Текст книги "Тысяча осколков тебя (ЛП)"

Автор книги: Клаудия Грэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

Внезапно я осознаю – это напоминание о том, что жесткий и строгий Царь Александр V возможно, искренне верит, что я его дочь и будет по меньшей мере волноваться о моем благополучии. Но это не меняет того, что он не настоящий мой отец.

– Профессор Кейн в порядке?

– В целости и сохранности. И представлен к медали, после того как он спас Петра. Такая сила духа под обстрелом! Я бы никогда не поверил, что он не военный, – Владимир кивает Полу, отпуская его, это совершенно очевидная вещь для него, но этот жест кажется таким властным, таким надменным. На самом деле он только иллюстрирует то, какая пропасть лежит между домом Романовых и всеми остальными в России, пропасть между мной и Полом, которую мы никогда больше не сможем преодолеть.

Я смотрю через плечо Владимира на Пола. Его серые глаза встречаются с моими только на секунду, прежде чем он поворачивается к бедной усталой лошади.

– Пойдем со мной, – говорит Владимир. – Дадим тебе кофе, и добавим туда пару капель бренди. Ты сможешь рассказать мне всё о своем диком побеге.

"Не всё", – думаю я.

Царь рад, что я жива, или так он говорит. По большей части он в ярости потому что я здесь, а не в Москве, но он хотя бы направляет свой гнев против меня, а не Пола.

– Почему ты решила, что можешь приехать сюда? – сотрясает он воздух за обедом в своей палатке, суп подан в металлических чашах. – Женщина на фронте! Смехотворно!

– А как же медсестры? – протестую я и Царь смотрит на меня, как на безумную. Никто не возражает ему. Может быть, ему стоит слышать другие мнения чаще. Обыденным тоном я говорю: – Где расположение полковника Азаренко? Разве он не здесь?

– Он вернулся в Санкт-Петербург чтобы командовать дополнительными силами, но скоро к нам присоединится, – говорит Владимир. – Завтра, по нашим ожиданиям.

– Теперь беспокоишься о передвижениях войск, да? – ворчит Царь Александр, но я это игнорирую.

Так, полковник Азаренко в дороге. Но какова вероятность того, что Жар-птица Пола с ним? Если его полк по пути вступит в сражение? Его могут убить, и это безусловно будет скорбным событием для его семьи и всё такое, но, должна признать, сейчас я сходила с ума от мысли о его смерти по большей части из-за того, что знание о местонахождении Жар-птицы умрет вместе с ним.

Когда все расходятся после ужина, вместо того, чтобы пойти в маленькую палатку, приготовленную для меня, я говорю Полу:

– Я хочу навестить профессора Кейн.

Он кивает:

– Очень хорошо, миледи.

Его спина прямая как штык, его выражение лица настолько пустое, что оно выдает его, любой, кто обратит на это внимание, заметит, что что-то между нами изменилось.

К счастью, вокруг нет других офицеров, чтобы заметить его поведение. Пол следует за мной на расстоянии нескольких шагов, пока мы направляемся к палатке, которая, по словам Владимира, принадлежит моему отцу. И несмотря на то, что я живу в этом измерении уже несколько недель, даже несмотря на то, что я называю его профессор Кейн, когда Пол открывает дверь палатки, и там сидит папа за походным столом, пишет при свете свечи, я бросаюсь вперед, чтобы обнять его. Папа смеется, сохраняя здравый смысл.

– Ваше Императорское Высочество. Мне сказали, что вы в безопасности. Слава Богу.

Я бормочу ему в плечо:

– Я так рада Вас видеть.

– И я рад видеть Вас, – он обнимает меня в ответ, всего на секунду. – Я слышал, что это героического лейтенанта Маркова надо благодарить за Ваше безопасное возвращение.

Я улыбаюсь Полу, который выглядит еще более напряженным.

– Да, так и есть. Вы уверены, что хорошо себя чувствуете? Разве Вы не должны быть в Москве?

– Его Императорское Величество желает, чтобы я докладывал о событиях моему королю, чтобы быть уверенным, что другие народы услышат правдивую версию о восстании, – папин лоб хмурится от беспокойства. – Но я бы хотел остаться с Петром. Он очень потрясен.

– А Катя? – спрашиваю я.

Папа улыбается.

– Катя была готова нацелить пушку на Великого Князя Сергея собственными руками. Её пришлось тащить с фронта. Какая жалость, что женщины не могут быть солдатами. У неё боевой дух, как у десятка обычных мужчин.

– Я могу в это поверить, – она победила солдата, который пытался меня убить, хотя у того был нож, а у неё только кулаки. Но опять же, никому не стоит недооценивать Катины кулаки.

– Вы скоро поедете к Петру, правда? Ему нужен кто-нибудь, – папа отводит волосы с моего лица назад, потом останавливается, понимая, что ему не нужно так себя вести по отношению к дочери царя.

– Скоро, – обещаю я. Но сначала мне нужно кое-что от Вас. Вы помните кулон, который я дала Вам для починки? Он всё ещё у Вас?

Папа моргает, пойманный врасплох.

– Да, он в моём новом саквояже, но конечно это сейчас не имеет значения.

– Позвольте мне посмотреть.

Его саквояж стоит в углу палатки. Папа открывает его и достает кружевной платок, у меня падает сердце, когда я вижу, что Жар-птица всё еще в обломках. Он соединил некоторые части, но этого недостаточно.

– Он на самом деле достаточно интересен, – говорит папа. – Части составляют механизм, это очевидно, даже хотя я и не понимаю, что он должен делать. Но в его конструкции фантастическая логика, сложная, но неоспоримая. Я не могу дождаться, когда разгадаю остальное.

– Мне нужно, чтобы Вы поторопились. Мне нужно, чтобы он был собран как можно скорее, – мои пальцы скользят по цепочке кулона, это все, что я могу сделать, чтобы не сжать его в кулаке. Я больше не хочу быть вдалеке от этой штуки.

Папа совершенно ясно не хочет противоречить мне, но...

– Ваше Императорское Высочество, у меня есть приказы Царя. Хотя я очень уважаю Вашу любовь к этому кулону, сейчас у нас есть более ценные задачи.

– Нет. Правда, действительно, нет, – как я должна убедить его?

Потом я смотрю на Пола и думаю: "Он мне поверил. Поверит ли отец? Особенно если Пол меня поддержит?"

Итак, второй раз за двадцать четыре часа я говорю кому-то в этом измерении правду, о том, кто я такая, откуда я, и что может делать Жар-птица.

Папа не верит.

– Ваше Императорское Высочество, остановитесь и подумайте, – его голос мягок. – Вчера вы пострадали от ужасного шока. Только лишь страх мог бы сбить с толку большинство людей. Учитывая, что вы почти замерзли до смерти...

– Я в порядке! Я кажусь вам истеричной? – Погодите. Я говорю о параллельных измерениях. Я не должна задавать этот вопрос. Поэтому я направляю его внимание на более стабильного путешественника между измерениями. – А что насчет лейтенанта Маркова? Его сны и воспоминания моего Пола Маркова. Как возможно, чтобы все это было неправдой?

– То, что говорит Её Императорское Высочество, истинно, – подтверждает Пол, все еще стоя по струнке. -Я верю ей.

Папа говорит:

– Простите меня, за то, что говорю это вслух, Марков, но думаю, что Вы бы поддержали Великую Княжну, даже если бы она сказала, что она с Луны.

Я продолжаю попытки.

– Я знаю, что все эти разговоры о параллельном измерении звучат странно, но я в здравом уме, я говорю Вам правду. Поэтому мне нужна Жар-птица прямо сейчас.

Он явно не убежден, возможно, он думает, что я откажусь от своих слов после хорошего сна.

– Я продолжу над ней работать. Я обещаю Вам это. Но сначала – приказы Вашего отца.

И теперь я знаю, как убедить его.

– Я знаю то, что Великая Княжна Маргарита никогда бы не поняла сама, – говорю я. – То, что может доказать, что я пришла из другого места. Из другой реальности.

Стоя на своем месте рядом со входом в палатку, Пол выглядит заинтригованным, вопреки собственной воле. Папа выглядит так, как будто подшучивает надо мной.

– Например?

Я шепчу:

– Я знаю, что царь – не мой отец. Мой отец – Вы.

Перевод выполнен для сайта https://vk-booksource.net

 

Глава 17

– София мне не говорила, – отвечает отец. – Не говорила словами.

Мы сидим вместе в его палатке, он держит мои руки в своих. Части Жар-птицы лежат на его походном столике, поблескивая в свете свечей. Я наклоняюсь ближе, желая узнать, как в этом невероятном мире я появилась на свет.

– То есть, до этой минуты ты не был уверен?

– Я был уверен, – папа улыбается, но это самая грустная улыбка, увиденная мной. Потому что он смотрит не на меня – он смотрит в прошлое, на маму, которую он больше никогда не увидит. – Мы бы уже, мы недолго были вместе. Это было очень опасно для нас обоих. Конечно, София не могла говорить о своём деликатном положении, но я через несколько месяцев понял, что она скоро станет матерью. Царь легко мог быть отцом. Я говорил себе, что это должно быть правда. Тогда однажды, незадолго до твоего рождения, она пришла повидать Владимира во время уроков. Когда он отвлекся, она, она взяла мою руку. – папин голос ломается. – Она положила руку ее на живот, и я почувствовал, как ты пинаешься. Это единственное подтверждение, которое она сделала. Единственное, которое мне было нужно.

– Ох, папа, – я обнимаю его, и он почти конвульсивно обнимает меня в ответ. Я понимаю, что это единственный раз, когда он мог показать свои истинные чувства.

Потом папа напрягается и отстраняется.

– Лейтенант Марков, – говорит он, выражение его лица становится пустым. – Вы доложите об этом?

– Конечно не доложит! – я смотрю на него в поисках подтверждения.

Пол наклоняет голову в мою сторону.

– Тайны Великой Княжны – мои тайны. Я не скажу никому ни слова об этом.

Папа расслабляется, когда понимает, что мы в безопасности. Я спрашиваю:

– Катя – дочь Царя, это очевидно, но Пётр?

– Мы с твоей матерью никогда больше не были вместе. Я не мог подвергнуть её такой опасности. Такое облегчение видеть, что ты так похожа на неё, – папин взгляд смягчается, когда он смотрит мне в лицо. – Я бы хотел, чтобы она видела, как ты растешь.

– Она видела, – я наклоняюсь вперед, надеясь, что заставлю его понять. – В моем измерении она жива и здорова. Вы влюбились друг в друга, когда начали вести научные исследования вместе.

– Научные? София смогла стать ученым? – нет слов, чтобы описать радость его улыбки. – Её ум впустую растратился на дворцовый этикет и балы. Она была абсолютно гениальна.

– Я знаю. Потому что она изобрела это, – я снова постучала по Жар-птице.

Теперь он мне верит, я знаю, и всё же папа хочет услышать побольше о мире, где он и мама смогли быть вместе.

– Мы даже сейчас женаты? Она и я?

Это заставляет меня застыть. Мама и папа на самом деле никогда не были женаты. В частности, они как-то раз получили лицензию, но тогда в их исследованиях случился прорыв, и пока они работали над результатами, у лицензии закончился срок действия. Мама говорит, что они в конечном итоге дойдут до здания суда, когда у них появится время, проведут церемонию, но честно, я думаю, что они по большей части забывают, что они не женаты. Это никогда не беспокоило меня или Джози, мы знали, что никто из них никуда не собирается. Однако, я сомневалась, что Генри Кейн в более традиционном мире будет так же на это смотреть.

Но это почти не имеет значения по сравнению с тем, что мой отец – Генри Кейн, который любил меня и вырастил меня, мёртв.

Я не могу ему этого сказать. Это будет слишком ужасно, сказать ему что он был убит.

– Ничто не разделит вас с мамой друг от друга, – говорю я. – Вы изучаете физику бок о бок каждый день. У меня, у меня есть старшая сестра, Джози. Я имею в виду, Джозефина. Она ученый, как вы.

Папа резко поворачивает голову, и я понимаю, что он борется со слезами при мысли об этой другой дочери, которую у него никогда не будет возможности узнать.

– Пожалуйста, – шепчу я. – Я знаю, что с моей стороны – это эгоистично, но мне нужно вернуться домой. Мама должно быть так напугана. Мне нужно к ней.

Сделав глубокий вдох, папа смотрит на Жар-птицу. Неровным голосом он говорит:

– Устройство в тысячу раз более могущественно, чем я мог мечтать.

– Ты помог его изобрести. Значит, ты – мой шанс вернуться туда, где я должна быть. Если мы не сможем достать Жар-птицу Пола, ты – мой единственный шанс.

Он поднимает одну из металлических частей, изучает её в свете свечи и его взгляд становится острее.

– Тогда, моя дорогая девочка, давай вернем тебя домой.

И при других обстоятельствах моя походная койка была бы неудобной. Однако, сейчас я сравниваю её с кроватью, в которой я ночевала накануне, когда Пол обнимал меня, сильный и тёплый.

Сегодня Пол ночует с другими солдатами. Он всего в нескольких сотнях футов от меня, в палатке, не так сильно отличающейся от моей. Мы могли бы с таким же успехом оказаться на разных планетах. Завтра его отправят в его полк, который на пути к соединению с нашими силами.

– Мы встретимся с полком Полковника Азаренко по дороге, – сказал он мне, прежде чем мы расстались. – Конечно, я спрошу его о Жар-птице, когда у меня будет возможность, но это не значит, что я получу её обратно.

– Ты думаешь он присвоил его или что?

– Нет, он бы так не сделал. Но я был одет не по форме, поэтому он забрал кулон в наказание. Поэтому он не обязательно отдаст мне его так просто.

– Он отдаст его мне, – говорю я. Я уже жила достаточно долго как Великая Княжна, поэтому знаю, как должно выглядеть королевское поведение. Я на связи со своей внутренней Бейонсе. Я откинула волосы и сказала: – Если он знает, что для него хорошо.

– Жду не дождусь это увидеть, – Пол улыбнулся, потом стер выражение с лица, боясь, что нас могут увидеть и наш секрет будет раскрыт.

Я ворочаюсь и мечусь на койке. Кажется, мне больше никогда не будет снова тепло. Как будто, я больше никогда не познаю спокойствие и безопасность прошлой ночи. Как будто я больше не познаю себя так же истинно, как в объятиях Пола прошлой ночью.

Наконец, я засыпаю, но сплю беспокойно. Ко времени моего пробуждения Пол уже отбыл с другими солдатами из своего полка. Хотя моя первая мысль о том, чтобы провести день с папой, я знаю, что ему нужно сосредоточиться.

Владимир совершенно неожиданным образом отвлекает меня.

– Письмо для тебя, – говорит он, хмурясь на конверт у себя в руке. – Мы получили пакет с почтой из Санкт-Петербурга. Похоже, твой странный парижский корреспондент вернулся.

"Тео!"

Я забираю пакет из рук Владимира, который посмеивается от моего нетерпения. Я быстро разворачиваю толстую бумагу и вижу каракули Тео, которые выглядят еще хуже в подтеках и кляксах от чернил:

"Маргарет,

Я получил письмо сегодня утром..."

Какой датой оно подписано? За несколько дней до Рождества. Я написала ему почти за неделю до этого. Сообщение здесь передвигается ползком. Я никогда больше не буду жаловаться на 3G-соединение.

"...и стал тебе писать сразу же после того, как перестал сходить с ума. Я не знаю, что сказал тебе Пол в Лондоне и мне всё равно. У нас нет фактов, и до тех пор, пока у нас их не будет, ТЫ НЕ МОЖЕШЬ ЕМУ ДОВЕРЯТЬ. Держись на расстоянии. Ты говоришь, что он не помнит, кто он, но факт, что этот парень – твой телохранитель, и стоит рядом с тобой каждый день с ружьем? Это плохо. (Или у него байонет или сабля, или что у них там. Чем бы это ни было, я не хочу, чтобы оно было рядом с тобой.)

Я качаю головой. Он пока не понимает, он не видел лица Пола, когда тот узнал о папиной смерти. И Тео не знает "Лейтенанта Маркова" не понимает, что я никогда не была в большей безопасности, чем с ним.

"Оставим в стороне то, как ты умудрилась упасть и сломать Жар-птицу. Да, Генри из этой вселенной возможно сумеет починить её, но я бы был более доволен, если бы смог взглянуть на неё. Тогда я бы снова смог спать.

Вот что произойдет. Ты достанешь мне визу в Россию, и я сделаю всё, что потребуется, чтобы добраться до тебя. Мне плевать, если придется идти всю дорогу по колено в снегу. Мы должны вытащить тебя отсюда, в целости и сохранности, и нет ничего важнее этого."

У меня перехватывает дыхание, и я пытаюсь стереть с лица чувства, которые выдают меня. Тео принял бы все опасности, которые принял Пол, он бы боролся за меня так же жестоко, так же сильно хотел бы меня защитить. Всё, что я к нему чувствовала, всплывает на поверхность, и мне внезапно так сильно не хватает его, что я едва могу это вынести.

В этом измерении нет CNN. Слышал ли уже Тео о восстании? Сходит ли он с ума от беспокойства, думая, что я ранена или мертва?

"Я сейчас в Высшей школе промышленной физики и химии Парижа. Это достаточно престижно, чтобы можно было выдать меня за лектора, или кого-то кто должен быть в университете, или что-то вроде того. Я снова пойду в Российское Посольство и буду умолять от своего имени. Так или иначе, я скоро снова буду с тобой.

Я втянул тебя в эту передрягу, Мег. Я клянусь тебе, я тебя отсюда вытащу. В этой вселенной нет ничего важнее этого.

Тео."

Я медленно складываю письмо и прижимаю бумагу к груди.

Владимир говорит мягким голосом:

– Я подозреваю, это лучше не упоминать при Царе.

– Пожалуйста, – как будто он когда-нибудь будет сплетничать обо мне. Я протягиваю руку к нему, к единственному старшему брату, которого я когда-либо знала. Владимир не задает вопросов, не важно, гадает ли он, что со мной происходит. Он на моей стороне, не важно, что случится.

Я понимаю, что буду скучать по нему, когда вернусь домой.

Потом мы слышим крики снаружи – не несколько человек, а несколько дюжин. Сотни. Рука Владимира сжимает мою, на секунду мы разделяем опасения, но потом понимаем, что то, что мы слышим – это не паника. Это ликование.

Мы выбегаем из моей палатки и видим, что солдаты подкидывают шапки в воздух и наливают из фляжек водку, чтобы выпить за свою радость.

– Что такое? – кричит Владимир. – Какие новости?

Царь Александр выходит из толпы к нам с широкой улыбкой на лице.

– Верные полки напали на силы моего мятежного брата – Сергей мёртв. И его восстание тоже!

Он присоединяется к восторгам по поводу смерти своего брата. Учитывая, что Сергей тоже пытался нас убить, это может быть справедливо. Всё, о чем я могу думать – о том, что это первый раз, когда я вижу Царя улыбающимся.

Владимир не начинает праздновать, но его облегчение очевидно.

– Что за смелые солдаты прикончили восстание?

Царь, кажется, думает, что это не более чем незначительная деталь, но говорит:

– Батальон Азаренко.

Это значит, что Пол был в сражении.

– Лейтенант Марков – он в порядке? Он не пострадал?

– Откуда я знаю? – Царю Александру уже наскучило разговаривать со своими детьми, когда солдаты готовы чествовать его. – Посмотри отчеты, если хочешь.

Владимир бросает взгляд на меня и сжимает мою руку.

– Пойдем, Маргарита. Я достану для тебя отчеты.

Они оказываются листками бумаги, исписанными от руки, неряшливыми, потому что их отправили прежде, чем успели высохнуть чернила. Я стою в палатке Царя, сжимая бумагу, чтобы разобрать слова. Я читаю что Великий Князь Сергей встретил свою смерть на другом конце байонета. О том, что только девятнадцать верных царю солдат заплатили высшую цену, и Полковник Азаренко среди них. О том, что еще восемь солдат были серьезно ранены.

И я читаю, что один из раненых солдат – Пол.

 

Глава 18

– Мы не можем ехать побыстрее? – мне стыдно так говорить, потому что лошади стараются изо всех сил, таща сани по сугробам быстрее, чем любой снегокат. Мне кажется, я могу обогнать лошадей только лишь силой одного своего страха за Пола, кажется, сила притяжения иссякнет, и я полечу прямо к нему.

– Успокойся, – говорит папа. Он вызвался отвезти меня, и это счастье. Я не знаю, как смогла бы вынести пребывание с кем-то, кто не знает правды. – Мы будем там через час такими темпами.

– Я знаю. Извини. Просто я...– но что я могу сказать?

Он говорит это вместо меня:

– Просто, ты его любишь, – когда я потрясенно поворачиваюсь к нему, папа просто горестно качает головой. – Я знаю, как выглядит запретная любовь, Маргарита. Я научился узнавать её в глазах твоей матери.

Я обнимаю его руку.

– С ним всё будет хорошо.

– Если лейтенант Марков не выживет, твой Пол тоже умрет?

– Никто точно не знает, но вероятно, что да.

Папа оглядывает меня:

– За кого из них ты боишься?

– За обоих, – острый холодный воздух колет мне щеки, пока мы мчимся вперед. – Я связана с Полом,

вероятно, во всех измерениях, так же, как ты связан с мамой.

Несколько мгновений папа молчит потом говорит:

– В твоём мире мы не вместе. Твоя мама и я.

– Я же говорила тебе...

– Да ты говорила мне, и я никогда не видел, чтобы у кого-то было такое грустное лицо, когда он сообщает хорошие новости, – папа говорит мягко, как обычно, но он всегда знает, как и когда надавить на меня. – Меня уже достаточно утешает знание о том, что существуют бесконечные миры, бесконечные возможности. Теперь я знаю, что где-то и каким-то образом у нас с Софией был шанс. Но тебе не нужно лгать, чтобы щадить мои чувства.

– Вы были вместе, всегда. Ничто не могло разлучить вас, – правда, папа её заслуживает. – Ничто кроме смерти.

Он резко вдыхает.

– Я бы никогда не заставил ее продолжать рожать.

– Не она, – шепчу я. – Ты.

После этого мы какое-то время ехали в тишине, вокруг нас не раздавалось ни звука за исключением топота лошадей, скрипа полозьев на снегу и позвякивания поводьев. "Папа в шоке? На что это похоже узнать, что ты умер?"

Потом он обхватывает меня рукой.

– Моя бедная дорогая девочка.

Мои глаза наполняются слезами, и я склоняюсь к нему. Он прижимает меня крепче, успокаивая меня. Я понимаю, что значит быть родителями: узнать о самой страшной вещи, которая только может произойти с тобой, и думать только о том, как будет больно твоему ребёнку.

– Это случилось недавно? – тихо произносит папа.

Я киваю ему в плечо.

– Прямо перед моим уходом.

– Тебе, должно быть, тяжело меня видеть.

– Нет, это здорово снова быть с тобой. Потому что ты больше похож на себя, чем отличаешься.

– Был ли я для тебя хорошим отцом? Я всегда думал о том, как бы всё сложилось, если бы у меня была такая возможность.

– Ты был самым лучшим, – все мелкие ссоры с папой, когда он запрещал мне брать свою машину, или смеялся надо мной из-за пристрастия к сериалу Дневники Вампира или иногда не переставая говорил о Монти Пайтоне и испанской инквизиции – всё это перестало иметь значение. – Ты разрешал мне быть собой, мне и Джози, нам обеим. Наш дом всегда был таким странным, совсем не как у других детей, но мне было всё равно. Все остальные всегда волновались о том, что подумают другие люди. Вы с мамой никогда так не поступали. Вы хотели, чтобы мы нашли свой собственный путь в мире, но вы всегда были готовы помочь нам. Вы говорили нам, что любите нас, каждый вечер перед сном. Каждый вечер после ужина ты мыл посуду и напевал песни Beatles. In my life, была моей любимой, и я никогда не смогу слышать эту песню и не думать о тебе. Я и не хочу. Я так сильно тебя люблю.

Я зарываюсь головой ему в плечо, и его рука сжимает меня сильнее. Через долгое время он говорит:

– При чём здесь насекомые?

– Насекомые?

– Жуки?

– The Beatles, были рок-группой, – это ничего ему не объясняет, я смеюсь сквозь слезы. – Певцы. Это певцы, которые тебе нравились.

Его ладонь похлопывает меня по предплечью.

– И мы с твоей матерью были счастливы?

– Почти до неприличия счастливы.

– У Софии всё хорошо сложилось в жизни?

– Она – известный ученый, работает над исследованиями, которые увлекают её больше всего на свете. У неё есть я и Джози, она хорошая мама, но, я думаю, что ты видел это сам. Я думаю, она бы сказала, что её жизнь была почти идеальна, пока она не потеряла тебя.

– Спасибо, – говорит папа. – Это будет мне утешением.

Потом он помедлил.

– А как же Великая Княжна Маргарита?

– Что ты имеешь в виду?

– Если и когда ты уйдешь, как это скажется на Великой Княжне? Будет ли она что-нибудь помнить? Будет ли она... – его голос снова прерывается, – Будет ли она помнить, что я её отец?

Я сразу же хочу сказать ему нет. Я видела, как вел себя Пол в лондонском измерении. После того, как его покинул мой Пол, он совершенно потерял память и не имел представления, что с ним произошло.

Но, кажется, мы с Полом путешествуем сквозь измерения совершенно по-разному.

Поэтому, кто говорит, что другая Маргарита не вспомнит?

«– Я не знаю», – говорю я папе. – Ради её блага, я надеюсь, что вспомнит. Она нуждается в тебе.

– Мне она тоже нужна.

"Помни", – думаю я, пытаясь запечатлеть это мгновение у себя в мозгу, чтобы оно оставило след после того, как я уйду. Папина рука напрягается вокруг моих плеч, как будто он понимает, что я пытаюсь сделать. Может быть, так и есть. "Всегда помни".

Мы наконец видим поле боя с вершины большого холма, и с первого взгляда оно кажется только брызгами черного и следами среди обширного белого пространства. Но как только мы приближаемся, я вижу красные пятна на снегу. Направление ветра меняется, принося запах битвы: запах пороха и еще чего-то, что я могу назвать только смертью.

Папа быстро остановил сани. Несколько солдат грубо смотрят на нас, женщина врывается в их святая святых? Потом один из них узнаёт меня. Когда он называет меня "Ваше Императорское Высочество" другие вытягиваются по струнке. Я встаю как Великая Княжна и требую:

– Отведите меня к Полу Маркову.

Я знаю, что медицина в этом измерении гораздо более примитивна, чем в моём, но я не готова к увиденному в госпитале. Солдаты лежат на койках, импровизированные бинты обматывают их конечности в тех местах, где когда-то были потерянные ими кисти рук или ступни. В металлических чашах медицинские инструменты и кровь. Людям ужасно больно, здесь есть морфин, но его очень мало и хватает не всем. Я слышу крики, стоны, молитвы. Один мальчик моложе меня жалобно зовет маму.

Пол молчит.

Я подхожу к нему и смотрю на него в ужасе. Он обмотан бинтами вокруг плеча, обоих коленей, и, что хуже всего, вокруг живота. Я прочитала достаточно романов о войне, чтобы понимать, что значила рана в живот в те дни, когда не было антибиотиков.

Нет. Это невозможно. Пол не умрёт. Он просто не может. Я как-нибудь спасу его. Я напишу Тео в Париж и скажу ему оставить чашки Петри на ночь, чтобы он смог изобрести пенициллин. Я буду с ним каждую секунду. Пол выкарабкается.

Когда я встаю на колени рядом с его койкой и беру его за руку, Пол двигается. Его голова откатывается на сторону, как будто ему слишком тяжело ей двигать. Он открывает глаза, и когда он узнаёт меня, то пытается улыбнуться. Даже так серьезно раненый, он пытается успокоить меня.

«– Всё будет хорошо», – говорю я. Ложь отдает горечью у меня на языке. Даже если он выживет, я знаю, что он никогда не будет прежним. Сможет ли он остаться солдатом? Это не имеет значения. Ничего не имеет значения, только спасти его. – Я теперь здесь. Я тебя не оставлю.

Пол пытается заговорить, но не может. Его пальцы двигаются вокруг моих, как если бы он хотел взять меня за руку, но он слишком слаб.

Конечно, вокруг врачи, конечно, другие солдаты могут нас слышать. К чёрту их всех. Я наклоняю голову к его руке и целую ее.

– Я люблю тебя, Пол. Я так сильно тебя люблю. Я никогда-никогда снова тебя не оставлю.

– Маргарита... – папина рука ложится мне на плечо, но, когда я трясу головой, он убирает её.

Пол глубоко вдыхает, потом закрывает глаза. После этого я не могу сказать, в сознании ли он, но на всякий случай я продолжаю говорить ему, как сильно я люблю его и продолжаю держать его за руку. Даже если он без сознания, даже если он не может слышать и видеть, он сможет почувствовать прикосновение и будет знать, что я с ним.

Я знаю, что другие солдаты и доктора смотрят на нас. Я только что сказала Полу то, что Великая Княжна никогда-никогда не должна говорить обычному солдату. Но я знаю, что ни один из них не осмелится произнести ни слова из этого. Распространять сплетни о членах царской семьи – это хороший способ переехать во Владивосток.

Свободной рукой я провожу вокруг его шеи, надеясь, что на нём Жар-птица. Мне уже всё равно, что случится со мной. Но я могу отправить своего Пола отсюда, тогда по меньшей мере он выживет.

Но я хочу, чтобы этот Пол тоже выжил.

Это не имеет значения. Жар-птицы нет вокруг его шеи, и, когда я командую одному из здоровых солдат поискать в мешке Пола, он не находит ничего, даже отдаленно напоминающего её. Полковник Азаренко умер в битве, поэтому спросить больше некого.

Жар-птица всё ещё не найдена, и сейчас я наблюдаю, как два человека умирают в одном теле.

Когда опускается ночь, Пол ещё раз шевелится. Его глаза с трудом открываются и моя улыбка, обращённая к нему, залита слезами.

– Пол? Я здесь, твоя Голубка. Я здесь.

– Обе Маргарет, – говорит он и умирает.

После этого всё как в тумане. Я думаю, что очень спокойно встала, вышла наружу и шла пока не отошла от госпиталя на достаточное расстояние, после этого начала кричать. Раненым солдатам нужен отдых. Им не нужно слышать, как я кричу, кричу и кричу до тех пор, пока не срываю голос, и из глаз не начинают течь слезы и я не падаю на колени в снег.

Когда у меня иссякают силы, я остаюсь снаружи, одна ещё на несколько минут. Мои колени и ступни почти онемели от холода. Я велю своему сердцу и разуму следовать за ними. Позволяю им замерзнуть. Позволяю им потерять чувствительность. Остальное моё тело может продолжать жить.

И всё же, каждый раз, когда я думаю, что больше не в силах ощущать боль, ко мне приходят воспоминания: Пол в пасхальной комнате, бережно держащий одно из яиц Фаберже в ладонях, Пол, танцующий со мной вальс, тепло его большой руки у меня на пояснице, Пол, целующий меня снова и снова, когда мы засыпаем, переплетенные друг с другом.

Наконец, у меня получается неуверенно встать на ноги. Один из врачей неподалеку. Вероятно, его заставили последовать за мной, боясь, что я на грани безумия. Когда я спрашиваю его:

" Где профессор Кейн?" Мой голос скрипит, как у старухи.

Меня ведут в шатер, очевидно предназначенный для меня, но внутри папа. Когда я захожу, он встает на ноги.

– Мне сказали, что всё закончилось. Я подумал, что тебе нужно несколько минут наедине с собой.

– Так и есть. Спасибо тебе.

– Мне так жаль, моя дорогая. Мне правда очень жаль. Марков был хорошим человеком.

От его добрых слов моя рана снова открывается, но я справляюсь со слезами. Теперь я вижу, чем папа занимался все это время. На его походном столике лежит моя Жар-птица, явно собранная.

Его взгляд проследил за моим.

– Я полностью посвятил себя этому. Может быть, я понял устройство. Но я не хочу позволять тебе совершить что-то настолько опасное без какой-либо проверки.

– Я могу проверить его, – говорю я пустым голосом. Я беру Жар-птицу и совершаю движения, чтобы создать напоминание. Металлические слои щелкают под моими пальцами и электрический шок пронзает меня. Боль, сильная и почти невыносимая, но я принимаю её. Такая боль – это единственное, что может притупить боль у меня в сердце. Я благодарна даже за несколько секунд отдыха от скорби.