Текст книги "Путь на Олений ложок"

Автор книги: Константин Кислов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 16 страниц)

37. У подножия счастья

В лагере было напряженно и тоскливо. Оспан, понурив голову, сидел на куче камней и время от времени приглядывался к черной щели, зиявшей в гранитной стене хребта. Он все ждал, что Илюша вот-вот вернется, но напрасно… «Эх, Илюха, Илюха, еловый сучок, бить тебя, варнака, некому, – сердито хмурил старик редкие и жесткие как щетина брови. – Купаться ни свет ни заря вздумал!.. Ну купался бы на здоровье у берега… Так нет, где там – давай на середину полезу, по бревнам поскачу… вот горе какое…»

Тагильцев тоже заметно нервничал; вся надежда теперь на Илюшу – удастся ли ему разыскать капитана Шатеркина.

– Напрасно ждете. – насмешливо и грубо пробасил Вепринцев, заметив подавленное настроение своих спутников. – Это будет великолепное блюдо на завтрак сибирским акулам. Я говорил, что этот желторотый шалопай плохо кончит. Он был слишком уверен в себе – плохая черта. – Все промолчали. – Мы приехали сюда не на приятный пикник, не любоваться прелестями природы, а работать. Да-да, ра-бо-тать! – крикнул Вепринцев. – А у вас в головах бродит черт знает что. Сегодня из-за этого Илюшки мы потеряли полдня. Я не могу больше допустить… не могу позволить такой роскоши, – Вепринцев не скрывал раздражения. – Не могу! И мне чтоб больше не хныкать!..

Вепринцев поднялся, поглядел из-под ладони на солнце, потом на свои давно не проверявшиеся часы и сказал властным тоном:

– Скорей доедайте вашу похлебку… Вооружайтесь лопатами, кирками – и за дело. – Он помолчал, привычно подтянул брюки и, заметив, что все смотрят на него и чего-то ждут, добавил: – Сегодня, друзья мои, мы должны обследовать здесь старую выработку, взять пробы породы, песка. Я решил, что мы сейчас же приступим к этой работе…

Забрав все необходимое, они снова тронулись в путь. Вокруг стояла древняя нетронутая тайга. Огромные, в три обхвата лиственницы и кедры могучими великанами возвышались над густым, местами непроходимым подлеском. Мягкие, изумрудно-бархатные мхи укрывали парную, истомившуюся по свету землю. Под ногами то и дело похрустывали сахарно-белые мохнатые шляпки груздей – их было множество.

– Эй, старик, может быть, мы все же найдем где-нибудь тропинку? – крикнул Вепринцев Оспану, тяжело дыша и потирая глубокую свежую царапину на щеке. – На этих проклятых сучках можно оставить в качестве ёлочных украшений собственные глаза.

– Однако нет, парень… – отрицательно мотнул головой Оспан.

– Что вы, Павел Иванович! – вмешался Гурий. – Авторитетно заявляю: здесь лет тридцать с гаком ноги человеческой не было. Нехоженые места.

– Да-да… – поддержал Оспан, – зверь и тот сюда редко заходит: сырость, солнца мало. Сохатый, правда, бывает, попадается…

– Одних только нас, дураков, нелегкая потащила сюда, – выругался Стриж, тащившийся позади всех.

– Не понимаю, как мог ты попасть на эту работу? – зло засмеялся Вепринцев. – Я давно говорю, что тебе только где-нибудь на бойком месте торговать капустными пирожками.

– Ну, это была бы самая большая ошибка торговых работников, – повеселел Стриж. – Кроме чистого убытка на пирогах они бы еще не досчитались одного лотка.

– Мне кажется, деревянный лоток никак не уместился бы в твоей тощей утробе.

– Я бы нашел ему подходящее место, – засмеялся Стриж. – В умелых руках обыкновенный деревенский ухват запоет, как скрипка.

Несмотря на трудный путь, Вепринцев сегодня чувствовал себя легко и бодро. Только удручающее молчание Тагильцева и Оспана начинало его тревожить. Оспан на коротком привале, угрюмо посасывая трубку, высказал догадку, что Илюша, если только он не утонул и не разбился о скалы, мог уехать в улус за свежим хлебом, которого у них почти не осталось. Если догадка старого охотника, успокоила Гурия и даже Стрижа, то Вепринцева она немного встревожила: он совсем не хотел, чтобы еще кто-то узнал об их путешествии.

– Клянусь честью уважаемого штейгера, что на обратном пути мы будем питаться, как Адам и Ева, соблазнительными плодами природы: лесными ягодами и грибами… – громко засмеялся Вепринцев. – О хлебе будем только мечтать… Ягоды едим, а хлеб – в уме, не так ли, друзья мои?

Наконец они подошли к подножью заброшенной выработки. Здесь когда-то велась старательская добыча. Под горой, в груде камней, успевших зарасти ракитником и рябиной, стояли как попало старые, сгнившие двуколки, короба, валялись изъеденные глубокими ранами горняцкие лопаты, тяжелые кайлы, старательские лотки, обрезки ржавого железа. Немного поодаль когда-то стоял бревенчатый сруб, но он давно рассыпался в прах и густо зарос двухметровым бурьяном.

Вепринцев шел напролом. Кустарники и ветви деревьев рвали на нем одежду, царапали тело, но он, казалось, потерял чувствительность. Даже кровоточащие ссадины на лице будто не причиняли ему боли. Никогда раньше он не испытывал такого волнения, как сейчас. «Видно, старею… – подумал он. – Пора бы и мне по-человечески отдохнуть где-нибудь на золотистых пляжах Сан-Ремо или Савоны, полежать и понежиться под сенью олив, поразвлекаться… Ничего, я думаю, скоро это случится, очень скоро… Вот мы уже стоим у подножья огромного счастья. Ждете ли вы своего доброго хозяина, милые сокровища?..»

С сухой надломленной вершины пихты, тревожно крикнув, сорвался большой черный дятел. Вепринцев вздрогнул, остановился. И вдруг он заметил, как из чащи выскочил худой серый заяц, растерянно заметался под горой и, прижав уши, пустился навстречу путникам. Наскочив на Гурия, шедшего стороной, он остановился, встал на задние лапы, затем круто скакнул влево и широкими легкими прыжками пересек дорогу Вепринцеву.

– Фу, чертова скотина! – сквозь зубы проворчал Вепринцев и разразился руганью. – Заяц?.. Это самая отвратительная примета. Надо сейчас же вернуться назад! Нет-нет, назад нельзя. Лучше остаться здесь где-нибудь в кустах и до утра сделать отдых… О Ксаверий! Не забудь, дорогой, в своих молитвах вспомнить мою грешную душу… Ух ты же мне, косой дьявол! – погрозил он кулаком в ту сторону, куда ускакал перепуганный заяц…

38. Дорога в ночь

– У меня и раньше были догадки, почти сразу же, как мы выехали из Рыбаков… – Илюша торопливо отхлебнул глоток крепкого горячего чая, налитого Байкаловым из термоса.

– Продолжайте, я слушаю, только потише, – отозвался из темноты Шатеркин.

– Но кроме догадок у меня тогда ничего не было… Я рассказал обо всем Семену Тагильцеву и предложил-ему такой план: сейчас же задержать их и доставить куда полагается… Он не согласился и еще знаете как на меня, ого…

– Он был прав, что с вами не согласился, – спокойно и твердо сказал капитан. – Если вы не располагаете абсолютно достоверными фактами, задерживать никого нельзя.

– То, что мне довелось услыхать в эту ночь, открыло глаза на все… Я понял, что мы их сообщники, мы помогаем им в совершении какого-то преступления, и поэтому я не мог больше ждать.

– Я хорошо понимаю вас, Илюша. Всякий честный советский человек на вашем месте поступил бы точно так же, – поспешил Шатеркин успокоить юношу.

– Этот Павел Иванович, по-моему, диверсант. Он, знаете, такой нахальный и страшный и говорит как-то не как все… В геологии он ничего не понимает, – об этом мне и дядя Гурий – штейгер наш – рассказывал… Он, товарищ капитан, даже шахты боится, я сам это видел, честное слово…

Несмотря на внимание, на теплоту, с какой к нему относились Шатеркин и Байкалов, Илья был еще очень взволнован. На нем уже не висели обрывки изодранной, в кровяных пятнах рубахи – его переодели в темно-синюю гимнастерку Байкалова, раны и ссадины смазали иодом.

– Ты, парень, поел бы сперва, а потом уже и руками помахать можно, – отечески поучал Байкалов, приглядываясь в потемках к Илюшиной жестикуляции. – Хлеб кусай как следует, в нем, однако, поболе крепости, чем в этих консервах. Не люблю вот я их, душа к ним не расположена, лучше уж кусок солонины, чем они…

За лощиной на склоне горы медленно догорало дерево, подожженное Илюшей. С легким треском отваливались от него огненные куски, осыпались искры, и тогда короткими бледными вспышками озарялись строгие лица собеседников. Илюша теперь молчал и поедал все, что ему подкладывал Байкалов. Шатеркин не спеша курил, пряча в кулаке оранжевый светлячок папиросы. Капитан только теперь по-настоящему понял значение того, что сказал ему перед отъездом полковник Павлов: «Вам придется действовать не в родном городе…» Да, он и тогда хорошо понимал это, а сегодня еще раз убедился, что тайга – не городская улица, не тенистый городской парк. И если бы не отчаянный риск этого молодого хакаса, судьба жестоко посмеялась бы над ним. Однако капитан сегодня с удовлетворением отметил, что расчеты их – его и полковника Павлова – реальны, а главное – он не ошибся в Тагильцеве. Это было лучшим вознаграждением ему за все трудности, которые он уже перенес.

– Вы уверены, что они дошли до того места, которое их интересовало? – затоптав окурок, спросил Шатеркин.

– Конечно, и я вместе с ними дошел до этого места… Мы были уже у цели.

– А какой дорогой вы шли? Там, наверно, внизу?.. – неожиданно спросил Байкалов.

– Нет, – отрицательно тряхнул головой Илюша. – Дед Оспан провел нас через пещеру. Ох, какая это красота: настоящий подземный дворец! Как в сказке… И когда мы потом вышли и остановились на небольшой полянке, он указал нам три сопки: они стоят в логу, речка там еще такая шибко извилистая да порожистая, а какая тайга кругом страх берет… Павел Иванович как поглядел, обрадовался, до этого охал, злой был, как волк, а тут все забыл, повеселел.

– Мне все ясно, товарищ капитан, – поднимаясь, сказал Байкалов. – Догадка у меня такая была.

– Что же вам ясно.

– А вот что: на Заречной делать нам нечего, они вышли к Оленьему ложку… нам надо спешить.

Капитан давно готов был к этому открытию. Нужно было не спеша обдумать и решить, что предпринять дальше.

– Я теперь ни на шаг от вас не отстану, товарищ капитан, – поднявшись вслед за Байкаловым, решительно заявил Илюша.

– Но хватит ли у вас сил, Илюша? – усомнился Шатеркин. – Вы немало пережили и трудностей и страха за эти несколько часов, может быть, достаточно и этого?..

– Нет-нет… я не боюсь никаких трудностей, – настаивал он. – Во что бы то ни стало я должен привести вас к этим трем сопкам. Сил хватит.

– Эту дорогу, сынок, и я хорошо знаю, но как бы то ни было, в четыре глаза куда лучше видишь, сказал Байкалов. – Да и там, однако, поработать придется, а?

– Несомненно придется поработать, – задумчиво ответил капитан. – До рассвета мы должны быть на месте…

Когда они собрали свои дорожные вещи, над лохматым черным хребтом засветился месяц; он был кривой и острый, словно турецкий ятаган, занесенный над спящим воином. Тьма отступила, веселее замерцали редкие звезды на холодном небе. Дорога в ночную тайгу была открыта.

39. Просчет «колумбийца»

Близкое знакомство с выработкой началось только утром. За ночь так все продрогли, что рассвета ждали, как избавления: поскорее хотелось расшевелить онемевшие кости, разогнать кровь, обогреться. Особенно трясло Стрижа, не привыкшего к походной жизни.

Вепринцев так и не смог уснуть. Этот несчастный заяц испортил ему настроение, он и сейчас вспоминал о нем со скрежетом зубов. «Надо было тут же убить эту бесхвостую тварь…»

Ночью Вепринцев молился, упрашивал своего покровителя Ксаверия до конца сопутствовать ему в этом рискованном деле.

На своих спутников теперь он покрикивал, как плантатор на чернокожих рабов.

– Эй ты, пьяная крыса! – крикнул он штейгеру. – Сколько же в этой каменной горе навертели дырок старатели?

– Это шурфы, что ли, Павел Иванович?

– Ты мне лучше скажи, где удобней и безопасней спуститься в шахту?

– Я думаю, лучше всего попасть туда по западной штольне…

Вепринцев поглядел на окутанную туманом гору, по которой они с трудом поднимались.

– А почему ты так думаешь?

– Боюсь, Пал Иванович, что северная штольня разрушена. К ней близко подступает болото.

– Пожалуй, да… На этот раз ты, может быть, прав, не спорю.

У входа в штольню Вепринцев приказал остановиться и сделать короткий привал. И пока все отдыхали, пригревшись на солнце, он задумчиво ходил по склону горы, часто останавливаясь то у одного камня, то у другого. Оспан, проводив взглядом Вепринцева, подумал:. «Чудной же этот геолог, страсть чудной, вроде как бы малость и ненормальный». Отвернулся, добыл из кармана брезентовой куртки завалявшуюся корочку хлеба, обдул с нее пыль и принялся от нечего делать жевать. Вспомнил он вчерашнего зайца. «А ведь его, косого, кто-то пугнул, бежал уж больно прытко. И как бежал?.. Не от нас, а нам под ноги, совсем окосел, язва. Может, зверь гонялся?..»

Но Оспан умолчал об этом. «А ну их к богу. Вроде не инженеры, а прощелыги какие-то: ругаются… Что я, подвластный им?.. И зачем только связался с ними? Пусть бы одни по тайге походили. Все это Семен попутал».

Вепринцев остановился, закурил и, привалившись плечом к стволу кедра, задумчиво поглядел по сторонам.

– Н-да, все, кажется, идет нормально, как по нотам. Это та самая выработка. А вот и большой бурый камень у входа в штольню. Справа – другой, поменьше и серый… Нет, это мне решительно нравится. Это она, она!.. – Вепринцев готов был кричать от радости. – А что же дальше болтал этот дурасовский сопляк? Сейчас мы все проверим, все…

Он бросил окурок, ожесточенно сплюнул и побежал.

– А ну, дармоеды! Довольно разогревать свои кости, за дело! Сейчас мы прощупаем, чем начинена эта гора.

Теперь не штейгер Гурий, а он, Вепринцев, первым пошел вперед по узкой сырой штольне, навстречу тьме и студеному ветру. Штейгер шагал рядом и едва поспевал за ним.

– Поостерегитесь, Пал Иванович! Слева кровля обрушена.

Вепринцев даже не повернул головы. Он весь был во власти лихорадочного азарта. Будто впереди, в кромешной тьме, кто-то бежал и хотел опередить его, захватить клад, лишить его счастья и радости. Он рвался вперед изо всех сил, по лицу его, покрытому смолистой копотью, струился пот; глаза были страшны. Вепринцев кидался от стены к стене и, как одержимый, несвязно бормотал:

– Раз, два, три, четыре… Тридцать два ровных шага от углубления в левой стене… И дальше должен быть штрек вправо… Ага, оказывается, я хорошо помню все, что говорил этот развращенный младенец. Это великолепно!.. О блаженный Ксаверий! Ты же в свое время был добрым иезуитом и неплохо послужил папскому престолу, так послужи и мне, дружище!.. Вот и штрек!.. Нужно пройти еще десять шагов. Раз, два, три… Камень?.. Где этот камень? Ага, вот он! Вот он!..

Вепринцев больше не мог стоять на ногах, он устало опустился на колени и, обхватив обеими руками большой округлый камень, прижался головой к его ледяной ноздреватой поверхности. «Вот я и нашел тебя! Как хорошо… Столько лет недвижимо и прочно лежишь на своем месте. О, это прекрасно!..»

Он сидел в обнимку с холодным гранитом и уже, кажется, ни о чем больше не думал: он достиг цели. Подошли остальные. К Вепринцеву снова вернулось состояние активности, он вскочил на ноги.

– Ага, вы уже здесь?! Нельзя так далеко отставать, друзья мои, нельзя… – Воткнув свой факел в расщелину и сбросив куртку, Вепринцев взялся за лопату.

– Здесь, на месте этого камня, пробьем шурф, – сказал он строго и деловито, как полководец, вступивший на побежденную землю, – это самое подходящее место…

Камни со свистом и скрежетом срывались с его лопаты и, гремя, летели по сторонам. Стриж и Гурий работали кирками. Оспан откатывал в сторону крупные камни, чтобы они не мешали забойщикам и не скатывались назад. Тагильцев в обеих руках держал факелы и освещал еще не глубокую яму. Тускло-желтые огни факелов, словно глаза пещерных чудовищ, подслеповато глядели из клубистой тьмы.

– А ну, Оспан, покидай немного, – крикнул Вепринцев, бросив ему свою лопату. – Мудрецы говорят, что такая работа очень полезна на старости лет. – Он громко захохотал и выпрыгнул из ямы. – Воды у нас нет? – спросил он Тагильцева.

– В моей фляжке всегда есть «нз»… фронтовая привычка.

– Давай сюда на расправку твою фронтовую привычку.

Вепринцев одним духом опорожнил флягу и сел на корточки перед ямой. «Глубина сто двадцать сантиметров… Еще далеко, но надо быть наготове»…

– А ну, веселей! Что вы как ленивые черепахи возитесь…

Стриж уже еле дышал, он сбросил с себя даже рубашку. Худое ребристое тело его в трепетном полумраке напоминало меха старой гармошки. Он редко опускал тяжелую кирку, сопровождая каждый удар хриплым вздохом.

Вепринцев опять прыгнул в яму, выхватил из рук Оспана лопату и с ожесточением стал кидать породу. Вот его лопата звонко скорготнула о камень и отскочила.

– Ага, камень!.. – дрожащей от напряжения рукой он смахнул повисшие на бровях черные капли пота. «Конечно, это тот последний камень, о котором говорил Дурасов… Под ним и должны быть мешки.

Тихо шипели смолевые факелы, воткнутые в щели; с них, легко потрескивая, срывались огненные брызги. Густой огненно-бурый мрак клубился над ямой, в которой, как в котле, копошились черные фигуры людей. А Вепринцев все подгонял, все подбадривал и сам, обливаясь потом, махал тяжелой горняцкой лопатой. Он ничего не видел перед собой, кроме этих проклятых камней, кроме этой ямы. Он не заметил, как следом за ними под свет тех же факелов, в штольню вошли трое с собакой и тотчас растворились во тьме. Здесь, под землей, Вепринцева не преследовали ни сомнения, ни страх. Вот он, напряженно сгорбившись, сдвинул с места большой черный камень с тупыми углами – под руку попал смазанный медвежьим салом мешочек, другой, третий…

– Неужели клад?! – растерянно произнес Гурий.

– О-о, ты догадлив, старина, – ты, кажется, не ошибся… Но мы это должны еще хорошенько посмотреть…

И вдруг в то время, когда Вепринцев, дрожа от волнения, вытаскивал из-под камня аккуратные кожаные пудовички, ему в глаза ударил ослепительно-белый поток горячего света.

– Что за игрушки, Семен! – крикнул Вепринцев, закрывая ладонью глаза. Но сильный и прямой луч, как острие шпаги, припирал его к стенке, к холодным черным камням.

И в это время Вепринцев увидел то, что заставило его вздрогнуть: на краю ямы, словно окаменевшая, стояла огромная овчарка. С удивительной легкостью он кинулся к своей куртке, но Тагильцев опередил его, а овчарка, вздыбив на хребте шерсть, злобно зарычала и перед самым его лицом звонко лязгнула зубами.

– Опоздали! – прозвучал из темноты чужой голос. Капитан Шатеркин стоял в черном комбинезоне у стены штольни, в одной руке у него был фонарь, в другой – тяжелый автоматический пистолет, наведенный на Вепринцева.

– Кто вы такой?! – закричал Вепринцев. – Прекратите или я уничтожу вас, как последнюю тварь!

– Напрасно волнуетесь, – с иронией ответил Шатеркин. – Ваше оружие у нас… А я тот самый, которого в этот момент вы больше всего не хотели бы видеть.

Илья подошел к яме.

– И ты здесь!.. – прохрипел Вепринцев, ожесточенно скрипнув зубами.

– Спокойно! – строго приказал Шатеркин. – Золото мы откопаем и без вашей помощи.

Лихорадочный озноб охватил Вепринцева, он почувствовал, как из-под ног поползли в разные стороны камни, обхватил дрожащими руками воспаленную голову и со стоном упал на колени.

– Проклятье! – хриплым голосом произнес он. – Какая насмешка судьбы. – Его обескровленные потрескавшиеся губы торопливо зашевелились – он стал молиться. Он еще верил в чудотворную силу латинского креста, верил в покровительство иезуита Ксаверия. Это все, что он теперь мог делать.

– Вот тебе и товарищи геологи, – оправившись от испуга, сказал Оспан. – Попались, стало быть, вот и хорошо, – старик с облегчением поглядел на Илюшу, потом перевел взгляд на Рифа и погрозил ему пальцем. – Это, выходит, ты, сукин сын, вчера зайца-то выгнал? А я-то думал, зверь забрался сюда…