Текст книги "Полное собрание стихотворений"

Автор книги: Константин Бальмонт

 
Дивьи жены внушают нам страх.
Почему?
Вспоминаем ли саван при виде их белых рубах?
Пробуждает ли белый тот цвет в нашем сердце
безвестную тьму?
Или людям встречать неуютно
В тенистых лесах
Не людей?
Человек с человеком, как с птицею птица, мелькают
попутно,
Все удобно, знакомо, хоть встреть я разбойника
между ветвей,
Знаю, как поступить:
Я слабей – быть убитым, сильнее – убить,
Или что-нибудь, как-нибудь, ну, уж я знаю, как
быть.
Тут принять нам возможно решенье.
А вот как поступить, если встретишь ты дивью
жену?
Чуть посмотришь на белое это виденье,
Вдруг тебя, непредвиденно, клонит ко сну,
И впадаешь в забвенье.
Ты заснул. Просыпаешься – лес уж другой
На могилах неведомых ветлы верхушками машут,
Словно старой седою иссохшей рукой, —
Убеги, мол, скорей, убеги, убеги. Но видения белые
пляшут.
И лучиной зажженною светят они,
И приходят, уходят, и бродят огни.
Убежать невозможно
Дивьи жены сковали, хотя и не клали цепей
Сердце бьется тревожно.
Разорвется пожалуй. Беги, убеги поскорей.
Убежать невозможно
Превратишься в березу, в траву, в можжевельник,
в сосну.
Если вовремя ты заговор против них
не вспомянешь,
Так в лесу, меж лесными, в лесной западне
и застрянешь.
Не смотри, проходя меж деревьев, на дивью жену!
 

 
Три полудницы-девицы
У лесной сошлись криницы,
Час полдневный в этот миг
Прозвенел им в ветках, в шутку,
И последнюю минутку
Уронил в лесной родник.
И одна из тех причудниц,
Светлокудрых дев-полудниц
Говорит меж двух сестер:
«Вот уж утро миновало,
А проказили мы мало
Я с утра крутила сор,
Прах свивала по дорогам,
На утесе круторогом
Отдохнула – и опять,
Все крутила, все крутила,
Утомилась к полдню сила, —
После полдня что начать?»
 
 
И ответила другая:
«Я с утра ушла в поля,
Жили там серпы, сверкая,
Желтый колос шевеля,
Спелый колос подсекая.
Посмотрела я кругом,
На меже лежит ребенок,
Свит в какой-то тесный ком,
Сжат он в саван из пеленок.
Я догадлива была,
Я пеленки сорвала,
Крик раздался, был он звонок,
Но душа была светла,
Я ребенка унесла,
И по воздуху носила
Утомилась к полдню сила,
А ребенок стал лесным, —
Что теперь мне делать с ним?»
 
 
И последняя сказала:
«Что ж, начните то ж сначала, —
Ты крути дорожный прах,
Ты, ребенка взяв от нивы,
Закрути его в извивы,
И качай в глухих лесах».
«Ну, а ты что?» – «Я глядела,
Как в воде заря блестела,
Вдруг послышались шаги,
Я скорее в глубь криницы:
Для полудницы-девицы
Люди – скучные враги.
Я в кринице колдовала,
Я рождала зыбь опала,
Я глядела вверх со дна,
И глядели чьи-то очи,
Путь меж нас был все короче,
Чаровала глубина,
Чаровала, колдовала,
И душа позабывала
О намеченном пути,
Кто-то верхний позабылся,
Здесь, в глубинах очутился,
Я давай цветы плести,
Горло нежное сдавила,
Утомилась к полдню сила,
Вверх дорогу не найти.
Я же здесь».
 
 
И три девицы,
У лесной глухой криницы,
Смотрят, смотрят, зыбок взор.
Ждут, и вот прошла минутка,
Вновь звенит мгновений шутка,
Вне предельностей рассудка: —
«Сестры! Дальше! На простор!»
 

 
Кто играет на опушке?
Чей там звонкий слышен сон?
Тонкий, тонкий, как в игрушке,
Говорит хрустальный звон.
 
 
Чьи там маленькие струнки
Преисполнены чудес?
Это нежные лесунки
Веселят полдневный лес.
 
 
Вон, в одежде паутинной,
Вместе две, и порознь три,
Волос светлый, волос длинный,
И в венках они, смотри.
 
 
Вон, еще, семья другая,
Порознь три, и вместе две,
Пляшут, в зелени мелькая,
Нет следов от них в траве.
 
 
Бриллиант роняют в дрёму,
В белый ландыш, в василек,
Освежают их истому,
Расцвечают лепесток.
 
 
Вольных бабочек венчают
В беззаконной их любви,
Стебли тонкие качают,
Говорят всему: Живи.
 
 
И лесные щебетуньи
Им поют свой птичий стих,
Эти малые колдуньи
Сестры им в забавах их
 
 
В гуслях сказочные струнки
Теребит зеленый жук,
Пляшут стройные лесунки,
Долю длится тонкий звук
 

 
Что это, голубь воркует?
Ключ ли журчит неустанно?
Нет, это плачет, тоскует
Водная панна.
 
 
Что на лугу там белеет,
Светится лунно и странно?
Это туманы лелеет
Водная панна.
 
 
Что это в мельницу бьется,
Жернов крутит первозданно?
Это хохочет, смеется
Водная панна.
 
 
Плакала, больше не хочет
Плакать так струнно-обманно,
В мельничных брызгах хохочет
Водная панна.
 
 
Кто-то ходил на откосах,
С ним она вьется слиянно,
Нежится в мельничных росах
Водная панна.
 
 
Возле крутого обрыва
Тайна царит невозбранно.
О, как бледна и красива
Водная панна!
 

 
Кто вдали идет пред нами?
Черный весь, он светит ало
Дух с двенадцатью глазами,
Дух, зовущийся Ховала.
 
 
Он еще зовется Вием,
Он еще зовется Тучей,
Он ползет по Небу змием,
Он роняет след горючий.
 
 
Растянувшись от Востока,
В дымный Запад он упрется,
И широко, и далеко
Он грозится, он смеется.
 
 
Искривленно он хохочет,
Кровли хижин зажигая.
И грохочет, и не хочет
Сгинуть в смерти сила злая.
 
 
Вот, прошло. Змея убита.
Но над нами Небесами
Вечно скрыт, и дышит скрыто
Дух с двенадцатью глазами.
 

 
На Макарийских островах,
Куда не смотрят наши страны,
Куда не входят Смерть и Страх,
И не доходят великаны, —
 
 
На Макарийских островах
Живут без горя человеки,
Там в изумрудных берегах
Текут пурпуровые реки.
 
 
Там камни ценные цветут,
Там все в цветеньи вечно юном,
Там птицы райские живут,
Волшебный Сирии с Гамаюном.
 
 
И если слышим мы во сне
Напев, который многолирен,
В тот час, в блаженной той стране,
Поет о счастьи светлый Сирин.
 
 
И если звоном нежных струн
Ты убаюкан, засыпая,
Так это птица Гамаюн
Поет в безвестном, голубая.
 

 
Ворон, Филин, и Сова,
Слуги Чернобога,
Ваша слава век жива,
С вами вещие слова,
Тайная дорога.
 
 
Тот, кто Ворона видал,
Знает силу мрака,
Ворон к Одину летал,
В вечный он глядел кристалл,
Принял тайну знака.
 
 
Тот, кто с Филином побыл,
Знает тайну гроба,
Филин – вещий страх могил,
Знает, сколько скрыла сил
Тайная утроба.
 
 
Кто беседовал с Совой,
Знает силу Ночи,
Знает, как в реке живой
К полосе береговой
Сделать путь короче.
 
 
Ворон, Филин, и Сова
Птицы Чернобога,
Но у темных мысль жива,
В их зрачках горят слова,
О, горит их много.
 

 
Ворон и дуб,
Ворон с клювом железным,
Ворон, пьющий горячую кровь, и клюющий остывший
труп,
Ворон, знающий речь человека,
И доныне, от века,
Не забывший, как судьбы разведать по рунам
надзвездным,
Ворон, вещая птица Славян,
Вестник Одина, зрящий, как в мире
Расстилается сумрак ночной, каждый день
простирается шире, —
Говоришь ли ты карканьем нам о погибели
солнечных стран?
Ворон, дом твой есть дуб,
Вековой,
Что в раскатах громов,
Возрожденно-живой,
Зеленеет,
И хоть карканьем ты возвещаешь, что в сумерки
светлых Богов,
Между пепельно-дымных, зажженных пожарами дней,
облаков,
Волк явится посмеет
И оскалит на Светлых прожорливый зуб, —
 
 
Ворон, Ворон, твой дуб,
Говорит, что за сумраком новое Солнце восходит,
И под карканье рун вся дубрава живет,
И уж новые зори наш Бальдер, наш Бальдер
выводит,
Мы с Воскресшим воскресли, и пляшем, сплетясь
в хоровод.
 

 
Сова, кто смотрел в твое круглое желтое око,
Тот знает великую тайну чудес.
Не царила ли ты в Небесах? В их провалах
немых, там, высоко,
В бездонностях синих доныне твой знак не исчез.
Кто в полночь читал под ущербной Луною
Пожелтевшую летопись дней,
Тот меня понимает без слов, и сейчас он
со мною,
Над одной мы строкою,
В песне моей,
В струне мы одной, что во славу Вселенной бряцает.
 
 
О, мудрая птица, чей взор темноту проницает,
В ночи, где дневные не видят ни зги,
Ты сидела на страшной избушке Яги,
Ты глядела в глаза благородной Афины,
Ты была за плечами у всех колдунов,
Ты крылом прорезаешь ночные долины,
Навевая виденья вещательных снов
На ведовские стебли полночных цветов,
От которых приняв дуновение, мрак
Нашим снам сообщает твой знак, —
Я знаю, когда-нибудь в безднах, далеко
Погаснет Светило кружащихся дней,
Но в новых ночах первозданных, в смещении
тьмы и огней,
Пред творчеством новым зажжется, сквозь Хаос,
безмерное желтое око.
 

 
Птица Сирии на Море живет,
На утесе цветном,
На скалистом уступе,
над вечной изменностью вод,
Начинающих с шепота волю свою, и ее возносящих
как гром.
 
 
Птица Сирин на Море живет,
Над глубокой водой,
Птица Сирин так сладко поет,
Чуть завидит корабль, зачарует мечтой золотой,
На плывущих наводит забвенье и сон,
Распинает корабль на подводных камнях,
Утопают пловцы в расцвеченных волнах,
Услаждается музыкой весь небосклон,
Звуки смеха со всех возрастают сторон.
Беспощадна Любовь с Красотой,
Кто-то властный о Жизни и Смерти поет,
Над пустыней седой кто-то есть молодой,
Кто струну озарит – и порвет.
Птица Сирин на Море живет,
Над глубокой водой
 

 
Есть много птиц, красивых, сильных
Проворных, злых, любвеобильных,
Не умеряющих свой пыл,
Цветистых в ярком опереньи
Прекрасных в беге, в лете, в пеньи,
В двойном размахе вольных крыл.
 
 
Есть много птиц и плещет слава
Орла и финикса ксалава,
Молва о них – как светлый дым,
И древен ворон в снах богатых,
Но всех прекрасней меж крылатых
Всемирно грезящий Стратим.
 
 
Он неземной, он вечно в Море,
От края к краю, на просторе
Простер он в мире два крыла,
И чуть он вполночь встрепенется,
Весь Океан восколыхнется,
Познав, что вновь Заря светла.
 

 
На Камне солнцевом сидит Заря-Девица,
Она – улыбчивая птица,
В сияньи розовом широко– длинных крыл,
На Камне солнцевом, он – амулет всех сил.
Светло-раскидисты сияющие крылья,
Пушинки, перушки до Моря достают,
Все Небо – ток огня, все облака поют
От их цветною изобилья,
От них румянится и нищенский приют.
Улыбчивым лицом будя людские лица,
Сияньем розовым развеселив весь мир,
На Камне солнцевом побыв, Заря-Девица
Уходит за моря – к другим – и тот же пир.
 

 
Мне снится древняя Аркона,
Славянский храм,
Пылают дали небосклона,
Есть час громам.
 
 
Я вижу призрак Световита,
Меж облаков,
Кругом него святая свита
Родных Богов.
 
 
Он на коне, и слишком знает
Восторг погонь,
О, вихри молний нагоняет
Тот белый конь.
 
 
Он бросил алую Аркону,
Туман завес,
И льнет к нетронутому лону
К степям Небес
 
 
Он позабыл священность красных
Заклятых стен,
Для свежей радости неясных
Измен измен.
 
 
И рог с вином им брошен в храме
И брошен лук,
И с ним несется небесами
Громовый звук.
 
 
Славянский мир объят пожаром,
Душа горит.
К каким ты нас уводишь чарам,
Бог Световит?
 

Зеленый вертоград
Слова поцелуйные

Он по садику гулял в свои гусли играл.

Я люблю! Я люблю!

Звонко в гусли играл царски песни распевал.

Я люблю! Я люблю!

Журчанье Белых Голубей

Кормщик

 
– Кто ты? – Кормщик корабля.
– Где корабль твой? – Вся Земля.
– Верный руль твой? – В сердце, здесь.
– Сине Море? – Разум весь.
– Весь? Добро и рядом Зло?
– Сильно каждое весло.
– Пристань? – Сон. – Маяк? – Мечта.
– Достиженье? – Полнота.
– Полноводье, а затем?
– Ширь пустынь – услада всем.
– Сладость, сон, а наяву?
– В безоглядности – плыву.
 

Втай-река

 
Из глубокого колодца, из-под той крутой горы,
Где гнезда не строит птица, где не строит зверь
норы,
Протекала полноводно, и течет, поет века,
Непослушная, живая, влага-пламя, Втай-Река.
Там на дне – лишь белый сахар, алый бархат,
жемчуга,
Из глазастых изумрудов расписные берега,
А порой, за крутизнами, поровнее бережки,
На отлогостях сверкают желто-рдяные пески.
 
 
От Востока до Заката Втай-Реки идет длина,
От холодных стран до жарких растянулась
ширина,
Глубину никто не знает, измеряли мудрецы,
Опускали в воду тяжесть, потеряли все концы.
 
 
А и что ж нам ведать тайны – тех, кто хочет
тайну скрыть
Втай-Река не с мудрецами, хочет с сердцем
говорить,
Прикатилась и вселилась в полнозвучные сердца,
Из глубокою колодца, без начала и конца.
 

Шат река

 
Уж и что я вам, братья, сегодня реку:
Не ходите вы, братья, на Шат-Реку.
Глубока ты Река шатоватая,
Плутовата она, вороватая
И сшибает она с ума-разума,
Подойдешь к ней, – судьба твоя сказана.
Подойдешь, изопьешь, зашатаешься,
По прибрежной глуши нагуляешься.
Опьянит она зыбью глубокою,
Завлечет шелестящей осокою.
Не ходите вы к ней, не пленяйтесь вы ей,
А уж если пошел, так себя не жалей.
Загляни, потони, значит так суждено,
Не видать с берегов, что скрывает там дно.
 

Тень-река

 
Под густыми под кустами протекает Тень-Река,
Ты побудь над ней ночами, в час как тают
облака,
Загляни в нее очами, – в чем, спроси, твоя тоска.
 
 
Оттого ль, что вот, взглянувши, ты увидел свой
двoйник?
Оттого ль, что птица ночи, промелькнув, послала
крик?
Оттого ли плачут очи, что, дрожа, шуршит
тростник?
 
 
Отодвинься, – отраженье отодвинулось в воде,
Опрокинься, – и стремленье не к воде ушло,
к звезде,
Разуверься, – птица ночи есть везде и все ж нигде.
 
 
Промелькнув над Тень-Рекою черно-бархатным
крылом,
В гости к Солнцу улетела птица тьмы ночным
путем,
Чтоб позвать к нам птицу-пламя и сменить печаль
огнем.
 
 
И казавшийся зловещим расшуршавшийся тростник,
Под опаловой росою, как под ласкою поник,
Перед ним в воде трепещет ожемчуженный
двойник.
 
 
За дневною Тень-Рекою тьма ночная далека,
Все ночное будь хоть вдвое, а растают облака,
И под Солнцем, как червонцем, золотится Тень-Река.
 

Сладим-река

 
Течет она, течет она,
Река-Сладим течет.
Как сладость сна, идет весна,
Утрачен веснам счет.
 
 
Разъялся лед, нежна тоска,
Ключ Бездны заиграл.
Помчала всех Сладим-Река,
Белеет влажный вал.
 
 
Он хлещет всех, нас всех он взял,
Мы все в огне скользим.
Он мечет, крутит, пьяный вал,
Течет Река-Сладим.
 

Свирельник

 
Он Пророк и он Провидец, он Свирельник
и Певец,
Он испил священной крови из раскрывшихся
сердец.
 
 
Он отведал меда мыслей, что как вишенье цвели,
Что как яблоня светились и желаньем сердце жгли.
 
 
В белом свете, в алом цвете, в синем,
в желто-золотом,
Был он в радугах вселенских освещен Огнем
и Льдом.
 
 
Заглянул он в голубую опрокинутость зеркал,
Слышал шепоты столетий и нашел, чего искал.
 
 
Семиствольную цевницу он вознес, поет свирель,
Вековую он гробницу превращает в колыбель.
 
 
Торопитесь, насладитесь полнопевною волной,
Нарядитесь, освятитесь Морем, Солнцем, и Луной.
 
 
В стройном хоре дышит Море, в круге – блески всех
светил,
Прикоснитесь в разговоре к собеседованию Сил.
 

Ангел встреч

 
Во зеленом саду, в сновиденной я мечте,
Птица райская поет на превышней высоте,
Птица райская велит быть в любовной чистоте.
 
 
Говорит она про наш неокованный закон,
Говорит она, поет, что раскрылся Небосклон,
И как будто бы звонит, и узывчив этот звон.
 
 
На престоле, в высоте, светлый Ангел наших
встреч,
В золоту трубит трубу, золотой он держит меч,
Воссиянием своим он ведете очами речь.
 
 
Посылает он лучи на зеленые луга,
Он велит волнам морским восходить на берега,
Он велит волнам морским оставлять там жемчуга.
 
 
Он сияет для очей ярче Утренней Звезды,
Он дает тепло лучей для продольной борозды,
В изумруды и в рубин одевает он сады.
 
 
Птица райская поет, и трубит огонь-труба,
Говорит, что мир широк и окончена борьба,
Что любиться и любить – то вершинная судьба.
 

Адам и Ева

 
Адам, первично-красный,
Ликующая плоть.
Из глыбы темно-страстной
Слепил его Господь.
 
 
Узывчивая Ева,
Прозрачная душа.
На первый зов напева
Пришла к нему, спеша.
 
 
Пришла к нему в невинный,
Сияющий Эдем.
Но этот сад пустынный
Для разума был нем.
 
 
И Ева воздохнула,
И поглядел Адам.
И долгий ропот гула
Прошел по Небесам.
 
 
Совсем в средине Рая
Красивый куст расцвел.
Адам сказал, не зная,
Что это – женский пол.
 
 
И раковина Моря
Раскрылась на кусте,
С зарею цветом споря,
И споря в красоте.
 
 
И в страсти обоюдной
Адам склонился к ней.
Обвил их изумрудный
Алмазноокий Змей.
 
 
Так пламенно горенье
Струил на них алмаз,
Что скрыл он выраженье
Змеиных этих глаз.
 
 
И дерево средь Рая,
Багряное, на снедь,
Растет – тела сжигая,
И жжет – чтобы гореть.
 
 
Менять уж невозможно,
Цвети, кто раньше цвел.
Адам сказал неложно,
Что это женский пол.
 

Райское дерево

 
Развесистое древо
Сияет среди Рая
Глядит Адам и Ева,
Глядят они вздыхая.
 
 
Сказали им, что можно
Все трогать, лишь не это,
Погибель непреложна,
Здесь слишком мною света.
 
 
Не трогайте же, детки,
Красы тут непростые,
Серебряные ветки,
И листья золотые.
 
 
Растет оно из бездны,
Уводит в пропасть злую,
В темницы, что железны,
В гробницу расписную.
 
 
Но самое в нем злое,
Что есть в нем запрещенье
О, древо роковое,
Ты съешь возмущенье.
 
 
Под древом мягко ложе,
Усыпано цветами
Прости, великий Боже,
Так нежно с васильками.
 
 
С багряным цветом розы
Сердца так вольно слиты,
Что все Твои угрозы
Мгновенно позабыты.
 
 
И ветки – молодые,
В них серебро сквозное,
И листья – золотые,
Как солнце золотое.
 
 
Погубит ли нас это,
Целуясь, мы не знаем,
Но лишь завет запрета
Мы называем Раем.
 

То древо

 
То древо, о котором
Теперь уж речь бесплодна,
Светло сияет взорам,
И ширится свободно.
 
 
Багряно, златовидно
В пылающей красе,
Любить его не стыдно,
Им в мире живы все.
 
 
И будто бы когда-то
Оно запретно было
Неправда, аромата
В нем животворна сила.
 
 
Оно до края Неба,
Оно доходит в Ад
В дупле есть мною хлеба,
На ветках сонм услад.
 
 
Края всегда повиты
Душистыми цветами,
В них словно сказки скрыты
С цветистыми строками.
 
 
В корнях и мед и млеко,
Двенадцать свежих рек.
И все для человека,
Богатый человек.
 
 
Причудливые звери
В стволах выходят, входят,
И дети в светлой вере
Здесь хороводы водят.
 
 
И птицы столь всезвучно
Поют среди ветвей,
Что слушать их не скучно
Сто лет и вдвое дней.
 

Два шестикрылых

 
Я сижу и я гляжу
На великую межу.
Справа – поле, слева – лес,
Много тут и там чудес.
 
 
Я гляжу. А за спиной
Шестикрылый Неземной.
Не один стоит, их два.
И растет, поет трава.
 
 
Тот, направо, светлый он,
Словно день воспламенен.
А другой еще светлей,
Как пожар среди ночей.
 
 
И один – хорош как тишь,
Как загрезивший камыш.
У другого же глаза —
Грозовая бирюза.
 
 
И один – светло поет,
Как напевность тихих вод.
А другой – молчит, молчит,
И как к битве закричит.
 
 
И один крылом взмахнет,
Шестикратностью блеснет,
И мгновенно для очей —
Годовых три сотни дней.
 
 
И другой крылом взмахнет,
Шестимолнийно сверкнет,
И внезапно для очей —
Триста огненных ночей.
 
 
Справа поле, слева лес,
Живо поле, лес воскрес.
Светел день, и ночь светла,
Богу вечному хвала.
 

Брат и сестра

 
– Кто ты, милый белый брат?
Как свеча твой светлый взгляд.
– Кто ты, бледная сестра?
Говорить давно пора.
Первый ты откройся мне,
Очень страшно при Луне.
– Ты мне первая скажи,
Кто ты, что ты, расскажи.
– Я сестра твоя, сестра,
Вместе вышли со двора,
Как оставили наш дом,
Что Небесностью зовем.
– Я твой брат, твой белый брат,
Ангел, что ли, говорят,
Все хочу я побороть
На Земле земную плоть.
– Я сестра твоя, сестра,
Я душа, я звезд игра,
Если плоть мы освятим,
Без обиды победим.
 

Брат с сестрой

 
– Брат, над лугом ты трубишь
В свою золотую трубу.
Если меня ты любишь,
Скажи мне мою судьбу.
– Быть тебе вечно со мною,
И всегда быть белой, сестра.
Тебе уготован Луною
Путь серебра.
Если в часах – ты минуты
Захочешь, минуты одной,
На горы пойдешь ты круты,
В замок, где сон ледяной.
Если в минуте – минутней,
Воздушней захочешь быть,
Я буду с весною и с лютней,
И тебя научу любить.
Если ты птиц захочешь,
Голубей тебе дам, лебедей.
Если наряд свой омочишь,
Это брызги небесных дождей.
Если цветов захочешь,
Я тебе ландыш найду.
– Брат, ты нежно пророчишь,
А если я к Солнцу пойду?
– Если ты не боишься жгучих
Праздников вешней игры,
Иди, на превыспренних кручах
Я тебе приготовил шатры.
– Я белая, так, я белее,
Чем лилия тихих вод.
Но ты золотишься, и, рдея,
Поешь, твой голос зовет.
– Я зову на высокие выси,
Я зову до исподних глубин.
Я огонь в вековом кипарисе,
Я в пещерах полночных рубин.
– Зачем же тебе золотое,
Скажи, а белое – мне?
– Чтоб быть нам счастливее вдвое,
Чтобы Солнце сияло – Луне.
 

Божья книга

 
Божью книгу я читал,
Божья книга – здесь, в саду
Выпил полный я бокал
К каждой букве приникал
Пьяность в разуме. Я жду.
 
 
Божья книга хороша
Тем, что каждая душа
Видит в ней себя одну,
Видит также целый мир,
Видит собственный свои пир.
И вселенскую весну.
 
 
Божья книга хороша
Тем, что каждая душа
Может всю ее прочесть,
Через миг придет, спеша,
Глядь, еще в ней строки есть,
И цветут они, растут,
Здесь, и там, и там, и тут.
 
 
Божья книга, вот опять
Я пришел тебя читать.
 

Голубица

 
Во саду, саду зеленом,
Под широким небосклоном,
От Земли и до Небес,
Возносилось чудо-древо,
С блеском яблоков-чудес.
 
 
Прилетев на это древо,
С воркованием напева,
В изумрудностях ветвей,
Молодая Голубица
Выводила там детей.
 
 
Молодица, Голубица,
Эта ласковая птица
Ворковала к молодым,
Говорила им загадки
Там под Древом вековым.
 
 
Говорила им загадки:
«Уж вы детки-голубятки,
Клюйте вы пшеничку здесь,
А в пыли вы не пылитесь,
Мир далекий пылен весь».
 
 
«А в пыли вы не пылитесь
А в росе вы не роситесь».
Ворковала им она.
Только детки не стерпели,
Заманила ширина.
 
 
Голубятки не стерпели.
В мир широкий полетели,
Запылилися в пыли,
Заросилися росою,
Удержаться не могли.
 
 
Заросилися росою,
Застыдилися виною,
Голубица же нежна.
Там под яблонью живою
Оправдала их она.
 

Как сон

 
Я как сон к тебе ходил,
Оставлял свои цветик ал,
Я как сон к тебе ходил,
Я как луч тебя ласкал,
И в живом играньи сил
Из потопа выводил.
 
 
Из потопа, из волны,
Из прибрежных вязких трав,
Из мятущейся волны,
Из осоки и купав,
Из великой глубины
К свету Солнца и Луны.
 
 
Становил тебя, сестра,
Во зеленом саду,
Говорил тебе, сестра,
Что везде с тобой пойду.
Говорил тебе: «Пора!
Есть священная игра».
 
 
И Луною золотой
Осиян в живом саду,
Под Луною золотой
Я с душою речь веду.
Я с своею молодой,
Мы под яблонью святой.
 
 
И зеленый сад шумел,
Как тебя я целовал,
И зеленый сад шумел,
И раскрылся цветик ал,
И кружился голубь бел,
В час как Мир нам песню пел.