Текст книги "Любовь. Инструкция по применению"
Автор книги: Клэр Нейлор
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)
4
Люсинда водила Эми по всему Найтсбриджу [2]2
Фешенебельный район лондонского Уэст-Энда, известен своими дорогими магазинами, в т. ч. ювелирными и антикварными.
[Закрыть]с уверенностью избранного, которого в бутиках на Слоун-Стрит встречают с благоговением. В этой части города даже существовала особая порода женщин, которые не способны были дышать воздухом вне зоны данного почтового адреса. Посели ее куда-нибудь на окраину, и она потянется за ингалятором, хрипя и задыхаясь в попытке вернуть утраченное самоуважение. Закутанная в одеяние из верблюжьей шерсти с прожилками черной кожи от французского дома моды «Гермес», словно какая-нибудь пегая лошадь, она идет балетной походкой по Уолтон-Стрит, а потом останавливает такси. Никто никогда не замечал, чтобы она разговаривала или ела.
Целью их миссии был поиск шарфов. Ёжась от холода на пронизывающем ветру раннего утра, они целеустремленно сворачивали с залитых солнцем тротуаров в обитые шелком казематы роскоши. Шанель, Фахри, Хэмнет…
Было любопытно снова оказаться в этих вселяющих трепет магазинах в подходящей компании. В ту пору, когда Эми работала в издательстве, они с еще одной стажеркой частенько лишали себя обеда, предпочитая ему прогулку по Южному Кенсингтону. Они даже разработали формулу, которая помогала им вызвать серьезное к себе отношение со стороны консультантов в магазинах. Перед тем, как войти, сделай мрачное выражение лица, похожее на застывшую маску, и ни в коем случае не улыбайся. Притворяйся безразличной ко всему и выражай восторг, отторжение и другие эмоции исключительно при помощи ресниц. Так, взмах ресниц означал восхищение, стремительно опущенные ресницы – отвращение, а умоляющий трепет – «Я это примерю» (боюсь, здесь без всяких волшебных слов). Следуя этой модели, они вышагивали между рядами с одеждой, стоически подавляя бурный восторг при виде поражающих воображение нарядов. Но стоило им снова оказаться на улице, как они корчились от смеха и разражались фразами типа «мне просто необходима эта вещь», за которыми неизменно следовало «мне нужно разбогатеть», многократно повторяемое с такой искренностью и отчаянием, что Эми начинала верить, что если она зажмурит глаза достаточно крепко, это желание непременно осуществится. Тем не менее, богатые бойфренды и фальшивые чековые книжки казались более реальными вариантами.
Но вернемся к шарфам: мягкий бархат и кружево, шифон богатого шоколадного оттенка, фиолетовый шелк и плотный атлас… Эми трогала каждый по очереди, некоторые перекидывая через плечо, а одним прикрыв нижнюю часть лица так, что становилась похожа на турчанку-искусительницу, и просто вдыхала ароматы тканей и восхищалась богатством выбора. Она не могла решить, которому отдать предпочтение, но Люсинда уже знала, что именно ей нужно.
– Пятнадцать вот этих и семь тех, – проинструктировала она стройную блондинку в брючном костюме из ткани в тонкую полоску, которая все это время бесцельно курсировала между различными objets d'art [3]3
Предметы искусства (фр.)
[Закрыть], представленными в магазине. Блондинка завернула трофеи в тонкую оберточную бумагу и положила свертки в бумажный пакет внушительных размеров.
Чтобы отметить удачную покупку шарфов, Люсинда повела Эми на ленч в ресторан «Дафниз», следуя доктрине, которая гласила: казенному счету в зубы не смотрят. Пара расположилась за столиком в зимнем саду. Ледяное солнце проливалось сквозь оконные стекла, а периодически доносившийся запах базилика или свежеиспеченного хлеба разжигал аппетит.
Люсинда была бледным, воздушным и прекрасным созданием. Она без особых усилий достигла высокого положения в мире моды частично благодаря тому, что ее все обожали, а частично – тому, что могла подобрать шляпу от Филипа Триси к костюму от Ива Сен-Лорана в такой неожиданной и экстравагантной комбинации, за которую многие женщины просто бы костьми легли.
Эми замечала, что Люсинда, мнение которой пользовалось авторитетом в сфере гламура, очень быстро становилась ее лучшей подругой. Эми была остроумна, обаятельна и слегка неповоротлива, а ведь так приятно, когда рядом с тобой кто-то естественный, словно порыв свежего ветра в душном мире моды! Умная и уравновешенная Люсинда стала ей идеальной наставницей. Самое главное: они смогли по достоинству оценить друг друга.
Среди сотрудниц журнала Эми была практически самой молодой и, если быть честными, самой красивой. По степени ухоженности ее, естественно, затмевали все без исключения работающие здесь женщины. Например, под ногтями у Эми водились редкие культуры, а то, что творилось у нее на голове, больше напоминало помойку, чем прическу. Но все же благодаря ее собственному рецепту красоты (одна часть – природное обаяние, две части – вода из-под крана), она умудрялась выглядеть свежее, чем листья салата, и уж точно значительно аппетитнее!
Последнее охотно бы подтвердили искушенные киномагнаты и мужчины с толстыми кошельками (и, в большинстве случаев, с толстыми задницами), которые обедали рядом и бросали на нее плотоядные взгляды. Некоторые, вероятно, англичане, поглядывали на нее прохладно и высокомерно. Некоторые – наверняка французы – неподдельно восхищались ею. А в забитых взглядах американцев читалось: могут ли они улыбнуться или это будет дисгармонировать с их костюмом от Кельвина Кляйна? А что подумает жена? А что скажет психиатр?
Эми внутренне улыбнулась этому краткому путеводителю по особенностям национального характера и решила, что обобщение в данном случае грубостью не являлось. Так им и надо, развращенные ублюдки!
– Ну что, Люк так пока и не позвонил? – Люсинда угостилась ломтиком козьего сыра, ухитрившись сделать это безо всякого ущерба для своей помады.
– Нет, но я и не жду, что он позвонит. И знаешь, меня на самом деле это не слишком беспокоит. Я поняла, что он мне не подходит.
Люсинда сочувственно улыбнулась. Она была уверена: Эми просто делает хорошую мину при плохой игре.
– Люсинда! Мне совершенно все равно, честно.
– О'кей, дорогая. Почему бы тебе не сходить со мной сегодня на вечеринку? Достань свой лучший наряд и поймай себе рыбку покрупнее, чем Люк. Там будет уйма народу.
Эми вяло кивнула. После недели маниакальной работы ей хотелось провести вечер в одиночестве, наедине с собственными мыслями, но она была не настолько глупа, чтобы обижать Люсинду, когда та была на волне милосердия.
– Люс? – она оторвала глаза от винегрета, лежащего на листе цикорного салата.
Давайте называть вещи своими именами, салат, как его ни обзови – эндивий, рокет, эрука посевная, – все равно останется проклятым салатом. Эми поморщилась при мысли о тупости клиентов ресторана, которые платили втридорога за обычные листья с изысканным названием. В чем было единственное преимущество – по крайней мере, так они сами объясняли свой выбор, – эти листья не полнили.
– Люс, ты ведь понимаешь, почему я лучше просто пересплю с парнем, чем стану с ним встречаться. Свидание неизмеримо волнительнее и романтичнее, чем совместная жизнь, когда я буду ходить в трениках с отвисшими коленками и перестану брить ноги!
Люсинда улыбнулась ей со всем состраданием, на которое способна женщина, диктующая моду на хипстеры – брюки в обтяжку с поясом ниже талии.
– Дорогая, если ты кого-то любишь, в конечном счете перестает иметь значение, поела ли ты чеснока и волосатые ли у тебя подмышки! Правда, это не главное!
Эми скорчила гримасу отвращения. Что и требовалось доказать: уж лучше она останется в привлекательном мире фантазии со всеми его замирающими сердцами, порхающими бабочками в животе и прочими атрибутами.
– В этом твоя беда, дорогая, ты слишком многого хочешь! Ты мечтаешь о парне с рекламы парфюма «Ральф Лорен» для жизни, но эти ребятки все до единого геи! Реальность не всегда приятна и безупречна.
5
Вам когда-нибудь приходилось бывать на вечеринках, которые оправдывали ожидания? Вечеринки, по правде говоря, лишь завуалированное название для разбитых надежд. Если уж на то пошло, лучшая их часть – процесс подготовки. Китс прав, подумала Эми, затыкая большим пальцем ноги кран, из которого капала вода. Как там говорится в его стихотворении «Мечта»? «Лопнет мечта, словно мыльный пузырь…» Все дело в предвкушении, а реальность никогда, похоже, не соответствует нашим фантазиям и планам…
Вокруг нее клубился сиреневый пар. Она погрузилась под воду с головой. А в воображении крутился образ вечера в блеске цветного кино 50-х годов. И красавцы, красавцы!.. Дамы в фисташковых платьях выплывают из шумного бального зала на обрамленный оранжевыми цветами балкон подышать прохладным воздухом… Через несколько мгновений на балконе появляется чертовски привлекательный мужчина, и нас ждут нежные прикосновения или признания в любви… Как бы то ни было, в кино лучше, чем в реальной жизни, подумала Эми, резко поднявшись из пены и залив весь пол водой.
Вечеринка в бывшей частной усадьбе Холланд-Парк, в доме редакторши известного журнала, изобиловала шампанским и креветками. Хозяйка мечтала, чтобы весь мир узнал о ее эксклюзивных диванах и великолепных колоннах, поэтому была очень рада всем гостям, которые имели хоть какое-то отношение к миру средств массовой информации. Даже Эми, которая работала всего лишь ассистенткой, но которую наверняка глубоко впечатлит внутренняя отделка ее дома. Она также слыла самой последней стервой во всем Лондоне и законченной истеричкой.
– Мы зовем ее Дэгенхэм, потому что это в одной остановке от Баркинга [4]4
Игра слов: Дэгенхэм и Баркинг – города в Англии, «баркинг», также переводится с англ. как «лай».
[Закрыть], – с гордостью сообщил Эми один из состоящих на службе у хозяйки дома журналистов, хихикая при этом так, словно только что показал язык своей школьной учительнице. Он вкратце прошелся по всем собравшимся корифеям.
– Представь, большинство из этих ничтожеств работает на дневном телевидении! Наверняка сосланы туда за какие-нибудь грешки, совершенные на Вечернем Независимом Телевидении!
Эми являла собой образец полнейшего безразличия, когда ей представляли всех этих мужчин в свитерах и наклюкавшихся женщин. Она мужественно терпела острую боль унижения, когда, обращаясь к ней, они одним глазом высматривали в зале кого-нибудь поинтереснее или побогаче.
Люсинда всегда была твердо убеждена в собственной самодостаточности и уверенно вела себя в обществе. Она получала удовольствие от разговора, свободно общалась с людьми, очаровывала и льстила им безо всяких усилий. А иначе зачем вообще эти вечеринки? Эми же принадлежала к той категории людей, которые предпочитают держаться за подружку как за неизменное спасательное средство в тупиковых ситуациях или трудных разговорах.
Итак, Люсинда захлебывалась от смеха возле камина в компании дизайнеров штор, а Эми стояла в одиночестве. К ее стыду, но также и облегчению, ее заметил бойфренд Люсинды.
– Если я правильно понимаю, ты – Эми? Я о тебе наслышан. Бенджи, парень Люсинды, – он протянул руку.
– Да, я – Эми, приятно познакомиться.
Бенджи был очень привлекательным мужчиной с иссиня-черными волосами и раскосыми синими глазами, стройный и производящий впечатление слегка потрепанного жизнью человека. Современный типаж. Люсинда разглядела его потенциал за три года до того, как он стал вдохновением для законодателей мод.
– Чем занимаешься? – спросила Эми, которой давно было известно, что он – сценарист.
– О, я пишу сценарии, сейчас в основном для документальных фильмов. А еще работаю над собственным проектом – фильмами о тайных русских романах. – Он застенчиво улыбнулся, осознавая претенциозность сказанного. – А как тебе работа в «Вог»?
– То взлеты, то падения. Я немало слез пролила в туалете, но в целом работа интересная. А Люсинда вообще просто сногсшибательна. – Эми пыталась не поморщиться, глотая устрицу.
– Да, у нее бывают озарения, – он погрузился в размышления о своей второй половине, бросая на нее влюбленные взгляды.
Эми с завистью наблюдала за этой картиной. «Почему мужчины на меня так не смотрят?» – сокрушалась она. К ним подошел какой-то продюсер и втянул Бенджи в разговор о киноиндустрии. Эми снова оказалась на периферии. Ей ничего не оставалось, кроме как улыбаться по сигналу и следить за происходящим в зале.
В нескольких метрах от нее топала ногами по великолепному паркету хозяйка дома, визгливым голосом высказывал неодобрение в адрес каких-то второстепенных членов королевской семьи (они, очевидно, не ответили на ее приглашение), после чего, раскачивая бедрами, направилась к единственному в зале красавцу. Эми сразу же узнала в нем восходящую и недавно разведенную молодую звезду. «Трудно поддерживать отношения, когда я занята на съемках в Лос-Анджелесе, а он играет в лондонских театрах», – заявила его бывшая жена-актриса в интервью для какого-то глянцевого журнала… Она не могла вспомнить его имя. Сэт? Гас? Тюдор? Нет, но точно какое-то нелепое. Он был необыкновенно красив. Эми внезапно узнала в нем мистера Рочестера, и ее сердце было разбито.
«Да забудь ты эту занудную простушку Джейн Эйр, – порывалась она крикнуть. – Я здесь, и мне, честно говоря, наплевать на изворотливую стерву, которая сейчас к тебе ластится».
Он был олицетворением мужчины ее мечты – замкнутый и чувственный одновременно. Редакторша превратилась в адское смешение сладострастия с напористостью объездчицы диких жеребцов, а он держался с прохладцей, но галантно.
Эми почувствовала, как на нее накатывает волна злости и отчаяния. Что она здесь вообще делает? Какое удовольствие в том, что живешь гламурной жизнью в качестве наблюдателя, переживая чужие радости? Она хотела принадлежать к этому обществу, но знала, что далека от того, чтобы стать объектом для сплетен в газетах и журналах, уж не говоря о том, чтобы попасть на обложку журнала «Харперз» (где Актер, естественно, не раз успел покрасоваться). У нее воронкообразные ноги, менеджер банка устроил ей вендетту. И она еще не пролезла в глубь мира моды, где грациозные душки-модельеры посылали бы ей воздушные поцелуи и умоляли надеть именно их вельветовые бриджи для верховой езды… Боже, одно расстройство!
Итак, комнатный цветочек по имени Эми цвела вовсю: ее усики карабкались вверх по желтовато-коричневой ковровой обивке стен, а листики намертво прилипли к бокалу с коктейлем из шампанского с апельсиновым соком. Эмиус Лианиус.
Все стародавние комплексы и страхи разом выползли из-под ее новообретенного гламурного фасада. Она стояла, как когда-то в подростковом возрасте, пошире расставив ноги и слегка согнув их в коленях, чтобы казаться меньше ростом и меньше выделяться из толпы. В ее воображении прическа повисла свалявшимися нитями, а крошечные кружевные трусики, которые были на ней, трансформировались в темно-бордовые нейлоновые семейные трусы…
Из своего убежища за кадкой с лимонным деревом она попыталась завязать беседу с очкастым ведущим рубрики в журнале (плохое зрение было настоящим благословением: он не видел всего ее безобразия), но не смогла найти более увлекательной темы для разговора, чем салат из сырых овощей. Ох уж эти овощи, ради всего святого!
После того, как уже третий самаритянин (из тех великодушных типов, которые не могут равнодушно смотреть, как кто-нибудь в одиночестве жадно запихивает в рот листья и веточки в попытке сделать вид, что чем-то занят) попытался спасти ее общественную репутацию, но бежал, потерпев полное поражение, она решила пойти домой. Так будет лучше для всех.
– Не грусти, все будет расти, – это фотограф.
На нее нахлынули воспоминания о чудесном лете в обнимку с книгой Анаис Нин. Церемонии открытия художественных галерей и уроки обращения с объективом. Холодные «мартини» в душных барах и не слишком частые, к ее разочарованию, телефонные звонки. В панике Эми посмотрела на свои ноги, чтобы убедиться: на ней действительно ее красные вельветовые брюки или коричневые дырявые гетры, которые нарисовало ее больное воображение?!
– Тоби, господи, здравствуй, что…
Он нежно поцеловал ее в губы и улыбнулся:
– Рад видеть тебя, Эмес.
– Что ты здесь делаешь? – спросила она, лихорадочно ища способ незаметно накрасить губы. В отсутствие альтернативы она решила их облизать.
– Я новый любимчик Дэгенхэм. Мне приходится посещать все ее вечеринки в образе эдакого пижона, представителя богемы, нео-Бейли. Она возомнила себя супермоделью, хоть ей и на двадцать лет больше, чем надо.
Эми была в ужасе.
– Ты хочешь сказать, что вы с ней…? – ее нос сморщился в нескрываемом отвращении.
– Нет, моя милая глупышка, мне просто приходится смеяться над ее шутками и постоянно носить вельветовые шарфы.
Эми вспомнила свое первое впечатление от фотографа, такого стремительного, что она чуть было не возомнила себя моделью. Тогда она носила короткие платья в цветочек и челку до бровей. Но потом осознала, что больше влюблена в саму себя, чем в Тоби. Она все время думала о том, как она выглядит и что говорит, а когда он был не рядом, то с трудом могла вспомнить черты его лица. И ее безумно заводила его камера. Он снимал ее, когда она чистила зубы в обнаженном виде, и Эми таяла. Но фотограф совершенно не годился на роль полноценного бойфренда, а как раз в тот период ей было это очень нужно. Линзы фотоаппарата были, конечно, очень сексуальны, но он постоянно куда-то пропадал. В конечном счете она перестала ему названивать и с тех пор ничего о нем не слышала.
Но этим вечером он был ее спасителем, а положение, которое он занимал в этом святилище, делало его еще более привлекательным.
– Пошли, цветочек? – Он откинул волосы с лица, невольно обращая внимание на знакомые ей сексуальные карие глаза, длинные ресницы, слегка небритые скулы.
– Что? Почему?
– Ну, я полагаю, ты собиралась уходить? На тебе пальто. Тогда почему бы нам не пойти в какое-нибудь классное местечко? Повеселимся? На пляж?
– Тоби, сейчас одиннадцать часов вечера. На дворе февраль.
– Хорошо, тогда на Баттерсийский мост.
Они кое-как забрались в его мини-автомобиль (это ее не сильно «повеселило», если быть честной) и поползли по оживленным дорогам к набережной, отпуская шуточки в адрес присутствовавших на вечеринке и наслаждаясь собственным дурачеством. Они напоминали детей, которых пораньше отпустили с урока. Оставив машину на двойной линии на узенькой улочке в районе Челси, Чейни-Уок, они подошли к Темзе. Гонимые несильным ветром, волны мягко бились о бока плавучих домиков. Эми с восхищением предположила, как уютно должно быть внутри, но Тоби тут же заметил, что там нет душа и центрального отопления, а гнилости больше, чем на поднятой со дна флагманской галере «Мэри Роуз», которая затонула четыре столетия назад.
– Какой ты зануда, Тоби, вечно все портишь.
– Сегодня вечером я – твой рыцарь, куколка, так что полегче.
Да, подумала Эми, зная, что совсем не этого хочет. Лучше бы она поехала с Актером в фешенебельный район Мейфэр – в его дом с пышными мягкими подушками, в которые можно нырять с разбегу, и громадным пианино, как у героя Роберта Редфорда в «Великом Гетсби». А потом он попросил бы ее остаться навсегда!..
Вместо этого Эми гуляла с Тоби по берегу реки, держа его за руку. Она немного потанцевала вокруг фонарных столбов, на которых были нарисованы дельфины, а он бегал за ней, изображая щелчки и вспышки фотокамеры. Ее собственное кино. Ее собственный папарацци.
Квартира Тоби в Челси была студией в стиле восьмидесятых, со множеством ковриков и кофейных столиков, усыпанных фотографиями, пленками, визитками и осколками линз. Эми тактично присела на краешек кожаного кресла и принялась листать портфолио. Он разлил виски в стаканы и расположился на столике перед ней.
– Ну надо же, кто бы мог подумать! Какой счастливый поворот судьбы-злодейки.
– Хорошо было, правда? – Эми была не совсем уверена, что она имела в виду – сегодняшний вечер или прошлое лето, но виски был очень приятным на вкус, а густые волосы Тоби соблазнительно падали ему на глаза. Она просто не могла не поправить их. За этим последовал поцелуй со вкусом виски. Она была уже достаточно пьяна и на этот раз не тревожилась по поводу своей груди, поэтому в целом они провели очень даже счастливые полчаса.
Фотограф не спешил и чередовал посасывания, поцелуи и нежные поглаживания с элементами собственного подхода к сексу, который заключался в съемке всего процесса на видеокамеру. В то время как среднестатистическая мать троих детей может спокойно выделывать курбеты перед видеокамерой, ибо кроме парочки типов, пьющих пиво в местном сквош-клубе, на нее никто смотреть не станет, молодая амбициозная девушка вроде Эми должна быть более осмотрительна на счет того, кто снимает ее бойкую и положительно аппетитную попку. Господи помилуй, еще не прошло и нескольких часов, как она общалась с корифеями телебизнеса!
Когда Эми увидела, что Тоби возится со своим прибором (простите за каламбур), она сразу же вспомнила мать, которая бы наверняка сейчас осыпала ее градом католической ругани («Иисус. Святой Антоний. Дитя. Что ты наделала?»). Второй ее мыслью было: «хм-м-м-м-м, а мне нравится этот звук!». И, выставив вперед лучшую из двух грудей, она уступила соблазну…
