Текст книги "Тысяча осколков тебя (ЛП)"
Автор книги: Клаудия Грэй
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)
– Похоже, это больно, – папа пытается забрать у меня Жар-птицу, но я не позволяю ему.
– То, что я только что сделала, и должно быть больно, – я пытаюсь улыбнуться. – Ты снова собрал её. Видишь, я знала, что ты гений.
Папа проводит рукой через свои взъерошенные каштановые волосы.
– Ты абсолютно уверена, что она должна так работать?
Он обеспокоен. Я не могу винить его в этом. Даже я чувствую себя неуверенно при мысли о том, что совершу ещё одно путешествие с помощью этой штуки. Однако, моя единственная альтернатива -
это подождать несколько недель или даже месяцев, которые потребуются для того, чтобы вызвать Тео в Москву или самой отправиться в Париж.
Мне нужно вернуться к маме. Мне нужно рассказать ей о Конли и поскорее. Жар-птица Тео скажет ему, что я переместилась, и он последует за мной. Вопрос в том, куда я отправлюсь, моя Жар-птица всё ещё настроена на то, чтобы следовать за моей версией Пола, который только что умер у меня на руках. Но куда я отправлюсь не имеет значения если я найду какое-нибудь место, где Тео может присоединиться ко мне. Я верю, что он сможет доставить меня домой.
И я верю своему отцу.
– Она работает, -говорю я, надеясь, что это звучит уверенно. – Я собираюсь уходить.
Папа кивает. У него грустные глаза. Может быть, это последний раз, когда его дочь видит его, и знает кто он на самом деле.
Может быть, это последний раз, когда я вижу папино лицо.
Я бросаюсь в его объятия и закрываю глаза, когда он сжимает меня.
– Я люблю тебя, шепчет папа. Я любил тебя с того часа, как ты родилась. И даже до этого.
– Я тоже люблю тебя, папа. Я говорила тебе об этом почти каждый день, и всё равно говорила это редко.
Отпустить его слишком тяжело. Поэтому всё ещё в его объятиях я дотрагиваюсь до Жар-птицы, и последнее, что я чувствую в этом измерении – это его поцелуй у себя на щеке. "До свидания. До свидания".
Перевод выполнен для сайта https://vk-booksource.net
Глава 19
Оказавшись в новом теле, я уже сижу в кресле. В хорошем, мягком кресле. "Ну, это приятная перемена", – думаю я, прежде, чем открываю глаза и вижу...
Мою галерею портретов в моей собственной спальне.
Я понимаю, что сижу в своем собственном кресле в углу, глядя на портрет Джози: те же самые голубые глаза, то же веселое выражение. Стены в моей комнате окрашены в тот же мягкий кремовый оттенок. Мои занавески с рисунком немного колышутся от ветерка, потому что я, как обычно, открыла окно. Я даже одета в свое любимое платье, красное с желтыми птицами и кремовыми цветами.
Я дома.
И всё же, когда я смотрю на свою кровать, то понимаю, что покрывало не совсем правильное. Это покрывало из дикого шелка, которое Джози подарила мне на прошлое Рождество, но цвета и рисунок другие. Я восхищалась им в каталоге, да, я не стесняюсь говорить людям что хочу получить в подарок, и я даже помню описание каждого покрывала.
Теперь, хорошенько поразмыслив, я понимаю, что портрет Джози выглядит так же, но я повесила его рядом с портретом своей подруги Анжелы, а не рядом с портретом папы. Мамин портрет изображает её в белой хлопковой блузке вместо серой футболки, которую я помню.
Это измерение очень, очень похоже на моё, но это не дом.
Поначалу я чувствую укол тоски по дому, которая усилилась из-за того, что я окружена знакомыми
вещами, которые все же совсем не мои. Потом я думаю: "Если я переместилась в другое измерение и моя Жар-птица была настроена, чтобы следовать за Полом, значит ли это, что он тоже выбрался?"
Должно быть, это так. Он жив. Моё сердце переполняется надеждой, при осознании того, что мой Пол выжил, что он где-то неподалеку...
И я останавливаюсь...
Лейтенант Марков из личного полка Его Императорского Величества, Пол, который спас меня, с которым я провела одну прекрасную ночь, он умер, ушел навсегда.
Я сворачиваюсь в клубок, обхватив руками колени. Мужчина, которого я любила, умер. Ничто этого не изменит.
Я помню тяжёлое тело в своих руках, окровавленное пустое, и понимаю, что я потеряла что-то незаменимое.
Комната уже не похожа на мою. Я могла бы быть в России, стоя на коленях в снегу и крича от горя, не заботясь о том, кто меня слышит. Но сейчас всё, что я могу делать, это плакать.
Возможности переплетаются вместе, чувства связываются в Гордиев узел. Тысяча способов любить, и сомневаться, и терять Пола Маркова, и сейчас мне кажется, что я только начинаю открывать их.
Сейчас всё, что я могу сделать, это сосредоточиться на том, что Пол, Тео и я остаемся в серьезной опасности, и, может быть, мама и Джози тоже. Я должна продолжать двигаться. У меня нет другого выхода.
"Соберись", – говорю я себе. Я беру бумажный носовой платок, они хранятся на той же самой полке, и высмаркиваюсь, пытаясь сосредоточиться на том, что происходит здесь и сейчас.
Когда я еще раз осматриваюсь в комнате, обычное становится необычным. После нескольких недель там, где электрическое освещение было недавним изобретением, странно видеть мой сотовый телефон, мой музыкальный центр, мой планшет. Даже менее технологичные вещи прекрасны в своей повседневности. Мои запачканные краской рабочие джинсы и старая футболка лежат на стуле, старая ткань расстелена на полу и стоит мольберт. Очевидно, я собиралась немного поработать.
Я беру свою коробку с красками. Один вид этих серебристых блестящих тюбиков наполняет меня облегчением от того, что я вижу снова что-то знакомое.
Я выхожу в коридор, покрытый краской для рисования мелом, и физические формулы выглядит точно так, как должны. В большой комнате я нахожу мамины цветы и радужный стол. Стопки бумаг и книг ровно такие же, как я ожидала. Однако, некоторые пятна краски на столе выглядит по-другому. Я наклоняюсь, чтобы изучить его поверхность, насколько это возможно под грудой бумаг, но одно пресс-папье привлекает моё внимание. Это толстый, круглый металлический диск, лежащий поверх папки с логотипом корпорации Триада...
Ух ты. Мои глаза расширяются. Я никогда не видела Нобелевскую награду, но я на 95% уверена, что он выглядит именно так.
Взяв награду в руки, я наслаждаюсь тем, какая она тяжелая, будучи отлитой из чистого золота, и я понимаю, что мама и папа, должно быть, сделали свой прорыв на несколько лет раньше в этом измерении. Я смотрю на награду и думаю, продолжай в том же духе, мама.
"А как же все остальные? А как же Джози? Да, она также изучает океанографию в Сан-Диего, она привезла оттуда несколько магнитов на холодильник, которые там и висят. На самом деле, если верить календарю на кухне, она сегодня приезжает в гости, чёрт побери, на Новый год. Это сегодня. Я потеряла счет дням, пока была в России, с этим кровавым восстанием и всем остальным.
"Тео?" Мама и папа здесь тоже его научные руководители. Или так, или у них есть еще один хипстер, который оставил свою фетровую шляпу из комиссионного магазина на вешалке. Тео наверняка материализовался в этом измерении в своей видавшей виды комнате на кампусе. Держу пари, он будет здесь в течение часа.
А Пол...
Дверь кухни открывается, и я слышу, как мама говорит:
– Если собачье сознание действительно ближе к человеческому, чем у наших ближайших родственников приматов, должны ли мы предполагать, что собаки наши партнеры в процессе эволюции?
– Правда, стоило вернуть этого щенка, когда девочки его просили, – папа заходит в комнату за ней, оба они несут набитые тканевые сумки. – Тогда бы у нас был объект для наблюдений, и кроме того, мы могли бы назвать его Ринго.
Мама и папа. Оба живы, оба здоровы, оба прямо здесь в кухне, как будто ничего никогда не происходило, потому что здесь всё так, как и должно быть.
Мама видит меня первой.
– Привет, милая. Я думала, ты рисуешь.
– Привет, – говорю я. Это совершенно неадекватно, но я не могу думать больше ни о чем. Поэтому я перепрыгиваю через две ступеньки, ведущие в кухню, и заключаю обоих родителей в объятия.
– С чего это? – смеется папа.
Каким-то образом мне удается сохранить голос спокойным, и я говорю:
– Я просто скучала по вам.
Папа отстраняется и обеспокоенно смотрит на меня:
– Ты на что-то пролила краску?
– Нет! Всё отлично, клянусь, – я отпускаю их обоих, но не могу перестать глупо улыбаться. Быть с ними не излечит рану от смерти Пола в России, но это помогает мне почувствовать себя почти целой. – Всё совершенно прекрасно.
Мама и папа обмениваются взглядами. Она говорит:
– Полагаю, в конце концов подростковые гормоны сыграли в нашу пользу.
– Как раз вовремя, – отвечает папа.
Я игриво толкаю их, мама и папа могут дразнить меня в тысячу раз хуже, и это не будет меня беспокоить, только не сегодня.
– Что вы купили?
– Мы хотим приготовить лазанью. И немного красного вина, может быть, Джози захочет бокал, – мама начинает распаковывать свои сумки, но я забираю одну из них у неё.
– Разрешите мне приготовить ужин? Вы можете посидеть и отдохнуть.
Когда мама и папа снова переглядываются, в их взглядах гораздо меньше веселья, больше беспокойства. Мама говорит:
– Ты хорошо себя чувствуешь?
Папа качает головой:
– Ты собираешься попросить машину.
Я громко смеюсь, очевидно, я так же не люблю работать на кухне в этом измерении, как и в своём.
– Хватит. Всё отлично. Я просто думаю, что это будет весело. Вот и всё.
Хотя папа очевидно не убеждён, мама говорит:
– Генри, оставь это, – она кладет упаковку лазаньи в мои руки, потом поворачивается к отцу, и нежно подталкивает его за плечи к дивану. Когда он уходит, посмеиваясь, мама задерживается рядом со мной. Очень тихо, она добавляет: – Спасибо за помощь, Маргарет. Сейчас это значит очень много.
"Сейчас? Что она имеет в виду, сейчас?"
– Хорошо, – говорю я. Этот ответ кажется безопасным.
– Я знаю, это произошло не только с нами, – мама говорит с низким голосом, перебирая пальцами мои кудряшки. Она так делала, когда я была маленькой. Последние несколько лет меня это раздражало, но больше не будет, после того, как я была в двух мирах, где неё нет. – Даже если полиция найдет Пола, возможно, мы никогда не поймем, почему он это сделал. Мы с твоим отцом с радостью снимем все обвинения, когда получим ответы, но Триада никогда так не сделает, поэтому... – её голос прерывается. – Я в ужасе от того, что он сделал с нами, но я не могу вынести того, что Пол сделал сам с собой. Он разрушил всю свою жизнь, и ради чего?
Я не могу ей ответить. Сейчас я едва могу дышать.
– Прости меня. Ты старалась подбодрить нас. Продолжай в том же духе, – мама хлопает меня по плечу и идет вслед за папой.
Всё, что я могу делать, это стоять на кухне, глупо прижимая к себе коробку с лапшой. Что за чёрт?
Даже не зная подробностей, я понимаю, что здесь случилось. Пол предал маму и папу. Предал нас. Снова.
А я думала, что начала понимать Пола. Теперь я думаю, что я никогда не понимала его, или вообще кого-то, или что-то.
Полчаса спустя. Я все еще работаю на кухне, "работаю" значит "оцепенело слоняюсь в шоке". Каким-то образом я умудрилась положить все ингредиенты для томатного соуса в кастрюлю, но вспомнила, что надо включить горелку только через пять минут. Мой мозг слишком ошеломлён предательством Пола, для того, чтобы сосредоточиться на чём-то таком приземлённом, как ужин.
Должна ли я сказать родителям о том, кто я и откуда? Я смогла убедить своего отца в том, что я прибыла из другого измерения, во Вселенной, где ещё не изобрели радио. Здесь же, они поверят мне за секунду. Всё, что мне нужно – это вытащить Жар-птицу из-под выреза платья.
Но мне не нужна их помощь так, как мне нужна была папина помощь в России. Я хочу рассказать им правду, потому что я хочу, чтобы они успокоили меня и послушали мои рассказы обо всём, через что я прошла. Это недостаточно хорошая причина. Они уже достаточно опустошены из-за действий Пола, насколько хуже им станет, когда я расскажу, как велико предательство на самом деле?
Я всё ещё хочу верить в Пола, и моё сердце всё ещё болит из-за того, кто умер у меня на руках, но сейчас я уже не доверяю своим инстинктам.
Кухонная дверь открывается, и я оглядываюсь посмотреть, кто это.
– Привет, Мег, – улыбается мне Тео. – С Новым Годом.
Я не видела его почти три недели. Такое чувство, что прошло три жизни.
– Тео, – я обхватываю его руками вокруг шеи. И он может притворяться искушенным сколько угодно, но он обнимает меня в ответ еще крепче.
Он шепчет мне в ухо:
– Оставишь для меня полуночный поцелуй, а?
Он шутит. А еще он не шутит. Я краснею... и всё равно я могу думать только о Поле, лежащем на койке, где он умер, открыв глаза, чтобы увидеть меня в последний раз, и говорящем: "Обе Маргариты".
Я делаю шаг назад от Тео.
– Там нужно... Я сказала маме и папе, что приготовлю ужин.
Его глаза расширяются:
– Это же ты, правда?
Поняв, что это значит, я вытаскиваю цепочку от Жар-птицы, большим пальцем показывая её в вырезе платья. Он видимо расслабляется.
Из гостиной папа кричит:
– Тео! Ты добрался!
– Как будто я пропущу Новый год, – отвечает он с усмешкой.
В разговор вступает мама:
– Если ты не собираешься помогать на кухне, иди сюда и помоги мне с формулами для сферы тридцати измерений.
– Знаешь, что? – Тео хлопает в ладоши. – Похоже, сегодня отличный день для того, чтобы научиться готовить.
Папа выглядывает из-за угла, его лицо едва видно над маминым развесистым филодендроном.
– Вы оба, одновременно сошли с ума?
– Да, – говорит Тео. – Это экономит время.
Папа смеется, но, что более важно, он возвращается к своим делам, так что Тео и я остаемся наедине.
Мы вдвоём начинаем выкладывать слои лазаньи, соуса и сыра в форму для выпечки. Всё идёт хорошо. Листы не загибаются по краям, нет хихиканья, нет Пола рядом со мной. Так не интересно.
Пока мы работаем, я низким голосом говорю Тео, что я узнала в последние минуты в Лондоне:
– Если бы Пол это сделал, он ни за что не выглядел бы так удивлённо. Он правда не знал.
– Я в это не верю. Ну же. Ты слишком умна, для того, чтобы тебя можно было так легко одурачить.
Уязвленная, я шепчу:
– Ты не видел его. Я да.
– Мне не нужно видеть лицо Пола, чтобы понять, что он сделал. Ты думаешь, что слишком умна для того, чтобы тебе лгали? Он одурачил твоих родителей, гениев, поэтому я уверен, что он может одурачить и тебя тоже.
Я не могу принять этого. Я не могу. Если я знаю что-нибудь о Поле Маркове, то это то, что он не убийца моего отца. Я обязана всем тому Полу из России за любовь ко мне, за спасение моей жизни, перед другими его воплощениями я обязана усомниться.
– Он не предавал нас, – говорю я. – Я не предам его снова, усомнившись в нём.
Тео выдыхает и начинает разглаживать ложкой еще один слой рикотты:
– У тебя нежное сердце, Мег. Ты быстро злишься, и ты быстро остываешь. Я люблю это в тебе, но сейчас не время менять направление. Мир вокруг нас продолжает меняться, это значит, что мы должны держаться за то, в чем уверены.
– Мы ни в чём не уверены. Нас даже не было на похоронах. Может быть, полиция смогла выяснить ещё что-то, когда они смогли, осмотреть его тело. Сделать вскрытие. Я даже не могу выговорить эти слова, думая о своём отце. – Кроме того, в России Пол умер, чтобы спасти меня. Я думаю, что не он здесь злодей.
Я помню, как мы пришли на дачу, как я лежала в его объятиях. Его шепот эхом отражается у меня в голове: "Голубка".
Видимо, чувства отражаются у меня на лице, потому что Тео становится еще более настойчивым.
– Ладно. Итак, Пол Марков не везде сукин сын. Бесконечные измерения означают бесконечные возможности. Возможно, есть даже измерение, где меня не желает каждая женщина, с которой я встречаюсь. – от этой шутки не становится веселее. Он продолжает: – Правда. Всё может случиться. Всё должно случиться, в одном измерении или в другом. Поэтому где-то должен быть приличный Пол. Ты его встретила. Поздравляю. Но Пол, с которым мы имеем дело в этом путешествии? Этот Пол? Он обманул нас, и он хочет сделать это снова. Не позволяй ему. Не обходись с ним слишком мягко.
Мне не кажется, что я веду себя слишком мягко. Кажется, что я держу себя жестко.
– Я просто не верю, что он это сделал, Тео. Он признался, что стер данные, и, конечно, он украл Жар-птицу, но...
– То есть, он признался во всем, кроме убийства, и это всё, что потребовалось, чтобы ты снова захотела с ним танцевать? – Тео проводит одной рукой по своим взъерошенным волосам, очевидно пытаясь успокоиться. – Между прочим, для меня это тоже тяжело. Я любил Пола. Я всегда думал, знаешь, что нас занесет на один факультет в Кембридже или Калтехе, что мы вместе будем сумасшедшими профессорами, – он улыбается мимолетной грустной улыбкой. – В каком-нибудь измерении, думаю, мы так и сделаем.
– Даже ты это видишь, – говорю я, выкладывая последний слой томатного соуса. – Ты знаешь, что Пол, не плохой человек. У него должна была быть веская причина.
Тео вздыхает, и его лицо говорит о том, что он борется с безнадежным случаем.
– Проведи здесь немного времени, пока мы в безопасности и всё не слишком странно. Обдумай всё. Действительно обдумай. И просто помни, что человек, которым может быть Пол, не так важен, как человек, которым он на самом деле является.
Я знаю, что Тео хочет искренне защитить меня, но я знаю, что он понял, что мы с Полом стали близки в России. Он не знает точно, насколько близки, но его догадки достаточно правдивы, чтобы расстроить его.
Чтобы заставить его ревновать.
Когда глаза Тео встречаются с моими, я вижу, что он знает обо всем, о чем я думаю. Один уголок его рта поднимается вверх, как будто он хочет улыбнуться, но не может.
– Я никогда не говорил, что объективен насчет тебя, Мег.
– Мне нужно, чтобы ты был объективен насчет Пола.
– Один из нас уже объективен насчет Пола, – отвечает Тео. – Думаю, нам нужно узнать, кто. Но это игра с высокими ставками. Поставь на Пола, ошибись – и мы оба можем поплатиться жизнями.
Глава 20
Дверь кухни распахивается, и мы с Тео видим Джози, одетую в футболку Колорадо Айланд и с её плеч, свисает рюкзак.
Она озорно улыбается.
– Я чему-нибудь помешала?
У нас была серьезная беседа об убийстве в другом измерении, вот и всё, но это неудачное объяснение для моей старшей сестры. Кроме того, прямо сейчас, я просто слишком рада видеть её.
– Привет, – я подхожу к Джози и обнимаю её настолько крепко, насколько позволяет рюкзак. – Добро пожаловать домой.
– Спасибо, – Джози треплет мои волосы, зная, что я это ненавижу. Обычно после этого я бурчу на неё, но сейчас мне даже нравится, что она так себя ведёт.
В последний раз, когда я видела Джози, она истерически рыдала в маминых объятиях. Сейчас она в своём обычном амплуа пляжной девочки, дополненным шлепками и обгоревшим на солнце носом. Изучая её лицо, я заново узнаю её черты, так похожие на отцовские: голубые глаза, квадратная челюсть, каштановый цвет волос. Я больше похожа на маму, как и Владимир и Пётр...
Это заставляет меня задуматься. Только теперь я вспоминаю, что я в мире, где моих братьев и сестры никогда не было.
– У тебя всё хорошо? – Джози странно на меня смотрит. Я слышу, как сзади нас Тео ставит лазанью в духовку.
– Ага. Всё хорошо. Просто я... – Я помахала пальцами, и это должно было означать, что я немного не в себе.
Но выражение лица Джози становится жестче, и я понимаю, что она думает, будто я говорю о Поле и шраме от его предательства, оставшемся в семье. Поэтому она на Новый Год приехала домой, вместо того, чтобы праздновать с друзьями. Она пытается помочь родителям перенести это.
– Мама и папа в большой комнате? -
спрашивает Джози, бросает рюкзак около двери, как она делала это с четвертого класса. Она уходит, чтобы повидать родителей, а я прислоняюсь к холодильнику в бессилии.
Когда Тео вопросительно смотрит на меня, я делаю движение в сторону большой комнаты.
– Иди, поболтай с ними. Мне нужна минутка.
Он не выглядит на сто процентов удовлетворённым ответом, но кивает, давая мне пространство.
После ухода Тео я стою и смотрю в окно кухни. Дома у нас за окном висит ловец солнца, маленькая оранжево-желтая бабочка. Здесь ловец в форме сине-голубой птицы. Моё сердце начинает ныть и на этот раз для него нет лекарства.
Я вижу иронию. Во время этого путешествия я страстно желала снова быть с моей семьей. Сейчас я более или менее с ними, но у меня есть другая семья, по которой я скучаю.
Катя и маленький Пётр – я больше не видела их после царского поезда. Пётр, должно быть, в совершенном ужасе. Его будут мучить кошмары по ночам, я бы поставила в своей комнате кушетку для него, чтобы он был поблизости, и я могла бы разбудить его. А Катя? Вероятно, она уже спорит с Царём, чтобы он разрешил женщинам вступать в армию. И Владимир будет торопить Царя обдумать конституционные реформы, чтобы никакой другой претендент на трон не смог поднять восстание...
"Я должна быть там", – думаю я, прежде, чем вспоминаю, что, конечно я там и есть. Маргарет из того измерения вернулась к своей жизни. Мы достаточно похожи, чтобы понимать, что она заботится о Петре, что присоединится к Владимиру, чтобы убедить своевольного Царя Александра.
А ещё она оплакивает потерю Пола Маркова, её Пола, умершего и ушедшего навеки.
"Помнит ли она свои последние недели с ним? Знает ли она, что провела ночь с Полом, ночь, когда рухнули все запреты? Если нет, тогда... Я украла это у неё. Нечто священное, что должно было стать её собственностью, стало навеки моим..."
Я уже сказала Тео, что не считала Пола злодеем.
Теперь я понимаю, что злодеем могу быть я.
– Итак, я думала об этике путешествий между измерениями, – говорю я за ужином.
Мама и папа переглядываются, а Тео смотрит на меня взглядом, говорящим: "Ты сошла с ума?" и я притворяюсь, что не вижу его.
– Мы много раз говорили об этом, – отвечает мама, накладывая себе лазанью. – Прости, дорогая, но я не думала, что тебе интересно.
Должна признать, что это скорее правда. Если бы я всё время обращала внимание на их разговоры о высшей физике, я бы сошла с ума. Кроме того, когда вся эта теория пригодилась бы в моей настоящей жизни?
Теперь, конечно же, я знала ответ на этот вопрос.
– Когда вы говорили об этом раньше, ну знаете, это было "а что, если". Абстрактно, не конкретно, – надеюсь, я говорю непринужденно, просто достаточно заинтересованно, чтобы поддержать беседу. – Сейчас всё изменилось.
– Да, действительно, – тяжело говорит папа, и я понимаю, что он думает о Поле.
Мы собрались вокруг радужного стола, временно освобожденного от бумаг, чтобы поместилась лазанья, салат, чесночный хлеб, вино и керамический кувшин, наполненный водой со льдом. (Нобелевская награда лежит на полу рядом со стопками книг, всеми забытая). Вся сцена такая, как должна быть, уютная и немного растрепанная и точно наша. Мамины волосы заколоты в небрежный пучок двумя карандашами. На папе, очки в квадратной черепаховой оправе. Джози пахнет кокосовым маслом. Тео поставил локти на стол. Я пинаю ножку стола, привычка, от которой родители отчаялись избавить меня ещё в средней школе. Джози даже принесла упаковку блестящих колпаков, как она это делает каждый год, хотя мы не надеваем их почти до полуночи.
И всё же, за столом стоит пустой стул, где должен быть Пол, и его нет. Самое мощное присутствие в комнате – это его отсутствие.
– Мы думали, что это будет возможность увидеть несколько маленьких слоев Мультивселенной другими глазами... и потом мы вернемся домой, чтобы поделиться знаниями, – его взгляд темнеет. – Но очевидно, для некоторых людей одного знания недостаточно.
– Ну, София, – Тео одаривает её своей самой очаровательной улыбкой, которая довольно чертовски обворожительна. – Только не говори, что ты тоже становишься параноиком.
Мама качает головой, один кудрявый локон выскакивает на свободу и прыгает вокруг её лица.
– Я не отрицаю того, что сделал Пол. Он сломал вену в нас всех. Но это не значит, что он ошибся в Триаде.
– Погодите, Триада все равно давит на вас? – сказала Джози с полным ртом салата. – Я думала, что вы сказали им засунуть это...
Папа вздыхает.
– Мы пытались. Оказывается, достаточно трудно сказать международной корпорации засунуть что-либо куда-либо. В частности, особенно когда они перестали финансировать твои исследования.
– Что именно Триада должна засунуть?
Тео поднимает руку в жесте "я об этом позабочусь":
– В некоторых исследованиях Триада пыталась расширить границы того, что мы можем сделать. Теоретически это на пользу! Не то, чтобы мы хотели, чтобы они узнали больше о возможностях путешествий между измерениями. Но Конли хочет не только передавать энергию между измерениями. Он хочет передавать материю.
Я качаю головой, отрицая. Это я могу понять.
– Сознание – это энергия, которая может путешествовать легче. Но материя – это очень сложно, так? Это и так чудо, что с помощью Жар-птицы можно путешествовать.
– Это верно, – говорит мама, переключаясь в режим профессора. – Однако, Жар-птица доказывает, что передача материи между измерениями возможна.
– И само по себе это неплохо, -
вмешивается Тео. – Я имею в виду, как прекрасно было бы, если бы мы смогли принести какую-нибудь удивительную технологию из измерения, немного более продвинутого чем наше? Привезти, проанализировать, придумать как повторить?
Я вспоминаю Лондон, голографические экраны, кольца-смартфоны и всё остальное.
– Пока речь идет только об этом, у меня нет возражений, – папа выглядит обеспокоенным. Я решаю налить ему еще немного вина, в обычной ситуации он никогда бы не выпил больше бокала в Новогодний вечер, но сегодня он, возможно в этом нуждается. – Но Конли продвигает более агрессивный план. Это меньше похоже на то, что он хочет изучать другие измерения, больше похоже на то, что он хочет шпионить за ними.
– Ты можешь себе это представить? – говорит Мама. – Он хочет найти способы позволить путешественникам полностью управлять телами других своих воплощений. На длительные периоды времени, постоянно. Это не то, чего мы хотели. Мы никогда не хотели никому навредить, и то, о чём говорит Конли, выходит далеко за эти границы. Жар-птица должна будет использоваться, для того, чтобы... Красть людей у самих себя.
Папа качает головой, как будто он внезапно замёрз.
– Ты можешь разговаривать со своим лучшим другом, и не иметь представления, что его заменил шпион из другого измерения. Это ужасает.
Мы с Тео переглядываемся и сидим очень, очень тихо.
Мама делает глубокий вдох.
– В любом случае, Пол зашёл слишком далеко. Слишком поздно пытаться остановить Триаду и развитие технологии. Слишком поздно, – говорит она с очередным сожалением. – Их отбросили назад всего на несколько месяцев. У него бы гораздо лучше получилось, если бы он поговорил с нами, мы бы смогли убедить Конли, что риски превосходят преимущества.
– Именно, – говорит Тео. – Изменения исходят изнутри, так?
– Поэтому мы позволили тебе принять предложение Триады о практике, но мы не должны были этого делать, – говорит папа. – Они
перегрузили тебя в последние несколько месяцев, мы даже не были уверены сможешь ли ты прийти к нам сегодня. Ты ведь знаешь, что ты опасно задержался с диссертацией, правда?
Тео стонет:
– Пожалуйста, можем мы не упоминать диссертацию в праздники? Это как будто ты говоришь: "Чёрт побери" три раза перед зеркалом в полночь.
Папа поднимает Руки вверх, как бы говоря, я сдаюсь. Я помню, как он делал тот же самый жест, когда я спорила о том, что должна рисовать в своей комнате, потому что все пятна будут только моей проблемой. От этого воспоминания я улыбаюсь и хочу заплакать одновременно.
– В любом случае, я не возражаю быть в Триаде, – продолжает Тео. – Это дало мне возможность защищать вашу работу. И, вы знаете, я понимаю, что он не хочет возвращения своих инвестиций. Мы просто должны заставить его понять пределы, этические и технические. Потому что, серьёзно, наши возможности в плане путешествий между измерениями не безграничны.
– Будем надеяться. Можем мы теперь поговорить о чём-нибудь другом? Я признаюсь, что пока не могу думать о Поле без... – Папин голос обрывается, и я знаю, что он хочет сказать что-нибудь вроде без злобы, но это не так. Он зол, он разочарован.
Мама тихо говорит:
– Я испекла ему пирог на день Рождения.
– Не надо так себя мучить, – Тео берёт мамину руку и крепко пожимает, жест такой же любящий, как и мои жесты к ней. -Хорошо, София?
Она грустно кивает.
Потом папа выпрямляется на стуле.
– Маргарет, мы отвлеклись, но не настолько.
"О чём он говорит?" Потом я понимаю, что после того, как я налила вина всем за столом, я налила себе. Мы пили вино в Зимнем Дворце, и я честно забыла, что здесь в моём возрасте это не позволялось.
– Извините, – бормочу я.
– Пей, – говорит мама. – Сегодня Новогодняя ночь. – Она поднимает бровь. – Только не делай из этого привычку.
– Это всё из-за меня, я уверен. – ухмыляется Тео. – Все знают, что я плохо влияю на людей.
Джози бросает ему выразительный взгляд.
– Лучше тебе не слишком плохо на неё влиять, – она говорит о том, что, по её мнению, она видела в кухне, что снова приводит к вопросу о том, что я чувствую или не чувствую к Тео, помимо всего остального произошедшего.
Я делаю глоток вина. Это не помогает.
После ужина папа моет посуду. Когда он начинает напевать “In My Life", поначалу, это самая прекрасная песня, которую я слышала. Потом я вспоминаю, что это последний раз, когда я слышу, как он напевает своих любимых Beatles, и мне приходится прикусить губу, чтобы сдержать слёзы.
Или я могу остаться здесь, в этом измерении. Навсегда.
Это соблазнительно. Папа жив. Наша семья вместе. Что бы ни случилось с Полом, мы сможем найти причину этого, всё исправить.
Но дома мама оплакивает папу, волнуется за Пола, и до смерти испугана за меня и Тео. Я должна вернуться к ней. Это измерение может и выглядит как дом, но это не дом и никогда им не будет.
Я остаюсь за дверью кухни, слушая, до тех пор, пока папа не заканчивает. Потом я выскальзываю на террасу, чтобы несколько минут побыть одной, чтобы успокоиться, прежде, чем мы будем смотреть празднования на Таймс Сквер по телевизору.
Эта та же самая терраса, тот же самый странный двор, которого недостаточно даже для того, чтобы поставить раскладной стул. Даже электрические гирлянды те же самые, пластиковые рыбки Джози светятся на перилах. Высокие деревья, обрамляющие двор, скрывают от нас соседние дома, даже несмотря на то, что мы в самом центре Беркли Хиллз, можно представить, что мы одни. Когда я была маленькой, то воображала, что деревья – это каменные стены вокруг нашего замка. Хотела бы я, чтобы это было правдой.
Раздвижная дверь позади меня открывается. Я не поворачиваю головы и так же сижу на ступеньках.
Тео оборачивает мамин яблочно-зелёный кардиган вокруг моих плеч, потом садится рядом со мной.
