Текст книги "Тысяча осколков тебя (ЛП)"

Автор книги: Клаудия Грэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

Глава 14

На следующее утро Владимир входит в студию с пачкой писем в руке.

– Ты сейчас отвечаешь за царскую корреспонденцию? – я улыбаюсь, чтобы превратить это в шутку, но я честно хочу узнать, почему он делает что-то настолько необычное. После полутора недель в этом измерении понимаю, как странно то, что он приносит почту вместо слуги.

– Сегодня утром пришло странное письмо. Главный секретарь спросил моего мнения, и я не знал, что об этом подумать, поэтому я сам принес его, – Владимир стучит всей пачкой конвертов об мой стол, прежде, чем подать её мне. – Оно прибыло французской почтой. Очень необычно, это может быть работа сумасшедшего, но очевидно конверт очень убедителен. Клялся, что ты захочешь это увидеть.

Он вытаскивает конверт из пачки и подает мне.

– Это так?

Написанный прекрасным, элегантным почерком по-английски адрес гласит: "Её Императорскому Высочеству Великой Княжне Маргарите Всея Руси."

Внизу еще одно имя: "Мег".

Тео! Я хватаю конверт из рук Владимира так быстро, что он смеется от удивления. Но он не мешает мне сломать печать и почитать записку внутри.

"Итак, я – химик в Париже, и я думал, что это довольно удивительно, до тех пор, пока я не прочитал газету и не понял, кто ты. Какого черта ты стала дочерью царя? Не знаю, как это спланировано, но сыграно хорошо, Мег. Хорошо сыграно.

Пол, очевидно, прыгнул в это измерение, и ты тоже, моя Жар-птица говорит мне об этом. Почти неделя здесь – и никто из вас не прыгнул обратно, и я схожу с ума, пытаясь понять, почему. Я бы больше беспокоился, если бы не знал, что ты окружена стражами, которые могут защитить тебя, если меня нет рядом, чтобы сделать это самому. Ты видела Пола? Ты использовала свою власть чтобы казнить его в какой-нибудь варварской русской манере?"

Слова Тео меня ошеломляют. Ещё хуже – это вспоминать, что совсем недавно я думала, что Пол – убийца. Я бросаю взгляд над письмом чтобы посмотреть на Пола, стоящего в дверях. Тео думал, что мне нужны охранники, чтобы защитить меня от него, вместо этого Пол сам меня защищает.

"Со всей серьезностью, я беспокоюсь за тебя. Я не знаю, почему ты еще там. Ты ждешь меня? Пожалуйста, не надо. Визы в Россию сложно получить (я проверял), в частности, когда ты не говоришь по-русски.

Единственная другая вероятность, о которой я могу подумать, это то, что твоя Жар-птица каким-то образом повреждена, или что ты больна, или ты не помнишь себя. Если это последнее – да, это письмо кажется безумным. Я надеюсь, что ты не больна. Я читаю газеты каждый день, пытаясь узнать, как у тебя дела.

Если что-то случилось с твоей Жар-птицей, дай мне знать, хорошо? Тебе будет легче написать мне, чем наоборот. Ты может быть даже сможешь организовать визу многообещающему парижскому химику. Или, эй, ты можешь поехать в Париж за модными платьями, так? Эти чертовы шляпы, кажется, в тренде. Скажи царю что тебе нужны чертовы большие шляпы. Сделай что можешь, чтобы приехать. Тогда я помогу тебе и просто снова увижу твое лицо. Я не знал, как сильно буду по нему скучать.

Кстати, не беспокойся обо мне. Я отказался от предложения изучать радий, и я живу только в нескольких остановках метро от Мулин Руж. Так что Париж прекрасно мне подходит.

Все, чего мне не хватает здесь – это ты."

Письмо падает мне на колени, меня охватывает столько эмоций, что я едва ли могу в них разобраться. Моя радость весточки сплетается с надеждой, может быть, он сможет починить Жар-птицу, если у папы не получится, волнением, как мы должны встретиться и чувством вины... Потому что Тео скучает по мне. Волнуется обо мне. Заботится обо мне, и я не знаю, что чувствую к нему в ответ.

Иногда я думаю о той ночи в Лондоне, как он наклонился надо мной в постели и поцеловал меня в шею. Это воспоминание опьяняет.

И всё же, оно не такое сильное, как воспоминание о том, как Пол стоял в дверях моей спальни и наблюдал за тем, как я пишу. Или учил меня вальсировать, здесь, в этой самой комнате.

Я еще раз смотрю через комнату на Пола, и в ту же секунду он смотрит на меня. Наши глаза встречаются и что-то во мне дрожит. Пол выпрямляется, становится более строгим, чем раньше, пытаясь притвориться, что этого не было.

– Ты выглядишь, как громом пораженная, – говорит Владимир, и я слышу искреннее беспокойство в его голосе.

– Это личное, – говорю я. Подняв глаза, я вижу, что Владимир почти уязвлен, возможно, Маргарет в этом измерении рассказывает ему почти все. Он кажется человеком, которому можно доверять. Поэтому я протягиваю руку, и когда Владимир берет её, я пытаюсь улыбнуться. – Как ты думаешь, Царь позволит мне поехать в Париж, чтобы купить несколько шляп?

– Это насчет шляп?

– В каком-то смысле.

Владимир качает головой.

– Я никогда не смогу понять женщин.

Потом он оставляет нас, поэтому я могу ответить Тео. Потом я пытаюсь разобрать остальные письма, но не могу сосредоточиться. Письмо Тео напомнило мне, насколько мое положение здесь странно, как сложно будет выбраться из этого измерения, и если даже я смогу, то что делать с чувствами к нему – и к Полу, и я, я не могу себе позволить сейчас думать об этом.

Я роняю голову в руки, ошеломленная. Через некоторое время Пол говорит:

– Вам нехорошо, миледи?

– Нет. Совсем нет, я, я думаю, сегодня просто трудный день, – я пытаюсь придумать тему разговора, которая не будет минным полем. Это сложно сделать. – Это письмо румынской принцессе, которая приезжает в Санкт-Петербург. Почему русская великая княжна пишет румынской принцессе по-английски? И вообще, почему мы сейчас говорим по-английски?

– Это царская традиция на протяжение нескольких поколений, – говорит он, очевидно не зная, к чему я клоню.

Это правда не только в этом измерении, но сейчас, когда я думаю об уроках истории, которые получила дома, то вспоминаю, что в моем измерении тоже было так. Николай и Александра писали друг другу по-английски. Королевские особы такие странные.

– Вы бы предпочли говорить по-русски, миледи?

– Нет, всё хорошо. Я просто думаю вслух.

– Кроме того... – голос Пола становится жестче, как будто он старается, чтобы он звучал официально. – Тренировка поможет вам в будущем, миледи.

О чем он говорит? Я говорю так легко, как могу.

– Вы так думаете? Почему, в частности?

Пол выпрямляется.

– Я имел в виду что, что ожидается ваше обручение с Принцем Уэльским. Извините, что говорю не вовремя, миледи.

На какую-то секунду, это смехотворно – я выйду замуж за Принца Уильяма! Я получу все симпатичные пальто Кейт Миддлтон! Но потом вспоминаю, что в списке наследник Британской Империи не Уилл, это кто-то гораздо более благородный, гораздо менее привлекательный. И даже если бы это был Принц Уильям, это не долго было бы смешно, потому что я останусь заперта здесь, мне придется на самом деле выйти замуж на совершенно незнакомого человека в на другом конце света.

– Миледи? – нерешительно говорит Пол.

Всё хорошо, хочу сказать я, но вместо этого я прижимаю руку ко рту, пытаясь сохранить самообладание. Я не должна сломаться. Я не должна.

– Вы имели в виду, что я свободно должна говорить по-английски, – мой голос дрожит, он, должно быть знает, как мне больно, даже если он не совсем понимает, почему. – Потому что однажды я стану их королевой.

Ладно, слава Богу, я об этом подумала, потому что мне становится немного смешно от мысли о том, как я неловко машу рукой из кареты и на мне огромная шляпа с перьями.

Но Пол выглядит так же неловко, как я себя чувствую.

Он осмеливается сказать:

– Миледи, Его Императорское Величество никогда бы не позволил вам вступить в брак с мужчиной, недостойным вас.

Я догадываюсь, что царь Александр практически выставил меня на аукцион и продал той королевской особе, которая заплатила больше всего.

– Я хотела бы быть так же уверена.

Пол кивает со странной горячностью.

– Без сомнения, миледи, Принц Уэльский станет любящим мужем. Я не могу представить себе ни одного мужчины, который бы не считал себя счастливцем потому, что ему досталась такая жена. Что он не смог бы полюбить вас с первого взгляда.

Мы в двадцати футах друг от друга, и мне кажется, словно мы настолько близко, что можем прикоснуться друг к другу. Я думаю, он даже слышал, как у меня перехватило дыхание.

– Любой мужчина, – говорит он. – Миледи.

– Любовь с первого взгляда, – эти слова едва ли громче шепота, но они разносятся в обширной гулкой комнате. – Я всегда думала, что настоящая любовь может прийти только со временем. После того, как вы узнаете друг друга, станете доверять друг другу. Через дни, недели, или месяцы, проведенные вместе, научившись понимать даже то, о чем не говорят вслух.

Пол улыбается, и его глаза от этого кажутся более грустными.

– Чувства могут вырасти, миледи, – его слова даже тише моих. – Я знаю, что это правда.

Когда мы смотрим друг другу в глаза, он безмолвно признается в чем-то прекрасном и опасном. Видит ли он то же признание у меня в глазах?

Я знаю, что у другой Маргарет были ответные чувства, безмолвные и безнадежные.

Никакой обычный солдат, не взирая на его верность и смелость, не может жениться на Великой Княжне. Никакая Великая Княжна не осмелится рисковать благосклонностью царя из-за запретной любовной интрижки.

– Благодарю вас, Лейтенант Марков, – говорю я. Я пытаюсь сказать это формальным тоном, как будто меня это не задело. Но не могу.

Пол склоняет голову и снова стоит во внимании словно ничего не было. Он лучше умеет притворяться, чем я.

Приходит Рождество. Я провожу его в церкви. Само по себе это было бы странно для меня, дочери людей, описывающих себя как "Конфуциагностики". И здесь "церковь" означает русский ортодоксальный собор, с попами, которые одеты в высокие вышитые головные уборы, с длинными бородами и хорами, поющими гимны тихими голосами и таким густым запахом ладана, что мне постоянно приходится прятать лицо в ладонях, чтобы откашляться.

Преклоняя колени на моей скамейке, я думаю о маме и Джози там, дома, как они проводят Рождество без папы и меня тоже. Сейчас они уже знают, что задумали мы с Тео, и они должно быть оставили надежду на то, что я вернусь домой.

Думает ли она, что мы мертвы?

Я должна быть с ней. Вместо этого я начала преследовать Пола, потому что была слишком зла, чтобы думать трезво, слишком расстроена, чтобы притормозить и подождать до тех пор, пока мы с Тео не обретем уверенность в том, что делаем. Достаточно просто было бы винить Тео, он любил папу почти так же сильно, как и я. Он не был более рассудителен, чем я.

Нет, это моя собственная вина, что я сейчас не с моими матерью и сестрой в самое худшее Рождество в их жизни. Моя вина в том, что мама вероятно оплакивает меня и папу. Стыд душит меня, как дым от кадила и темные осуждающие глаза с икон начинают порицать меня из своих блестящих рам.

Тем же полуднем мы обмениваемся подарками в комнатах царя. К счастью, Великая Княжна Маргарита более организована, чем я, её подарки уже были завернуты и подписаны прежде, чем я попала сюда. К моему удивлению, подарки – самые обычные вещи. Владимир подарил мне перьевую ручку, я подарила Кате кружевные носовые платки, Царь Александр кажется совершенно удовлетворен новыми сапогами от Петра. Я бы подумала, что царские семьи дарят друг другу потрясающие, знаковые вещи, например, изумруды размером с бейсбольный мяч. Но может быть, если ты каждый день окружен роскошью, богатство теряет свою силу.

Великий Князь Сергей не участвует в семейном празднике. Я не удивлена.

После этого Пол сопровождает меня обратно в мою комнату, но в дверях он откашливается.

– Миледи?

– Да?

– Если вы окажете мне честь, если не будет неподобающим, чтобы вы приняли это, у меня есть для вас подарок.

Он смотрит так неуверенно, так неловко, как Пол из моей вселенной. Я не могу с собой ничего поделать и улыбаюсь.

– У меня тоже есть для вас подарок.

Улыбка освещает его лицо.

– Позвольте мне...

Я киваю, извиняя его и он торопится в соседнюю комнату, где он, должно быть, спрятал его. В это время я достаю последний подарок, завернутый в красную ткань, не бумагу, с настоящей белой лентой, держу его в руках и жду. Что она ему купила?

Пол возвращается с маленькой коробочкой, тоже перевязанной лентой.

– Для вас, миледи.

– И для вас, – мы передаем их друг другу одновременно. Это немного неловко, и мы оба посмеиваемся. Я ясно понимаю, что мы это делаем в дверях моей спальни, где нас может увидеть любой. Но я не могу пригласить Пола внутрь, потому что это неподобающе по девяноста причинам. – Вот, вы первый.

– Очень хорошо, миледи, – Пол осторожно тянет за ленту и ткань, чтобы освободить книгу. Его глаза светятся, он в восторге, и я быстро смотрю на заголовок: "Законы Оптики, или Отражение Света"

Конечно. Этот Пол и Пол из моего измерения достаточно похожи, и оба они очарованы наукой, и, должно быть, Маргарет из этого измерения, поняла это. Стоять около меня и смотреть, как я пишу письма? Этого недостаточно, чтобы занять блестящий ум Пола. Сейчас он любовно проводит рукой по кожаному корешку книги, как будто я подарила ему глубочайшие тайны Вселенной.

– Благодарю вас, – говорит он, очевидно с трудом подбирая слова. – Я откладывал на неё деньги, но сейчас, я начну читать сегодня же.

Это мир, где книги дороги, они единственный источник информации. Не удивительно, что он в восторге. Я свечусь счастьем, которого я не заслуживаю, в конце концов, это не я выбрала её.

Пол уже извиняется.

– Мой подарок не сравнится с этим.

– Не говорите глупостей, – я разворачиваю его подарок так быстро, как могу, ленточка летит на пол к моим ногам. Когда я снимаю крышку с черной коробочки, я вижу радугу цветов, и моё лицо загорается. – Пастель! Вы купили мне пастельные мелки.

– Я знаю, что вы рисуете карандашом, миледи. Но я подумал, может быть, вы пожелаете попробовать что-то новое.

Даже в своем измерении я всегда хотела однажды поработать с пастелью. Я провожу кончиком пальца по розовому мелку, и моя кожа становится розовой.

– Они прекрасны.

– Не такой хороший подарок, как ваш...

– Прекратите. Вы понимаете, что мы подарили друг другу одно и то же?

Пол склоняет голову.

– Миледи?

– Любая форма искусства – это еще один способ увидеть мир. Другая перспектива, другое окно. И Наука – это самое впечатляющее окно из всех. Отсюда можно увидеть Вселенную, – так всегда говорили мои родители, и как бы ни сентиментально это было, я верю им. Я улыбаюсь Полу. – Поэтому, похоже, что мы подарили друг другу целый мир, перевязанный ленточкой.

– Вы хотите, чтобы я изучил всю Вселенную? – его улыбка естественная, и мы больше не страж и Великая Княжна, мы просто парень и девушка, стоящие очень близко. – Для вас, я это сделаю.

– А для вас... – я думаю о том, что значит пастель в художественном смысле. – Я провела слишком много времени, думая о штрихах и тенях. Вы хотите, чтобы я нашла нежность и глубину.

Лицо Пола гаснет.

– Это не критика, миледи.

– Ах, нет-нет. Я говорила не об этом. Я имела в виду, что вы сделали мой мир более прекрасным. Это удивительно. Благодарю вас.

– И я благодарю вас.

Я позволяю себе положить руку на его ладонь, только на мгновение, но между нами проскакивает искра. Мы смотрим друг другу в глаза, и я чувствую то, что ощущала только один раз – головокружительное чувство, как будто я нахожусь на краю обрыва, одновременно до смерти напуганная и ощущая безумный порыв прыгнуть в небо.

Пол бормочет:

– Счастливого Рождества, миледи.

– Счастливого Рождества.

Наши руки разъединяются. Он отходит от двери. Я закрываю её и медленно пячусь к кровати. Сжимая коробку с пастелью, я падаю спиной на покрывала, пытаясь разобраться в том, что произошло.

То ощущение, как будто я стою на краю пропасти, единственный раз, я его чувствовала в тот вечер, когда мы с Полом разговаривали о живописи. Я знала, что он понимает меня глубже, чем кто-либо когда-либо понимал...

Это я имела в виду, когда говорила, что не верю в любовь с первого взгляда. Для того, чтобы истинно, глубоко влюбиться в кого-то, нужно время. Однако я верю в мгновение. Мгновение, когда ты видишь в ком-то правду, и он видит истину в тебе. В эту секунду ты уже не принадлежишь только себе. Частичка тебя принадлежит ему, частичка его принадлежит тебе. После этого ты не можешь забрать её обратно, неважно как сильно ты этого хочешь и как пытаешься.

Я пыталась забрать её, когда поверила, что Пол убил моего отца, но я не могла, не полностью. Даже ненавидя его, я знала, что могла полюбить его. Может быть, я уже начинала любить.

И всё же я не могу отменить то, что произошло между мной и Полом из этой Вселенной. Что-то от меня теперь принадлежит ему, и я чувствую, знаю, что, но принадлежит мне.

Ты видела рисунки этой Маргарет, говорю я себе. У неё уже были глубокие чувства к нему. Может быть, это другая Маргарет, прорывается на поверхность.

Нет, я знаю лучше.

Я влюблена в Пола Маркова. В этого Пола Маркова. Совершенно, непоколебимо, страстно влюблена.

Но я влюблена в одного человека или в двоих?

Вскоре после Рождества царская семья совершит поездку в Москву под предлогом какого-то официального дела, однако истинные намерения царя Александра – это испытать своих дворян и приближенных, желая удостовериться, что они будут хранить верность ему, а не Великому Князю Сергею. Остальное семейство недовольно. Я в восторге.

– Мы увидим там полковника Азаренко? – спрашиваю я Владимира обычным тоном, когда мы собираемся уезжать.

Он хмурится.

– Полагаю, что да. Почему тебе есть дело до этого напыщенного старого петуха?

Я пожимаю плечами, предвкушая минуту, когда буду стоять перед Азаренко и требовать возвращения Жар-птицы Пола.

Если она всё еще у него.

Основываясь на уроках истории о Наполеоне и нескольких документальных лентах, которые я мельком видела по кабельному, я думала, что невозможно путешествовать по России зимой. Очевидно, если ты не русский. Царский поезд может добраться до Москвы за несколько часов. Мы вернемся в Новогодний Вечер к самому большому балу на первое января.

– Я хочу встретиться с инженером! – говорит Питер, когда мы забираемся по обитым бархатом ступенькам в царский автомобиль. – Можно мне, пожалуйста?

– Вы останетесь со мной, как ваш брат, – настаивает царь Александр. Он даже не улыбается своему младшему отпрыску. – Вы уже достаточно взрослый для того, чтобы начать изучать свои будущие обязанности.

Ему десять. Но я придерживаю язык. Я уже поняла, что спорить с царем – значит только всё ухудшать. Мой отец, стоящий немного в стороне и несущий свой саквояж, сжимает челюсти так, как он это всегда делает, когда он зол, но пытается этого не показать.

Царь посылает Питеру презрительный взгляд.

– Или вы предпочтете сидеть с сестрами за вышиванием цветов?

– Нет, я останусь с вами, – говорит Пётр, однако он выглядит напуганным. Бедный малыш.

Когда царь Александр отворачивается, папа похлопывает Петра по плечу и говорит:

– На обратном пути мы с вами приедем на станцию пораньше, чтобы у вас было время поговорить с инженером. Как вам это?

Питер расцветает, и когда он и папа улыбаются друг другу, я думаю, а не может ли Питер быть тоже его сыном? Каким-то образом я чувствую, что нет, и всё же папа посвящает себя маленькому мальчику. Он заботится о мамином сыне ради неё, ради любви, которую она никогда не увидит, и которая продолжается почти десять лет после её смерти.

– Миледи? – тихо говорит Пол.

Я смаргиваю слёзы.

– Пылинка попала в глаз.

Пока мужчины заходят в следующий вагон, чтобы поговорить о дипломатии и выпить водки, или чем они там занимаются, мы с Катей остаемся в царском вагоне. На этот раз Катя не посвятила себя тому, чтобы надоедать мне, она слишком занята тем, что играет в какую-то карточную игру с Зефировым.

Пол остается впереди вагона во внимании. Я читаю свежие газеты в попытке успокоиться, но все с большим интересом.

Завораживает то, что говорил Пол о том, что события повторяются в разных измерениях, определенно правда. Некоторые из людей, знаменитых в моём измерении, здесь тоже известны, но в неожиданном смысле. Например, "знаменитая певчая птичка Флоранс Велч" заканчивает концертный тур по Европе, где она пела либретто из опер. Билла Клинтона недавно переизбрали на второй срок Президентом Соединенных Штатов, он баллотировался как кандидат от Партии Сохатого (партия "сохатого" (была организована в 1911 г., на президентских выборах 1912 г. поддерживала кандидатуру Т. Рузвельта) и на фотографии он с расширяющимися книзу бакенбардами, которым позавидовал бы любой хипстер.

И колонка новостей из Нью-Йорка сопровождается фотографией признанного изобретателя Ватта Конли.

Пока поезд покачивается из стороны в сторону, я складываю хрустящую газету и ближе смотрю на фотографию. На Конли старомодный костюм, и его волосы разделены на пробор, это совершенно не красиво, как это могло быть таким модным? И всё же он выглядит похожим на себя. Его притворная улыбка не скрывает его уверенности в себе, так же как его мальчишеское лицо не скрывает его беспощадности. Статья рассказывает о его изобретении движущихся картинок, и говорит о том, что они "продолжаются целых две минуты", что вызывает у меня улыбку. Очевидно, Конли знаменит своими изобретениями в любой Вселенной.

Тормоза скрипят по рельсам и поезд замедляет ход, я кладу руку на бархатное сиденье, нахмурившись. Взгляд в окно подтверждает, что мы посреди дороги в никуда, окруженные заснеженными полями и хвойными лесами, всё еще вдали от Москвы.

– Почему мы остановились?

– Возможно, пути не расчищены, – говорит Пол, но выражение его лица обеспокоенное. – Наденьте шубу, миледи. На всякий случай.

На случай чего? Но я делаю, как говорит Пол, скользнув в свою соболью шубу, пока он идет по другим вагонам, чтобы узнать, что происходит.

– Мне тоже надеть шубу? – спрашивает Катя у Зефирова.

– Нет, пока я не выиграю этот кон, – говорит он, смеясь.

Но в его смехе есть что-то странное.

Я медленно поднимаюсь на ноги.

– Катя?

– Не видишь, что я занята? – отвечает она.

Зефиров смотрит на меня, в его мясистом лице видно самодовольство, и мое сердце падает. Что-то не так, отчаянно не так. Он знает, что происходит. Остальные скоро это узнают.

– Катя! – я протягиваю к ней руку. Она со злобой поворачивается ко мне и начинает обзывать меня. Но в эту секунду раздаются звуки выстрелов.

Перевод выполнен для сайта https://vk-booksource.net