Текст книги "Последствия греха"

Автор книги: Клэр Лэнгли-Хоторн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

11

– Миссис Стюарт, пожалуйста, позаботьтесь вместе с Биггзом о том, чтобы на чердак можно было взобраться.

Прошло два дня после похорон отца, и Урсула решила, что пора наконец разобрать вещи, которые хранились после смерти матери на чердаке дома. Времени у нее было немного – на следующий день ей предстояло уехать вместе с лордом Роземом.

– Мисс Урсула, – ответила экономка, – не надо бы этого делать. Ваш отец, упокой Господь его душу, никому не позволял туда подниматься.

– Миссис Стюарт, вы обсуждаете мои распоряжения? – высокомерно спросила Урсула и немедленно раскаялась в своем тоне. Миссис Стюарт была для нее второй матерью; она растила ее многие годы, с того самого дня как двенадцатилетняя Урсула приехала в Лондон. – Простите, миссис Стюарт, я вовсе не хотела вас обидеть. – Урсула тревожно взглянула на экономку и была вознаграждена за свое извинение материнской улыбкой.

– Наверное, вы устали после похорон. Вы такая бледная. Я попрошу Кухарку приготовить вам пирожное с лимонным кремом. Вы их так любили, когда были маленькая! А я принесу вам чашечку чаю.

Урсула улыбнулась. Миссис Стюарт непоколебимо верила в то, что еда способна исцелить практически любое недомогание.

– Это было бы замечательно, но сначала я все же разберу коробки на чердаке.

Миссис Стюарт неохотно кивнула и отправилась по коридору к лестнице в задней части дома. Мистер Марлоу никому не позволял подниматься на чердак и трогать вещи, принадлежавшие его жене. Теперь, как показалось Урсуле, настало время расставания с прошлым.

Она стояла на площадке одна. Джулия возилась, раскладывая белье в шкафу, а следовательно, у Урсулы было немного времени на то, чтобы побыть в своей детской спальне. Она заметила, что с момента похорон ей никак не удавалось оказаться одной: рядом всегда суетилась миссис Стюарт или подбегала с вопросами Джулия. Только Биггз держался на расстоянии. Втайне Урсула гадала, не винит ли он ее в гибели отца. В конце концов, она и сама себя винила.

Спальня, обставленная в бледно-зеленых тонах, была залита мягкими лучами утреннего солнца, точь-в-точь как на картинах Вермера. Игра света и отражений. Благодаря тому, что из окна косо падали солнечные лучи, отражение Урсулы в зеркале над старым туалетным столиком казалось расплывчатым и неясным. Она входила в комнату, словно бесплотный сияющий дух.

Деликатное покашливание за спиной заставило ее обернуться. На пороге стоял Биггз.

– Я приказал Сэмюэльсу принести лестницу. Это не займет много времени. Если хотите, чтобы я вам помог… – Биггз не договорил, а поскольку Урсула не отвечала, дворецкий продолжил, как бы объясняя: – Я всегда отвечал за имущество вашей матери. У меня есть список, с которым можно будет свериться, если что-нибудь…

И снова вопрос повис в воздухе.

Урсула покачала головой:

– Я пойду туда одна, Биггз, если вы не возражаете. В любом случае спасибо вам… за все.

Биггз сдержанно поклонился, но в его глазах мелькнула тревога.

Не прошло и часа, как Урсула надела один из передников Джулии и вскарабкалась по узкой лестнице на чердак. Она пригнулась, чтобы не удариться о низкий потолок, и принялась разглядывать груду сундуков и коробок, которые лежали здесь нетронутыми с тех пор, как умерла миссис Марлоу. Все было покрыто толстым слоем пыли, даже окно, сквозь которое, рассеивая сумрак, пробивался слабый свет.

Сначала Урсула открыла самый большой сундук. На нем стояли инициалы ее матери: И.М.М. Изабелла Мира Мак-Грегор. Ее девичья фамилия. Урсула почти не помнила мать – лишь по выцветшей фотографии на комоде в спальне да по рассказам и воспоминаниям отца, в чьем сознании навеки запечатлелся этот образ. Собственных воспоминаний у Урсулы было мало, и они все были туманными и странными. Темно-синие глаза, устремленные на нее, улыбка, запах цветков апельсинового дерева…

В сундуке лежали только ткани – парча, шелка, сукно, – отглаженные и бережно завернутые в бумагу. Несомненно, постаралась миссис Стюарт. Биггз всегда говорил, что она была очень предана матери Урсулы. Следующий сундук, перетянутый ремнем из коричневой кожи, был значительно меньше. Внутри Урсула обнаружила фотографии, пачку писем, перевязанную розовой атласной ленточкой, и книги. Она с интересом открыла кожаный альбом с фотографиями. В основном это были снимки ее шотландских родственников. Урсула узнала бабушку, которую видела лишь несколько раз после смерти матери, а рядом с ней – двух своих тетушек. Фотография была сделана в ателье, как и большинство из хранившихся в альбоме; люди на них – мужчины в высоких воротничках и празднично одетые женщины – держались напыщенно и скованно. Ее мать была только на одном снимке. Она сидела на переднем плане и казалась не старше, чем сейчас была Урсула, – это значило, что фотографию скорее всего сделали до того, как Изабелла Мак-Грегор познакомилась с мистером Марлоу. Темные густые волосы матери вились вокруг лица и каскадами ниспадали на спину и плечи. На ней было белое кружевное платье, белые перчатки и высокие черные ботинки. В глазах светилась искренность, а рот казался слегка приоткрытым, как будто она вот-вот готова была улыбнуться.

Урсула не была уверена, следует ли читать письма, – это показалось девушке таким святотатством, что она поколебалась, прежде чем развязать ленточку, стягивавшую пачку. Но время подобной щепетильности уже давно минуло. Она сунула пачку в карман передника и подошла к окну. Согнувшись под нависающим скатом крыши, Урсула протерла пыльное стекло углом передника, чтобы впустить внутрь чуть больше света, затем опустилась на колени, стараясь не занозить себе ноги о грубо оструганные половицы, развязала ленточку и осторожно развернула первое письмо. Оно было датировано мартом 1885 года.

«Мой милый Роберт, как я скучаю, когда тебя нет.

Дом кажется таким пустым и холодным. Когда ты закончишь свои дела в Ливерпуле? Я стараюсь изо всех сил, но наши соседи недолюбливают незнакомцев, и меня в особенности. Может быть, пригласить на Пасху мою сестру Элис? Мне бы так хотелось побыть не одной, ведь в следующем месяце ты должен ехать в Портсмут. Молодая миссис Стюарт, храни ее Господь, замечательно ведет хозяйство, но я немного растеряна. Не думай, что я жалуюсь, любовь моя. Я всего лишь хочу убедиться в том, что этот дом оправдает твои ожидания. Он такой большой, а все слуги новые – может быть, ты пришлешь какие-нибудь распоряжения?»

Следующим в пачке лежал не ответ отца, но совсем другое письмо, датированное месяцем позже.

«Мой милый, прошло столько времени с тех пор, как ты мне писал, хотя я знаю, как ты, наверное, занят подготовкой экспедиции. Я очень надеюсь, что твой визит в Годэлминг к полковнику Рэдклифу увенчался успехом. Вчера приезжала Элизабет Андерсон. Она направляется в Ливерпуль к Джерарду. С собой она привезла Шарлотту – что за восхитительная крошка! Сущий ангелок и очень тихая для такой маленькой девочки. Несомненно, Фанни и Лаура растут столь же быстро.

Я подумываю о том, чтобы навестить завтра бедную миссис Сэмюэльс: жена пастора сказала мне, что долго та не протянет. Ее сынишка продолжает шалить – вчера утром Кухарка поймала его, когда он пытался стянуть один из ее пирогов, которые стыли на подоконнике. Когда Бог наконец благословит нас ребенком, пусть Он избавит нас от такого озорника! Впрочем, не стану больше докучать тебе праздной болтовней.

Я скучаю по тебе и люблю так же сильно, как и прежде. Давай надеяться, что твои дела успешно придут к завершению, потому что все мы хотим, чтобы ты вернулся домой как можно скорее.

Твоя любящая жена Изабелла».

Ответ мистера Марлоу прилагался. Почерк у отца был неряшливый, а записка – коротенькая: ему явно недоставало времени на писание такого рода писем.

«Изабелла, любовь моя, ты просто ангел, если так долго миришься с моим отсутствием. Жди меня вечером шестого. Любящий тебя муж».

Урсула просмотрела еще несколько писем, в которых, судя по всему, выражалась все та же обеспокоенность по поводу отлучек мистера Марлоу.

Было в их тоне нечто такое, что заставило Урсулу нахмуриться. Возможно, они открыли ей всю глубину одиночества, которое испытывала ее мать.

Урсула осторожно сложила письма и связала их ленточкой. Потом она заметила маленькую деревянную шкатулку, которая лежала на самом дне сундука. При близком рассмотрении девушка поняла, что это шкатулка для украшений, с замысловатыми инкрустациями розового дерева. Она подняла крышку и вытащила красивую нитку жемчуга. Ее удивило то, что драгоценности матери лежат здесь, а не в сейфе или в банке вместе с ценными бумагами. В шкатулке оказались еще изящная золотая булавка в форме розы, синий эмалевый медальон, гранатовое колье и маленькое кольцо с лунным камнем. У матери, должно быть, были такие же тонкие пальцы, как у Урсулы: когда девушка аккуратно примерила кольцо на средний палец, оно идеально подошло. И наконец она обнаружила подвеску из позолоченного серебра.

Урсула открыла медальон. Внутри, к ее радости, оказалась раскрашенная фотография отца. В темно-сером костюме, рубашке с отложным воротничком и полосатым галстуком он выглядел молодым и изящным. Урсула смотрела на него, и в уголках глаз у нее собирались слезы; она спрятала медальон в карман. Теперь она будет его хранить.

Урсула уже собиралась перейти к следующим сундукам, когда решила, что может забрать шкатулку вниз. Урсула бережно положила ее на пол рядом с лестницей, а потом начала открывать оставшиеся сундуки. В первом из них на крышке, с внутренней стороны, стояло имя мистера Марлоу; сундук был набит книгами. Урсула с интересом вытащила несколько томов. Ей стало любопытно, отчего отец при своей любви к чтению оставил здесь столько томов. Одна из книг называлась «Наследственность»; Урсула наскоро пролистала ее и отложила. Следующая оказалась «Личными воспоминаниями» путешественника и ученого Гумбольдта и лежала бок о бок с дарвиновским «Происхождением видов». Нашлась в сундуке и коллекция насекомых в стеклянной коробке; все образцы были подписаны рукой отца. Урсула положила коробку и книги обратно, на это у нее не было времени, все ее мысли занимала только мать.

В следующем сундуке она обнаружила одежду и фотографии, завернутые в ткань. Девушка начала рассматривать снимки, поднося их к свету, чтобы разглядеть в подробностях. На одном из снимков была изображена группа людей на фоне большой палатки. Она узнала Джерарда Андерсона; он стоял рядом с Элизабет, которая держана на руках ребенка. Узнала Дэниэля Эббота: вытянув ноги, он с улыбкой сидел в плетеном кресле. Слева стоял ее отец, весь залитый солнечным светом, а рядом с ним какой-то незнакомый Урсуле человек, улыбаясь, позировал фотографу. У него были светлые волосы, зачесанные назад. Девушка подумала, что мужчина очень хорош собой, несмотря на взлохмаченную бороду и шрам, пересекавший левую щеку. Что-то в его бесстрастных темных глазах показалось Урсуле странно знакомым. Она ненадолго задумалась, перевернула фотографию. Рукой отца на обороте было выведено: «Сентябрь 1887 года. Подготовка идет полным ходом. Бейтс, Андерсон и Эббот наслаждаются заходом солнца».

Урсула вошла по выложенной камнем дорожке на кладбище. Она устала, и вдобавок, поскольку девушка не захотела рассказать никому в Грей-Хаусе о своих намерениях, ей предстояло долгое пешее возвращение. Тем не менее свежий воздух слегка ее подбодрил, а одиночество вернуло ясность мысли. После похорон прошло всего лишь два дня, но ей казалось, что целая вечность. Завтра пора отправиться в поместье лорда Розема, а значит, это последняя возможность попрощаться с отцом.

Урсула склонила голову; фетровая шляпка низко опустилась ей на лоб, пока девушка шагала по тропинке к могиле родителей. Ветер стих, и дуб, осенявший надгробие, перестал шуметь; думы Урсулы прерывались лишь слабым чириканьем птиц на вересковой пустоши.

Урсула поплотнее запахнула пальто – было холодно и сыро. Она наклонилась, чтобы положить на свежую могилу, рядом с венком, букет белых лилий. Серая гранитная плита поблескивала в угасающих лучах заката. Эбердинский гранит – как хотела ее мать. Только теперь там стояли два имени вместо одного. То, что мастер уже закончил гравировку, было как бы окончательным подтверждением нынешнего статуса мистера Марлоу. Урсула провела затянутой в перчатку рукой по буквам отцовского имени, и сердце у нее заныло.

– Покойтесь в мире, – прошептала Урсула. Она легонько коснулась камня рукой в знак последнего «прости» и зашагала между могил к воротам кладбища.

12

Два дня спустя Урсула стояла на лужайке перед особняком лорда Розема – Бромли-Холлом – и рассматривала обсаженную деревьями аллею и простиравшиеся вдалеке леса. Ранним утром окрестности были плохо различимы. В тумане вздымались темные дубы и кипарисы, на небе появлялись облачка, все казалось таким неизменным. Леса и долины говорили с ней на древнем языке. Урсула думала, что могла бы стоять здесь целые века – и ничего бы не изменилось. Земля под ее ногами, обутыми в шелковые домашние туфли, была рыхлой и сырой. Урсула стояла на лужайке одна. Одетая в ночную рубашку и халат, она не обращала внимания на холод.

Мысли не давали ей покоя. Измученная переживаниями, Урсула знала, что не сможет заснуть.

Уинифред сидела в тюрьме Холлоуэй; суд должен был состояться меньше чем через месяц. Гаррисон, судя по всему, предполагал, что убийца Роберта Марлоу – некий рабочий, уволенный с фабрики и избравший бывшего хозяина объектом мести. Урсула не смогла убедить его в том, что это связано с гибелью Лауры. Полисмена, который тем вечером должен был охранять дом, временно отстранили от службы – распитие чая с Бриджит в подвальной кухне дома Марлоу расценили как «халатность». Но по крайней мере он оказался на месте преступления вскоре после выстрела, и это, по мнению лорда Розема, не позволило убийце выстрелить еще раз.

Лорд Розем. Ее опекун. Одновременно источник раздражения и облегчения. Ей не к кому было обратиться, Урсула чувствовала себя обессиленной темп противоречивыми эмоциями, которые тот вызывал. Девушку злило ощущение зависимости, а также смущение, испытываемое ею в его присутствии.

Бромли-Холл принадлежал семейству Роземов более трехсот лет. Первоначально средневековое поместье, выстроенное по периметру внутреннего дворика, дом отражал все изменения и перестройки, производимые последующими поколениями. Самая значительная из них произошла в 1570 году, когда к дому пристроили два крыла в роскошном стиле ренессанс. Урсула сразу заметила квадратные печные трубы, богато украшенный фасад и высокие окна, пока они с лордом Роземом ехали по извилистой подъездной аллее. Лужайка перед домом, от которого было рукой подать до Рокингемского леса, граничила с оленьим парком, основанным третьим бароном Роземом, чтобы можно было охотиться, не испытывая недостатка в дичи. Когда автомобиль подъехал к позолоченным, искусной ковки воротам, Урсула разглядела оленей, пасущихся на запущенных лугах.

Вскоре после прибытия в Бромли-Холл она обнаружила, что отношения между лордом Роземом и его матерью очень натянуты: вдовствующая баронесса Адела Розем чаще избегала их общества, чем присоединялась к ним. Урсула пробыла в поместье уже почти три дня, но виделась с матерью своего опекуна всего один раз, за ужином. Она получила немало удовольствия, наблюдая за лицом лорда Розема: он явно страдал от непрестанных жалоб баронессы в течение всего вечера.

– Здесь сейчас невыносимо, невыносимо скучно, – со вздохом сказала леди Розем. – Когда Фредерик вступил во владение поместьем, он каждое воскресенье устраивал праздники. Было так весело. А ты, наоборот, относишься ко мне с полнейшим пренебрежением. Честное слово, Оливер, ты невыносим – я начинаю думать, что ты отрекся от собственной матери.

– Я отрекся лишь от того, от чего должен был, мама.

В первый и в последний раз Урсула услышала, как лорд Розем выразил свое недовольство; судя по взгляду, брошенному на нее через стол, она поняла, что расспрашивать не стоит. Было известно, что Фредерик, распущенный и праздный старший брат королевского адвоката, отличался расточительностью, которая вовсе не способствовала процветанию поместья, – видимо, эту страсть он унаследовал от матери. Его смерть в Неаполе от болезни печени, ставшей результатом «невоздержанного образа жизни», была источником постоянных раздоров в семье.

– Возьмите, – негромким, но проникновенным голосом произнес лорд Розем. Урсула, очнувшись от задумчивости, обернулась, и лорд Розем набросил ей на плечи шерстяную шаль. – Вы простудитесь, – настойчиво произнес он.

Урсула пожала плечами. Она подумала, что больше это ее не волнует. В прошлом заботы о ней были обязанностью отца: мистер Марлоу всегда боялся, что дочка станет жертвой чахотки, которая свела в могилу ее мать. Урсула отлично помнила, как он приказывал миссис Стюарт надевать на нее пальто, муфту и бархатный капор при первых признаках зимы, когда она была ребенком.

– Вы стали моим телохранителем? – легкомысленно спросила Урсула и тут же поняла, какой беззащитной она, должно быть, кажется. – Разве опекунства не достаточно?

– Даже не смею помыслить об этом, – отозвался тот.

Лорд Розем стоял позади нее – достаточно близко, чтобы Урсула сквозь мягкие складки шали ощущала тепло его тела. Он не сделал никакой попытки приблизиться и утешить ее. Она стояла, неподвижная и озябшая, не прикасаясь к нему. Солнце пряталось за толстой пеленой облаков, его белое сияние было едва заметно на зимнем небе.

– Вам и в самом деле лучше вернуться в дом. – Голос лорда Розема звучал спокойно и чисто. Совсем как журчание ручья.

Оба постояли в молчании. Он как будто ждал, пока девушка заговорит, но Урсуле нечего было сказать. Она рассматривала ступеньки террасы. Некогда великолепные статуи, обрамлявшие лужайку, были завернуты, укутаны от непогоды. Следы неудавшейся попытки одного из владельцев превратить поместье во флорентийское палаццо.

– Со многим придется расстаться. Бромли-Вуд. Восточный луг. Я не в силах сохранить все это. Когда я наследовал моему брату, то целиком запер западное крыло. Почти все комнаты в крайне плохом состоянии. Надеюсь, однажды я смогу вернуть поместью его былой блеск. Но даже в этом случае парки по большей части придется вырубить. Я постараюсь сохранить все, что смогу, но парки, к сожалению, не приносят дохода – а мне нет пользы от того, что нерентабельно.

Урсула была удивлена и польщена его внезапной искренностью. Некогда Бромли-Холл был окружен парками; в поместье было три искусственных озера и лабиринт. Пятый барон Розем, вернувшись из длительного путешествия по Европе, приказал построить над одним из прудов точную копию римского храма Весты, что в Тиволи. Урсуле с лужайки были видны развалины, белевшие между стволами дубов.

Она вздрогнула, и на этот раз лорд Розем приблизился и поплотнее окутал шалью ее плечи. Урсула ощутила волнение, когда он подошел. Она взглянула на него, и лорд Розем быстро отступил, как будто также смутившись.

Они стояли, молча глядя вдаль. Время шло. Туман лежал неподвижными тяжелыми слоями; солнце по-прежнему было едва различимо.

– Отец действительно хотел, чтобы я вышла замуж за Тома? – наконец спросила Урсула.

– Да, он говорил об этом, – ответил лорд Розем.

– Том просил моей руки, и я отказала, но теперь я… не знаю…

– Доверьтесь вашим чувствам, – прервал ее лорд Розем. – Здесь я вам не советчик.

Урсула слегка покраснела от этой резкости.

– Разумеется, – продолжала она. – Том очень усердный, честолюбивый и не такой уж непривлекательный. Он всего достиг своими силами. А значит, это именно тот человек, которого мой отец мог счесть подходящей для меня партией.

– Да, именно тот человек, которого ваш отец мог счесть подходящим, – сухо повторил лорд Розем.

– Вы осуждаете его? – с притворным удивлением спросила Урсула.

– Не осуждаю. Вы меня неправильно поняли.

– Неужели? А мне показалось, что ваши слова недвусмысленны. Если бы у вас была дочь, вы не сочли бы Тома подходящей для нее партией.

– Вряд ли я могу судить, – туманно отозвался лорд Розем, переступил с ноги на ногу и добавил чуть мягче, будто угадав ее мысли: – Я всего лишь хотел сказать, что вы как будто не из тех девушек, которые выходят замуж, основываясь лишь на отцовских соображениях.

– Но если такова была последняя воля моего отца… – начала Урсула и тут же замолчала.

Она не в силах была взглянуть лорду Розему в лицо. Если она это сделает, то погибнет. Вместо этого Урсула стала рассматривать мокрую траву под ногами и заметила, как блики утреннего света играют в капельках росы. В глубине души Урсула ощущала растущее отчаяние. Если она примет предложение Тома Камберленда, то нелюбимый человек получит полную власть над ней и ее деньгами. Если откажет, то пойдет против последней воли отца. Каким бы ни оказалось ее решение – свободной ей не быть.

Урсула следила за тем, как ее дыхание превращается в пар в холодном утреннем воздухе. Она услышала шорох гравия и скрип закрывающейся двери. Послышались голоса, шаги – поместье просыпалось и готовилось к наступающему дню. Не желая выставлять себя на всеобщее обозрение, Урсула запахнула шаль и выпрямилась.

– Пожалуй, мне лучше вернуться в дом, – сказала она. Спеша внутрь, Урсула не устояла и обернулась; увидев, что лорд Розем неподвижно обозревает парк, она ощутила необъяснимую боль потери.