Текст книги "Люди с далекого берега"

Автор книги: Клер Моуэт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

22

Туман – извечное проклятье побережья – донимал нас в июне, когда мы уезжали, и вот теперь, в июле, мы снова вернулись к нему. В самое теплое время года капризная погода скрыла от нас солнце. В марте и то чаще выдаются солнечные дни.

Только что отстроенное пассажирское судно «Тавернер» полно пассажиров. Кстати, это первый теплоход, построенный в Канаде. Большая часть пассажиров – туристы, спешившие воспользоваться коротким здешним летом. Именно они занимали лучшие каюты, к неудовольствию пассажиров из числа местных жителей. Туристам не терпелось увидеть неповторимые пейзажи, но им не всегда везло с погодой, всю неделю здесь мог господствовать густой туман и ничего не видно, а слышен только хриплый гудок теплохода. Порой лишь перезвон корабельных склянок, крики невидимых чаек да еле виднеющиеся сквозь туман величественные скалы свидетельствуют о том, что корабль пристал к берегу.

Все же эти люди, отказавшиеся от солнечного тепла, от комфорта цивилизации, только чтобы проехаться вдоль побережья Ньюфаундленда, были не ординарными туристами.

Они наверняка постарались заранее кое-что разузнать о здешних местах, хотя Национальное управление железных дорог Канады этот маршрут не рекламировало. Очень немного канадцев и американцев знали о том, какие существуют средства передвижения по Ньюфаундленду. Еще местное управление туризма не начало рекламировать остров как обитель чудаков, которые спят и видят, чтобы туристы приехали и полюбовались их волшебным краем. Еще Ньюфаундленд не превратили для поборников духовной контркультуры в некий канадский Катманду.[21]21
  Столица Непала, которая в 70-е годы считалась центром движения „хиппи“.


[Закрыть]

Рейсовые суда предлагали скромный сервис: никаких развлечений и никакого алкоголя на борту. Пассажиры, путешествующие в одиночку, обычно объединялись по признаку пола в трех-или четырехместных каютах, еда была самая простая, но обильная. Тем не менее из такого путешествия лишь немногие возвращались недовольными. Все, что они видели, было им в диковинку, все интересовало. «Чем люди на Ньюфаундленде зарабатывают себе на жизнь?» «Неужто такая плохая погода здесь все время?» «Есть ли у них здесь больницы и врачи?» «А школа?» «Неужто даже телевидения нет?» «Как, вы сказали, называется та рыба, что мы ели на завтрак?»

Совсем недавно и я сама задавала подобные вопросы. Теперь мне приходилось на них отвечать, рассказывать туристам из Скарсдейла или Скарборо, в какой следующий порт мы заходим, и я добавляла, на манер старожила, что, если ветер не переменится, мы проследуем в Балину, не заходя в Гранд-Анс.

За ужином мы сидели рядом с молодым человеком из Пенсильвании.[22]22
  Штат в США.


[Закрыть] Он ехал в Гранд-Анс, намереваясь пробыть там год. Его, антрополога, направил туда недавно созданный при Мемориальном университете факультет антропологических и социальных исследований в Сент-Джонсе. Юноша пояснил, что Гранд-Анс привлекает его тем, что, будучи изолированным, он все же имеет много общего с материковой Канадой. Особенно интересуют его «взаимоотношения хозяина и гостя» и «распределение обязанностей в многодетной семье».

– Вам следует быть поделикатнее при сборе материалов, – посоветовал Фарли.

– Я не собираюсь ни от кого скрывать цели своей работы, – возразил он. – Так и представлюсь: антрополог-социолог, и точка.

– Видите ли, местные жители не очень-то жалуют приезжих, которые собираются у них что-либо выведать, хотя бы и в интересах науки. Кроме того, учтите, слово «антрополог» им ничего не говорит, – сказал Фарли.

– Поверьте мне, – с апломбом произнес молодой человек, – уж я знаю, как войти к ним в доверие, нас этому научили.

По расписанию теплоход должен был прибыть в поселок около девяти вечера; стоя на палубе в опаловой дымке заката, я перебирала в памяти весь дальнейший путь. Вот над мерной океанской волной раздалось знакомое позвякивание буя у Тюленьего острова. Туманная сирена громко прозвучала откуда-то с затянутой дымкой вершины утеса над нашими головами.

– Через семь минут, – сказала я мужчине, облокотившемуся рядом со мной на поручень. Этот высокий долговязый молодой человек оказался из Калифорнии.

– Через семь минут мы причалим, – повторила я.

Точно так и случилось, и я почувствовала невольную гордость.

В тот субботний вечер вся пристань была заполнена людьми, отъезжающих или встречающих среди них было немного. Большинство пришло на пристань просто людей посмотреть и себя показать.

– Нас встречают, как английскую королеву, – сказал калифорниец, когда сквозь дымку он наконец разглядел толпу на пристани.

– Так принято, – бросила я как можно небрежнее. – Тут приходят на пристань просто из любопытства.

Но сказать по чести, даже после пяти лет жизни на Ньюфаундленде я не могла, как этот мой спутник, остаться равнодушной к торжественному моменту – причаливанию судна.

Когда бы я ни приезжала в Торонто, ни разу я не чувствовала такой теплоты. У нас так приветствуют только команду-победительницу соревнования на Кубок Стенли.[23]23
  Самый престижный приз в североамериканском профессиональном хоккее с шайбой.


[Закрыть]

Здесь же так встречали всех. Ничей приезд не оставался незамеченным.

Как всегда, на пристани был Дэн Куэйл-младший: он ждал товара, чтобы загрузить свою шлюпку. С ним был одетый с иголочки младший неженатый брат Обри. В руках он держал чемодан.

– В Садберри едут, – сказал Дэн о своем восемнадцатилетнем брате и его друге-ровеснике, которые вместе отправлялись искать счастья. – Говорят, там работы непочатый край.

В толпе я заметила Эдит и Мейзи Пойнтинг. Губки подкрашены, новые симпатичные плащики, а на голове – кудряшки самодельной завивки. Нет, никуда они не едут, просто так пришли. Я остановилась, чтобы перекинуться словцом со своими учениками, и они похвастались, что на экзамене по изобразительному искусству они получили высокие оценки и теперь еще год хотят походить в школу, чтобы закончить ее. Я даже приветливо помахала рукой нашему надувшемуся от важности полицейскому капралу Фрейзеру, и он кивнул в ответ. Вид у него был такой серьезный, словно он был поглощен ловлей преступников.

Погрузив наш багаж поверх наполнивших шлюпку бакалейных товаров Дэна, мы отплыли вместе в сторону Собачьей Бухты. Как всегда, детвора, старики и все местные собаки в сумерках бродили у мостков, ожидая нашего возвращения домой. Их радость была скупа, но само их присутствие говорило о многом. Встречавшие быстро опорожнили шлюпку и понесли наши вещи. Дети спорили друг с другом, кто понесет наши чемоданы, спешили, кто первый расскажет всем, что мистер и миссис Моуэт возвратились и они это видели собственными глазами. В тот день Дэн уже заходил к нам, протопил печь. Дороти аккуратно сложила всю нашу почту стопкой на рабочем кухонном столе.

– Хорошо, что вы вернулись, – сказала она. – Без вас дом темный стоял. – Она прошла за нами в кухню, следом за ней потянулись Сьюзи с Лероем. Они с любопытством наблюдали, как мы снова обживаем свой дом: выкладываем из морозильника еду, чтобы разморозилась, регулируем нагреватель горячей воды – словом, расставляем все по своим местам. Вскоре к нам заглянул их отец. Он уже разложил в лавке товары, которых должно хватить на неделю, и вот теперь заглянул к нам в гости, а заодно решил шугануть младших детей домой спать.

Только Дороти он разрешил остаться. Она принесла показать, как выполнила мое задание по машинописи, которое я задала ей на время моего отъезда.

– Тут без вас такое было! – сказал Дэн, изнемогая от желания немедленно выложить все.

– А что случилось?

– На прошлой неделе на рыбозаводе чего было! Все рабочие из фасовочного цеха ушли домой. Повесили ножи – и по домам. И все тут. А следом за ними – упаковочный! Им паковать стало нечего. Говорят, пятьдесят тонн рыбы протухло на причале у рыбозавода.

– Рано или поздно это должно было случиться, – сказал Фарли, комментируя известие.

– Наверное, давно уже замышляли, но решили дождаться, пока мистер Мосс уедет в отпуск, а мистер Дрейк с женой отправятся на реку лососей ловить. Только мистер Дрейк узнал, что стряслось, – сразу на вертолет и мигом сюда. А здесь его тухлой рыбкой встретили. На заводе ни души, только Гэс Барнс, сторож, машины сторожить остался. Мистеру Дрейку и в голову не могло прийти, что такое может случиться, иначе дома сидел бы.

– А как сейчас? Забастовку объявили? – спросил Фарли.

– Да, сэр. Сказали: не пойдем на работу, пока не будет профсоюза и пока не прибавят зарплату, и все такое. Словом, все, что сейчас им недодано. Оплачиваемый отпуск и прочее. Могу поклясться, не скоро они этого добьются, да и добьются ли – еще на воде вилами писано. Фримэн Дрейк – крепкий орешек. Сказал, закроет, мол, завод да и переведет в другое место. Вот так-то… Да уж, хлебнем мы здесь горюшка. Все уже лишнюю монету истратить боятся.

После событий в Северном Сидни, в которых и сам он участвовал, мысли Дэна Куэйла-младшего были не о рабочих. Он беспокоился о том, что теперь они станут меньше покупать у него в лавке. В общем, наш верный сосед, наш давний друг Дэн переходил на другую сторону баррикады.

Я не знала, что ему сказать. Наступила гнетущая тишина. Фарли заерзал на стуле, поднялся и пошел искать свою трубку и табак.

Я переключилась на Дороти. Вот уже год, как я учила ее печатать на машинке. Ее привлекал стук двух пишущих машинок, ежедневно доносившийся из окон нашего дома, и ей очень захотелось самой научиться печатать. Чтобы она могла практиковаться, Фарли отдал Дороти свою старую портативную машинку. Однако на наши занятия она могла приходить только после школы и притом если не была занята в магазине и если не надо было сидеть с новорожденным Дэнни, так что свободного времени у нее оставалось совсем мало.

Мы с Фарли пришли в восторг, увидев ее работу: несколько страничек, заполненных тренировочными комбинациями букв. Я похвалила Дороти. Ведь если учесть, что печатать ей приходилось лишь поздно вечером, сидя на кровати, где все никак не могла заснуть младшая сестренка Сьюзи, то ее труды заслуживали всяческих похвал.

– А что, Дэн, молодец у тебя дочка! – сказал Фарли. – За что ни возьмется, любое дело у нее так и спорится: взять хоть учебу в университете или курсы медсестер. Она своего добьется.

При упоминании об университете Дэн возмущенно хмыкнул.

– Дороти – старшая, – сказал он жестко, – и должна помогать мне в лавке. Да и зачем девчонке дальше учиться. Образование поможет ей детей растить, что ли?

Я ушам своим не верила: неужели в наше время можно использовать этот затасканный аргумент! Но мне следовало помнить, что для Дэна это все было внове. Мемориальный университет в Сент-Джонсе открылся лишь несколько лет назад, а до того времени уезжать на учебу в Канаду или Англию было привилегией богачей.

В тот вечер я чуть было не сцепилась с Дэном, но, к счастью, сдержалась. Позднее я поняла, что его соображения были не лишены смысла. Действительно, станет ли Дороти счастливее, станет ли лучше от того, что ее пошлют учиться в университет за шестьсот миль от родного дома, в город, которого ее родители и в глаза-то никогда не видели? И будет она жить в одиночестве все лучшие свои годы, когда девушки выходят замуж, а раз так – она обречена либо остаться старой девой, либо выйти замуж за чужака, а значит, навсегда проститься с родным домом. Мне следовало бы помнить о печальном примере Мэри Джозеф и Дорис Риггс.

Я рассказала Дороти о том, что видела Мэри с Дорис в Торонто. Особо не распространялась, просто сказала, что они живут у тетушки Иды Баффет и что обе нашли работу. Правда, я добавила, что Мэри скучает по дому и поговаривает о возвращении в поселок.

– Гм, глупо сейчас возвращаться, – сказал Дэн. – Рыбозавод-то закрылся. Лучше им там пока пожить. Отцу Мэри нынче несладко придется. В этом году Ной не поехал на Рози-ривер с мистером Дрейком.

– Куда ни кинь – все клин, хотя никому от этого не легче, – сказала я Дороти в надежде как-то подбодрить ее. – Сейчас лето, и, раз Рут тоже бастует, вы обе могли бы поразвлечься. Устроили бы пикник на пляже, съездили бы на лодке на остров Дальний, как в добрые старые времена.

Дороти потупилась и искоса взглянула на отца.

– Рут замуж выходит, – выдавила она. – В августе.

– Замуж? – удивилась я. – Надо же… Вот здорово! Я так люблю гулять на свадьбах. А кто же счастливый избранник?

– Сесил Тибо.

Это имя ничего мне не говорило.

– Вы его, верно, не знаете. Он часто ездил работать на Озера, но в этом году не поехал. Остался дома и поступил на завод.

И Дэн Куэйл-младший умолк. Его сестрице Рут только что исполнилось шестнадцать, и мы знали, что она уже ожидает ребенка, хотя вслух об этом никто не говорил. Ребенок должен родиться к рождеству, а его отец будет сидеть без работы, пока не кончится забастовка.

При мысли о том, что Рут выходит замуж и скоро станет матерью, я вдруг подумала: сколько же времени мы здесь прожили? То, что Рут выходит замуж так рано, меня не удивляло, ведь большинство ее сестер также выходили замуж еще до двадцати. С другой стороны, прошел всего лишь год с тех пор, как Рут и Дороти, школьницы, сидели у меня на кухне, хихикали и делились секретами. Я подумала: ведь у них почти нет отрочества – этого незабываемого перехода от детства к взрослой жизни, который у многих в нашем западном мире продолжается чуть ли не всю жизнь. Здесь же этого перехода попросту не существует.

Шла неделя за неделей необыкновенно дождливого лета, люди размежевывались на два лагеря. Друзей подбирали тщательно и осторожно. Разговоры велись с оглядкой, и в мужских беседах, у причалов и в лавках, и когда женщины собирались на кухне, судили и рядили по-всякому. Ни для кого не было секрета, что зачинщиками забастовки явились Оби Кендэл и Чарли Куэйл. Но кто с ними заодно, никто не знал.

Однако то, что более десятка молодых парней, которые обычно ездили на заработки на Великие Озера, в тот год не поехали, не осталось без внимания. Пошли работать на рыбозавод, зарабатывали гораздо меньше, чем на Озерах. Я до сих пор диву даюсь – почему. Может, решили свести счеты с местными воротилами, рассчитаться за прошлое?

Ежедневно Фримэн Дрейк наталкивался на экономическую проблему: в море есть рыба, и рыбаки ее ловят, но на рыбозаводе в поселке нет рабочих и некому обрабатывать улов. По его команде сейнеры везли улов на ближайший рыбозавод, на островок Джерси, но и там среди рабочих начались волнения. В середине лета Дрейк прибавил жалованье – по пять центов в час для женщин и по семь для мужчин.

Фримэн отказывался говорить с теми, кто выступал от имени профсоюза. Он отрицал само существование такого профсоюза и, казалось, недоумевал, как это местные жители могут быть такими неблагодарными, когда он построил в поселке рыбозавод, специально чтобы дать им работу, не говоря уже о его деятельности в качестве мэра. Разве он не старался превратить это захолустье в современный город? После многочисленных утомительных совещаний, писем и телефонных звонков – в помощь совету поселка – вот она, благодарность!

Тем не менее они с Барбарой не отказывались от своих летних развлечений. Всей семьей ездили на прогулки на лошадях, нередко к ним присоединялись доктор Биллингс и его жена. Когда эта кавалькада, в английских костюмах для верховой езды, проезжала со звонким цокотом по поселку, это было великолепное зрелище. Проезжая мимо нашего дома в Собачьей Бухте, они обходились без приветствий. В солнечные дни играли на лужайке в крокет. Специально для этой лужайки когда-то был завезен нарезанный кусками дерн с острова Принца Эдуарда. А в ясную погоду все отправлялись на яхте «Сэр Фрэнсис Дрейк» на пикник куда-нибудь на побережье.

Дэн Куэйл-старший, совсем недавно командовавший тремя десятками женщин в упаковочном цехе, проводил лето у себя в Собачьей Бухте, красил дом свежей краской и размышлял над своими проблемами. Его десятая дочь Рут выходит замуж за парня, который, как известно, стоит за профсоюз. Его третий сын Чарли – главный зачинщик забастовки, а старший сын Дэн – противник забастовки и вот уже несколько месяцев с отцом не общается. Средний сын Клэренс никому не говорит, за кого он. А замужние дочери – Люси, Клара, Эрнестина, Анна, Робина, Альма, Дора, Ева и Мюриэл – тоже темнят и помалкивают о том, какой лагерь они с их мужьями поддерживают. Как же тут свадьбу справлять, если в семье ладу нет? Кто на свадьбу-то придет? Кто будет помогать готовить, приводить потом все в порядок? Лиззи Куэйл, которая уж десятую дочь замуж выдавала, просто не знала, к кому подступиться.

Решили, что на сей раз придется отказаться от Приходского зала, от гофрированной бумаги и от приглашений, написанных от руки. Рут с Сесилом обвенчаются в церкви, потом возвратятся домой, где будет устроен ужин для тех, кто захочет прийти. Кто-нибудь в поселке может и неодобрительно отозваться насчет такой бедной свадьбы, только не то сейчас время. Этим летом, только толпа соберется у прихода, обязательно начнутся стычки. Теперь, когда в поселке появился и второй полицейский, кто-нибудь из двоих непременно присутствовал на каждой свадьбе. И если друзья Сесила по профсоюзу немного выпьют и станут наседать на тех родичей, кто выступает против забастовки, одному богу известно, что из всего этого может выйти.

Дэн не мог посетовать про себя: если бы весной Сесил Тибо вернулся на Великие Озера, все было бы намного проще. Однако он вынужден был признать, что парень этот ему нравится – и ведет себя достойно, и добрый трудяга. Люди говорят, что он хорошо себя показал, когда работал на Великих Озерах… За три года от палубного матроса дослужился до четвертого помощника главного механика. И как только могло случиться, что он стал забастовщиком?

В день свадьбы туман отступил от берега, раздернулся, как гигантский театральный занавес, и позволил солнцу пробиться к земле. И сразу все почувствовали, что на дворе лето. Рут сияла в том же подвенечном платье, которое год назад на свадьбу надевала ее сестра Мюриэл. В воздушном бирюзовом платье Дороти, ее лучшая подруга и племянница, выступала подружкой невесты.

Нельзя сказать, что на свадьбу сошлось мало гостей. Одни лишь семьи Куэйлов и Тибо уже довольно приличная компания, хотя Дэн-младший и Мелита, а также еще две сестры с мужьями на свадьбу прийти отказались, поскольку выступали против профсоюза. Гости заполнили кухню, гостиную и даже часть дворика. Дети сновали туда-сюда. Все столы были тесно уставлены самыми нарядными фарфоровыми тарелками, наполненными угощением. По такому случаю семь замужних сестер объединились и испекли пироги, приготовили сандвичи и большой свадебный торт весь в завитушках. Широкий мягкий диван в гостиной был завален подарками. В общем, свадьба удалась на славу.

Девятнадцатилетний жених Сесил совершенно не походил на своих родственников Тибо. Светлые шелковистые волосы, длинные худые руки, и росту он был высоченного. А в семействе Тибо все кряжистые, кудрявые крепыши. Эзра Роуз, а он знал все и про всех, поведал нам, что Сесил – «дитя любви». Это сообщение вызвало у меня невольную улыбку – ведь сам-то Эзра родился задолго до того, как его мать вышла замуж.

Сесил подошел к Фарли поболтать. Но не о забастовке – о ней не говорил никто, поскольку в такой день эта тема была под запретом. Сесил заговорил о книгах и о чтении. Рассказал, что когда работал на рудовозе, то во время вахты у него бывало много свободного времени, вот он и пристрастился к чтению. Даже прочел книгу о работе спасательных судов «Над свинцовыми волнами», которую Фарли написал несколько лет назад.

Услышать такое, да еще на свадьбе в Собачьей Бухте, в поселке, где личность писателя совсем непопулярна, – невероятно!

– Гарлэнд! Ну-кась, иди ко мне! – визгливо окликнула своего мужа-выпивоху Рози Пойнтинг. Тот явился на свадьбу уже под мухой.

Гарлэнд не пропускал ни одной свадьбы. Но ему даже в голову не приходило побриться или надлежащим образом одеться, как остальные. Словно собака, вынюхивающая дичь, бродил он из комнаты в комнату, не обращая ни малейшего внимания на свою супругу. Единственным напитком, кроме кофе или чая, которые разливали неутомимые сестры Рут, была «запеканочка».

– Черт-те что, ее и пить-то невозможно, – бурчал Гарлэнд, опрокинув в себя бокал приторного напитка. Мне было понятно его отвращение, меня тоже подташнивало.

Когда сгорел их дом, Дэн Куэйл-старший поначалу даже обрадовался, что встречаться с Гарлэндом, Рози и их детьми-замарашками больше не придется. Но вот они, тут как тут, да еще стали ему хоть и дальними, но все же родственниками, поскольку Сесил приходится Рози племянником.

– Ну и лодырь этот Гарлэнд! – вздыхал Дэн-старший.

– Он вроде меня, – вставил Фарли, – человек свободной профессии.

– Что правда, то правда. Никогда толком не работал, только на себя, да и то через пень-колоду. Слава богу, сегодня хоть драки не учинил, ему-то наплевать, вернутся рабочие на завод или нет.

После свадебного застолья Мэттью и Тельма Уэй зашли к нам. Обычно они старались не пропускать подобных приглашений, но в то лето они буквально выбились из сил: слишком много парней осталось дома.

Я готовила на кухне чай, Тельма сидела рядом. Не часто встречаются жены священников такие, как она, кому удалось найти свое место в жизни и чувствовать себя совершенно счастливой. Мать четверых очаровательных детишек, она была женщина уравновешенная и к тому же прекрасная хозяйка. Тельма преподавала в воскресной школе, а недавно организовала специальный кружок для девочек-подростков, учила их почитать бога и свое отечество, а также готовить, шить, вышивать, пытаясь раскрыть перед ними новейшие достижения современности. Все свободное время, если оно у нее оставалось, Тельма занималась сама, будучи студенткой-заочницей университета. Она искренне верила, что живет правильно, и я ей от души завидовала. Но в тот вечер она казалась очень усталой, сказала, что погода скверная, дети почти все время торчат дома. Скорее бы наступило первое сентября, когда все четверо наконец-то отправятся в школу.

Весельчак Мэттью в тот день тоже был непохож на себя. Этот человек, который поднял жителей Рози-ривер на постройку новой церкви, а жителей острова Джерси – на постройку Приходского зала, который научил местных мальчишек играть в хоккей, вдруг заговорил о том, что теперь епископ может командировать его на работу бог знает куда.

– Беспорядки на заводе, – сказал Мэттью, прихлебывая чай маленькими глотками, – нарушен извечный порядок вещей.

– Да для такого местечка, как наше, это – революция, – сказал Фарли.

– Причем интересно, как все разделились! Когда я навещаю прихожан, кое-что узнаю: старые привязанности, старые страхи. Люди еще не забыли дни Рену и Ледрю. Некоторые до сих пор поминают их, как благодетелей, хотя прошли уже годы. Вспоминают, например, как миссис Ледрю посылала суп больным. А кое-кто считает и семейство Дрейков продолжателями той же самой… ну, как это…

– Династии? – подсказал Фарли.

– Да нет, традиции, если хотите. Эти люди по традиции считаются источником всех благ. Кто же, как не они, договорились насчет сбыта, привезли издалека оборудование – словом, взялись за то, к чему здесь никто не знал как и подступиться.

– Хотя ради этого людям пришлось лезть в кабалу? – спросил Фарли.

– И эти же самые люди боятся, что наступят тяжелые времена, когда они окажутся без хозяина, – сказал Мэттью.

– Так же, как боятся оказаться без доктора, – добавила Тельма. – Известно ведь, что доктор Биллингс отнюдь не приветствует забастовку, вот они и боятся, что, если они войдут в профсоюз, он перестанет их лечить.

– Ну нет, черт побери, он не посмеет! – взорвался Фарли.

– У меня такое впечатление, – призналась Тельма, – будто Роджер не столько сам против забастовки, сколько Джейн. Она-то решительно против.

– Его жене, – сказал Фарли, поморщившись, – следовало выйти замуж за магараджу. Он бы ей подошел по всем статьям. Осыпал бы ее драгоценными камнями, и ездила бы она на слоне…

Мы покатились со смеху, представив себе, как Джейн Биллингс восседает верхом на слоне. Для тех, кто видел, как она горделиво проносится верхом на лошади по дорогам поселка, представить себе такую картину было вовсе не сложно. Держать в своих руках узду – это она любит. Я вспомнила все известные мне конные статуи королей и императоров. Лошади-мужчины. Лошади-женщины. Королева Елизавета принимает парад.

– Скажите, Мэттью, какого черта вы отказываетесь вмешаться? – спросил Фарли. – Вы ведь священник, черт побери, а не рабочий на заводе! Почему вам не прочесть проповедь и не призвать всех объединиться и встать на защиту своих прав? Почему бы вам не призвать рабочих на острове Джерси присоединиться к братьям и сестрам, бастующим в нашем поселке?

– Фарли, сын мой, все не так-то просто, как может показаться с первого взгляда, не забывайте, что я единственный священник в округе и на всем побережье. Мой долг их венчать, хоронить, утешать и нести им слово божье. Чью бы сторону я ни взял, остальные отшатнутся от меня и от церкви, а это внесет еще больший раскол.

– Но ведь если, черт побери, эта заварушка затянется, раскол все равно неминуем. Кстати, знаете почему в тридцатые годы в забастовке фермеров на западе участвовало так много священников? Никто не обладал такой независимостью, никто не пользовался таким уважением, как служители церкви. Фермеры были слишком бедны, а над учителями стояли попечительские советы…

– А надо мной епископ, – усмехнулся Мэттью.

– Так вот, если вы и ваша братия не наставите народ на путь истинный и не увлечете его собственным примером, значит, вы не многого стоите и ваш авторитет равен нулю, – сказал Фарли.

– Кстати, у меня есть одна любопытная новость, которой я хочу поделиться с вами, – понизив голос, сказал Мэттью. – Но только между нами. Скоро сюда приедет католический священник, он поможет мне наставить людей на путь истинный. У него большой опыт разрешения различных конфликтов в таких вот поселках, где хозяин один – предприниматель ― и люди не привыкли отстаивать свои права. Родом он с Ньюфаундленда и для нас в сегодняшней ситуации человек очень подходящий. А то, что он католик и прихода у него здесь нет, это к лучшему.

– Так пусть приезжает побыстрее, – сказал Фарли. – Я ведь пытался добиться, чтобы сюда приехал кто-нибудь, кто помог бы организовать профсоюз, но, видно, я поторопился. Даже если бы такой человек и нашелся, его вряд ли приняли бы с распростертыми объятиями. Жители Ньюфаундленда не привыкли прислушиваться к советам со стороны.

– Да, мы народ провинциальный, – сказал Мэттью.

– Дело не только в этом. Просто срабатывает защитная реакция. Кто лучше разберется в здешних болячках? Вы только посмотрите, сколько бед натворили британцы, когда правили здесь.

– Не такое это было плохое время, – возразил Мэттью. – Они нам и немало хорошего оставили: больницы, железную дорогу, публичные библиотеки…

– И пособия по безработице! – подхватил Фарли. – Жалкие шесть центов в день. Два столетия они пили народную кровь. Грабили, а ничего взамен не давали. Разве что тарелку супа, если какой-нибудь бедолага заболеет.

– Немного терпения, – сказал спокойно Мэттью, – и лед тронется. Скорее, чем вы думаете!