пламя... Мальчик задрожал в страхе. Не знает, что делать: бежать дальше? А вдруг кто заметит… Может, пересидеть в этом укрытии?..

Так и не решил, пока не послышался треск сухих сучьев...

Раздвинув ветки, увидел, как двое партизан несли третьего... Василек сразу узнал их. Неужели они не успели перейти дорогу? Неужели он сам чего недосмотрел и что-то сделал не так, как уговаривались?.. И не по его ли вине несут сейчас третьего, убитого или раненого?.. И что сейчас делать? Показаться им – страшно. А вдруг он действительно в чем-то виноват... Оставаться одному в глухом незнакомом лесу рядом с тем, что творится на дороге,– еще страшнее...

И решил Василек незаметно следовать за партизанами. Уж они-то знают наиболее безопасный путь через лес, знают, куда идут... Придет и он за ними куда-то, ну, а там будет видно...

И пошел. Не выпуская из поля зрения удалявшихся партизан. Переходя от дерева к дереву. Прятался, когда партизаны останавливались передохнуть или лучше приспособиться нести своего товарища.

...Шли долго. Полдня. Вечер. Началась ночь. Васильку пришлось сократить дистанцию, чтобы в темноте не потерять партизан из виду...

...К утру перешли в какой-то другой лес. Все чаще и чаще отдыхали... Мальчишка тоже устал. Он не привык к такому трудному переходу. Без сна и отдыха.

К середине дня Василек и партизаны со своей тяжелой ношей уже еле-еле плелись...

Но случилось то, чего паренек уж никак не ожидал. Вдруг рядом с ним вырос человек с винтовкой и сразу схватил Василька за ворот:

– Ты чего?..

– Что – чего?– не понял Василек.

– Следишь за ними?

– Я не слежу.

– А почему крадешься?

– И не крадусь я!

– Пошли.

– Куда?

– Куда надо.

Человек взял Василька за воротник. На всякий случай завязал ему глаза. Вел его долго, специально плутал по лесу. Видимо, хотел, чтобы мальчишка подумал, как далеко они зашли. И вот партизанский лагерь.

Из штабной землянки вышел партизан, в руки которого Василек попал, убегая от полицая.

– Петро!

– Га!

– Ты кого ведешь?

– Сцапал на посту. Шел за вами. Выслеживал…

– Не может быть!

– А вот в штабе пускай разберутся – может или нет. Партизан подошел к Васильку, снял с его глаз повязку.

– Музыкант! Милый ты мой!..– поднял мальчишку на руки и так ввалился с ним в штабную землянку.– Вот он!– крикнул сидящему за столом командиру отряда.

Командир поднялся навстречу.

– Ну... здравствуй, артист...

– Я не артист...– потупился Василек.

– Да нет, братец... Ты настоящий артист... Даже, пожалуй, почище... Не всякий артист так бы справился...

Василек ничего не понимал. Какое там справился, когда дорогу партизаны не перешли и одного своего товарища потеряли.

– Дяденька...– осмелел паренек,– вы не успели перейти дорогу?

– Ничего,– улыбнулся партизан.– В следующий раз успеем...

– Ну так что будем делать дальше?– спросил командир Василька, присев с ним рядом.

– Пойду снова играть.

– Куда?

– Мне все равно. Только покажите дорогу...

– А у нас не хочешь остаться?

Василек был озадачен:

– А разве берете таких?

– Почему бы и нет!

– Я же... не умею воевать,

– Умеешь. Да еще как!

Мальчику показалось, что над ним просто шутят. Ну какой из него вояка! Смешно даже. Но остаться ему так хотелось! Кое-что он слыхал про партизан. В его представлении это были люди смелые, как герои. Немцы боятся их, а они немцев – нисколько. Да, но просто так остаться, ни с того ни с сего... Ведь привык зарабатывать свой хлеб сам. А тут где заработаешь? Не брать же с них...

– Что ж задумался, музыкант?

– Я... останусь...

– Ну и лады.

– А... если я захочу есть?

– Накормим, конечно.

– А если я каждый день захочу?

– Каждый день будем кормить.

– Просто так?

– То есть, как это – просто так?– не понял командир.

– Мне давали есть, когда я играл.

– Ну и нам сыграешь. С удовольствием послушаем. Хлопцы наши соскучились по музыке.

– Я стану играть вам... Каждый вечер.

– Там видно будет. А пока дядя Максим сводит тебя в столовую. И поселишься у него. Он дядька – ничего. Подружитесь.

– Мы уже подружились...– улыбнулся Максим.– С первой же встречи крепко обнялись... Правда, рот пришлось зажать. Чтобы не крикнул на радостях...

...Максим в своей землянке ладил топчан для Василька. Василек вертелся около, стараясь хоть чем-то помочь.

Управившись с топчаном, партизан начал раздеваться.

– Ты тоже разоблачайсь...– предложил Васильку.– У нас такой порядок: вернулся с задания – полагается поспать.

– А я не был на задании...

– Как так не был? А пойти к немцам и отвлечь их музыкой?.. Теперь ты такой же партизан, как я.

– А почему вы не взяли меня с собой?

– Тут, браток, мы и сами не знали, вернемся ли... А вдруг бы немцы пустили по нашему следу собак? Ну, мы погибли – это одно. А тебе с нами зачем голову ложить?..

– Вы одного дяденьку несли... Убили его?

– Ранили.

И когда уже улеглись, Василек спросил:

– Дядя Максим, а еще задание дадите мне?

– Посмотрим. Спи пока.

...Спать долго не пришлось. Посыльный командира срочно вызвал Максима в штабную землянку.

– Тут, Максим, такое дело...– не теряя времени, начал командир.– Наша железнодорожная разведка сообщила: на станции девять эшелонов с боеприпасами и горючим. Цистерны с горючим стоят между вагонами с боеприпасами. Словом – пробка. Пока не починят мост. Упустить такой случай, как ты сам понимаешь, нам нельзя... Тем более что есть у нас магнитная мина с часовым заводом.

– Понял,– сказал Максим.– Выполню.

– Как?

– Буду думать.

– Единственно, над чем тебе следует поломать голову – как пронести мину в город.

– А там?

– Передашь ее одному железнодорожнику. А он будет знать, что дальше делать.

– Как-нибудь пронесу.

– Как-нибудь не получится. После взрыва моста немецкая охрана насторожилась. Проверяют каждого входящего в город. На всех постах. На бесконтрольных участках – засады. А медлить нельзя. Вот-вот починят мост, и эшелоны уйдут... Понимаешь? Уйдут из-под нашего носа...

– Понимаю.

– Давай вместе думать…

...Максим и Василек идут по проселочной дороге. Максима не узнать. Он – в поношенной рваной свитке. В лаптях. С костылем. Одна нога «не гнется». Через плечо – большая торба. Словом, побирушка-нищий. Калека. Василек шагает рядом, критически поглядывая на Максима.

– Дядя Максим...

– Я для тебя сейчас не дядя Максим, а батя. Ты – мой сынок. Забыл? Ходим вот, побираемся... Со скрипочкой... И потом – немой я! Немой! Запомни... При людях ничего у меня не спрашивай, я же немой! Даже с этой минуты – никаких разговоров! Привыкай!

Вот так и поковыляли дальше.

...А на всех подъездах к городу действительно посты. Но Максим с Васильком идут к посту, ничем не выдавая своего опасения...

Подошли. Обождали, пока постовые обыскивали какую-то телегу и едущую на ней женщину.

– Куда?– хмуро спросил полицай, когда подошла их очередь.

Максим промычал что-то, показывая на Василька.

– Мы, дяденька, в город с батей, идем к доктору, он лечит ему ногу,– ответил Василек.

– Сами кто такие?

Мальчик вынул из шапки «документ»:

– Вот... Господин староста тут все написал...

Полицай повертел «документ», вернул обратно.

– А в этом ящике что?– спросил, показав на футляр,

– Скрипка...– Василек открыл футляр.

– Чего тащишь ее с собой?

– А мы ходим с батей... Я играю, и нам дают... поесть…

Полицай махнул рукой на скрипку. Обшарил Василька с ног до головы. Максима – тоже. Заставил торбу снять. Вытряхнул из нее несколько кусочков хлеба, пару огурцов, три луковицы и еще что-то по мелочи. Глянул на двух немцев, наблюдавших за обыском. Один из них кивнул головой: пусть идут. Василек подобрал в торбу хлеб и все остальное.

...Долго шли по глухой улице, не оборачиваясь, не оглядываясь. Только остановившись у калитки какой-то каты, Максим снял шапку, вытер потный лоб и незаметно оглянулся. На улице никого не видно. Партизан открыл калитку, пропустил вперед Василька. Очутились на маленьком, огороженном со всех сторон дворике.

Пожилая женщина собирала под яблоней опад.

– Тетенька, дайте, пожалуйста, попить водички,– попросил мальчик.

Женщина внимательно посмотрела на незнакомых. Молча пошла в сени. Вынесла кружку воды.

Василек с Максимом поочередно напились. Поблагодарили.

– Тетенька, вы одни живете?– спросил мальчишка.

– Нет, а что?

– Мы могли б с батей помочь вам по хозяйству. А вы за это пустите нас переночевать…

– Нет, я не одна... Муж у меня. Он, правда, не дома, второй день, как погнали чинить мост. А так у нас по хозяйству все справно, помочи покуль не требуется, спасибо... Возьмите вот яблочек в дорогу и идите с богом... Знаете, теперь время такое... кто вас знает, что за люди. А я одна... Муж, не знаю, когда вернется...

Женщина взяла несколько яблок и протянула их Васильку. Он поблагодарил, рассовал яблоки по карманам.

Повернулись, ушли со двора.

...И, сидя сейчас среди обгоревших развалин, Максим думает, подперев голову, озадаченный создавшимся положением. Василек тоже обеспокоен.

– А другого дяди нет?

– Нет, Василек... Нам нужен был только этот...

– Что ж делать?

– Попробуем сами пробраться на станцию... Поиграть солдатам... У тебя хорошо получается немецкая песенка...

...Но на станцию им не удалось пробраться. Прогнали от первого прохода... Грубо оттолкнули от второго... Сделали попытку пройти через здание вокзала, но там солдатам дали команду на посадку в эшелон, видимо, мост починили и составы начали отправлять.

Через центральный ход, забитый солдатней, пройти было невозможно.

Отчаявшийся Максим двинулся в обход станции и очутился на другой стороне, на пустыре.

Территория станции отгорожена от пустыря высоким неприступным забором с колючей проволокой поверху.

Неожиданно Максим опустился на землю. Снял торбу, выложил из нее скудные припасы. Сделал вид, что просто сели перекусить.

– Смотри, Василек...– указал глазами впереди себя.

Мальчик заметил торчащую из-под земли трубу.

– Эта труба идет от водокачки,– стал объяснять Максим.– У водокачки она кончается, и должен быть выход наружу... Я не пролезу, а ты сможешь... Твои плечи уже... Вылезешь и незаметно под вагонами подползешь к составу с цистернами... Знаешь, такие большие железные бочки на колесах... Приложи под низ бочки мину – она сама прилипнет. И назад. Тем же путем. Буду ждать тебя тут... Давай... А то скоро начнут отправлять составы...

Василек оглянулся, прихватил с собой футляр и очутился у трубы.

Еще раз оглянувшись, он протолкнул футляр впереди себя и сам нырнул вслед за ним.

...Прежде чем вылезти наружу в противоположном конце трубы, Василек чуть-чуть высунул голову, осмотрелся. Кажется, никого вблизи... Вылез. И сразу же – под вагон. Успокоившись, начал искать круглые бочки на колесах. Подлез под один состав... Под другой... Под третий... Да вот же они, длинные железные бочки на колесах...

Мальчишка подполз под одну из них. Притаился, вслушиваясь... Вроде бы ничего подозрительного...

Раскрыл наконец футляр. Вынул из потайного, специально сделанного ящичка магнитную мину. Прилепил ее снизу к цистерне.

Пополз обратно между колес. Хотел прошмыгнуть под следующий состав.

– Хальт!..– остановил его окрик. Василек замер.

Вернее – обмер.

К нему подошел часовой, схватил за шиворот. Начал что-то лопотать по-немецки. Мальчик повернулся лицом к солдату.

– Дяденька, мне надо ехать домой... Я не знаю, в какой поезд садиться...

Не слушая оправданий, часовой толкал Василька перед собой к выходу со станции...

На выходе ему поддали еще, и он упал плашмя... Но быстро поднялся, подхватил футляр со скрипкой и помчался без оглядки…

А что же с Максимом? С ним дело хуже. Проверяя пустырь, патруль обнаружил Максима и забрал то ли как бродягу, то ли как подозрительного, Его уже вывели на привокзальную площадь и, возможно, сдали бы по назначению, но... взрыв огромнейшей силы потряс не только станцию, а и весь маленький городок...

За первым взрывом начались другие более или менее мощные... Земля дрожала, над станцией взметнулись высокие столбы огня и дыма...

Через какое-то время привокзальная площадь была оцеплена солдатами, всех, кто очутился в окружении, хватали и бросали в крытые машины. Ловили людей и на улицах... Не успевшие скрыться по домам бежали в ближайший костел.

...Костел. Ксендз правит мессу. Но прихожанам не до нее. Слышны взрывы, и люди не знают, что делать: бежать домой или оставаться.

Спасаясь от облавы, люди заполняют костел... Ползет шепоток, что в городе всех хватают.

Среди прибежавших Василек. Его обуял такой страх, что хотелось забиться как можно подальше... Заметил ступеньки, ведущие на хоры. Не долго думая, поднялся наверх...

Ксендз почувствовал волнение в костеле. Он простер руки перед дарницей и начал молиться. Орган на хорах зазвучал громче обычного...

Молитву подхватили все молящиеся...

В приходе костела появилось несколько немецких солдат с автоматами наготове. Солдаты остались у входа, а в костел вошел Гельмут – начальник местного гестапо со своим помощником. Они продвигались по проходу между скамьями, внимательно вглядываясь в опущенные над молитвенниками лица...

Люди делали вид, что, кроме молитвенников, перед собой ничего не видят. Глаза у них прикрыты веками, только дрожащие губы шепчут молитву – скорее всего просят бога, чтобы убрал этих самых страшных, в черных мундирах и с черепами на рукавах...

Гельмут с помощником прошли до алтаря, повернули обратно и, все так же медленно шагая, всматривались в опущенные лица...

Начальник гестапо заметил ступеньки на хоры. Стал медленно, подниматься по ним. Органист продолжал перебирать клавиши звучащего под сводами костела инструмента.

Некоторое время Гельмут стоял на верхней ступеньке, слушал. Заодно внимательно вглядывался в орган. Сам орган и его звучание, видимо, очень нравились Гельмуту. Но это между прочим.

Сюда он взошел не любоваться органом. Гельмут поднял руку – органист прервал игру.

– Здесь, кроме вас, никого нет?– Нет, пан офицер.

– А если найду?

– Проше, пан офицер,– спокойно ответил органист.