Текст книги "Магеллан"

Автор книги: Константин Кунин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Руки патагонцев были заняты подарками. Тогда любезные хозяева знаками предложили прикрепить кольца к ногам гостей. Те согласились, и через мгновенье ноги их были закованы в кандалы.

Поняв, что они стали жертвами коварства, патагонцы начали кричать, биться и безуспешно старались сорвать цепи.

Не довольствуясь захватом в плен двух мужчин, Магеллан отправил в селение патагонцев отряд на поимку женщин.

Опытный охотник за рабами, Хуан Карвайо сам вызвался поймать двух патагонок. Он взял с собой десять моряков, тоже побывавших в Африке и умевших ловить рабов. Со своим небольшим отрядом Хуан Карвайо добрался до хижин патагонцев. Вечерело. Пошел снег. Карвайо решил ночевать в селении. Он вошел в первый попавшийся шалаш.

Внутри было тепло. Горел костер. Стены шалаша, сделанные из шкур гуанако, хорошо защищали от холода. Вокруг костра сидело несколько мужчин. Увидя моряков, они молча подвинулись и очистили для них место у огня.

Один из патагонцев разгреб палкой раскаленные угли и достал полусырую лопатку гуанако. Не говоря ни слова, он протянул угощение Карвайо. Тот поклонился и стал есть.

Моряки огляделись вокруг. Густой дым ел глаза и мешал хорошенько рассмотреть шалаш. Лишь понемногу испанцы привыкли к полутьме и дыму и стали различать стены шалаша.

По стенам висела несложная утварь и оружие хозяев: мешки из шкур, стрелы, луки и копья. Карвайо показал товарищам лассо – длинные тонкие ремни с петлей на конце – и «болас» – ремни с тяжелыми деревянными и каменными шарами.

– Вот такой вещью убили Хуана де Солис, – сказал тихо Карвайо. – Надо будет напасть на них врасплох, чтобы они не успели воспользоваться этим оружием.

Моряки, посовещавшись; решили ночевать в шалаше, не выпуская из рук оружия.

Ночь прошла спокойно, но утром, когда Карвайо с товарищами тихо сговаривались о том, как схватить и заковать в кандалы двух женщин, в шалаш быстро вошел запыхавшийся воин и что-то сказал ее обитателям. С громким криком, хватая на ходу детей, хозяева шалаша, где провел ночь Карвайо, выбежали наружу. Карвайо и другие моряки бросились вдогонку и начали стрелять по убегавшим. Но те бежали зигзагами и прятались за кусты. Шел снег, и целиться было трудно. Пули охотников за рабами не причиняли патагонцам никакого вреда.

Моряки побежали в другие шалаши. Они тоже были покинуты их обитателями. Вокруг не было ни души. Снег пошел еще сильнее. Несомненно, воин, прибежавший утром, узнал о захвате в плен двух патагонцев на корабле и предупредил своих соплеменников о намерении их гостей.

Карвайо рассердился. Вернувшись в шалаш, он зажег от костра пучок сухого хвороста, приготовленного для топки, и поджег гостеприимный кров.

Раздосадованные неудачей, охотники за рабами медленно, увязая в снегу, брели к берегу. День был пасмурный и холодный. В воздухе кружился снег. Вдруг раздался протяжный свист, и один из моряков, Диего Бараса, с криком схватился за ногу. Выше его колена торчала тоненькая стрела. Бараса с ругательством вытащил стрелу, переломил ее пополам, швырнул прочь и бросился догонять товарищей.

Но, к своему удивлению, он почти тотчас же почувствовал, что нога его онемела: начал действовать яд. Бараса окликнул товарищей и опустился на землю. Окружив раненого, моряки молча смотрели, как судорожно сжимаются его руки, синеет лицо, и розовая пена выступает на губах. Скоро все было кончено.

С трудом вынув из окоченевших рук умершего меч и копье, моряки вырыли мечами неглубокую яму, положили в нее товарища и завалили камнями, потому что неведомо откуда взявшиеся кондоры уже пролетали низко над покойником и садились на ближние кусты, нетерпеливо взмахивая крыльями.

Пролив

«С попутным ветром мы прошли мимо белых скал мыса Катерины и вступили в этот прославленный пролив».

Чарльз Дарвин, «Путевой дневник» (запись от 26 января 1834 года).

Наконец, 24 августа 1520 года корабли Магеллана могли покинуть надоевшую всем бухту Сан-Хулиан. Во исполнение приговора судьи на маленьком островке в бухте были оставлены Хуан де Картагена и отец Педро де ла Рейна. Им дали немного сухарей и несколько бутылок вина.

Командир с радостью расставался с бухтой Сан-Хулиан. Слишком много тяжелых воспоминаний связано было с этим местом.

Бунт, гибель «Сант-Яго». В преодолении каждого нового препятствия Магеллан, казалось, черпал новые силы. Из каждого испытания он выходил еще более закаленным и обогащенным опытом.

Теперь все по-другому. Исчезло мучительное ощущение, что где-то зреет заговор и он бессилен что-нибудь сделать, чтобы предотвратить взрыв. Главные вожаки обезврежены, остальные устрашены. Во главе всех кораблей стоят верные люди, близкие друзья: «Викторией» командует Дуарте Барбоса, «Сан-Антонио» – Альваро де Мескита, а «Консепсионом» – Хуан Серрано. Твердой и уверенной рукой вел теперь Магеллан эскадру к югу на поиски пролива. Когда «Тринидад» выходил в открытое море, Магеллан в последний раз окинул взором бухту. На сером прибрежном песке еще видны были следы испанского лагеря, канавы, столбы, кучи мусора. На маленьком островке темнела землянка де Картагена и священника. И над всей бухтой господствовала стоявшая на высоком холме виселица, которую так и не пришлось пустить в дело [60]60
  Интересно, что виселица эта стояла еще в 1578 году, когда бухта Сан-Хулиан сделалась местом новой трагедии. Английский пират и путешественник Френсис Дрейк, совершивший второе кругосветное плавание, остановился в этой мрачной бухте для того, чтобы судить за измену своего ближайшего помощника Томаса Даути, занимавшего на корабле примерно такое же положение, как и де Картагена. Даути было предложено или вернуться в Англию, чтобы там подвергнуться суду, или остаться в Сан-Хулиане. Даути выбрал второе и, подобно де Картагена и де ла Рейна, был навсегда оставлен в Сан-Хулиане.


[Закрыть].

Командир распорядился держать курс на юго-запад, не теряя из виду берегов.

26 августа корабли добрались до реки Санта-Крус, открытой Хуаном Серрано во время плавания «Сант-Яго».

На реке Санта-Крус корабли пробыли почти два месяца: чинили мелкие повреждения, запасались дровами, провизией и водой.

Возможно, что Магеллан недостаточно хорошо подготовил эскадру к плаванию во время стоянки в бухте Сан-Хулиан, если понадобилась такая длительная стоянка в устье реки Санта-Крус. Вероятнее всего это произошло потому, что в бухте Сан-Хулиан была не очень хорошая питьевая вода. Кроме того, за зиму испанцы истребили вокруг все деревья, так что пришлось бы таскать дрова издалека. Немалую роль сыграло, конечно, и желание Магеллана как можно скорее покинуть мрачную бухту, оставившую столь недобрую память у всех участников плавания.

На корабле было много больных. Тяжелая зимовка не прошла бесследно. То на одном, то на другом корабле приспускали флаги, чтобы с молитвами опустить в море умерших.

Магеллан упорно искал пролив. Он и здесь не упустил случая и приказал обследовать все устье. Но все было безуспешно.

18 октября, перед отправлением в дальнейший путь, Магеллан сообщил капитанам свое решение обследовать побережье далее на юг, вплоть до 75° южной широты. Если и там не удастся обнаружить пролив, Магеллан собирался найти защищенную от ветров бухту, задержаться там, чтобы починить и заново прошпаклевать корпуса кораблей и поправить снасти. Потом Магеллан думал круто изменить курс, поплыть на восток и восток-северо-восток, с тем чтобы, обогнув мыс Доброй Надежды и остров Сан-Лоренсо (так называли тогда Мадагаскар), попасть этим путем к Молуккским островам.

В тот же день поплыли дальше, но тотчас же поднялся сильный шторм. Боясь, что корабли могут налететь на скалы, Магеллан ушел в открытое море.

Лишь 21 октября корабли вновь подошли к земле.

Все та же низменная, поросшая травой равнина простиралась перед ними. Но невдалеке выступал невысокий мыс, а дальше широкая полоса воды уходила куда-то на запад.

Эскадра обогнула мыс.

С корабля «Тринидад» раздалось два выстрела. Потом на корме его задымили три смоляных факела. Это был условный знак. На всех кораблях убрали паруса и бросили якоря.

Никто из моряков не верил, что эскадра добралась до пролива. Все говорили, что корабли стоят у входа в узкий и очень опасный залив.

Но Магеллан был уверен, что перед ним долгожданный пролив. Веселый и помолодевший, слегка прихрамывая, ходил он по кораблю, подшучивая над маловерами, громким и внятным голосом отдавал приказания.

Антонио Пигафетта пишет: «Весь экипаж был совершенно уверен, что этот пролив не имеет никакого выхода, и не подумал бы искать его, если бы не большие познания капитана-командира. Этот человек, столько же сведущий, сколько и мужественный, знал, что ему придется идти по весьма извилистому проливу…»

Магеллан послал на разведки «Сан-Антонио» и «Консепсион», а сам остался ждать их возвращения. Корабли ушли на запад. Ночью разыгрался шквал.

Ветер погнал «Тринидад» и «Викторию» вперед – туда, где виднелись угрюмые скалы, казалось, замыкавшие залив. Уже слышался рев буруна. Угроза гибели нависла над кораблями. Многие бросились к лодкам.

Но окрик Магеллана остановил их.

Магелланов пролив. На этом рисунке, как и на многих картах того времени, север – внизу, а юг – наверху. Рисунок в рукописи Антонио Пигафетты.

– Друзья, вот спасение! – воскликнул командир.

Вправо, за поворотом, виднелся узкий пролив, окаймленный высокими скалами. Корабли устремились туда. Здесь можно было переждать бурю, укрывшись от ветра за скалами.

Стемнело. «Сан-Антонио» и «Консепсион» не возвращались. Прошла ночь. На «Тринидаде» и «Виктории» начали беспокоиться. Прошел день. Магеллан тревожно вглядывался в даль, но уходившая на запад полоса воды была пустынной. Опять настала ночь.

Теперь Магеллан был почти уверен в гибели своих кораблей. Молча ходил он по палубе, вспоминая людей «Сан-Антонио» и «Консепсиона». Еще один день прошел. Моряки видели дым, тянущийся откуда-то из-за гор. Сначала думали, что костры жгут потерпевшие крушение товарищи. Но к вечеру дымки потянулись с севера, юга и запада. Магеллану стало ясно, что моряки «Сан-Антонио» и «Консепсиона» не могли зажечь столько костров. Он понял, что эти огни зажжены какими-то туземцами.

В третий раз настала ночь. Магеллан не спал. На спасение кораблей, ушедших на запад, не оставалось никакой надежды. Гибель «Сан-Антонио» и «Консепсиона» означала бесславный конец всей экспедиции… То, чего не удалось сделать трусам и предателям в бухте Сан-Хулиан, сделал свирепый шквал…

Внезапно юнга с мачты «Тринидада» крикнул: «Корабли впереди!»

Вскоре два корабля, которые считались погибшими, подходили к флагманскому кораблю. Корабли шли под всеми парусами, они были расцвечены пестрыми флагами.

Магеллан крикнул: «Пушкари, стреляй!»

Приветственный залп пронесся над морем. С «Консепсиона» и «Сан-Антонио» раздался ответный салют. На флагманский корабль поспешили лодки.

Хуан Серрано и Альваро де Мескита, веселые и оживленные, вбежали на палубу «Тринидада».

– Мы у входа в пролив, ведущий в «Великое южное море»! – закричал Серрано.

Магеллан обнял прибывших и повел в свою каюту.

Приехал Дуарте Барбоса. Капитаны «Сан-Антонио» и «Консепсиона» начали рассказывать.

Буря погнала их корабли на запад. Укрывшись в небольшой бухте, они поплыли дальше. Полтора дня плыли корабли по извилистому проливу, а до конца его так и не добрались. Глубины в проливе были так велики, что во многих случаях лот не доставал до дна. Вода всюду была соленая. Но самое главное – сильное течение все время влекло корабли на запад. «Нельзя думать, – закончили свой рассказ капитаны, – что на западе нет выхода в другой океан. Иначе, куда бы девалась вся масса воды, которая непрерывно течет в ту сторону».

1 ноября 1520 года Магеллан повел армаду на запад. Корабли прошли между двух пологих мысов. Далее пролив вновь расширялся. Южный берег ушел далеко. Стало немного покачивать. Потом берега опять сблизились. Вода быстро стремилась в узкое ущелье. Магеллан повел туда корабли. Но через три часа эскадра вновь вышла на широкое водное пространство. На берегу, довольно высоко над морем, валялся труп огромного кита, поодаль виднелись кости другого.

«Должно быть, зимою здесь страшные бури, если волны забросили так высоко эти громадные туши», подумал Магеллан.

Он решил обследовать побережье и отправил на берег Серрано. Капитан «Консепсиона» поднялся на пригорок. Унылая волнообразная равнина растянулась вокруг, а на западе виднелись островерхие горы. Что-то темное вдалеке привлекло его внимание. Он стал подниматься и скоро вышел на широкую площадку. Перед ним открылось патагонское кладбище. По всему полю были разбросаны в беспорядке кучи камней. Большинство куч завершалось большим обломком скалы, поставленным стоймя. Никаких других признаков людей отыскать не удалось. Вероятно, патагонцы привозили своих покойников в это безлюдное место издалека.

Серрано с товарищами вернулись к командиру.

Выслушав донесение Серрано, Магеллан велел сниматься с якорей и поплыл на юго-запад. Опять начался узкий канал с быстрым течением. Корабли шли почти без парусов. Миновав канал и выйдя в широкую бухту, Магеллан остановился на ночлег.

Утром на другие корабли поспешили лодки: посланные Магеллана повезли его письма всем капитанам и кормчим. Командир спрашивал, в каком состоянии экипаж, продовольствие и сами корабли, считают ли капитаны возможным продолжать плавание.

Он не решился собрать всех капитанов на «Тринидаде», опасаясь новой вспышки мятежа на кораблях, если верные ему капитаны покинут их на время совета.

К вечеру пришли ответы на его письма. Они очень обрадовали Магеллана. Все, кроме одного, требовали продолжения плавания. Капитаны и кормчие писали, что провизии хватит еще на три месяца.

Все моряки перенесли такие невзгоды и лишения, выказали столько мужества и настойчивости, что заслужили право требовать продолжения плавания к островам пряностей. Обидно возвращаться назад с порога величайшего открытия!

Лишь одно письмо противоречило бодрым, полным веры в успех письмам капитанов и кормчих. Кормчий Эстеван Гомес писал, что провизия в очень плохом состоянии и может испортиться, что, прежде чем добраться до Молукк, придется пересечь еще одно огромное водное пространство – «Великое южное море», открытое Васко-Нуньесом де Бальбоа. Гомес заканчивал свое письмо предложением вернуться в Испанию, с тем чтобы с новыми силами начать поиски пролива, придя вновь к этому самому месту.

Эстеван Гомес, кормчий «Сан-Антонио», давно уже ненавидел Магеллана. Он сам должен был плыть во главе испанской эскадры на поиски новых земель. Но в Испании появился Магеллан со своим проектом, и Гомесу пришлось плыть простым кормчим на корабле «Сан-Антонио». Предлагая вернуться в Испанию, Гомес рассчитывал, что если армада вернется ни с чем, Магеллану не доверят снаряжения второй экспедиции, и тогда ему, Гомесу, удастся возглавить новое плавание на поиски пролива.

Эстеван Гомес был одним из лучших кормчих армады. С его мнением моряки очень считались. Но все остальные кормчие и капитаны требовали, чтобы командир вел их вперед. Получив отпор от всех командиров, Гомес сразу почувствовал, что его попытка потерпела неудачу, и решил дезертировать. Сговорившись с другими недовольными на «Сан-Антонио», Гомес стал ждать благоприятного времени для осуществления давно задуманного предательства.

Между тем после обеда лодка с флагманского корабля посетила все корабли эскадры. На лодке плыл герольд. Он поднимался на каждый корабль и громко читал распоряжение командира.

Магеллан объявлял, что он поведет эскадру вперед, хотя бы ему «пришлось питаться кожей, содранной со снастей». Командир не знал, что эти его слова окажутся пророческими!

Далее герольд оповестил моряков, что впредь запрещаются под страхом смертной казни всякие разговоры о трудностях пути, о недостатке провизии и о возвращении в Испанию.

Наутро корабли поплыли далее на юго-запад.

Берег совершенно изменился. Исчезли однообразные равнины Патагонии, покрытые бурой травой, одинокими кустами и галькой.

Перед испанцами открылась иная страна. Угрюмое море билось об извилистые берега, покрытые густой темно-зеленой растительностью. Низкие леса, начинаясь у прибрежных бурунов, уходили вдаль. А выше виднелись белоснежные горы. Их острые вершины ярко блестели на солнце. Холодный ветер дул порывами и быстро гнал обрывки облаков. Огромные альбатросы, борясь с ветром, взлетали над водой…

Климат восточной части Магелланова пролива мало чем отличается от климата близлежащих областей Патагонии. Но западная часть пролива, куда теперь попали испанцы, проходит среди Кордильерских гор, и климат ее отличается сильной влажностью.

Это край высоких снеговых гор, ледников, мрачных вечнозеленых лесов, край дождя и снега и внезапно налетающих шквалов.

Настал вечер. Магеллан решил послать на разведку два корабля: «Сан-Антонио» и «Консепсион».

Гомес решил, что настал его час. Подождав, когда «Консепсион» остался позади, Гомес вместе со своими сторонниками напал на капитана «Сан-Антонио», племянника Магеллана, Альваро де Мескита, ранил его и заковал в кандалы. Потом под покровом наступившей ночи он повел корабль «Сан-Антонио» на восток, вывел в открытое море и на всех парусах понесся на север.

Гомес спешил в бухту Сан-Хулиан, чтобы подобрать оставленных там главарей мятежа.

Но буря не дала Гомесу высадиться на берег, и предатели поспешили на север. Гомес пересек Атлантический океан и поплыл вдоль гвинейского берега. В Африке изменники запаслись водой и дровами. Пришлось ограничить рацион тремя сухарями в день. Появилась цынга. Десять моряков с «Сан-Антонио» погибли в пути. Погиб также один из пленных патагонцев (второй попал на «Викторию»).

6 мая 1521 года «Сан-Антонио» Добрался до Севильи.

Прибыв в Севилью, Гомес и его соучастники, чтобы оправдаться в своем предательстве, возвели на Магеллана обвинение в жестокости и властолюбии. Изменники утверждали, что Магеллан и не искал как следует пролива, а вместо того бесцельно вел армаду вдоль побережья Южной Америки, напрасно расходуя провизию, губя людей и подвергая риску королевские корабли. Кроме того, мятежники указывали, что во время пребывания эскадры в Бразилии Магеллан разрешил морякам торговать с туземцами и тем самым нарушил инструкцию Карлоса I, запрещавшую участникам экспедиции торговать с жителями стран, принадлежавших Португалии.

По поводу Альваро де Мескита, привезенного им раненым и в цепях, Гомес заявил, что тот первый ранил его кинжалом и что он, Гомес, защищая свою жизнь, принужден был пустить в ход оружие.

Альваро де Мескита был брошен в тюрьму. По словам историка того времени, Овиедо, капитан «Сан-Антонио» был даже подвергнут пытке. Напрасно старый Диего Барбоса пытался ему помочь. Часовые появились у дверей его собственного дома. Беатриса Магеллан была подвергнута домашнему аресту. Чиновники писали, что это делается «для того, чтобы она не могла бежать в Португалию, пока обстоятельства этого дела не выяснятся до конца».

Беатриса Магеллан вместе с маленьким сыном Родриго до конца своей жизни оставалась под домашним арестом (Беатриса умерла в марте 1522 года, сын ее умер еще раньше).

Правда, в результате расследования Эстеван Гомес, его товарищ Херонимо Герра, сделанный капитаном после того, как был смещен Мескита, и еще два предателя были арестованы, но их заключение было легким и непродолжительным.

Через два года после прибытия «Сан-Антонио» Диего Барбоса подал Карлосу I записку. Старый воин писал, что «бунтовщики были приняты очень хорошо и их содержат за счет вашего величества, в то время как капитан и другие, которые хотели служить вашему величеству, заключены в тюрьму и лишены правосудия… Это очень плохой пример, поражающий в самое сердце тех, которые делают все, чтобы выполнить свой долг».

Впоследствии Эстевану Гомесу была поручена организация новой экспедиции к берегам Америки. Новое предприятие Гомеса потерпело полную неудачу. Петер-Мартир д’Ангиера писал по этому поводу: «Я всегда подозревал, что Гомес – человек с суетным и легкомысленным воображением».

Но в 1534 году король пожаловал Гомесу рыцарское достоинство «в ознаменование замечательных заслуг, оказанных Гомесом армаде Магеллана во время открытия пролива в качестве проводника и главного кормчего».

А привезенный мятежниками насильно в Севилью капитан Альваро де Мескита просидел в заключении, пока не было завершено первое кругосветное плавание и не выяснилась, наконец, правда.

Измена Гомеса лишила Магеллана одного из лучших кораблей. Кроме того, на «Сан-Антонио» были запасы продовольствия и снаряжения, предназначенные для других кораблей. Далее, на ушедшем в Испанию корабле оказалось много сторонников Магеллана. Теперь он мог полностью полагаться лишь на Дуарте Барбоса и Серрано, большинство других командиров было ненадежно.

Но Магеллан ничего не знал о предательстве Гомеса. Когда «Консепсион» вернулся из разведки, Серрано сообщил, что ночь разлучила корабли, а утром он не видел «Сан-Антонио». Командир отрядил Дуарте Барбоса на поиски потерянного корабля.

Дуарте Барбоса высадился на берег, покрытый крупным песком и галькой. Дальше расстилалось торфяное болото, а за ним шумел лес. Ветры, постоянно дующие в одну сторону, пригнули и исковеркали деревья. Вершины деревьев тесно переплелись ветвями, внизу царил полумрак. В лесу было сыро и холодно. Моряки медленно поднимались в гору, увязая в мягкой и сырой почве, покрытой полусгнившими листьями и ветками, с трудом перелезая через трухлявые, усеянные грибами стволы деревьев. Иногда им приходилось идти по настилу из низкого, переплетенного между собой кустарника.

Наконец, они вышли на открытое место. На скале, заметной издалека, они поставили высокий столб, закопав у подножия глиняный горшок с инструкциями Магеллана морякам «Сан-Антонио».

Дуарте Барбоса огляделся вокруг. Всюду беспорядочно громоздились горные цепи. Снег лежал на их вершинах и в глубоких, защищенных от солнца расщелинах. Вниз сбегали желто-зеленые долины. Мрачные густые леса одевали горы и спускались к самому морю. То там, то здесь блестела вода извилистых проливов, заливов и бухт. Внизу маленькими игрушками виднелись три корабля. «Сан-Антонио» нигде не было видно. Дуарте начал медленно спускаться вниз.

На другой день Магеллан еще раз спросил мнение товарищей по вопросу о дальнейшем плавании. До нас дошло его письмо на «Викторию». Оно сохранилось в бумагах астронома Андреса Сан-Мартина и было захвачено португальцами. Судя по всему, подобное письмо было послано и на «Консепсион», а на «Тринидаде», где плыл сам Магеллан, было оглашено. Это один из очень немногих, дошедших до нас документов, подписанных великим мореплавателем.

Командир писал:

«Я, Фернандо Магеллан, кавалер ордена Сант-Яго и капитан-командир этого флота, который его величество послал для открытия островов пряностей, и прочая.

Довожу до вашего сведения – Дуарте Барбоса, капитан корабля „Виктория“, кормчие, шкиперы и боцманы этого корабля: я узнал, что вас тревожит мое решение идти вперед, ибо вам кажется, что погода слишком мало благоприятствует путешествию, которое мы совершаем. Я никогда не отвергал мнения и совета кого бы то ни было. Больше того – все мои поступки обсуждались и сообщались повсеместно, причем никто не был обижен мною. А после того, что случилось в бухте Сан-Хулиан, а именно – смерть Луиса де Мендоса и Гаспара де Кесада и оставление Хуана де Картагена и Педро-Санчеса де ла Рейна, священника, – вы из страха уклоняетесь от того, чтобы говорить мне и советовать мне то, что может казаться вам идущим на пользу его величеству и способствовать благополучию этого флота, и вы ничего не говорите и не советуете мне. Этим вы совершаете упущение в службе императору и королю, нашему повелителю, нарушаете данную вами присягу и клятву повиноваться мне.

Поэтому я приказываю вам именем сказанного выше повелителя, а со своей стороны прошу и поручаю вам в отношении всего, что вам кажется полезным для нашего путешествия как в части продвижения вперед, так и в части возвращения обратно, написать ваши соображения письменно, каждый для себя отдельно. Сообщите ваши размышления насчет того, почему мы должны плыть вперед или возвращаться обратно, не обращая внимания ни на что, могущее помешать вам сказать правду.

Магелланов пролив. Гравюра конца XVIII века.

Аллегорическое изображение плавания Магеллана по Магелланову проливу.

На рисунке изображен Фернандо Магеллан на своем корабле. Слева – Огненная Земля (видны дым и пламя). Справа – патагонец, засовывающий в горло стрелу (в соответствии с рассказом Антонио Пигафетты). В левом верхнем углу – сказочная птица Рук, которая, по словам Марко Поло, могла унести в когтях слона.

Рисунок И. Страдануса (1523 г.).

Получив эти соображения и мнения, я сообщу вам свои и уведомлю, почему я пришел к решению о том, что дальше делать.

Дано в проливе Всех Святых [61]61
  To есть в Магеллановом проливе. Современники по-разному называли открытый Магелланом пролив. Сам Магеллан и Андрес Сан-Марин называли его проливом Всех Святых; Пигафетта – Патагонским проливом; один из португальских второв проливом Виктории. Даже в 1580 году путешественник Сармиенто называл этот пролив проливом Божьей матери, хотя уже в 1525 году в инструкции, данной путешественнику Себастиану Каботу, упоминается Магелланов пролив.


[Закрыть], против реки, что на островке, в среду, двадцать первого ноября, под пятьдесят пятым градусом, одна тысяча пятьсот двадцатый год».

Моряки сообщили командиру свои соображения.

Так, Андрес Сан-Мартин выражал сомнение, чтобы из этого канала был выход, через который можно попасть к Молуккским островам. Все же он считал, что до середины января, пока стоит лето и дни длинные, надо идти дальше.

Очевидно, другие моряки разделяли точку зрения астронома, потому что Магеллан приказал эскадре плыть вперед по извилистому проходу. Узкий канал переходил в широкую бухту, окаймленную мощными ледниками и усеянную маленькими айсбергами. Потом снова тянулся опасный извилистый пролив.

Стояли пасмурные дни. Часто шел дождь. Горы были окутаны туманом. Когда завеса тумана прорывалась, с кораблей были видны черные заливы, остроконечные скалы, темно-зеленые массивы лесов, голубые ледники и белоснежные вершины гор.

Почти все время где-нибудь на побережье виднелся дымок. Часто горело сразу по нескольку костров на обоих берегах, и дым стлался над водой. Этими кострами туземцы оповещали друг друга о невиданных чудовищах, плывших по проливу. Поэтому испанцы прозвали эту мрачную страну «Тьерра дель-Фуэго» – «Огненная Земля».

Начиналось лето, и ночи стали короткими. Это очень облегчало морякам работу. Плыть по ночам они не решались, а во многих местах пролив был до того глубок, что якоря не доставали дна и приходилось по ночам лавировать.

Максимилиан Трансильванский пишет: «Они были убеждены, что земля слева представляет из себя остров, потому что они часто слышали шум, будто где-то там море ревело и билось о дальний берег».

Однажды утром Магеллан увидел в проливе кашалотов. Они быстро плыли с запада навстречу кораблям, и командир понял, что близок конец пролива.

И в самом деле, 28 ноября 1520 года корабли вышли в открытое море. На север и на юг тянулись мрачные обрывистые берега, увенчанные белыми горами, позади шумел прибой. А впереди – там, куда заходило солнце, простиралось безбрежное море, «Великое южное море», открытое Бальбоа. Впереди были Индия, Китай, Япония и острова пряностей, впереди было славное будущее.