Текст книги "Три изысканных детектива (сборник)"

Автор книги: Клод Изнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 49 страниц)

Уже поднимаясь по лестнице, он вдруг представил себе силуэт женщины – не такая молодая и стройная, как Эдокси, иронический взгляд, недовольная морщинка… Кэндзи изгнал из мыслей образ Джины Херсон и позвонил в дверь.

Открыла Эдокси. При виде гостя ее лицо просияло, качнулись длинные ресницы. Хрупкая изящная фигурка в кружевном дезабилье телесного цвета пробудила в нем физическое желание, которое он подавлял чертову уйму времени…

– Мой дорогой микадо, это ты, – тихо проговорила девушка. – Входи же.

Он молча позволил увлечь себя в гостиную, так же, не в силах вымолвить ни слова, сел на софу – спина идеально прямая, ладони сложены на набалдашнике трости. С притворным равнодушием обвел взглядом комнату, чьи стены хранили память об их любовных утехах, и увидел на геридоне толстую книгу в переплете – русское сочинение, название написано непонятной кириллицей.

– Это подарок тебе, – сказала Эдокси, проследив его взгляд. – Я подумала, что такое роскошное издание должно тебя порадовать.

– Что это?

– «Анна Каренина».

– Толстой?! Вот это да!

– Удивлен? – улыбнулась она. – Не такая уж я невежда. Конечно, мои познания в русском довольно скудны, но я прочла этот роман во французском переводе. Очень печальная история. Во мне все протестует, когда я узнаю о том, что растоптана чья-то страсть…

– Когда вы вернулись?

– Сегодня утром. Я попросила кучера сделать круг по городу и проехать по улице Сен-Пер. Видела тебя через витрину, но не решилась потревожить – предпочла протелефонировать, раз уж ты взял на себя труд провести мне сюда линию связи.

– Вы… одна?

– Федор остался в Санкт-Петербурге. Я сказала, что заболела обычным для всех путешественников недугом – тоской по родине – и врач прописал мне курс лечения парижским воздухом. Я так по тебе скучала! Мой Федор очень славный человек – добрый, внимательный, богатый, верный, вот только в амурных делах он… как бы это сказать… не на высоте.

Кэндзи почувствовал, как знакомые дьявольские чары лишают его воли. Начинается. Вот она, сладострастная дрожь. В горле пересохло, в солнечном сплетении пустота. Рассудок кричал ему: «Очнись! Уходи! Эта женщина – всего лишь перелетная птица, бабочка-однодневка», но другой голос уговаривал: «Останься! Ты был один целую вечность!»

– Каждый раз в постели с ним, – продолжала Эдокси, – я закрывала глаза, и представляла тебя, и молилась, чтобы это и правда был ты. Но ведь нельзя жить с закрытыми глазами…

– Позволю себе усомниться в действенности молитвы, вознесенной при таких скабрезных обстоятельствах, – спокойно проговорил Кэндзи. – Вам всего лишь нужно было остаться в Париже.

– Смейся, злюка! Эта молитва рвалась из самых глубин моего существа, и я знаю, что она была услышана – ведь я здесь.

– Надолго ли?

– Это будет зависеть от некоего месье Мори, книготорговца с улицы Сен-Пер. – Говоря это, Эдокси придвигалась все ближе.

Японец поднялся, не коснувшись ее.

– Что ж, попробую замолвить за вас словечко этому месье Мори. Намерены ли вы вернуться в кордебалет?

– Федор сделал мне предложение. Я могла бы стать княгиней Максимовой – весьма соблазнительная перспектива… С другой стороны, зимы в Санкт-Петербурге лютые, а я так люблю тепло…

Кэндзи вздохнул:

– Сегодня вечером я свободен.

– Я тоже! Приходи сюда к шести часам. Ты увидишь – я буду нежна, очень нежна…

Четверть часа спустя Кэндзи Мори шагал по улице Риволи, напевая:

– «Наслажденье пройдет, но вмиг, сей же час его место займет экстаз!»

Ему хотелось прыгать от счастья и дарить воздушные поцелуи газетчицам, скучавшим на площади Лувра. Фифи Ба-Рен ждет его! Быстро забежать домой, приодеться, кое-что купить и вернуться на улицу Альжер к условленному часу… Сначала он решил, что поведет ее в ресторан «Друан», но отмел эту идею – они поужинают в квартире Эдокси, тет-а-тет. Изысканные блюда и хорошее вино. Нет, шампанское! И не забыть про цветы. Пусть почувствует разницу между этим своим неотесанным русским барином и настоящим джентльменом!

Жозеф с удовольствием перечитывал последние строки «Хроники страстей на улице Висконти» собственного сочинения, когда в дверь каретного сарая постучали. Распахнув ее, он замер, потеряв дар речи, – перед ним стоял человек, смутно похожий на месье Легри, но в его внешности отсутствовало нечто важное.

– Жозеф, вы позволите мне войти?

– Патрон, это точно вы?

– Кто же еще? Царь Эфиопии?

– Но… А где ваши усы?

– Я их сбрил. Вы меня осуждаете?

– Простите, просто… вы похожи на лакея!

– А что вы имеете против челяди, Жозеф? Таша высказалась по поводу колючей растительности у меня на лице, и я избавил ее от мучений. Я вам в таком виде не нравлюсь?

– О, ну если это было пожелание мадемуазель Таша… Да уж, бессмысленно спорить, прилично ли дамам носить брюки, раз им ничего не стоит заставить мужчину избавиться от усов! Если хотите знать мое мнение, с усами вы выглядели как-то… представительнее, что ли. А как же наши клиенты? Только подумайте, что они скажут!

– Тем хуже для них… и для вас.

Виктор увидел свое отражение в треснувшем зеркальце, прислоненном к Гражданскому кодексу. Респектабельный буржуа почил в бозе, приконченный ножницами и бритвой. Не удивительно, что мужчина, привыкший воспринимать усы как неотъемлемую часть своей личности, без них чувствует себя голым и помолодевшим. «Тебе тридцать три года, – мысленно сказал он человеку в зеркале. – Но так ты выглядишь гораздо моложе, несмотря на эти морщинки в уголках глаз».

– И не нервируйте меня, Жозеф, я и так зол как собака… когда вспоминаю о кошке, которую обрел вопреки своей воле вашими стараниями.

– Чур, я в домике, патрон! Давайте лучше поговорим о Сакровире. Как вы напали на его след?

– Я побывал на улице Месье-ле-Пренс и встретил там часовщика, который отдал мне карманные часы Пьера Андрези. – Виктор протянул «луковку» с гравировкой мгновенно помрачневшему Жозефу.

– Так-так, а вы мне между прочим обещали, что мы будем вести расследование вместе, – проворчал юноша, и не подумав, однако, упомянуть о своей встрече с Франсиной в «Неополитанском кафе».

– Именно этим мы сейчас и занимаемся, если вы не заметили. Так какой же вывод сделает Шерлок Пиньо?

– Что у месье Андрези была странная кличка и что, вероятно, он получил ее в армии, поскольку «К» – определенно первая буква слова «казарма». «Да здравствует казарма!» Или «корпус».

– Или «книга», «кабак», «капитал», «комедия». Это может быть что угодно. И принадлежать часы, соответственно, могли кому угодно – военному, книготорговцу, печатнику, предпринимателю, актеру, а от владельца они уже попали к Пьеру Андрези.

– А если это буква «К» как она есть, во всей своей красе и краткости? Вы знаете, что такое эллиптический стиль, патрон?

– Не понял, к чему это вы?

Жозеф послюнявил палец и перелистал страницы тетрадки.

– В моем фельетоне «Кубок Туле» я использовал прием месье Дюма-отца. Сейчас зачитаю вам отрывок из «Графини де Монсоро»:

– Есть у меня еще одна мысль, – сказал Сен-Люк.

– Какая же?

– Что, если…

– Что – если?

– Ничего.

– Ничего?

– Ну да. Хотя…

– Говорите же!

– Что, если это был герцог Анжуйский?

– Очень увлекательно, Жозеф, но я по-прежнему не понимаю, какое отношение это имеет к надписи на часах.

– Что, если это был романист-фельетонист? «Да здравствует К!» – и всего делов. Зачем надрываться, выдумывая длинные предложения, когда платят построчно? Вот послушайте, я тоже применил методу великого писателя на практике:

Мастиф обнюхал каменный Андреевский крест.

– Элевтерий! Фу, нечестивец!

– Гав, гав!

– Эта башня хранит сокровища тамплиеров…

Мастиф задрал лапу и оросил окрестности.

– Грр, грр, грр!

– Элевтерий, ты чуешь гнилостный запах? О боже, это же… проклятая амбра!

Мастиф повалился на бок, язык свесился из пасти, глаза закатились.

– Ах! Все кончено! – простонала Фрида фон Глокеншпиль.

Прежде чем потерять сознание, она успела написать пальцем на песке: «ВОЕВОДА».

– Жозеф, что за бред? – помотал головой Виктор. – Ваши умозаключения уводят нас в сторону. Я пришел сюда не для того, чтобы считать количество строк в ваших романах-фельетонах.

– Вам не понравился мой текст, признайтесь, – надулся молодой человек.

– В нем слишком много «гав» и «грр».

– Это создает драматическое напряжение. Вам лишь бы покритиковать! Отвечайте, понравился или нет? Я несколько месяцев над ним бился!

– Понравился, понравился, браво, вы далеко пойдете, потому что в литературе как в кулинарном искусстве – чем проще блюдо, тем быстрее усваивается… А зачем вам понадобилось это слово?

– «Воевода»? Я хотел создать готическую атмосферу.

– Нет, не «воевода», я имел в виду «амбру». Редкое слово, странно, что вы его употребили.

– Это из-за кражи в ювелирном магазине Бридуара. [211]Вы забыли, патрон? Я же читал вам статью, а вы, значит, меня не слушали. Ну конечно, чего меня слушать, я у вас в лавке всего лишь предмет мебели!

Виктор, проигнорировав ворчание управляющего, достал из кармана акцию «Амбрекса», оставленную графиней де Салиньяк, и задумчиво ее прочитал.

– А, бумажка Фриуля? – фыркнул Жозеф. – Эта лысая башка и его малахольный племянничек получили по заслугам. Сразу вспоминаются система Лоу и Ост-Индская компания. А еще в «Горбуне» [212]уродец с улицы Кенкампуа предлагал биржевым игрокам за плату погладить его горб – тогда, мол, их сделка будет удачной. Надо было герцогу де Фриулю погладить мой горб – не остался бы на бобах! – Он выхватил у Виктора акцию и внимательно ее изучил. Нечто любопытное привлекло его взгляд. – А это что? Леопольд Гранжан… Черт возьми, патрон! Глядите, вот тут, слева, подпись управляющего: Леопольд Гранжан! Патрон, у меня не было времени разыскать эмальерную мастерскую, но вы же помните… Погодите минутку… – Молодой человек в крайнем возбуждении схватил свой блокнот со всякой всячиной. – Леопольд Гранжан, эмальер, заколотый кинжалом на улице Шеврель! Улавливаете, патрон?! Этот тип был управляющим анонимного общества «Амбрекс»!

Виктор пробежал взглядом газетную вырезку, наклеенную в блокнот, и пробормотал:

– «Слияньем ладана, и амбры, и бензоя…» Амбра – «Амбрекс». Леопардус – леопард. – Он был так занят мыслями о переплетчике, что и забыл о деле эмальера. – Все это как-то связано со смертью Пьера Андрези…

– А второго управляющего зовут Фредерик Даглан, вот, справа подпись. Кто это, патрон?

– Жозеф, перестаньте тараторить хоть на минутку, дайте подумать… У кого Фриуль приобрел эти акции? Какой-то актеришка… Театр «Монпансье»?

– «Эшикье», патрон. Надо немедленно взять этого Даглана за жабры, пока его не постигла участь Леопольда Гранжана. И буду благодарен, если вы отпустите меня побродить по театру «Эшикье». Бьюсь об заклад, собака зарыта аккурат под сценой!

Виктор кивнул. Сам он собирался прочесать район Шапель на предмет знакомства с Гюставом, приятелем Пьера Андрези, пусть даже о нем пока ничего не известно, кроме имени.

Уставшая от блужданий по городу Жозетта Фату различила впереди колонны площади Насьон и перевела дух – словно два маяка воссияли для нее среди деревьев, два предвестника возвращения в тихую бухту. Опьянев от влажных испарений Венсенского леса, она свернула наконец на улицу Буле. Нужно еще закатить тележку в закуток на первом этаже дома, провонявшего супом и мочой, – и тогда уже можно будет расслабить натруженные мышцы рук, подняться в свою комнату. Хорошо хоть дождь, поливавший с утра, иссяк, вечер выдался ясный, небо не запятнали тучи. Однако Жозетта, хотя еще было довольно светло, нервничала и по дороге то и дело оглядывалась – она постоянно ощущала чье-то присутствие, ей чудилось смутное движение даже в траве на пустырях. Все мужчины вокруг казались подозрительными – как угадать того, кто ее преследует? Она дважды видела светловолосого человека, но уже не была уверена, что за ней охотится именно он. Вдруг это кто-то другой?

Злодейский голос нашептывал в уши: «Вы не узнаете меня в лицо, но я-то в курсе, кто вы такая. Я за вами слежу, от меня не ускользнуть. Всякий раз, продавая цветы незнакомцу, вы будете спрашивать себя: „Не он ли это?“ – и не сумеете ответить на вопрос. С людьми, которые оказываются не в то время не в том месте, всегда происходят ужасные вещи…»

Вдоль стены по ступенькам промчалась крыса – ее вспугнула толстопузая тетка в галошах, навьюченная корзинами. Жозетта терпеть не могла эту соседку с третьего этажа, которая с утра до ночи пилила мужа, мастера, шившего плюшевые игрушки. Но сейчас цветочница обрадовалась ей как родной и с облегчением побежала следом по лестнице, обогнала, почти весело отозвавшись на свирепое бормотание, вероятно означавшее «Добрый вечер».

На лестничных площадках сгущался мрак. Жозетта взлетела на свой четвертый этаж, ворвалась в комнатку и заперла дверь. Прислонившись спиной к стене, перевела дух и на цыпочках приблизилась к окну. Темнота неспешно заполняла улицу, по которой фланировали редкие парочки, улизнувшие из душных мансард. Скоро пройдет фонарщик, и повсюду будет свет.

Немного успокоившись, Жозетта зажгла керосинку – слабый огонек, надо экономить. Сил приготовить ужин не осталось – удовольствовалась бутербродом с салом, яблоком и стаканом воды. Снова, не выдержав, подошла к окну, за которым гасли оранжевые отсветы заката. Из-под кустов сирени выползла длинная тень – там стоял мужчина и курил сигарету. Это он, он шел за ней по пятам!

Жозетта отшатнулась от окна.

Обуздать страх, иначе страх ее задушит!

Уняв нервную дрожь, цветочница опять отодвинула занавеску. Двор был пуст.

«Померещилось. Конечно, померещилось. Я так умом тронусь».

Сейчас она спокойно разденется, умоется, накинет ночную рубашку, ляжет и сразу заснет. Да-да, непременно. Крепкий здоровый сон – именно то, что ей нужно.

В дверь постучали, когда девушка расстегивала блузку. В горле застрял крик, сердце заколотилось как бешеное.

– Мадемуазель Фату! Это ваша соседка, мадам Картье. Мой бесенок Кристоф опрокинул туесок с мукой и все рассыпал, я хотела попросить у вас горсточку… Мадемуазель Фату, вы дома?

Жозетта открыла дверь трясущейся рукой. Маленькая круглолицая женщина в безрукавке, нижней юбке и стоптанных башмаках поспешила войти:

– Простите, что побеспокоила. С мальчонкой моим никакого сладу, такой постреленок, ох уж я ему в один прекрасный день устрою! А муку я вам верну на той неделе, как только Жюстен жалованье получит. Извиняюсь, что я в таком виде, – у нас прямо-таки дышать нечем. Ох, раз уж я зашла, может, одолжите еще яйцо и немного сахара?

У Жозетты от этой болтовни голова пошла кругом, и страх отпустил. Она помогла мадам Картье отнести продукты на кухню и с сожалением покинула чужую квартиру. По дороге к себе, перегнувшись через перила, осмотрела в тусклом свете пустые лестничные пролеты. Огромный медный шар, украшавший перила внизу, у основания ступенек, вдруг превратился в страшную призрачную маску. Жозетта вздрогнула от испуга, метнулась в свою комнату, захлопнула дверь, повернула ключ на два оборота…

Он стоял у окна.

И улыбался.

Жозетте показалось, что сердце перестало биться. Мир вокруг подернулся красной пеленой. Она потеряла сознание.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Среда 19 июля

На бульваре Шапель зной иссушил каштаны.

– Простите, вы не знаете человека по имени Гюстав? – спросил Виктор женщину, подметавшую тротуар.

Она окинула его насмешливым взглядом:

– Этих Гюставов тут как собак нерезаных.

Очередную неудачу Виктор потерпел, обратившись с тем же вопросом к мальчишкам, игравшим в чехарду. Один из них еще долго бежал за велосипедом, трубя в свернутую дудкой афишу.

Торговец соленой рыбой поскреб в затылке:

– Был тут один Гюстав, лимонад продавал на улице Пажоль. Но он дуба врезал на прошлой неделе.

Виктор, потеряв всякую надежду, повернул назад. Он прочесал район вдоль и поперек, от товарной станции Северной железной дороги до мрачного газгольдера на улице Эванжиль, обследовал ремонтные мастерские Восточной железной дороги и депо на улице Филиппа де Жирара, пообщался с тремя десятками Гюставов… Увы, никто не знал переплетчика из Латинского квартала, с улицы Месье-ле-Пренс. Ветхие домишки, толкающиеся боками в грязных переулках, и их умученные жизнью обитатели навевали тоску, захотелось вырваться на простор. Если ему нужен тот самый Гюстав, придется дождаться 22 июля, когда вернется на работу гарсон из кафе «У Фюльбера».

На площади Шапель Виктор сделал последнюю попытку – свернув в подворотню, объехал двор большого здания о двух крыльях и вдруг услышал свое имя:

– Месье Легри! Вот это сюрприз! Здравствуйте, неужели вы меня не узнаёте? А в вас что-то изменилось…

Виктор уставился на человека, который, улыбаясь, смотрел на него из окна первого этажа с таким низким подоконником, что его можно было перешагнуть. Конечно, он сразу узнал инспектора Перо [213]и его роскошные усищи, которым позавидовал бы сам Верцингеториг. [214]

– Месье Перо! Вы здесь живете?

– Я здесь работаю. Добро пожаловать в комиссариат Шапели!

Виктор устремился в вестибюль, оставил там свой велосипед и вскоре уже пожимал руку Раулю Перо, который пригласил его в свой кабинет. Обстановка здесь была убогая: выщербленный плиточный пол, облупившаяся коричневая краска на стенах; если бы не застекленный книжный шкаф, набитый разномастными томами, все в точности напоминало бы приемный покой больницы.

– Все еще увлекаетесь верлибрами, месье Перо?

– Я трепетно храню ваш драгоценный подарок – сборник Жюля Лафорга, и верно служу своей музе. Мне даже посчастливилось опубликовать несколько поэм в «Плюм» под псевдонимом Исида. Мы подружились с Леоном Дешаном. [215]Разумеется, это лишь скромный дебют, но я не оставляю надежды, что мои стихи примут к изданию в «Жиль Блаз». Но каким же добрым ветром вас сюда занесло, друг мой?

– Если честно, я заблудился… Искал библиотеку, где берут раритетные издания на экспертизу.

– Ах да, книги, книги!

– А как ваша служба, инспектор? Довольны?

– Не инспектор, а помощник комиссара, меня повысили! Пошел, так сказать, по стопам Оскара Метенье и Эрнеста Рейно, [216]двух одаренных литераторов, занимавших этот пост до меня. Комиссар, правда, в гневе от того, что ему в третий раз подряд подсунули в помощники заядлого крючкотвора. Счастье еще, что он не знает о моих публикациях. Если вам доведется с ним встретиться – уж не выдавайте!

– А ваша черепаха? Нанетта, кажется?

– Я так и не нашел для нее пристанища, так что пришлось удочерить. Люсьен, наш мальчишка на побегушках, души в ней не чает. Еще он вечно возится с бродячими собаками, которых подбирает комиссар – добрая все-таки душа, хоть и ненавидит людей искусства. Заходите к нам посмотреть, как Люсьен выводит своих питомцев на парад – каждый в кепи и пелеринке!

Под окном зашумели – похоже, там собралась целая толпа.

– Не полицейский участок, а проходной двор, – вздохнул Рауль Перо. – Все потому, что на воротах нет часового, и сержантов тут днем с огнем не сыщешь – только инспекторы, да и тех всего двое…

Его жалобы прервало появление забавной троицы: белобородый старик и веселый парнишка втащили в кабинет мужика, который двумя руками придерживал спадающие штаны.

– Драка на улице Департеман, – доложил старик. – Этот сводник делал отбивную из своего собрата и уже достал перышко – почикать его на порции, тут-то мы буяна и прихватили. Пришлось действовать быстро, пока их ватаги не сбежались. А поскольку наручников при мне не было, мы срезали ему пуговицы на портках, чтоб не утек.

– Спасибо, инспектор Гастон, и вам спасибо, Люсьен. Нет-нет, не уходите, месье Легри, мы с гражданином сутенером сейчас быстро разберемся. Сесть! – велел Рауль Перо арестованному. – Люсьен, будьте любезны, разгоните публику во дворе. Как зовут?

Мужик, поддернув штаны, плюхнулся на стул.

– Роже, но все кличут меня Лишаём. Я ни при чем, господин инспектор, тот урод во всем виноват.

– Какой урод? Что он тебе сделал?

– Влез на мой участок, сам-то он из Ла Виллетт. Зацените: пока я в Сантешке [217]парился, этот урод жарил мою Леони. Откинулся я, значит, глядь – а у нее пузо как два арбуза. Много она теперь наработает с пассажиром в трюме? А жрать чего? Леони мне не кто-нибудь, а законная половина, девка что надо была, нарасхват. Но теперь – всё, ни на что не годная! – Пока Лишай говорил, его глаза наливались кровью, на губах выступила пена. Он вдруг вскочил, шарахнул кулаком по стене и завопил: – Господин инспектор! Ничего не могу с собой поделать! Прям крышу сносит, когда взаперти оказываюсь! Чуть с катух в тюряге не слетел!

Штаны сползли, оголив тощие ляжки. Окно распахнулось, и в кабинет со двора всунулась взлохмаченная голова, какой-то заспанный тип оперся на подоконник:

– Заткните ему пасть, или я за себя не ручаюсь! Вот дерьмище, всю ночь вкалываешь – утром поспать не дают! Что у вас тут за гвалт?

Лишай, путаясь в штанах, рванулся к нему:

– А тебе какое дело, козел?!

– Мне? А я что, я ничего… – заробел разбуженный работяга и благоразумно убрался восвояси.

В этот момент дверь открылась, в кабинет вкатился пузатый человечек средних лет в клетчатой мелоне, одетый, как мелкий буржуа. Не удостоив и взглядом Рауля Перо, он подступил к Лишаю, который при виде его уставился в потолок.

– Слышь, ты, перед судьей разоряться будешь, а здесь хлебало подбери, тебя за километр слыхать, – прошипел в кадык Лишаю человечек в мелоне и так же стремительно, как появился, выкатился в коридор, чуть не сбив с ног вернувшегося Люсьена.

Рауль Перо наклонился к Виктору:

– Это Корколь, второй инспектор. Суровый дядька, не дипломат… Ну, Роже, надень штаны и садись на стул. Мы поняли, что у тебя была предъява к сопернику. Ты хотел его завалить?

– Это смотря что вы имеете в виду под словом «завалить», господин инспектор, – вздохнул притихший Лишай. – Я-то хотел ему по рылу съездить, чтоб неповадно было. Никакой он мне не соперник, потому что Леони и так уже все поняла – некуда ей податься с депутатом в урне. Я ж просто порядок восстановил, а так-то я смирный.

– Смирный, ага. Мухи не обидишь. Когда трезвый.

Словно в поддержку Лишаю со двора донеслось хорошо поставленное сопрано:

– Да здравствуют кабак, любовь и табак!

Виктор, сдерживая смех, покосился на Рауля Перо. Тот хмыкнул:

– Оперетта потешается над законом и порядком, месье Легри. У нас тут по соседству есть заведение, которое облюбовали для репетиций театральные труппы. С тех пор мы отправляем правосудие под музыку. Невольно вспомнишь вопрос Верлена: «Такая ли уж важная и серьезная штука жизнь?» Роже, – обратился он к Лишаю, – вести с тобой душеспасительные беседы бесполезно, я ограничусь тем, что конфискую у тебя нож и дам дружеский совет: не бузи, понял?

– А мои пуговицы? – спохватился Лишай. – Они у меня с портков все пуговицы потырили!

– Это послужит тебе уроком. Люсьен, проводите нашего санкюлота на улицу Департеман.

– Вы его не арестуете? – удивился Виктор.

– Зачем? Еще одна неделя в кутузке не превратит его в мальчика из церковного хора. А нашей энергии найдется более достойное применение, ведь жизнь коротка, надо многое успеть.

– Странный вы полицейский, – улыбнулся Виктор.

– Несомненно, сказывается влияние литературы, месье Легри. Позвольте пригласить вас отобедать. Велосипед можете оставить здесь под присмотром инспектора Гастона – он покидает эти стены только на ночь.

Они вдвоем пересекли двор и через потайную дверцу попали в заведение «Милан», где помощника комиссара как постоянного клиента всегда ждал столик за шторкой.

Зал был полон, посетители болтали и смеялись в клубах сигарного дыма. Виктор изучил написанное изящным почерком меню и заказал фрикандо. [218]

– Отличный выбор, месье Легри, – одобрил Рауль Перо. – Весьма питательное и экономичное блюдо. Мне то же самое, мадам Милан, и кувшин вина.

За спиной Виктора в одиночестве сидел за столиком инспектор Корколь и читал газету.

– Не оборачивайтесь, месье Легри, – шепнул Перо. – Там мой давешний коллега, мы с ним на ножах.

– Отчего же?

– На службе новичков не любят, особенно когда сильна старая гвардия. Он метил на мое место. Сейчас у нас вооруженное перемирие… Месье Легри, а где находится та библиотека, в которой проводят экспертизу?

– На улице… Вот незадача, запамятовал. Наверное, вино виновато.

– Я слышал про вашего друга.

– Простите?

– Про переплетчика с улицы Месье-ле-Пренс. Шаваньяк и Жербекур, мои бывшие подчиненные из Шестого округа, были на пепелище.

– Да-да, бедный Пьер Андрези, это ужасно. Вы не в курсе, чем закончилось расследование? Инспектор Лекашер дал понять, что мог иметь место намеренный поджог.

– Неужели? Об этом я не знал. А как поживает ваш управляющий?

За спиной Виктора скрипнул стул. Инспектор Корколь поднялся и направился к стойке.

– Жозеф? Прекрасно. Заканчивает очередной роман-фельетон. – Виктор поднял голову, собираясь сделать глоток вина, и перехватил взгляд Корколя. Тот попрощался с хозяйкой и, напяливая мелону, неприветливо посмотрел на собеседника Рауля Перо. Его уход был похож на бегство.

Мадам Милан ликовала. Она не упустила ни слова из разговора помощника комиссара и безусого незнакомца. «Как его там назвал месье Перо? Леблан? Нет-нет, Легри. Красивый мужчина, почти как месье Даглан. Интересно, кто он такой?.. В любом случае месье Даглан может мною гордиться – сейчас я ему запишу… как он там выразился, месье Даглан? Ах да, „результаты моих тайных наблюдений“!»

На улице Люн Жозеф вдохнул восхитительный аромат сдобных булочек и поддался гастрономическому искушению – уплел пару за милую душу. В конце концов, как говорит месье Мори, «желудку – радость, мозгам – польза».

Большие бульвары встретили его гомонящей суетливой толпой, пришлось выписывать зигзаги с тротуара на мостовую, где то сбивались в кучу, то разъезжались бесчисленные экипажи: переполненные омнибусы, наемные кареты, двуколки, кабриолеты с откинутым навощенным верхом, шустрые фиакры. Жозеф обожал неистовую, бурлящую жизнью атмосферу столицы, ее кафе, кабаре, театры. Он шел и представлял себе прекрасное будущее: однажды по его роману-фельетону напишут пьесу и поставят ее на сцене, публика вмиг расхватает билеты, а литератор Пиньо присоединится к созвездию знаменитостей.

«„Кубок Туле“ с Сарой Бернар или Режан [219]в роли Фриды фон Глокеншпиль… С кандидатом на роль мастифа Элевтерия будет потруднее, но тоже что-нибудь придумаем. В театре Гимназии – why not? [220]О спектакле раструбят на всех углах, аншлаг последует за аншлагом, счастливые абоненты телефонной сети будут слушать избранные отрывки по театрофону, [221]а клиентам дорогих отелей и особых клубов достаточно будет бросить монетку в волшебный ящик, чтобы насладиться лучшими репликами».

Жозеф вообразил себе месье Мори, ярого поборника технических новшеств конца века, с двумя телефонными рожками, прижатыми к ушам. Вот он одобрительно покачивает головой, слушая, как Элевтерий – а вдруг получится уговорить самого месье Коклена-младшего [222]загримироваться собакой? – произносит поставленным голосом «гав» и «гррр»…

Насытившись булочками и собственными мечтами, Жозеф добрался до театра «Эшикье».

«На вид как-то не очень, – решил он, окинув взглядом фасад. – Пожалуй, не отдам сюда свою пьесу, разве что посулят золотые горы…»

Он пересек холл и постучал во внушительную дверь с табличкой «КОНСЬЕРЖ».

Из-за двери прозвучал неприветливый хриплый голос:

– Что там еще?

– Я принес текст и должен передать его из рук в руки.

Раздался скрежет, как будто по полу двигали что-то тяжелое, створка приоткрылась, и в щелке показался острый нос.

– Вам назначено?

– Разумеется. Я Жозеф Пиньо, автор «Кубка Туле», сенсационного романа-фельетона, который будет напечатан в «Пасс-парту», там же, где уже опубликовано «Странное дело о водосборах», произведение, примечательное во всех отношениях.

– С кем у вас встреча?

– С директором.

– Ничего не выйдет. Месье Леглантье с понедельника мертвее мертвого.

Нос убрался, дверь захлопнулась.

Озадаченный Жозеф подытожил беседу яростным «Хам!». Однако сведения удалось получить прелюбопытные. Фигляр и актеришка, упомянутый графиней де Салиньяк, уже не ответит за аферу с акциями «Амбрекса». Но вот естественной ли смертью он умер?..

В фойе появилась прелестная девушка. Она шмыгнула под портик, Жозеф пошел за ней и оказался на пороге зрительного зала в итальянском стиле. Здесь царил полумрак, только на сцене горели масляные лампы. Там, на подмостках, сбились в кучку особы обоих полов и что-то ожесточенно обсуждали на фоне декораций в духе века плаща и шпаги. В надежде остаться незамеченным Жозеф с непринужденным видом затесался в толпу. Но фокус не удался.

– Вы не из нашей труппы, – констатировал какой-то мужчина, ткнув в него пальцем.

– Я журналист, – не растерялся Жозеф. – Меня заинтересовала смерть вашего директора.

– Бедняга Леглантье впервые вызвал интерес у кого-то, кроме своих кредиторов, – буркнул помощник режиссера.

– И все-таки он был очень славный, – заявила миловидная молодая особа, которая и привела Жозефа в зал.

– А не могли бы вы, – подскочил он к ней, вооружившись блокнотом и карандашом, – поведать об этом поподробнее, мадемуазель?

– Меня зовут Андреа. Месье Леглантье предсказал, что я стану звездой!

– Несомненно, падающей, – фыркнула пышнотелая дама, – то есть падшей.

– Он говорил мне об амазонках и голубях! – гордо парировала Андреа.

– Имея в виду, что тебе прямая дорога в цирк Фернандо!

– Эжени, это тебе туда дорога, старая кляча!

– А ты девка подзаборная!

– Дамы, соблюдайте приличия! Почтите память месье Леглантье, все ж таки самоубийство требует большого мужества, хоть и вызвано глубочайшим отчаянием.

– Да уж, Эпернон, кому, как не тебе, рассуждать о мужестве!

– Так это было самоубийство? – вмешался Жозеф.

Тут все заговорили разом, бурно жестикулируя. Воспользовавшись суматохой, Жозеф увлек герцога д’Эпернона за кулису.

– Месье Леглантье и вправду покончил с собой?

Польщенный тем, что представитель прессы выбрал его главным источником информации, д’Эпернон зашептал:

– Между нами, Эдмон был по уши в долгах, но я никогда в жизни не поверил бы, что он способен наложить на себя руки. Он отдавал себя этому театру без остатка и, скажу вам по секрету, очень рассчитывал на мой успех на сцене.

– В долгах, вы сказали?

– Говорят, деньги на ремонт «Эшикье» были взяты под залог самого театра. Возможно, поэтому предсмертная записка Эдмона начинается строчкой из Лафонтена: «Раз с Обезьяной Леопард на ярмарке деньжонки добывали». [223]

– Леопард? – сделал стойку Жозеф.

– Да-да, я тайком переписал его послание живым, там есть продолжение: «Разоренный, отчаявшийся, я покидаю эту клоаку. До скорой встречи, простофили. Э. Леглантье, непризнанный гений».Эх, все беды от денег, вернее, от их отсутствия. Кстати, был один престранный эпизод… Жак Ботелье чуть не заколол меня кинжалом, но на самом деле его удар предназначался Генриху Четвертому, то есть Леглантье. Хотите, покажу вам рану?