Текст книги "Новая земля"

Автор книги: Кнут Гамсун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

"Мнѣ кажется, что человѣкъ этотъ очень нечистоплотенъ. Взгляните на его рубашку, на его воротникъ, или какъ это называется. Я замѣтилъ, какъ онъ передъ этимъ положилъ сигарный мундштукъ безъ футляра въ карманъ своего жилета; кто знаетъ, можетъ быть онъ носитъ въ этомъ же самомъ карманѣ старую гребенку. Уфъ!"

Гольдевинъ сидѣлъ съ спокойнымъ лицомъ, уставившись въ одну точку стола, и слушалъ замѣчанія мужчинъ. Журналистъ прямо спросилъ его, не стыдно ли ему?

"Ахъ, оставьте его въ покоѣ", перебилъ Паульсбергъ: "я не понимаю, зачѣмъ вы его трогаете?"

"Мнѣ жалко, что я васъ обидѣлъ", сказалъ наконецъ Гольдевинъ. "Но вы не должны сердиться, что кто-нибудь несогласенъ съ вами; вѣдь это же можетъ случиться". Гольдевинъ улыбнулся.

"Такъ что дѣла Норвегіи обстоятъ очень мрачно!" воскликнулъ журналистъ полусмѣясь. "Нѣтъ ни талантовъ, ни молодежи, ничего, кромѣ положенія вообще, хе, хе. Богъ знаетъ, какой еще будетъ конецъ. А мы, которые думали, что люди считаются съ молодыми писателями и уважаютъ ихъ…"

Гольдевинъ посмотрѣлъ на него своими темными глазами.

"Но это люди и дѣлаютъ. На это пожаловаться нельзя. Человѣка, написавшаго двѣ, три книги, ставятъ очень высоко, имъ восхищаются гораздо больше, чѣмъ, напримѣръ, великимъ дѣльцомъ или самымъ талантливымъ практикомъ. У насъ писатели имѣютъ громадное значеніе – они сущность всего высокаго, красиваго. Можетъ быть немного странъ на свѣтѣ, гдѣ вся духовная жизнь въ такой степени отдана въ руки писателей, какъ въ нашей. Какъ вы и согласились ужъ со мной, у насъ нѣтъ государственныхъ людей, – нѣтъ, нѣтъ, но за то писатели занимаются политикой и дѣлаютъ это хорошо. Вы, можетъ бытъ, замѣтили, что наша наука обстоитъ неважно, но, впрочемъ, теперь въ вопросѣ интуитивнаго мышленія писатели не очень-то отстаютъ отъ людей науки… Вѣроятно, не ускользнуло отъ вашего вниманія, что у насъ во всей нашей исторіи не было ни одного мыслителя, – но это не такъ ужъ плохо, потому что писатели занялись теперь мыслью, и публика находитъ, что они это хорошо дѣлаютъ. Нѣтъ, я считаю несправедливымъ упрекать людей въ недостаткѣ уваженія и восхищенія передъ писателями".

Паульсбергъ, указывавшій не разъ въ своихъ произведеніяхъ, что онъ прежде всего философъ и мыслитель, сидѣлъ теперь и игралъ, игралъ своимъ моноклемъ и молча смѣялся. Но когда Гольдевинъ прибавилъ нѣсколько словъ о томъ, что у него счастливая вѣра въ практическую молодежь, такъ, напр., въ молодые таланты страны, онъ услыхалъ громкій хохотъ; журналистъ и Паульсбергъ кричали, перебивая другъ друга, что это превосходно, накажи меня Богъ, превосходно и неоцѣнимо. Торговые таланты, что это такое за штука? Талантъ къ торговлѣ, да? Благодарю васъ!

"Да, по моему мнѣнію, есть большіе таланты среди нашей молодежи въ купеческомъ сословіи, и я бы вамъ совѣтовалъ обратить на нихъ вниманіе, это было бы не лишнимъ. Они строятъ корабли, открываютъ рынки и ведутъ дѣла въ самыхъ широкихъ размѣрахъ".

Гольдевинъ не могъ продолжать, потому что всѣ смѣялись, хотя и старались изъ уваженія къ присутствующимъ друзьямъ купцамъ перейти на другую тему. Олэ Генрихсенъ и Тидеманъ слушали все это молча; въ концѣ концовъ они не знали, какъ имъ себя держать; они скрывали это насколько возможно и разговаривали тихо между собой. Вдругъ Тидеманъ шепнулъ:

"Олэ, могу я къ тебѣ завтра прійти и кое о чемъ съ тобой поговорить. Это, собственно говоря, одно дѣло. Могу я прійти къ тебѣ рано, такъ приблизительно къ десяти часамъ, я тебѣ не помѣшаю? Хорошо, спасибо!"

Тамъ, въ концѣ стола, гдѣ сидѣлъ Мильде, начали говорить о старыхъ дорогихъ винахъ. Мильде также и въ винахъ очень много понималъ, началъ горячо спорить съ адвокатомъ, несмотря на то, что адвокатъ Гранде былъ изъ великаго рода Грандовъ и увѣрялъ, что онъ съ самыхъ малыхъ лѣтъ пилъ старое вино.

"Съ нѣкотораго времени твоему чванству нѣтъ конца", сказалъ Мильде.

Адвокатъ бросилъ на него презрительный взглядъ и проворчалъ:

"Какой-то карапузъ, маляръ, и тоже хочетъ что-то смыслить въ винѣ".

Послѣ этого разговоръ коснулся художественныхъ премій. Иргенсъ началъ прислушиваться, но онъ не пошевелилъ губами, когда Мильде указалъ на Ойэна, какъ на самаго достойнаго соискателя. Это было, собственно говоря, замѣчательной чертой въ Мильде, что онъ такъ отъ всей души предоставлялъ премію Ойэну; онъ самъ былъ соискателемъ этой преміи и нуждался въ деньгахъ, какъ никто. Иргенсу трудно было это понять.

Какъ-то сразу весь интересъ къ неразумному учителю пропалъ, никто къ нему больше не обращался. Онъ взялъ свою шляпу и вертѣлъ ее въ рукахъ. Фру Ханка изъ вѣжливости задала ему нѣсколько вопросовъ, на которые онъ отвѣтилъ, и съ тѣхъ поръ онъ уже больше не открывалъ рта. Но странно, что человѣкъ не замѣчалъ, что было съ его воротникомъ; ему стоило только сдѣлать одно движеніе руки, чтобъ привести его въ порядокъ, но онъ этого тѣмъ не менѣе не дѣлалъ.

Паульсбергъ простился. Но прежде, чѣмъ оставить ресторанъ, онъ отвелъ журналиста въ уголъ и сказалъ ему:

"Ты бы оказалъ мнѣ услугу, если бы помѣстилъ въ своемъ листкѣ замѣтку, что я написалъ приблизительно половину книги, – можетъ быть, это интересно для публики".

Теперь поднялся Мильде и адвокатъ; они разбудили Норема, заснувшаго, наконецъ, послѣ всѣхъ этихъ кружекъ; поставили его кое-какъ на ноги; онъ принялся разсуждать; – послѣднюю частъ, самую послѣднюю часть разговора, онъ не слышалъ, сказалъ онъ, – что случилось съ поэтами? Ахъ и фру Ханка здѣсь, очень радъ ее видѣть; почему она раньше не приходила?

Его потащили къ двери и вывели.

"Итакъ, всѣ уходятъ?" спросилъ недовольно Иргенсъ. Онъ въ первый разъ въ продолженіе вечера попробовалъ подойти къ Агатѣ Линумъ; но ему этого не удалось; она избѣгала его, избѣгала сидѣть около него; она поддерживала болтовню Гольдевина насчетъ молодежи и поэтовъ; что все это означало? Въ общемъ это не былъ пріятный вечеръ; губы фру Ханки такъ болѣли, что она даже не могла естественно смѣяться, вѣдь не пускаться же въ самомъ дѣлѣ въ разговоръ съ фру Паульсбергъ. Это былъ совсѣмъ испорченный вечеръ; теперь всѣ уходили; нельзя было поправитъ настроеніе короткимъ интимнымъ разговоромъ.

Иргенсъ клялся отомстить всѣмъ за то пренебреженіе, съ какимъ они къ нему относились, – скоро настанетъ и его время…

Передъ Тиволи общество разсталось. Фру Ханка и Агата пошли вмѣстѣ.

ГЛАВА VI

На слѣдующее утро, часовъ въ 10, Тидеманъ явился въ контору Генрихсена. Олэ стоялъ у прилавка.

Просьба Тидемана касалась, какъ онъ уже сказалъ, только одного торговаго обстоятельства; онъ говорилъ глухо, почти шопотомъ и протянулъ ему телеграмму съ очень таинственнымъ содержаніемъ. Тамъ, гдѣ стояло "повышается", это означало десять, а тамъ, гдѣ стояло "повышается С. Ш.", это въ дѣйствительности означало задержку на Черномъ морѣ и на Дунаѣ и повышеніе въ Америкѣ. Телеграмма была отъ агента Тидемана изъ Архангельска.

Олэ Генрихсенъ тотчасъ же понялъ ея смыслъ: Дѣло въ томъ, что голодъ въ Росіи и ожиданіе вторичнаго недорода въ скоромъ времени прекратятъ вывозъ запаснаго зерна изъ Россіи. Настанутъ тяжелыя времена, и на Норвегіи это чувствительно отразится, цѣны на зерно баснословно повысятся, а потому необходимо или закупить зерно по какой бы то ни было цѣнѣ, пока вообще можно было его достать. Америка предчувствовала бѣду, несмотря на опроверженія русскаго правительства въ англійской прессѣ, и американская пшеница повышалась съ каждымъ днемъ. Въ то время, какъ она прежде стояла на 87 и 88, теперь она колеблется между 110, 112, 115-ью. Никто не знаетъ, чѣмъ это кончится.

Дѣло Тидемана къ Олэ заключалось въ томъ, что онъ хотѣлъ предложить своему другу и коллегѣ дѣло съ американской пшеницей, пока еще было время. Вести его они будутъ вмѣстѣ, такъ что они однимъ ударомъ совершатъ удивительный оборотъ, привезутъ въ Норвегію громадный запасъ ржи, и тогда Норвегія продержится цѣлый годъ. Но съ этимъ нужно было спѣшить, потому что пшеница поднималась въ цѣнѣ съ каждымъ днемъ, въ Россіи уже съ трудомъ можно было ее купить.

Олэ отошелъ отъ своей конторки и началъ ходить взадъ и впередъ; голова его усиленно работала; онъ хотѣлъ было предложить Тидеману сигару, чтобъ освѣжиться, но теперь совсѣмъ забылъ объ этомъ. Дѣло это прельщало его, но съ другой стороны онъ былъ черезчуръ связанъ въ данную минуту; послѣднее его дѣло въ Бразиліи связало ему руки, а результатовъ раньше лѣта ждать было нельзя.

"На этомъ вѣдь можно много заработать", сказалъ Тидеманъ.

Безъ сомнѣнія, и не это заставляло Олэ колебаться; но, къ сожалѣнію, онъ не въ состояніи этого сдѣлать. – Онъ разсказалъ, въ чемъ было дѣло, и прибавилъ, что пока онъ не смѣетъ рисковать ничѣмъ. Но эта спекуляція его очень интересуетъ, его глаза блестѣли, и онъ возбужденно справлялся о подробностяхъ, потомъ взялъ кусочекъ бумаги, сдѣлалъ вычисленія, и снова съ сосредоточеннымъ лицомъ прочелъ телеграмму. Наконецъ онъ опустилъ голову и объявилъ, что не можетъ принять участія въ этомъ предпріятіи.

"Я могу, конечно, и одинъ сдѣлать эту операцію, но тогда сообразно съ этимъ придется взять меньше. Я такъ бы хотѣлъ, чтобы и ты принялъ участіе въ этомъ дѣлѣ, я бы чувствовалъ себя увѣреннѣе. Но, конечно, ты не можешь пускаться въ дѣла, за которыя не ручаешься. Тѣмъ не менѣе я буду телеграфировать; есть у тебя бланкъ?"

Тидеманъ написалъ телеграмму и передалъ ее Олэ.

"Такъ? Понятно?"

Олэ отступилъ на шагъ. "Такъ много!" сказалъ онъ. "Вѣдь это громадный заказъ, Андрей!"

"Да, это такъ. Но я долженъ надѣяться на счастливый результатъ", возразилъ Тидеманъ спокойно. И не будучи въ состояніи заглушить чувство, которое имъ овладѣло, онъ посмотрѣлъ на противоположную стѣну и прошепталъ, какъ бы про себя: "Впрочемъ, мнѣ теперь все безразлично".

Олэ посмотрѣлъ на него.

"Нѣтъ, – не говори этого, Андрей, не говори такъ. Ты не долженъ падать духомъ, слышишь, для этого нѣтъ основанія, что?"

"Ахъ, я ничего не знаю… Ну, да объ этомъ не будемъ говоритъ… Ну, посмотримъ, какъ пойдетъ это дѣло".

Тидеманъ сунулъ телеграмму въ карманъ.

"Да…" сказалъ Олэ.

"Мнѣ было бы очень пріятно, если бы мы вмѣстѣ участвовали въ этомъ дѣлѣ, Олэ. – Конечно, съ одной стороны я очень запутаюсь въ этомъ дѣлѣ. Теперь на всякій случай мнѣ нужно позаботиться о томъ, чтобы отправитъ ледъ. А когда настанетъ теплая погода, ты увидишь, какія деньги я на этомъ заработаю; ты не вѣришь?"

"Безусловно", возразилъ Олэ: "это ходкій товаръ".

"Ну да, вѣдь, я пока еще не положилъ зубы на полку. И Господь избавитъ меня отъ такой судьбы, меня и всѣхъ моихъ".

"А не могъ бы ты для большей безопасности… – Подожди минутку, извини, что я тебѣ не предложилъ даже сигары. – Нѣтъ, вѣдь я знаю, что ты охотно куришь, когда болтаешь; я совсѣмъ забылъ. – Посиди минутку, сдѣлай одолженіе, я сейчасъ вернусь".

Тидеманъ понялъ, что Олэ пошелъ принести вино изъ погреба, и онъ крикнулъ ему вслѣдъ; но Олэ не слушалъ и тотчасъ же появился съ старой заплѣсневѣлой бутылкой. – Они сѣли, по старой привычкѣ, на диванъ и чокнулись.

"Вотъ, что я хотѣлъ сказать", продолжалъ Олэ, "ты хорошо все разсчиталъ, все, что касается этого дѣла съ Америкой. Я не воображаю, что могу тебя учить, – но…"

"Еще бы, конечно, я все высчиталъ", отвѣтилъ Тидеманъ; "вотъ, почему я и употребилъ это выраженіе: по истеченіи трехъ дней и съ доставкою. – Если покупать, то сейчасъ. – Я даже не забылъ принять во вниманіе очень вѣроятную перемѣну президента теперь, – при выборахъ".

"А не могъ бы ты изъ предосторожности заказать поменьше? – Можетъ быть, тебѣ не слѣдовало бы покупать, если будетъ выше двѣнадцати".

"Нѣтъ, – Ты же понимаешь, что если Россія запретитъ вывозъ, то тогда пятнадцать и двадцать не много, если же она не закроетъ, то тогда и 100 и 90 черезчуръ много. – Тогда я все равно разоренъ".

"Нѣтъ, Андрей, ты не долженъ всѣмъ рисковать; я бы на твоемъ мѣстѣ сбавилъ бы заказъ".

"Ахъ нѣтъ, пусть онъ остается, какъ есть. – А пойдетъ все вкривь и вкось, Богъ съ нимъ, пусть, я надѣюсь, что не совсѣмъ уже я сяду на мель". И онъ сказалъ взволнованно и тихо: "Кромѣ того, я начинаю становиться довольно-таки равнодушнымъ ко всему".

Онъ быстро поднялся, чтобы скрыть свое волненіе, нѣкоторое время онъ постоялъ около окна и смотрѣлъ на улицу, потомъ опять повернулся къ Олэ и сказалъ, улыбаясь:

"Мнѣ кажется, что это дѣло окончится счастливо: правда, у меня такое чувство. – А ты знаешь, что это значитъ, когда у насъ, у купцовъ, это чувство, тогда мы рискуемъ всѣмъ, ничего не боясь".

"Ну, тогда выпьемъ по стаканчику, чтобы все шло по твоему желанію".

И они выпили.

"Ну, а какъ обстоятъ вообще дѣла?" спросилъ Олэ.

"Совсѣмъ уже не такъ плохо, ни въ какомъ случаѣ", поспѣшилъ отвѣтить Тидеманъ. "Приблизительно, все по старому дома".

"Такъ что никакихъ перемѣнъ?".

"Нѣтъ… – Но теперь мнѣ нужно уходить".

Тидеманъ поднялся. Олэ проводилъ его до дверей.

"Ты не долженъ падать духомъ, Андрей, прошу тебя. – Мнѣ совсѣмъ не нравится, что ты часто говоришь, что тебѣ все стало безразличнымъ… – Спасибо за посѣщеніе".

Но Тидеманъ не уходилъ; онъ держался рукой за дверь, стоялъ и нервно переводилъ глаза съ одного предмета съ другой.

"Тутъ нѣтъ ничего удивительнаго, что и я, наконецъ, теряю хорошее расположеніе духа", сказалъ онъ. "Я не особенно хорошо себя чувствую, я дѣлаю все, что могу, чтобы привести дѣла въ порядокъ, но это подвигается нескоро, не особенно скоро. Ну, мы посмотримъ, какъ это пойдетъ. Мнѣ кажется, что теперь стало лучше".

"Что, твоя жена теперь больше бываетъ дома? – Мнѣ казалось, что…"

"Ханка съ нѣкотораго времени для дѣтей стала хорошей матерью; я такъ радъ этому, это значительно сблизило насъ. Теперь она шьетъ, чтобъ у дѣтей были платья для дачи; удивительныя вещи она дѣлаетъ, я никогда не видѣлъ ничего подобнаго: голубыя, бѣлыя и красныя платья, они лежатъ дома, я могу смотрѣть на нихъ, когда хочу".

"Она все еще смотритъ на себя, какъ на незамужнюю; можетъ быть и не стоитъ такъ много объ этомъ говорить; она продолжаетъ подписываться Ланге. Это, конечно, дѣло настроенія, – она не забываетъ также подписываться и Тидеманъ. Ты самъ слышалъ вчера вечеромъ въ Тиволи, какъ она просила у меня сто кронъ".

"Это меня обрадовало, съ этимъ я не считаюсь, и я объ этомъ бы не упомянулъ, если бъ ты самъ этого не слышалъ. Это, между прочимъ, была третья сотня кронъ, которыя она получила отъ меня въ продолженіе двухъ дней; ты меня вѣрно понимаешь, Олэ? Дорогой другъ, почему она проситъ у меня денегъ при постороннихъ? Вѣдь это значитъ, – она хотѣла показать, что только такимъ способомъ можетъ получитъ ихъ отъ меня; какъ будто она такъ не получаетъ. Она тратитъ много денегъ; я не думаю, чтобъ она сама ихъ тратила; нѣтъ, я увѣренъ, что она ихъ не тратитъ, Ханка не расточительна; но она дарить эти деньги, помогаетъ другимъ. Иногда она получаетъ массу денегъ отъ меня въ продолженіе недѣли. Часто она беретъ деньги при выходѣ изъ дому и возвращается домой уже безъ нихъ, несмотря на то, что она ничего не купила".

"Ну, хорошо, дустъ будетъ такъ. Покуда у меня есть средства, мои деньги – ея деньги, само собой разумѣется. Въ шутку я спросилъ ее разъ, – можетъ быть, она хочетъ меня разорить, сдѣлать нищимъ, послушай, вѣдь это была только шутка, я и самъ смѣялся отъ всей души. Но она этого не перенесла, она предложила мнѣ оставитъ домъ, если мнѣ нравится, короче говоря: разводъ. Это она мнѣ предлагала много, много разъ, – и это по поводу шутки. На это я ей сказалъ, что раскаиваюсь въ своей шуткѣ, я просилъ у нея прощенія; увѣрялъ, что мнѣ никогда не приходило въ голову, что она хочетъ меня разорить"…

– "Милый Андрей, развѣ мы не можемъ разойтись?" спросила она. Я не знаю, что я ей на это отвѣтилъ; но это не было должно бытъ серьезно, потому что тотчасъ послѣ этого она попросила у меня ключъ отъ дома, такъ какъ свой она потеряла. Я далъ ей ключъ. – Тогда она улыбнулась, – я просилъ ее, и она сдѣлала это для меня, – сказала, улыбаясь, что я взрослое дитя… Вчера утромъ я увидѣлъ ее только, когда я на минутку зашелъ изъ конторы домой; она шила лѣтнія платья дѣтямъ и начала мнѣ ихъ показывать. При этомъ она начала вынимать свой носовой платокъ, и какъ разъ въ ту минуту, когда она доставала его изъ-за пояса, выпалъ мужской галстукъ, красный мужской галстукъ. Я сдѣлалъ видъ, что не вижу его, но я видѣлъ, что этотъ галстукъ не мой, я даже узналъ его. Да, Олэ, впрочемъ ты долженъ понять меня: я не настолько его узналъ, чтобъ могъ сказать, чей именно онъ. Вѣдь могло быть, что это одинъ изъ моихъ галстуковъ, одинъ изъ моихъ старыхъ галстуковъ, которые я отложилъ въ сторону".

"Моя особенность, – что я не знаю своихъ собственныхъ галстуковъ; я такъ мало обращаю на нихъ вниманія. И если удастся мое большое предпріятіе, то можетъ быть и счастье вернется. Было бы чудесно, если бъ я могъ ей показать, что я не дуракъ, ха-ха".

Оба друга поговорили еще нѣсколько минутъ, послѣ чего Тидеманъ отправился на телеграфъ. – Онъ былъ полонъ надеждъ.

Онъ задумалъ предупредитъ кризисъ, запастись большимъ количествомъ ржи въ то время, какъ ни у кого ея не будетъ. Авось повезетъ. – Онъ шелъ легко, какъ юноша, и избѣгалъ встрѣчать знакомыхъ, чтобъ его не задержали.

И дѣйствительно, пять дней спустя въ министерство иностранныхъ дѣлъ пришла телеграмма, что русское правительство, въ виду голода въ странѣ и въ ожиданіи неудачнаго сбора въ текущемъ году, считаетъ себя принужденнымъ запретить всякій вывозъ ржи, пшеницы, кукурузы и клевера изъ всѣхъ портовъ Россіи и Финляндіи.

Тидеманъ вѣрно разсчиталъ.

Назрѣваетъ

I

Иргенсъ выпустилъ свою книгу.

Этотъ скрытный человѣкъ, посвящавшій такъ мало людей въ то, что онъ предпринималъ, издалъ, къ удивленію всѣхъ, прекрасный томикъ стиховъ, какъ разъ когда весна была въ полномъ цвѣту. Это было очень неожиданно. Вотъ ужъ два года прошло съ тѣхъ поръ, какъ его драма увидѣла свѣтъ, но, оказывается, онъ не сидѣлъ безъ дѣла; онъ писалъ одно стихотвореніе за другимъ, переписывалъ и откладывалъ въ ящикъ, а когда кучка бумагъ сдѣлалась довольно большой, отдалъ ее въ печать. Вотъ какъ держалъ себя этотъ гордый человѣкъ! Не было никого, кто бы могъ превзойти Иргенса въ изяществѣ!

Его книга была выставлена уже въ окнахъ книжныхъ магазиновъ; публика уже говорила о ней, она должна была произнести шумъ; дамы, прочитавшія книгу, были очарованы любовными стихами, полными дикой страсти. Но тамъ встрѣчались также слова, полныя мужественности и воли, стихи, говорившіе о правѣ, о свободѣ и обращенные къ королямъ; онъ не щадилъ даже королей. Онъ осмѣлился говорить о вавилонскихъ короляхъ и блудницахъ. Онъ осмѣливался шептать "нѣтъ", наперекоръ милліонамъ голосовъ, кричащимъ "да", и все это высказывалъ чуть ли не прямо въ глаза. Но Иргенсъ такъ же мало, какъ и прежде, обращалъ вниманіе на то, что городъ имъ восхищался, когда онъ шелъ на прогулку. Ну, что же! – разъ есть люди, которымъ доставляетъ удовольствіе глазѣть на него! Онъ былъ и оставался равнодушнымъ къ людскому вниманію.

"Нужно сознаться, что ты, братъ, хитрый", сказалъ ему актеръ Норемъ на улицѣ: "Ты не подаешь и виду, и, не говоря ни слова, бросаешь намъ такой факелъ, передъ самымъ носомъ, и опять какъ будто ничего не было. Не много такихъ, которые тебѣ въ этомъ подражаютъ".

Адвокатъ Гранде и теперь не могъ удержаться, чтобъ не поважничать.

"Но у тебя есть враги, Иргенсъ". Я вотъ сегодня говорилъ съ однимъ человѣкомъ, который не находитъ ровно ничего особеннаго въ томъ, что по истеченіи двухъ съ половиной лѣтъ ты снова издалъ маленькую книжку.

На это Иргенсъ гордо отвѣтилъ:

"Я считаю за честь мало писать. – Дѣло не въ количествѣ".

Но послѣ онъ спросилъ все-таки, кто былъ этотъ врагъ. – Онъ не страдаетъ любопытствомъ, и всѣ знаютъ, что онъ очень мало интересуется мнѣніемъ людей; но все-таки это быль Паульсбергъ?

Нѣтъ, это не Паульсбергъ". Иргенсъ спрашивалъ и старался отгадать, но высокомѣрный Гранде не хотѣлъ выдать имени; онъ дѣлалъ изъ этого тайну и мучилъ Иргенса. "Однако, оказывается, ты совсѣмъ не неуязвимъ", сказалъ онъ и засмѣялся во все горло.

Иргенсъ пробормоталъ презрительно: "ерунда". Но, собственно говоря, онъ все еще былъ заинтересованъ, кто былъ этотъ человѣкъ, этотъ врагъ, который хотѣлъ умалить его заслугу. Кто бы это могъ бытъ, если не Паульсбергъ? – Иргенсъ ни на комъ не могъ остановиться, – изъ молодыхъ это былъ единственный.

Неожиданно его осѣнила мысль, и онъ сказалъ равнодушно:

"Ну, какъ я уже сказалъ, для меня не имѣетъ значенія узнать это жалкое имя; но если это Гольдевинъ изъ деревни, то, Боже мой, Гранде, зачѣмъ ты ходишь и повторяешь, что говоритъ такой человѣкъ? Впрочемъ, это твое дѣло. Человѣкъ, который носитъ грязный гребешокъ и сигарный мундштукъ въ одномъ и томъ же карманѣ… Ну, мнѣ нужно итти. – Прощай пока!"

Иргенсъ продолжалъ свой путь. Если не было иного врага, чѣмъ этотъ лѣсной дикарь, то это еще не опасно… Онъ опять былъ въ хорошемъ настроеніи и кланялся знакомымъ, которые ему встрѣчались, и былъ очень доволенъ. Его разсердило немного, что за его спиной злословили, но теперь это прошло; нельзя же было сердиться на старую обезьяну.

Иргенсъ хотѣлъ прогуляться по гавани, чтобы успокоиться. Этотъ болѣе или менѣе глупый разговоръ о его книгѣ былъ ему невыносимъ. Теперь уже мелютъ всякій вздоръ о двухлѣтней работѣ и о количествѣ поэзіи. Съ этой точки зрѣнія книга его провалится, потому что это не обширное произведеніе, благодаря Бога она не вѣситъ даже столько, сколько каждый изъ романовъ Паульсберга.

Когда онъ спустился въ гавань, онъ увидѣлъ голову Гольдевина въ одномъ углу набережной; тотъ стоялъ почти весь спрятанный ящиками и надъ ними виднѣлась только его голова. Иргенсъ прослѣдилъ направленіе его взгляда, но изъ этого ровно ничего не могъ вывести. Старый сумасшедшій человѣкъ вѣрно стоялъ и думалъ о какой-нибудь дикой фантазіи; смѣшно было смотрѣть на него, какъ онъ углубился въ свои мысли. Его глаза почти вылѣзали, они уставились на маленькое окошко конторы склада Генрихсена, онъ стоялъ не моргая и не обращая вниманія на то, что дѣлалось вокругъ него. Иргенсъ вначалѣ хотѣлъ подойти къ нему и спросить, не увидитъ ли онъ Олэ Генрихсена; послѣ этого онъ могъ перевести разговоръ на свою книгу и спроситъ, что онъ о ней думаетъ? Это было бы очень смѣшно; человѣкъ былъ бы принужденъ сознаться, что онъ цѣнитъ поэзію по вѣсу. Но, собственно говоря, какое ему до этого дѣло? Ему вѣдь совершенно безразлично, что этотъ человѣкъ думаетъ о поэзіи.

Иргенсъ прошелся по набережной; онъ обернулся. Гольдекинъ все еще стоялъ на томъ же самомъ мѣстѣ; Иргенсъ прошелъ мимо него, вышелъ на улицу и хотѣлъ снова итти въ городъ. Въ эту самую минуту изъ склада вышли Олэ Генрихсенъ и фрекэнъ Агата и увидѣли его.

"Здравствуй, здравствуй, Иргенсъ!" крикнулъ Олэ и протянулъ ему руку. "Хорошо, что мы тебя встрѣтили. И тысячу разъ спасибо за книгу, которую ты намъ прислалъ. Да, ты несравнимъ и поражаешь самыхъ близкихъ друзей, поэтъ, маэстро!"

Олэ говорилъ не переставая, радуясь работѣ другого: то онъ восхищался однимъ стихотвореніемъ, то другимъ, и снова благодарилъ его.

"Агата и я читали это и восторгались", сказалъ онъ. "Мнѣ кажется даже, что Агата немного всплакнула… Да, да, этого ты не можешь отрицать, Агата. Но этого нечего стыдиться… Да, что я хотѣлъ сказать, пойдемте вмѣстѣ на телеграфъ, я долженъ кое-что послать, а потомъ мы пойдемъ въ ресторанъ, если хочешь. У меня есть между прочимъ для васъ сюрпризъ".

Агата ничего не сказала.

"Не можете ли вы немного здѣсь походить, пока я не вернусь съ телеграфа?" – спросилъ Олэ. "Но имѣйте терпѣніе, если я задержусь тамъ немного дольше. Дѣло въ томъ, что мнѣ нужно прійти къ соглашенію съ однимъ судовладѣльцемъ изъ Арендаля".

Олэ пошелъ наверхъ по лѣстницѣ и исчезъ. Иргенсъ смотрѣлъ ему вслѣдъ.

"Послушайте, могу я васъ тоже поблагодаритъ за книгу?" сказала Агата тотчасъ же и протянула ему руку. – Она говорила тихо. "Вы не можете себѣ представитъ, какое удовольствіе она мнѣ доставила".

"Правда? – Это въ самомъ дѣлѣ правда? – Какъ мнѣ пріятно это слышать!" отвѣчалъ онъ съ благодарностью. Какой чудной, тонкой деликатностью было то, что она подождала его благодарить, пока не ушелъ Олэ; теперь это было тѣмъ болѣе искренно и правдиво, и слова ея получали для него большее значеніе. Она назвала то, что ей больше всего понравилось. – Это удивительное стихотвореніе, обращенное къ жизни, она никогда не читала еще болѣе красиваго, нѣтъ, никогда, насколько она себя помнитъ… Но изъ боязни, что она черезчуръ горячо высказала свою благодарность, настолько горячо, что она не такъ могла быть понята, она прибавила равнодушнымъ голосомъ, что Олэ, такъ же какъ и она, былъ очарованъ; большую частъ онъ читалъ ей вслухъ.

Иргенсъ сдѣлалъ чуть замѣтную гримасу. – Любитъ она, когда ей читаютъ вслухъ? Да, – въ самомъ дѣлѣ?

Агата намѣренно упомянула въ разговорѣ имя Олэ. Сегодня, послѣ обѣда, онъ опять поднялъ вопросъ о свадьбѣ, и она опять все предоставила ему. Да относительно этого у нихъ и не было разногласія. Это былъ только вопросъ времени, и чѣмъ скорѣе это будетъ, тѣмъ лучше, не было никакого основанія больше откладывать. Осенью, когда Олэ вернется изъ своего путешествія въ Англію, состоится свадьба. Олэ былъ олицетворенной добротой, онъ относился къ ней съ безконечнымъ терпѣніемъ; онъ такъ смѣшно радовался при видѣ ея. "И мы должны иногда подумывать о томъ, что намъ нужно сдѣлать для дома", сказалъ онъ. Да, она не виновата, что она покраснѣла; это было стыдно, что она еще не начала заботиться о томъ, что полезно, и ничего не дѣлала, кромѣ того, что сидѣла съ нимъ въ конторѣ. Она бы могла начать съ маленькаго, подумать объ устройствѣ комнатъ, – сказалъ Олэ, – намѣтить себѣ какія-нибудь вещи, которыя ей хотѣлось бы имѣть; она, конечно, не должна брать на себя настоящія домашнія работы, разумѣется нѣтъ… Да, все это была совершенная правда, она даже ни разу не подумала о домѣ, о домашнемъ очагѣ, она только занималась пустяками у него въ конторѣ. Она начала плакать и призналась ему, что она ужасно неспособна и неопытна, она глупа, какъ пробка, да, какъ пробка. Но Олэ крѣпко обнялъ ее, посадилъ на диванъ и сказалъ, что она только молода, молода и обворожительна, скоро она будетъ старше, время и жизнь сдѣлаютъ свое. И онъ такъ горячо любитъ ее, видитъ Богъ. У Олэ самого были слезы на глазахъ, онъ смотрѣлъ на нее, какъ на ребенка. Да, они любятъ другъ друга, и все у нихъ пойдетъ хорошо. Прежде всего не нужно ни съ чѣмъ спѣшить, пусть она сама назначитъ время и устроить такъ, какъ ей нравятся. Да, они будутъ все дѣлать въ согласіи другъ съ другомъ…

"Я впрочемъ, никогда не думалъ, что вы цѣните насъ, поэтовъ", сказалъ Иргенсъ. "Я боялся, что вы потеряли къ этому всякій интересъ".

Она прислушалась и посмотрѣла на него:

"Почему вы такъ думаете?"

"Мнѣ казалось, что я это замѣтилъ. Помните вы вечеръ въ Тиволи, недавно, когда вашъ старый учитель былъ такъ немилостивъ къ намъ, ничтожнымъ червякамъ. Вы, казалось, радовались тому, что намъ такъ доставалось".

"У меня былъ такой видъ? – Я вѣдь слова не сказала. Нѣтъ, вы ошибаетесь!"

Пауза.

"Я безконечно радъ, что я васъ встрѣтилъ въ своей жизни", сказалъ Иргенсъ такъ равнодушно, насколько могъ: "я прихожу въ хорошее настроеніе духа, какъ только я васъ вижу. Это удивительно – обладать способностью давать другимъ извѣстную долю счастья однимъ только своимъ видомъ".

Это онъ сказалъ такъ серьезно, что ей нехватило мужества осудитъ его за это; вѣроятно, онъ это такъ и думалъ, какъ ни неразумно это звучало, и она отвѣтила съ улыбкой:

"Было бы грустно для васъ, если бы у васъ не было никого другого, кромѣ меня, кто бы могъ приводить васъ въ хорошее настроеніе духа". Видитъ Богъ, она не имѣла намѣренія оскорбитъ его; она это такъ невинно сказала, безъ всякихъ заднихъ мыслей; но когда Иргенсъ опустилъ голову и пробормоталъ: "Нѣтъ, я понимаю", тогда она поняла его, что ея словамъ можно придать еще другое значеніе, и потому она быстро прибавила: "Потому что меня вѣдь вы видите не всегда. Впрочемъ, я уѣзжаю на это лѣто въ деревню, и до осени ни разу не пріѣду въ городъ".

Онъ остановился.

"Вы хотите ѣхать въ деревню?"

"Да, вмѣстѣ съ фру Тидеманъ. Это рѣшено, что я буду жить у нея въ имѣніи".

Иргенсъ молча что-то обдумывалъ.

"А развѣ это навѣрно, что Тидеманы ѣдутъ въ деревню?" спросилъ онъ. "Мнѣ кажется, что это еще не рѣшено!"

Агата кивнула и сказала, что это уже рѣшено.

Потомъ они снова пошли.

"Да, это остается для меня недоступнымъ", сказалъ онъ, грустно улыбаясь: "въ деревню я не попаду"

"Нѣтъ? Почему нѣтъ?"

Она тотчасъ же раскаялась въ своемъ вопросѣ, – вѣроятно, у него для этого не было средствъ. Она все время была такой грубой и неловкой, это просто ужасно. Она поспѣшно пробормотала нѣсколько незначащихъ словъ, чтобы избавитъ его отъ отвѣта.

"Знаете, когда мнѣ хочется на лоно природы, тогда я нанимаю лодку и уѣзжаю на нѣсколько часовъ на острова", сказалъ онъ, все еще грустно улыбаясь. "Это тоже пахнетъ просторомъ".

"На острова?" она стала внимательнѣе. – Да, правда, острова, вѣдь она тамъ еще не была, хорошо тамъ?

"Да, въ нѣкоторыхъ мѣстахъ удивительно хорошо, я знаю тамъ каждое мѣстечко. Если бы я могъ у васъ попроситъ позволеніе отвезти васъ туда какъ-нибудь, то…"

Это не было простой вѣжливостью, это была просьба, она понимала это; но, несмотря на это, она отвѣтила, что она не можетъ пока этого обѣщать, это, конечно, очень интересно, но все-таки.

Пауза.

"Многія изъ моихъ стихотвореній я писалъ тамъ", продолжалъ онъ. "Я бы вамъ показалъ мѣсто; да, вы бы доставили мнѣ этимъ такое большое удовольствіе, фрекэнъ Линумъ".

Агата молчала.

"Сдѣлайте это!" сказалъ онъ неожиданно и хотѣлъ схватить ее за руку.

Въ эту самую минуту появился Олэ Генрихсенъ на лѣстницѣ и вышелъ на улицу. Иргенсъ все еще стоялъ въ томъ же положеніи съ протянутой рукой и прося:

"Сдѣлайте это!" шепнулъ онъ.

Она быстро взглянула на него.

"Да", шепнула она ему въ отвѣтъ.

Олэ подошелъ къ нимъ. Ему не удалось сейчасъ заполучитъ корабль изъ Арендаля, раньше утра онъ не могъ получитъ отвѣта. Ну, а теперь въ ресторанъ. У него дѣйствительно былъ сюрпризъ для нихъ; у него въ карманѣ была послѣдняя работа Ойэна, теперь они ее услышать.