Текст книги "Трагедия деревни Мидзухо"

Автор книги: Константин Гапоненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

«Я признаю себя виновным в том, что заведомо знал о подготовке массовых убийств корейцев, я дал свое согласие на участие в этих убийствах и вошел в созданную для этой цели японцами Хосокавой Хироси и Мориситой Ясуо группу, в составе которой 22 августа 1945 года принял непосредственное участие в убийстве корейцев, проживавших в бараке японца Конбэ».

(Из протокола допроса 22 августа 1946 года)

Военным трибуналом ДВО 27 сентября 1946 года осужден к лишению свободы в исправительно-трудовых лагерях сроком на 10 лет.

Умер в Красноярском лагере 5 января 1949 года.

Курияма Китидзаемон

1904 года рождения, дер. Мотовакуя, префектура Мияки, провинция Тода, о. Хонсю, образование 6 классов, крестьянин. Жена – Курияма Фумико, 1914 г., дети: Морисита Курако, 1922 г., Курияма Сиодзи, 1928 г., Курияма Иосуаки, Курияма Акио, Курияма Акира, Курияма Мивако, Курияма Иосуробу, Курияма Акико.

Служил в японской императорской армии с 1925 по 1927 год, уволен в звании ефрейтора.

Словесный портрет: рост низкий, фигура худощавая, шея длинная, волосы черные с проседью, глаза карие, лицо пирамидальное, лоб низкий, прямой, брови дугообразные, нос тонкий, губы толстые, уши большие.

Военным трибуналом ДВО 27 сентября 1946 года осужден к лишению свободы в исправительно-трудовых лагерях сроком на 10 лет.

Репатриирован в Японию 6 декабря 1955 года.

Курияма Сиодзи

1928 года рождения, село Симидзу уезда Маока, о. Карафуто, окончил 7 классов начальной школы деревни Мидзухо, крестьянин. Сын Куриямы Китидзаемон. Член молодежной организации «Сэйнендан».

«После убийства всех корейцев в Урасима в нашем доме обедали Судзуки Масаиоси, Курияма Мамору, Какута Тиодзиро, Нагаи Котаро, Такахаси Иоримицу, я и мой отец – Курияма Китидзаемон. После обеда я вышел с Курияма Maмору и другими ребятами, мы ушли гулять на окраину деревни к речке, где и пробыли до вечера».

(Из протокола допроса 14 августа 1945 года.

Допрос начат в 11 час. 20 мин.)

«Примерно 27-28 августа 1945 г. я вместе с Хосокава Хироси закопал труп убитого корейца недалеко от нашего дома, об этом случае знал мой отец – Курияма Китидзаемон... Кем и когда был убит этот кореец, мне неизвестно. Труп был немного изменен, т. е. имелись признаки его разложения».

(Из протокола допроса 14 августа 1946 года.

Допрос начат в 21 час. 25 мин.)

Военным трибуналом ДВО 27 сентября 1946 года осужден к лишению свободы в исправительно-трудовых лагерях сроком на 10 лет. Данных о дальнейшей судьбе не имеется.

Судзуки Масаиоси

1927 года рождения, дер. Саруфуцу уезда Соя, о. Хоккайдо. Окончил 8 классов начальной школы дер. Мидзухо, рабочий-сезонник.

Отец – Судзуки Ринсаку, 1888 г.; мать – Судзуки Киса, 1909 г.; братья и сестры – Судзуки Масанобу, Судзуки Намико, Судзуки Набуко, Судзуки Цуяко, Судзуки Норико.

Член молодежной организации «Сэйнендан».

«Утром 23 августа 1945 года Морисита Ясуо приказал мне, Хосокаве Такеси и Чиба Моити убить женщину-кореянку и ее тринадцатилетнюю дочь, которые находились в то время в доме Хасегава».

(Из протокола допроса 17 августа 1946 г.)

«Моя принадлежность к молодежной организации «Сэйнендан», как окончившего молодежную школу этой организации, заставила меня идти вместе с ее руководителями, которыми были Морисита Ясуо и Хосокава Хироси».

(Из протокола допроса 17 августа 1946 г.)

Военным трибуналом ДВО 27 сентября 1946 года осужден к лишению свободы в исправительно-трудовых лагерях сроком на 10 лет.

Сведений о дальнейшей судьбе не имеется.

Мива Мацумаса

1921 года рождения, село Футомата уезда Маока, о. Карафуто. Образование 8 классов начальной школы дер. Мидзухо, крестьянин.

Отец – Мива Эисио, 65 лет; мать – Мива Сина, 57 лет; жена – Мива Кимико, 21 год; дочь – Мива Масако, 1 год; братья и сестры – Мива Набуо, Мива Тадао, Мива Косиро.

«Примерно 26 августа 1945 года ко мне в дом пришел Митинака Тадао, который сказал, что нужно захоронить трупы корейцев, убитых в сарае Конбэ. Я ответил согласием... Когда мы пришли к сараю, Курису Набору вышел из жилой половины сарая и сказал, что в комнате находится живой кореец, который сидит... Видимо, он был в бессознательном состоянии, но что был живым, могу сказать точно».

(Из протокола допроса от 4 августа 1946 г.)

Военным трибуналом ДВО 27 сентября 1946 года осужден к лишению свободы в исправительно-трудовых лагерях сроком на 10 лет.

Сведений о дальнейшей судьбе не имеется.

Нагая Акио

1927 года рождения, дер. Мидзухо волости Симидзу уезда Маока, о. Карафуто, образование 8 классов, крестьянин. Отец – Нагая Тамоити, 49 лет; мать – Нагая Току, 42 года; братья и сестры – Нагая Мацуако, 8 лет, Нагая Мицуо, 5 лет, Нагая Соэми, 2 года, Нагая Кимико, 17 лет, Нагая Мисако, 14 лет, Нагая Теруко, 10 лет.

Член молодежной организации «Сэйнендан».

«Когда я сидел в засаде, то увидел бежавшего в мою сторону корейца. Но так как я никогда никого не убивал, то струсил и не произвел в корейца ни одного выстрела, а только кричал, что бежит кореец. Своим криком я привлек других японцев, и они убили его».

(Из показаний на судебном заседании 27 сентября 1946 года)

«У меня большая семья, работать некому, я самый старший. Признаю, что, участвуя в убийстве корейцев, делал плохо».

(Из последнего слова подсудимого)

Военным трибуналом ДВО 27 сентября 1946 года осужден к лишению свободы в исправительно-трудовых лагерях сроком на 10 лет.

Данных о дальнейшей судьбе не имеется.

Хасимото Сумиеси

1928 года рождения, дер. Мидзухо волости Симидзу уезда Маока, о. Карафуто. Окончил 8 классов начальной школы дер. Мидзухо, крестьянин.

Отец – Хасимото Хейтаро, 50 лет; мать – Хасимото Кано, 50 лет; брат – Хасимото Хироюки, 25 лет.

Член молодежной организации «Сэйнендан».

«В эту ночь я ночевал дома. Кроме меня там был мой старший брат Хасимото Хироюки и 4 или 5 человек его товарищей, прибывших из Футомата. Рано утром, еще до рассвета, меня разбудил Хосокава Хироси. Он сказал мне, чтобы я быстро собрался, и добавил: «Ты должен идти!» Я оделся и вышел на улицу, при этом взял с собой кинжал».

(Из протокола допроса от 24 августа 1946 г.)

Военным трибуналом ДВО 27 сентября 1946 г. осужден к лишению свободы в исправительно-трудовых лагерях сроком на 10 лет.

Репатриирован в Японию 15 апреля 1955 года.

Митинака Тадао

1920 года рождения, село Сарума, префектура Токора, о. Хоккайдо. Окончил 6 классов начальной школы деревни Мидзухо, крестьянин.

Отец – Митинака Туюсиро, 1894 г., мать – Митинака Фудза, 1896 г., братья и сестры – Митинака Кадзуе, 1927 г., Митинака Масими, 1938 г.

«Я сделал плохо, но тогда была война, и я считал, что делал на пользу родине...»

(Из последнего слова на судебном заседании

27 сентября 1946 года)

Военным трибуналом ДВО 27 сентября 1946 года осужден к лишению свободы в исправительно-трудовых лагерях сроком на 10 лет.

Репатриирован в Японию 3 марта 1956 года.

Муфинэ Эцуро

1904 года рождения, дер. Ясима-Кимисусунай уезда Юри, префектура Акита, о. Хонсю. Образование три класса, крестьянин.

Жена – Муфинэ Мацу, 6 человек детей (поименно не названы). Других данных не имеется.

«22 августа 1946 года в 4 часа утра ко мне в дом зашли Морисита Ясуо, Хосокава Хироси и Киосукэ Дайсукэ. Морисита сказал мне, что вчера днем расправились с корейцами, проживавшими в Урасима, а сейчас мы должны пойти и расправиться с корейцами, которые проживают в сарае Конбэ, и обратился ко мне с тем, чтобы я помог осуществить убийство корейцев. Такое предложение было для меня неожиданным. Я спросил Мориситу, за что мы должны убивать корейцев. На мой вопрос Морисита и Киосукэ ответили, что сейчас не место и не время об этом разговаривать. На предложение принять участие в убийстве корейцев я дал свое согласие. Во время разговора присутствовал мой отец, который возражал против моего участия в убийстве корейцев, но я его не послушал».

(Из протокола допроса 31 июля 1946 г.)

«Я имею девять человек семьи, половина из них – больные, работать некому. Я признаю, что сделал плохо, прошу суд смягчить мне меру наказания».

(Из последнего слова на судебном заседании

27 сентября 1946 года)

Военным трибуналом ДВО 27 сентября 1946 года осужден к лишению свободы в исправительно-трудовых лагерях сроком на 10 лет.

Репатриирован в Японию 6 июня 1956 года.

Судзуки Хидео

1906 года рождения, село Секитава уезда Ума, префектура Эхимэ, о. Хонсю, образование 6 классов, крестьянин.

Жена – Судзуки Томэ, 1910 г.; братья и сестры – Судзуки Масахиро, 1908 г., Арасэки Харуко, 1912 г., Тэрасита Киоко, 1916 г.38

«Предыдущие показания написаны неправильно. Саблю я все время носил при себе и участия в убийстве корейцев принимать не хотел. К месту убийства я пошел из простого любопытства... В дом Нагая Акио я действительно в пять часов утра заходил, но сразу из него ушел. На месте убийства я также находился среди участников убийств и имел при себе саблю, но участия в убийстве не принимал и в засаде не был, хотя и находился среди лиц, стоявших в засаде».

(Из протокола допроса 12 августа 1946 г.)

Военным трибуналом ДВО 27 сентября 1946 года осужден к лишению свободы в исправительно-трудовых лагерях сроком на 10 лет.

Решением военной коллегии Верховного суда СССР от 15 июня 1953 года досрочно освобожден. Репатриирован в Японию 4 декабря 1953 года.

Первая жертва

В летних горах

Где-то дерево рухнуло с треском –

Дальнее эхо.

Мэйсэцу

В сахалинских горах после снегопадов и метелей часто случаются сходы лавин. Снег накапливается, слоится, громоздится шапками, и в один – чаще всего самый неподходящий – момент масса не выдерживает и рушится.

Страшное это зрелище! Небольшой снежный ком, упав с вершины, вызывает цепную реакцию: верхние слои приводят в движение весь снежный покров – и вот уже к подножию сопки несется лавина, сметая все на своем пути. Чтобы вызвать лавину, достаточно оттепели, ветра, даже дальнего эха.

Такое эхо долетело в деревню Мидзухо ранним утром 20 августа 1945 года и разбудило отставного унтер-офицера Мориситу Ясуо. Он служил в императорской армии долгих четыре года и по боевому опыту определил: огонь ведут орудия среднего калибра, значит советские войска штурмуют порт Маока. Звуки побудили его к немедленным действиям. Привычными сноровистыми движениями он оседлал коня, надел саблю, вскинул в седло свое поджарое тело и поехал в центр деревни. Деревня молчала, нигде не раздавалось ни звука, а вчера тут толпились, сбивались в суматохе эвакуируемые из населенных пунктов Симидзу, Осака, Футомата и их окрестностей. Движение было стихийным, паническим, страх согнал их с обжитых мест, и они поехали на лошадях, пошли пешком, спасаясь от диких русских орд. Одни направлялись в распадки, то есть в тупики, некоторые по знакомству разместились в усадьбе Хосокавы Ёкичи, другие ехали в направлении города Рудака с надеждой оттуда быстрее добраться до порта Отомари, чтобы уехать пароходом на Хоккайдо.

Никто этим движением не руководил – один снарядился, следом сорвались соседи, глядя на них, рушили мелкие поселения и большие, и вот уже потянулся поток беженцев. Никто не знал обстановки: где русские войска, можно ли достичь желанной цели, людьми владело лишь одно желание – двигаться. Забегая вперед, скажем: дня через три-четыре все они вернулись в свои усадьбы.

Морисита выехал на главную дорогу, миновал ложбину, где протекала Дайку-гава, и очутился в центре деревни. Он привязал коня и пошел пешком к дому, где жил староста. Дом был пуст. Видимо, староста находился среди эвакуирующихся. Тогда Морисита поехал к полицейскому. Полицейский Исэда Рюдзиро по своему положению был начальником резервистов и должен был возглавить оборону.

Исэда Рюдзиро пригласил в дом уважаемого человека, поставил столик, но сакэ не налил, а лишь собирался приготовить чай. Морисита принял приглашение и сел. Он начал разговор о том, что слышны выстрелы, что надо готовиться к обороне. Исэда с неподвижным лицом смотрел в мутный рассвет за окном и молчал.

– В деревне много шпионов, – сказал Морисита.

Исэда и тут промолчал. Ответил он только на повторный вопрос Мориситы.

– Главное в империи – порядок и дисциплина. Если будет распоряжение, то он его исполнит. Но распоряжений никаких не поступало.

Морисита посидел еще некоторое время для приличия, поблагодарив хозяина, раскланялся и вышел.

Обратно Морисита пустил лошадь шагом. Он думал. Мысли его вились вокруг внутренней боли, которая жгла его раскаленным камнем. Боль эта вспыхнула в нем после того, как он услышал по радио голос императора. Впервые в жизни вся нация услышала человека, которому поклонялась. Он говорил необычным голосом на непривычном наречии. Он сообщил о капитуляции Японии и призвал выдержать то, что выдержать невозможно, и превозмочь страдания, которые невозможно превозмочь.

Морисита не верил, что огромная Квантунская армия разбита, что американцы добрались до метрополии и бомбят столицу, что русские идут на Карафуто. Он видел беженцев, которые рассказывали, как японские части катятся на юг от пятидесятой параллели, бросают оружие, сдаются в плен. Говорят, русские заняли Эсутору, теперь, видимо, высаживаются в Маока. Смириться с этим Морисита не мог. Империя непоколебима, она останется непобедимой, даже если потерпит тысячу неудач.

В Морисите кипела глухая злоба и требовала выхода. Он завернул к дому Хосокавы Хироси. Услышав стук, Хосокава вышел одетым, словно ждал. Все теперь спали по-военному.

– Они идут! – резко крикнул Морисита.

Хосокава вздрогнул и вытянулся, как положено ефрейтору перед унтер-офицером, когда тот зол. Субординация соблюдалась, несмотря на дружеские отношения.

– Они идут и скоро могут быть здесь, если их не остановить! Надо действовать!

Хосокава выразил полную готовность, он лишь спросил, что надо делать.

Морисита, поворачивая коня, ответил:

– Будем держать совет.

Через четверть часа Хосокава Хироси садился за низенький круглый стол в доме Мориситы. О поверхность стола мягко стукнули рюмки и миниатюрные разрисованные чашечки. Уселся и хозяин, поджав под себя ноги, налил в рюмки сакэ. Некоторое время он молчал, потом выпил, заскрипел зубами и выкрикнул, как давно решенное:

– Русских ведут эти собаки! Они предатели, шпионы! Они показывают русским дороги!

В костер злобы, бушевавший внутри, будто плеснули горючего. Враз стало ясно: некоторые корейцы умеют говорить по-русски, они выдадут, где спрятаны японские семьи. Они будут праздновать вместе с русскими, станут издеваться над японцами. Хосокава тоже давно был убежден, что корейцы всегда были враждебно настроены против японцев и смогут взяться за оружие.

История Японии подобный прецедент имела. 1 сентября 1923 года произошло великое землетрясение. Реки и каналы были забиты десятками тысяч трупов. В атмосфере великого хаоса откуда-то появились слухи, что корейцы отравили колодцы. Полиция по радио предупредила, что корейцы поджигают дома, убивают людей и забирают деньги. Людей призывали принять меры для защиты своей собственности. Немедленно организовались отряды армейских резервистов и волонтеров, которые кинулись на беззащитных и ни в чем не повинных корейцев, приехавших в Японию на заработки. Историки считают, что тогда жертвами стали тысячи корейцев.

Вряд ли Морисита знал о той резне. Однако знать было не обязательно: вирус злобы к униженным циркулировал в крови. И тут злой рок пошел навстречу. На пороге появился сосед Мориситы – Киосукэ Дайсукэ. В правой руке он держал ремень, левой подталкивал корейца. Кореец был нездешний.

– Вора поймал! – злорадно воскликнул Киосукэ.

– Я не вор, – пробормотал перепуганный кореец. – Я только хотел спросить, где живет кореец по имени Маруяма.

Киосукэ продолжал:

– У нас никто никогда не имел замков, у нас не было воровства, а теперь вот – начали воровать!

Морисита, мрачный, с плотно сжатыми губами, молча поставил третью рюмку и налил. Киосукэ выпил, тронул палочками закуску.

– Теперь эти осмелели, они подняли головы! Смотрите, они уже идут красть, скоро грабить начнут. Они русских ждут!

– Нет, – пролепетал кореец. – Мы никого не ждем…

– Молчать! – рявкнул Морисита.

Кореец вздрогнул и побледнел.

– Он украл у меня опий, – продолжал Киосукэ. – Он вор!

Никто не подумал спросить, как он мог украсть у Киосукэ опий, не переступив порог его дома.

Морисита встал, поднялись и остальные.

– Веди его!

Киосукэ снова вооружился ремнем с бляхой, взял корейца за рукав. Морисита с саблей и Хосокава шли сзади. От дома Мориситы они пошли по дороге, потом свернули на тропу, что вела к дому Киосукэ.

– Стой! Подними руки! – скомандовал Хосокава.

Кореец понял свою участь. Он поднял дрожащие руки, глаза его расширились от ужаса. Хосокава вынул у него из нагрудного кармана деньги, а из брюк достал грязный платок, брезгливо бросил. Деньги положил себе в карман.

– Теперь ему ничего не надо.

Киосукэ взвизгнул и хлестанул корейца ремнем по лицу. Тот успел прикрыться рукой, и удар бляхой пришелся по плечу. Это лишь распалило Киосукэ. Выкрикивая ругательства, он стал с остервенением наносить удары. Подскочил Хосокава и ударом колена снизу опрокинул корейца на спину. Бедняга все еще пытался закрыть лицо. Хосокава ударил лежачего в низ живота. Тот издал тяжелый стон и схватился руками за пах. Киосукэ тут же кинулся бить его по лицу. Из глаза брызнула кровь. Морисита шагнул и коротким движением вонзил корейцу саблю в живот. Кореец захрипел и задергался.

– Отойдите!

Морисита отступил, затем, сделав быстрый выпад, взмахнул саблей. Удар был исполнен мастерски, с потягом. Из обезглавленного трупа густо выплыла темная кровь. Морисита воткнул саблю в мягкий грунт. Эфес трепетно заколебался. Хосокава взял саблю, примерился и натренированным жестом рубанул по туловищу.

Некоторое время они постояли. Сгустки крови стыли, чернели. Морисита веско произнес:

– Все сделано правильно.

Киосукэ сначала бросил несколько пучков травы на труп, потом сбегал домой за лопатой. Хосокава тщательно вытирал клинок.

Зарыв останки убитого на огороде Киосукэ, все трое вернулись к Морисите. Пили сакэ, пили чай, говорили о разных военных эпизодах. Хосокава посчитал деньги – оказалось двести пятьдесят иен. Делить их пока не стали.

Из протокола допроса обвиняемого Киосукэ Дайсукэ 7 августа 1946 года.

«Взаимоотношения между японцами и корейцами – жителями деревни Мидзухо, как до войны с Советским Союзом, так и в ходе войны были исключительно хорошими. Об этом свидетельствуют такие факты. Иногда у кого-либо из жителей, японцев или корейцев, не было каких-либо продуктов или вещей, то они всегда охотно давали их друг другу взаимообразно».

Из акта комиссии судебно-медицинской экспертизы:

«Яма № 1 находится от центра населенного пункта в двух километрах. В 250 метрах от ямы стоит отдельный жилой дом. В семнадцати метрах от ямы протекает река Рудака. На левом берегу реки, где расположена яма, – густая поросль молодых пихтовых деревьев.

Вскрытие ямы: при снятии верхнего слоя почвы на глубине 30 сантиметров показалась отделенная от туловища голова. Установлено: голова отрублена остро-рубящим предметом, 4-й шейный позвонок перерублен по центру… Ниже лежат отдельно нижние конечности, отделенные от туловища в области 5-го поясничного позвонка… Внизу под нижними конечностями лежал плечевой пояс, вся грудная клетка с верхними конечностями… При исследовании верхней части туловища установлено: с правой стороны ребра имеют множественные переломы. Правая плечевая кость и правая ключица переломлены… Внутренние органы отсутствуют».

«Блистательная чума»

Япония ставит своей задачей в этой стране покровительствовать счастью народных масс... Она должна быть готова принести в жертву любого, кто ставит помехи на этом ее пути. Имеется лишь один путь управления этим народом – это суровые безжалостные методы.

Газета «Сеул пресс», 1910 г.

Может показаться, что та легкость, с которой совершен самосуд над случайно подвернувшимся корейцем, была обусловлена чрезвычайностью обстановки. Старая власть трещит, новой еще не видно, момент самый подходящий. Полный разгул вседозволенности и беззащитность жертвы.

В какой-то мере это верно. Но судьба человека определяется прежде всего судьбою его родины. Откроем лишь страничку истории Кореи.44

Пожалуй, довольно широкому кругу читателей известно, что Страна утренней свежести стала японской колонией с 1910 года. Однако мало кто знает, что так называемый договор 1910 года лишь подвел итоги длительному периоду экспансионистской политики более могущественного соседа, которому уроки капиталистического развития пошли впрок. А период этот был довольно драматичным. Иллюстрацию ограничим всего лишь несколькими картинками.

В феврале 1876 года под давлением военной силы корейская сторона подписывает японо-корейский торговый договор. Для торговли с Японией был сначала открыт порт Пусан, потом еще два портовых пункта. Вслед за японскими купцами поспешили чиновники, будто бы для защиты их торговых интересов. «Защитники» добились через японское правительство права экстерриториальности. Это означало, что японские купцы на территории Кореи имели особые преимущества: неприкосновенность жилища, неподсудность корейскому суду, освобождение от повинностей и налогов. Корейские власти не имели права в собственном государстве контролировать действия иностранных купцов!

Следующий крупный шаг был сделан в конце XIX века. В 1894 году произошла короткая война между Японией и Китаем. Особенность этой войны заключалась в том, что велась на территории... Кореи. Корейское правительство доверило Японии изгнать из страны китайские войска. Японская армия энергично взялась за выполнение возложенной на нее миссии. Европейский очевидец свидетельствовал: «Японская армия прошла по стране подобно средневековой чуме».

Китайские войска были разбиты и изгнаны. Зато остались войска Японии. Японская экспансия, подобно низовому пожару в лесу, расползлась по полуострову. Японские концессии стали добывать золото и вывозить львиную его долю в метрополию. Японские рыбаки вылавливали у берегов Кореи рыбу. Японские колонисты захватывали корейские земли и строили на них для себя дома. Японские банки питали японских колонизаторов. На японских ткацких и прядильных фабриках в Корее японцу платили 65 чон в день, корейцу – всего шесть.

После победы в русско-японской войне 1904-1905 годов с корейским правительством вовсе перестали церемониться. Что бы добиться подписания договора о протекторате, императорский дворец недвусмысленно окружили войсками. В Корее установился оккупационный режим. На полуостров прибыл генеральный резидент князь Ито Хиробуми с неограниченными полномочиями. В его руки передана была законодательная, исполнительная, судебная власти, ему подчинялись все японские войска на полуострове: 26 пехотных батальонов, 8 эскадронов конницы, три роты артиллерии большого калибра, военные корабли, курсировавшие у берегов полуострова. Они постоянно держали под прицелом важнейшие пункты побережья. Резидент Ито сплел густую и эффективную жандармскую сеть. Если в 1906 году в Корее насчитывалось 20 жандармских постов, то через два года число их увеличилось более чем вдесятеро. Они стали не только карательным инструментом. Им удалось создать при помощи предателей в деревнях так называемые «отряды самообороны». Крестьян связывали круговой порукой. Им вменялось в обязанности вести патрулирование, шпионить за партизанами, конфисковывать у населения оружие. В случае уклонения кара обрушивалась на всю деревню – на правых и виноватых.

В первый же год своего резидентства Ито издал «Закон о покровительстве переселенцам». Сбиты были замки с запретов на куплю-продажу земли. Теперь переселенцы в Корею хлынули потоком. Они получали участки за бесценок, выменивали, а то и просто отнимали самые плодородные земли, лесные угодья, места рыбной ловли.

Предоставим слово иностранному наблюдателю. Английский журналист Маккензи, долго живший в Корее, писал в одну из лондонских газет: «Имущество корейцев, сельскохозяйственные продукты, право рыболовства и прочее полностью захватывались японскими переселенцами, а владельцы избивались и оскорблялись. В других случаях у корейцев насильственно отбирали рыболовные участки, а если они сопротивлялись, то их убивали. Японские солдаты до полусмерти избивали корейцев по малейшему поводу. Каждый японский солдат чувствовал себя полноправным судьей, налагал любое наказание, какое ему заблагорассудится».

Став собственниками, они с японскими оккупационными властями образовали единый фронт против корейских партизан. Японские переселенцы, получив от властей оружие, вместе с жандармами и войсками принимали участие в карательных акциях, 46

охотились за скрывавшимися в лесах партизанами. За тридцать с лишним лет до событий в Мидзухо японские жандармы и резервисты в самой Корее совершали такие набеги, как на сарай Конбэ, убивали без суда и следствия лишь за подозрение в нелояльности к оккупантам. Японец чувствовал себя в Корее хозяином. У корейцев был свой император Суджон, но страной управлял японский резидент. В уездах начальниками сидели японцы. В судах вершили дела японцы. Полицейскими были японцы.

Пощечиной всей корейской нации был разгон ее армии. 19 июля 1907 года новый император Суджон взошел на престол при живом отце, а уже 1 августа, т. е. через две недели, он подписал декрет о роспуске своей армии. Суджон торопился угодить оккупантам.

В Сеуле события разворачивались так. Военный министр Ли Бён Му приказал командирам частей сеульского гарнизона вывести солдат без оружия на учебный плац. Накануне генерал-резидент Ито и командующий японскими войсками в Корее генерал Хасегава распорядились к восьми часам утра полностью окружить площадь Хульлёнвон. Сюда стянули кавалерийские, пехотные и инженерные части, оснащенные для ведения боевых действий. Когда безоружные войска выстроились, Ли Бён Му поднялся на трибуну. Он был в блеске парадной формы и орденов. Его громкий голос разносил над площадью текст императорского указа: корейская армия является наемной, поэтому надо распустить и создать новую на основе призывной системы.

– Солдаты и унтер-офицеры, вам предлагается разойтись! – заключил министр.

Японские инструкторы тут же кинулись срывать фуражки и погоны с солдат. Такого позора, унижения, издевательства над собой не выдержали многие. Командир лучшего гвардейского полка Пак Сон Хван на глазах у всех застрелился. Солдаты со слезами на глазах кинулись на своих врагов с голыми руками. Отряду численностью около полутора тысяч удалось добыть оружие, захватить склад с боеприпасами. Подоспела подмога от горожан. Однако превосходство японцев было абсолютным. Размещенные заранее на крепостных стенах, заработали пулеметы. Многих рубили саблями, кололи штыками, топтали лошадьми. Оставшиеся в живых оказались в переполненных тюрьмах. Разгон армии, массовые расстрелы продемонстрировали не только превосходство оружия. Японцы утвердили превосходство своей нации.

На экспансионистскую политику японских колонизаторов естественным был ответ корейского народа – партизанская война. Это был патриотический порыв, во многом стихийный, плохо организованный, зато гневный, горячий. Партизанская война – яркая страница доблести и мужества корейского народа. Жаль, что она была заранее обречена из-за плохой организации, из-за предательства корейских помещиков и нарождающейся промышленной буржуазии.

Японские колонизаторы партизанское движение в прямом смысле выжигали огнем и заливали кровью. Когда народная война стала затухать, один из корейских патриотов совершил террористический акт.

27 октября 1909 года Харбинский вокзал был украшен. За линию оцепления могли пройти лишь высокопоставленные лица. Были здесь делегации русских, китайских, иностранных учреждений. Самую многочисленную группу составляли представители японской колонии. На перроне выстроились русский и китайский почетные караулы. Встречали князя Ито Хиробуми, недавнего резидента Кореи. Здесь намечались его переговоры с русским министром финансов В. Н. Коковцовым.

Когда поезд высокого гостя остановился, Коковцов и несколько видных чиновников вошли в вагон князя. После кратких взаимных приветствий и любезностей Ито и Коковцов появились перед встречающими и стали обходить строй почетного караула. Никто не обратил внимания на то, что между левым флангом почетного караула и группой русских офицеров, выстроившихся для представления, появился молодой кореец. Его одежда, осанка, походка, вся внешность подчеркивали в нем интеллигентность. Он выдвинулся как раз в тот момент, когда Ито и Коковцов завершили обход. Молодой человек выхватил браунинг, произвел три выстрела в Ито, остальные патроны разрядил в группу японцев, сопровождавших князя. Покушавшийся, видно, владел оружием неплохо: князь скончался в вагоне через несколько минут, а среди членов его свиты оказалось трое раненых.

Все произошло в считанные секунды, никто не успел выбить оружие, а когда охрана кинулась, было поздно. Молодой кореец спокойно, без всякого сопротивления отдал браунинг и крикнул присутствующим:

– Да здравствует Корея!

Свое имя скрывать не стал – Ан Джунгын, патриот. Года за два до покушения он проник на русский Дальний Восток. Вместе со своими четырьмя друзьями он поклялся, что отомстит за все бедствия корейского народа. Патриота судили в Порт-Артуре. Он выступил перед судом с обличением японской колонизаторской политики. Затем последовала казнь.

Покушение на Ито вызвало новую волну партизанского движения в Корее. Но это был кратковременный всплеск, который не мог приостановить надвигавшуюся аннексию. Скорее даже подтолкнул ее.

И вот 22 августа 1910 года совершилась церемония, на которой предстояло подписать договор об аннексии. Генеральный резидент Тэраути Масатакэ на торжество пригласил всех высших чинов резидентства. Наконец прибыл корейский император Суджон.

Тэраути произнес речь, в которой подчеркнул, что отныне корейцы будут жить в обстановке высокой общественной безопасности, станут материально обеспеченными, поскольку могут хорошо зарабатывать на японских предприятиях. Корейский народ отныне приобщается ко всем благам японской культуры. Суджону поднесли документ на подпись. Трудно сказать, что в нем происходило. Он, видимо, чувствовал то же, что чувствует пилигрим, застигнутый шайкой разбойников на большой дороге: «Кошелек или жизнь?» Когда Суджон заколебался, японские генералы демонстративно стали бряцать оружием. Один из русских дипломатов, описывая поведение генералов, опустошивших страну подобно чуме, подчеркнул, что они блистательно исполнили свою роль. «И без того робкий от природы император совершенно пал духом, расплакался и дал согласие на заранее составленный текст соглашения».