Текст книги "Полное собрание стихотворений"

Автор книги: Константин Бальмонт

 
День Купалы, день Ивана, зорко сторожи,
Этот день есть знак раздельный огненной межи.
 
 
Все, что было, круг свершило, отступает прочь,
Выявляет блеск свой сила в огненную ночь.
 
 
Если ты сумел бесстрастно точный круг замкнуть,
В чаще леса не напрасно ты держал свой путь.
 
 
Сонму всех бесовских полчищ не прейти черты,
Пусть их жмутся, не прорвутся в область Красоты.
 
 
Сотни рук, несчетность цепких, в жажде тьмы
и бед,
Не ухватят твой недвижный папоротник-цвет.
 
 
Все зрачки, искусных в сглазе, острых вражьих
глаз
Не дождутся, чтобы взор твой, светлый взор погас.
 
 
Все шептанья, все дыханья в чаще вековой
Не осилят заклинанья, – круг всевластен твой.
 
 
Дух твой светел, ты распутал все узоры лжи,
Ты крещен великой тайной огненной межи.
 

 
Свадьба Воды и Огня
Это зеленые храмы растений,
При всемирных свечах светлоглазого Дня,
При несчетных свечах звездосветных полночных горении.
Лики Воды и Огня,
Обвенчавшихся в пресуществленьи двойного начала,
Принимают все краски, и Временность, в Вечность
маня,
Одевается в золото, светится ало,
И на свадьбе Воды и Огня
Сколько есть изумрудов, играний опала,
Сколько раз между трав переменный алмаз
Целовался с Водой, и росинка зажглась,
Сколько раз по одежде живой изумруда
Пробежал поцелуйный шиповник-рубин,
И, желание в стебле кольнув, он стремление вызвал
оттуда
Лепестки поманил, расцвеченности тайных глубин,
И пожаром червонным зажглось многоцветное чудо,
И на долы Земли снизошла вышина,
И зажглось Семизвездье с улыбкой Венеры,
В незабудках, в сирени, в лазурностях льна,
В сонмах маленьких лун, солнц, живущих вне
меры,
В сочетаньях планет
Луговых и лесных,
В бесконечностях разных сплетений,
Впивающих Свет,
И его претворивших в пахучий и красочный стих,
Фимиамы во храме зеленом растений,
Гул хоралов колдующих Ночи и Дня,
При великом слияньи двух разных святых
навождений,
На свадьбе Воды и Огня.
 

 
Чья была впервые руна?
Индры, Одина, Перуна?
Всех ли трех? Иного ль Бога?
Есть ли первая дорога?
 
 
Вряд ли. Вечны в звонах струны.
Вечны пламенные руны.
Вечен хром с его аккордом
Вечен Ворон с криком гордым.
 
 
В Ветре молкнет ли рыданье?
В Море ль стихнет причитанье?
Полюбив, не минешь битвы.
Не забудешь слов молитвы.
 
 
Чтоб пройти леса и горы,
Нужно ведать заговоры.
Значит, нужно ведать руны,
Ибо чащи вечно юны.
 
 
Значит, нужно ведать чары,
Ибо горы вечно стары.
И всегда душе знакомы
Руны, молнии, и громы.
 

 
Своей мечтой многоветвистой,
Переплетенной и цветистой,
Я много храмов покрывал,
И рад я знать, что дух стволистый
В телесном так воздушно-ал.
 
 
Но, если я для верных, нежных,
Для изнемогших, безнадежных,
Свои цветы свивал светло,
Я знаю, в лепстах безбрежных,
Как старо темное дупло,
 
 
И, если вечно расцветая,
Листва трепещет молодая,
Я, тайно, слушаю один,
Как каждый лист, с ветвей спадая,
Впадает в летопись судьбин.
 
 
И те, что ведают моленья,
И те, что знают исступленье,
И те, в которых разум юн,
Как буквы, входят в Песнопенье,
Но буквы не читают рун.
 

Морана

 
Умирание – мерещится уму.
Смерть нам кажется. Лишь верим мы во тьму.
Эти сумерки сознанья и души,
Смерть всемирную пред ночью утиши.
 
 
Умягчи Морану страшную мольбой.
Зачаруй ее в пустыне голубой
Разбросай среди жемчужин алый цвет.
Зачаруй. Морана – дева, ты – поэт.
 
 
Засвети сияньем звездным брызги слез.
Дай алмазов темноте ее волос.
«Меркнуть рано», прошепчи, – она вздохнет.
Поцелует, усыпит, но не убьет.
 

 
Дева вещая, ткачиха,
Ткет добро, с ним вместе лихо,
Пополам.
Левой белою рукою
Нить ведет с борьбой, с тоскою.
А рукою белой правой
Нить прямит с огнем и славой.
Ткани – нам.
Дева вещая, ткачиха,
В царстве Блага, в царстве Лиха,
Где-то там.
 
 
Пой для Девы, Дева глянет,
Только ткать не перестанет
Никогда.
Сердцем зная все напевы,
Заглянул я в сердце Девы.
Полюбил, и полюбился,
В замке Девы очутился
Навсегда.
Любо мне, но душу ранит
Шум тканья, что не устанет
Никогда.
 
 
Диво вечное, ткачиха,
Тки, колдуй, но только тихо,
Не греми.
А не то проснутся люди,
И придут гадать о чуде.
Нам вдвоем с тобою дружно,
Нам не нужно, не досужно
Быть с людьми.
Дева вещая, ткачиха,
Тише, тише, в сердце – тихо,
Не шуми.
 

 
Камень. Бронза. Железо. Холодная сталь.
Утpo. Полдень звенящий. Закатность Печаль.
 
 
Солнце Пьяные Солнцем. Их спутанный фронт.
Камнем первый повержен был ниц мастодонт.
 
 
Солнце Воины Солнца и дети Луны.
Бронза в бронзу И смерть И восгорг тишины.
 
 
Солнце Ржавчина солнца. Убить и убить.
Воду ржавую пьют, и еще будут пить.
 
 
Солнце тонет в крови. Мглой окована даль.
Камень был Бронзы нет. Есть железо и сталь.
 
 
Сталь поет. Ум, узнав, неспособен забыть.
Воду мертвую пьют, и еще будут пить.
 

 
Три души блуждали, вольные от жизни,
В радости эфирной неземных пространств.
Там, где нет, не будет места укоризне,
Там, в неизреченном, средь живых убранств.
 
 
Средь живущих вечно, меж всегда живого,
Три души блуждали, и спустились вниз.
Предземное царство было им так ново,
Три свечи на Небе новые зажглись.
 
 
В трех бессмертных душах вспыхнуло желанье,
Загорелись очи, зазмеился страх.
И у вышних окон, в Доме созиданья,
Замелькали руки безглагольных Прях.
 
 
Для одной души – пернатая сорочка,
Для другой души – осенний волчий мех,
Лик людской – для третьей... «Что ты плачешь,
дочка?
Расскажи, поведай. Горе? Или грех?»
 
 
Плачут, плачут, плачут очи человека,
Волк в лесу боится, пробуждая страх,
Бесприютна птица в воздухе, от века.
Три души забыли о совместных днях.
 

 
Есть странные люди, безумные люди,
Что живут лишь в стремленьи одном,
В вековом они кружатся, в призрачном чуде,
Под негасимым огнем.
 
 
Над ними, под ними проходят планеты,
Сжигаются солнца со свитою лун,
Но эти безумные – ветром одеты,
Их носит, бросает бурун.
 
 
Не пьют, не едят. В том какая причина?
Кто знает? Причинен ли в полночь наш бред?
Под ветром летят, как летит паутина,
А смерти им нет.
 

 
Пойду в долины сна,
Там вкось растут цветы,
Там падает Луна
С бездонной высоты.
 
 
Вкось падает она,
И все не упадет
В глухих долинах сна
Густой дурман цветет.
 
 
И странная струна
Играет без смычков
Мой ум – в долинах сна,
Средь волн без берегов.
 

 
Ходит без ног,
Цепко без рук,
Уста без речи.
Придет на порог,
Предвестником мук
Таинственной встречи.
 
 
И взором слепым
Глядит без глаз,
Души не покинет.
Густеет как дым,
И светлый наш час
Темнеет, стынет.
 
 
Ползет без ног,
Хватает без рук,
Говорит без речи.
И доныне не мог
Ум с лукавством наук
Избежать этой встречи.
 

 
Супруг несчетных инокинь,
Любовник грезы воспаленной,
Оазис внутренних пустынь,
Твой образ дивен, взор твой синь,
Ты свет и жизнь души смущенной.
 
 
Но если именем твоим
Тереза умеряла стоны,
То им же обратили в дым
Народы с прошлым вековым,
Людей убили миллионы.
 
 
О, кто же, кто ты, зыбкий дух?
Благословитель, или мститель?
Скажи мне ясно, молви вслух.
Иль свод небесный вовсе глух?
Спаси меня! Ведь ты – Спаситель!
 

 
Многоликий, ты мне страшен,
Я тебя не понимаю.
Ты идешь вдоль серых пашен
К ускользающему Раю.
 
 
Ты ведешь по переходам,
Где уж нет нам Ариадны.
Ты как свет встаешь под сводом,
Где в Июле дни прохладны.
 
 
Ты звенишь в тюрьме жестокой
Монастырскими ключами.
Ты горишь, и ты высокий,
Ты горишь звездой над нами.
 
 
Но в то время как сгорает
Узник дней, тобой зажженный, —
И тюремщик повторяет
То же имя, в жизни сонной.
 
 
Но в то время как свечами
Пред тобою тают души, —
Ты вбиваешь с палачами
Гвозди в сердце, в очи, в уши.
 
 
И не видят, и не слышат,
И не чувствуют – с тобою,
Кровью смотрят, кровью дышат,
Кровь зовут своей судьбою.
 
 
И схватив – как две собаки
Кость хватают разъяренно —
Крест схватив в глубоком мраке,
Два врага скользят уклонно.
 
 
И твоей облитый кровью,
Крест дрожит, как коромысло,
К Свету-Слову, и к присловью,
Липнет чудище, повисло.
 
 
Разлохматилось кошмаром,
Два врага бессменно разны,
Старый мир остался старым,
Только новы в нем соблазны.
 
 
Только крючья пыток новы,
Свежи красные разрывы.
Кто же, кто же ты, Суровый?
Кто ты, Нежный, кротче ивы?
 

 
Чтоб тебя понимать, я под иву родную уйду,
Я укроюсь под тихую иву.
Над зеркальной рекой я застыну в безгласном
бреду.
Сердце, быть ли мне живу?
 
 
Быть ли живу, иль мертву, – не все ли, не все ли
равно!
Лишь исполнить свое назначенье.
Быть на глинистом срыве, упасть на глубокое дно,
Видеть молча теченье.
 
 
После верхних ветров замечтаться в прозрачной
среде.
Никакого не ведать порыва.
И смотреть, как в Воде серебрится Звезда,
и к Звезде.
Наклоняется ива.
 

 
Я в лесу, бродя, увидел тайный склеп.
Постучал неосторожно в тот вертеп.
Вышли духи Говорят: Зачем cтyчaл?
В круговом вертепе каждый мирно спал.
 
 
Встали духи, и глядят светло и зло.
Восемь было их, змеиное число.
Окружил меня враждебный этот хор.
С ним навеки неразлучен я с тех пор.
 
 
В чаще бродим мы, должны блуждать мы в ней.
Зацепляемся за все шипы ветвей.
Ходим всюду, но решением судеб
Каждый вечер мы приходим в круглый склеп.
 
 
И опять, едва забрезжит, мы идем.
Мы повторным устремляемся путем.
В миге зрячий, в сутках вечно взор наш слеп.
В круг вступив, мы возвращаемся в вертеп.
 
 
Что я, где я, все равно мне Я устал.
Я давно кукушку слушать перестал.
Где б я ни был, не пройдешь, кружась, вертеп.
Много ль жить мне, мало ль жить, предел
мой – склеп.
 

 
Полюбите слезы, в вас воскреснет смех.
Прикоснитесь боли, удалится грех.
Помолитесь Ночи, вам сверкнет Заря,
С светлым, с темным сердцем светом говоря.
Прикоснитесь к Миру мыслию своей,
На касанье мысли – поцелуй лучей.
Поцелуй безгласный просиявших глаз,
Посмотревших ясно из души на нас.
Причаститесь боли, это верный путь,
Чтоб на вольной воле глубоко вздохнуть.
 

 
...Он упадал прорвавшимся лучом,
Он уводил в неведомые дали,
И я грустил, не ведая о чем,
И я любил влияние печали,
И плакали безгорестно глаза...
 

 
...Над скалистою страной,
Над пространством бледных вод,
Где с широкою волной
Мысль в созвучии живет,
Где химерная скала
Громоздится над скалой,
Словно знак былого зла,
Мертвый крик вражды былой...
 

 
...Хоть я любил тот край, там не было полян,
Знакомых с детства нам пленительных прогалин,
И потому, когда вечерний шел туман,
Я лунною мечтой был призрачно печален,
И уносился вдаль...
...Чей облик страшный надо мной?
Кто был убит здесь под Луной?
Кентавр? Поморский царь? Дракон?
Ты сон каких былых времен?
Чей меткий так был зол удар,
Что ты застыл в оковах чар?
Так в смертный миг ты жить хотел,
Что тело между мертвых тел,
Чрез сотни лет, свой лик былой
Хранит, взнесенный ввысь скалой...
 

 
...Упоительные тени,
С чем, о, с чем я вас сравню?
Звездоцветные сирени,
Вам ли сердцем изменю?
Где б я ни был, кто б я ни был,
Но во мне другой есть я.
Вал морской в безмерном прибыл,
Но не молкнет звон ручья...
 

 
... Он журчит, он журчит,
Ни на миг не замолчит,
Переменится, вздохнет,
Замутит хрустальный вид,
Но теченьем светлых вод
Снова быстро заблестит,
Водный стебель шелестит,
И опять мечта поет,
Камень встанет, – он пробит,
Миг и час уходят в год,
Где-то глыбы пирамид,
Где-то буря, гром гремит,
Кто-то ранен и убит,
Смерть зовет.
И безмерна тишина,
Как безмерен был гот гул,
В рунном облаке Луна
Говорит, что мир уснул,
Сердце спит,
Но воздушная струна,
Но теченье тонких вод,
Неуклонное, звучит,
И по разному зовет,
И журчит,
И журчит...
 

 
...Непобедимое отчаянье покоя,
Неустранимое виденье мертвых скал,
Молчанье Зодчего, который, башню строя,
Вознес стремительность, но сам с высот упал.
 
 
Среди лазурности, которой нет предела,
Среди журчания тончайших голосов,
Узор разорванный, изломанное тело,
И нескончаемость безжалостных часов.
 
 
Среди Всемирности, собой же устрашенной,
Над телом близкий дух застыл в оковах сна,
И в беспредельности, в лазурности бездонной,
Неумолимая жестокая Луна...
 

 
Наш танец, наш танец – есть дикая пляска,
Смерть и любовь.
Качанье, завязка – шептанье, развязка,
Наш танец, наш танец, когда ж ты устанешь,
и будет безмолвие вновь?
Несказанность слов, неизношенность чувства, теченье
мгновении без скрипа минут,
Цветов нераскрытность, замкнутые очи, красивость
ресниц и отсутствие пут.
Завесы бесшумные бархатной Ночи, бездонность
затонов, и свежесть глубин,
И тихая, тихая нежность, нежнее, чем стоны свирели
в плач мандолин.
Наш танец, наш танец – от края до края, наш
зал сновиденный – небесная твердь,
Любовь нас уводит, – о, злая, о, злая! – и манит нас
добрая, добрая Смерть.
 

 
Осень Мертвый простор Углубленные грустные дали.
Завершительный ропот, шуршащих листвою, ветров.
Для чего не со мной ты, о, друг мой, в ночах,
в их печали?
Столько звезд в них сияет, в предчувствии зимних
снегов.
 
 
Я сижу у окна. Чуть дрожат беспокойные ставни.
И в трубе, без конца, без конца, звуки чьей-то
мольбы.
На лице у меня поцелуй, – о, вчерашний, недавний
По лесам и полям протянулась дорога Судьбы.
 
 
Далеко, далеко, по давнишней пробитой дороге,
Заливаясь, поет колокольчик, и тройка бежит.
Старый дом опустел. Кто-то бледный стоит
на пороге.
Этот плачущий – кто он? Ах, лист пожелтевший
шуршит.
 
 
Этот лист, этот лист... Он сорвался, летит,
упадает...
Бьются ветки в окно. Снова ночь. Снова день.
Снова ночь.
Не могу я терпеть. Кто же гам так безумно
рыдает?
Замолчи О, молю! Не могу, не могу я помочь.
 
 
Это ты говоришь? Сам с собой – и себя отвергая?
Колокольчик вернись С привиденьями страшно
мне быть.
О, глубокая ночь! О, холодная осень! Немая!
Непостижность Судьбы: – Расставаться, страдать,
и любить.
 

 
Какая грусть в прозрачности Небес,
В бездонности с единственной Звездою.
Изваян, отодвинут в Вечность лес,
Удвоенный глубокою водою.
 
 
Из края в край уходит длинный путь.
Хрустальный воздух холоден, без ласки.
О, Май, ужель ты был когда-нибудь?
Весь мир – печаль застывшей бледной сказки.
 

 
Мне жаль. Бледнеют лепестки.
Мне жаль. Кругом все меньше света.
Я вижу, в зеркале реки
Печаль в туманности одета.
 
 
Зажглась Вечерняя Звезда,
И сколько слез в ее мерцаньях.
Прощай. Бездонно. Навсегда.
Застынь звездой в своих рыданьях.
 

 
Поля вечерние. Печальные закаты.
Холодность бледная осенних облаков.
В грустящей памяти виденья тесно сжаты.
Созданья дней иных и невозвратных снов.
 
 
Тихонько сетуя, печалясь, и тоскуя,
Беззвучно шепчутся поблекшие мечты.
И словно чудится прощальность поцелуя
В туманном шествии вечерней темноты.
 

 
Створки раковин я вижу на песке.
В створках раковинок кто-то жил когда-то.
Чайка белая мелькнула вдалеке.
– Помнишь брата?
 
 
Чайка, помнишь? Чайка, помнишь? – Нет пути
Речь вести со всем кругом, что так люблю я.
Лишь одно могу – узоры слов сплести
Из стихов и поцелуя.
 

 
«Не погасай, – она сказала, —
Твой свет восторг. Не погасай».
О, нашей власти слишком мало,
Чтоб не уйти в закатный край.
 
 
Закат алеет нежной кровью,
И стынет в бездне голубой.
Не плачь, припавши к изголовью.
Я умер, пусть. Я был с тобой.
 

 
О, храм из белых облаков,
Из темных туч, и тучек рдяных,
Зачем порваться ты готов,
Не просияв и двух часов,
Пока я медлю тут в туманах?
 
 
Я ждал, я долго ждал и ждал,
Моля мучительно бездонность,
Чтоб полог неба заблистал,
Чтоб белым он и алым стал,
Чтоб, наконец, зажглась червонность.
 
 
Она в небесности зажглась,
Она телесностью блестела,
Но вот звезда, и день погас,
Глядит душа из грустных глаз,
И мир – как раненое тело.
 

 
Я возглас боли, я крик тоски.
Я камень, павший на дно реки.
 
 
Я тайный стебель подводных трав,
Я бледный облик речных купав.
 
 
Я легкий призрак меж двух миров.
Я сказка взоров. Я взгляд без слов.
 
 
Я знак заветный, и лишь со мной
Ты скажешь сердцем: «Есть мир иной».
 

 
Я по Земле прошел всей полнотой захвата
Приливно-рвушейся волны.
Душа других людей всегда в условьях сжата,
Я безусловно верил в сны.
 
 
Я закрывал глаза, я опускал ресницы,
Я в глубь души своей глядел.
Я лунно-спящим шел, и узкий край темницы
В безмерной обращал предел.
 
 
И больше нет меня. Я схоронен навеки.
Но ты, неведомый мне брат,
Пойми, и будь как я, и будешь ты как реки,
Как в море впавший водопад.
 

 
О, Млечный Путь, о, Млечный Путь,
Поймем ли мы когда-нибудь,
Что только пламенный поток
От безразличности далек.
 
 
О, сколько звезд, тех грез-невест.
От Скорпиона – в Южный Крест,
Чрез символ Арго – в Орион,
И дальше, дальше – в вечный сон.
 
 
Звезда к звезде, звезда с звездой,
Поток всемирно-молодой.
Дорога душ, дорога птиц,
Дай быть мне там, где нет границ.
 

 
Бледный лик одной Звезды
Чуть мерцает, чуть горит.
Месяц светел гладь воды
Колыхает, серебрит.
 
 
Я не знаю, что со мной,
Не пойму я, что светлей:
Бледный лик Звезды одной,
Или Месяц в снах лучей.
 

 
Наступает тишина.
Приходи побыть со мной,
Ангел Смерти, Ангел Сна,
В лике бабочки ночной.
 
 
Дай прощальный поцелуй,
Разлучи меня с тоской,
В ровный ропот сонных струй
Вбрось и вздох последний мой.
 
 
Без упрека, без мольбы,
Проскользнем мы над Землей,
Ангел Смерти, дух Судьбы,
Мы уйдем с тобой домой.
 

 
Хорошо скользить с тобой,
В легком звоне примиренья,
Над уснувшею Землей,
Как безгласное виденье.
 
 
Ночью вольно дышит грудь.
И звездится цвет сирени.
Кротко светит Млечный Путь,
Тихой Вечности ступени.
 
 
Млеет сумрак голубой,
Чуть колышутся растенья.
Улетает птичий рой,
В белом свете восхожденья.
 
 
Ниспадают лепестки,
И звезда порой сорвется.
Свет Белеющей Реки
Белым звоном отдается.
 

 
Я давно полюбил мою душу,
Я замкнул ее в светлый свой дом,
И ее тишины не нарушу,
Хоть не сдержан в блужданьи своем.
 
 
Я брожу меж людей только телом,
Я хожу между них лишь как тень,
В сладострастьи замру онемелом,
Как охваченный страхом олень.
 
 
И как яркий встаю пред толпою,
И как жалкий склонюсь под грозой.
Над фиалкой стою голубою,
Напою все растенья росой.
 
 
И душа моя в доме скучает,
Моего возвращения ждет,
И слезами свой лик расцвечает,
И потерян алмазностям счет.
 
 
И душа так жалеет, жалеет
О моем бесконечном пути,
Но покинуть чертог свой не смеет,
И не смею я к ней подойти.
 

 
Как бы из ризы своей,
Душа блестящая моя,
В глубинный час, в предпервый час,
С борьбой великой извлеклась
Из тела сонного.
И стала подле, и глядит,
Каков у этой ризы вид,
И жаль ей тела своего,
Но бросить надобно его,
Для сна бездонного.
 
 
Над тихой полночью лугов
Блуждают сонмы огоньков,
Горят ночные мотыльки,
Полеты их недалеки,
Близ тела сонного.
Но ты, душа, но ты, душа,
Из тела к вольности спеша,
Не медли здесь, и в путь иной
Умчись надземной вышиной,
Для сна бездонного.
 

 
Хрустальные звоны, кристальность, уклоны,
Дрожания света в мельканьях теней.
Какие в вас храмы? Какие амвоны?
В какой литургии горенье свечей?
 
 
Хрустальные звоны полей запредельных,
И гор, и озер, что мы видим во сне,
В лучах бесконечных, в лучах колыбельных,
При матовой снежно-вершинной Луне.
 
 
Хрустальные звоны, побудьте со мною,
Влиянье виденья, меня не покинь.
Да буду всегда я, там в сердце, с Луною,
С красивой Луною небесных пустынь.
 

 
Как я пришел на крутой косогор?
Как отошел от всего?
Лунностью полон небесный простор,
Вольно, воздушно, мертво.
 
 
Тихие, вечные волны морей,
Волны морей голубых.
Сердце, молчи, засыпай поскорей,
В лунности песен немых.
 
 
Свет лиловатый застывших цветов
Зыбко слагает венцы.
Вещая сказка молчащих волчцов,
Мертвые дремлют волчцы.
 

 
Это ли смерть? Или сон? Или счастье?
Рокот безмерный органного пения.
Тайна великих затонов бесстрастия
Мление вольное. Сладость забвения.
 
 
Окна цветные застыли от холода,
Льдяные, встали воздушной преградою,
Было ли? Умерло? Было ли молодо?
Было ли, стало ли новой отрадою?
 
 
Краски огнями горят необманными,
Сказки закрыли холодную твердь.
Сердце рыданьями дышит органными.
Это ли смерть?
 

 
Дымящихся светильников предсмертные огни,
Дрожащие, скользящие, последние Усни.
 
 
Мерцающие лилии, пришедший к цели путь,
Пройденности, бездонности грозившие. Забудь.
 
 
Развязана запутанность, окончен счет с людьми,
Предсказанность безмолвия идет к тебе Прими.
 
 
Возьми рукой притихшею воздушный жезл свечи,
В безгласности горения сожги слова. Молчи.
 
 
Возвышенные лилии расцветом смотрят вниз,
И ждут в благоговейности последнего. Молись.
 
 
Ни шепота, ни ропота, в зеркальном прошлом
дни,
Подходит Ночь бесслезная, вся звездная. Взгляни.
 

 
Страстное тело, звездное тело, звездное тело,
астральное,
Где же ты было? Чем ты горело? Что ж ты такое
печальное.
Звездное тело, с кем целовалось? Где лепестки
сладострастные?
Море шумело, Солнце смеялось, искристы полосы
властные.
 
 
Чудо-дороги. К свету от света Звезды в ночах
караванами.
Очи и очи. Губы с губами, пьяными, жадно-румяными.
Гроздья сияний, дрожи и смеха Слиты все выси
с низинами.
Сердце у сердца. Светлое эхо. Дальше путями
змеиными.
 
 
К свету от света. Радость одета мглою – игрой
многопенною,
Песни поются, и песня пропета, век ли ей быть
неизменною?
Час предрассветный. Мы у предела Ночь так кротка
в непреклонности.
Странное тело, звездное тело, мирно потонем
в бездонности.
 

Майя

 
Цветок лиловатый светло расцветал,
Когда я тебя повстречал на пути.
Цветочная длинная чаша-бокал,
В которую может пчела заползти.
 
 
Тихонько касаясь цветных лепестков,
Дрожала в луче золотистом пчела.
Два духа слились в расширеньи зрачков,
Душа, отвечая, с душою была.
 
 
Я быстро, забвенно тебя целовал.
И красочно пела, в мечтаньи звеня,
Цветочная длинная чаша-бокал,
В причастии Солнца, Любви, и Огня.