Текст книги "Вдовы по четвергам"

Автор книги: Клаудиа Пиньейро

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Глава 38

Каждый по очереди ударил по мячу деревянной клюшкой номер один у девятой лунки. Это последняя лунка за сегодняшнюю игру. Перед этим раундом у каждого в карточке было записано равное количество ударов. Неделю назад Альфредо Инсуа пригласил Тано поиграть в гольф. И тот согласился. Этот вид спорта нравился ему не так, как теннис, и в нем он не мог блистать так же, как в теннисе, но Альфредо Инсуа был тем партнером, чьи связи не стоило недооценивать. Он уже давно пришел в себя после того, как бывшая жена оставила ему тарелку с дерьмом, и Альфредо снова гордо расхаживал по поселку, приезжая сюда на выходные с новой женой.

– Всего лишь девять лунок, Танито, – сказал он. – Потому что в полдень мне нужно быть в офисе.

Иметь два часа на разговор с владельцем крупной финансовой компании – такой возможности многие бы позавидовали. Он не знал, для чего вдруг понадобился Альфредо. Они не дружили, были едва знакомы, хотя и ходили на дни рождения друг к другу. Но было ясно, что Инсуа приглашает в виде одолжения, за которое придется каким-то образом расплачиваться. Тем не менее они прошли уже восемь лунок, но говорили все об экономике и финансах в целом, а из таких бесед никто не сможет извлечь выгоду.

Мяч Тано ударился о дерево и упал на полпути между стартом и мячом Альфредо. В любом случае, для того чтобы снова ударить по мячу, Тано нужно было пройти около ста ярдов. Они сели в свои автомобильчики и двинулись вперед. На сей раз стали говорить о делах. Альфредо будто бы ждал именно этого: преимущества в один удар.

– Как дела в Troost, Тано?

Тано такие вопросы уже почти не задевали. Со времени его увольнения прошло больше года, и он успел научиться отвечать:

– Хорошо, наверное…

– Что значит «наверное»?

– Я теперь сам по себе, работаю с ними, но не подчиняюсь им…

– Представить себе не могу…

И хотя голос его звучал удивленно, сложно было поверить, что Альфредо ничего не знал об уходе Тано. Этот рынок очень тесен, а Лос-Альтос еще теснее.

– Но с компанией-то все в порядке? Или ты ушел, потому что голландцы не умеют вести дела?

– Нет, я ушел, потому что мне надоело…

Альфредо на секунду задержался, чтобы поправить свою сумку с графитовыми клюшками Callaway последней модели.

– Я тебя понимаю, иногда сам удивляюсь, чем это я так занят, работая по двадцать часов в день в самом центре города? В конце концов, есть и другая жизнь… – сказал он, оглядывая поле для гольфа.

Они добрались до мяча Тано. Это был сложный мяч, он упал за деревьями, нужно было перекинуть его поверх крон, иначе он мог бы удариться о какую-нибудь ветку. Тишину на площадке нарушали лишь крики сорок. Он выбрал клюшку, ударил ею по воздуху, потом рассеянно взглянул куда-то поверх деревьев, потом снова занял позицию, приготовился к удару, еще раз махнул клюшкой в воздухе и затем ударил. Мяч поднялся в воздух, перелетел через эвкалипты и упал в двух метрах позади мяча Альфредо, так что следующий удар тоже был за Тано.

– Отлично, приятель, – сказал Альфредо и направился к мячам.

– Всего лишь исправил свою прошлую ошибку, – поскромничал Тано, следуя за ним.

– И чем ты сейчас занимаешься? – спросил Альфредо, когда оставалось обойти лишь три лунки.

– Я ушел хорошо и до сих пор работаю с ними, консультирую по некоторым вопросам. Тихо, спокойно, и платят неплохо. Я бы не смог играть в гольф в среду в такое время, если бы работал так, как раньше.

– Ну да, у меня в любой момент может зазвонить сотовый, и я должен буду тебя бросить. И пусть теперь ты зарабатываешь меньше, Тано, в нашем возрасте качество жизни деньгами не заменишь…

Они добрались до мяча Тано. Остановились. Тано перед мячом, Альфредо в двух метрах позади него. Тано ударил. Потом Альфредо подошел и ударил по своему мячу. Оба мяча упали на газон, но с такого расстояния невозможно было определить, чей оказался ближе. Они снова двинулись вперед вместе. На Альфредо были ботинки с шипами, которые при каждом шаге погружались в грунт.

– Странно, что тебе разрешили надеть шипованные ботинки. Я думал, на поле это запрещено.

– Ну да. Просто, как говорит мой отец, легче попросить прощения, чем разрешения. Честно говоря, мне не нравится делать ни то, ни другое, Танито.

Перед ними по полю пронесся убегающий от кого-то заяц и скрылся в лощине.

– Ну, а в Troost все в порядке? – настаивал Альфредо.

– Конечно, как и всегда. А почему тебя это так интересует?

– Я веду с ними кое-какие дела, точнее не с ними, а с их полисами. Я оформляю «последнее причастие» по страхованию жизни.

– И что это такое?

– Перекупаю страховки. Ты платишь деньги за полис и становишься получателем, это очень простая процедура. Занимает всего лишь пару минут. Мы имеем дело только с полисами серьезных страховых компаний, a Troost всегда был в числе первых. Конечно же мы видели падения многих гигантов и должны относиться ко всему спокойно, да, Танито?

– И сколько ты получаешь?

– Сколько полагается по полису страхования жизни, когда застрахованный умирает.

У Альфредо зазвонил телефон, он на минуту задержался, выдал два-три указания и повесил трубку.

– Что хорошо в такой системе, страховку получает тот, кто заплатил за полис, а не родственники. Эту схему придумали, когда стали появляться больные СПИДом, они все деньги тратят на лечение… то есть если у человека до заболевания был страховой полис, а теперь ясно, что ему уже нет пути назад, ты меня понимаешь, да? Ему платят какие-то деньги, он хорошо живет то время, что ему осталось, а ты потом получаешь всю сумму страховки!

– Я не знал о таких сделках.

– Таков финансовый рынок, здесь все происходит очень быстро, нужно постоянно искать новые способы заработать. Если умеешь видеть, всегда найдешь новую нишу.

– Что-то исчезает, а что-то появляется.

– Именно, Танито, нужно держать ухо востро, и тогда ты сможешь стать первым. «Последнее причастие» из этой области, и если все как следует оценить, то риска никакого. Лучше выкупа ипотеки. Ты платишь за полис восемьдесят процентов и потом забираешь все. Представь себе, получаешь двадцать процентов намного-намного раньше, чем закончится действие страховки, это дьявольски хорошая прибыль, и к тому же в долларах, Тано!

– Впечатляет.

– Впечатляет.

– Ты это проделываешь только с теми, у кого СПИД?

– Нет, наоборот. Сейчас это направление себя изживает, появились новые лекарства, которые продлевают жизнь таким ребятам. Бог с ними, бедолаги все равно умирают. Но приходится продлевать срок полиса, а тогда очень сложно получить фиксированную ставку. Сейчас на рынке непростая ситуация, можно и просчитаться. Мы предпочитаем оплачивать другие риски.

– Например какие?

– Другие болезни, о которых не любят говорить вслух… ну, скажем, рак легких, острый гепатит, опухоли мозга. Меня предварительная часть сделки не очень интересует, для этого у нас есть сотрудники с медицинским образованием, они все проверяют и сообщают нам. Я же работаю с цифрами, Танито.

Они перешли на газон. Альфредо наклонился, чтобы как следует изучить место, куда упал его мяч. Оглядел его под разными углами. Тано смотрел на него, самому ему наклоняться не требовалось, он полностью доверял мнению своего партнера. Достал короткую клюшку и подошел к мячу.

– Да, Тано, а у тебя не осталось какого-нибудь списка клиентов Troost? Если ты дашь нам наводку на полисы, которые можно перекупить, то мы выплатим тебе определенный процент. С развитием этого бизнеса есть одна проблема – невозможно запускать широкую рекламу, ты же понимаешь, да? Люди могут не так все понять, поднимется шум, это как с участками на частных кладбищах, сначала все возмущались, а теперь у каждого они есть.

– Списка нет, но у меня хорошая память – и участок на кладбище тоже есть.

Альфредо засмеялся его шутке, потом добавил:

– Ладно, если тебя это интересует, сообщи мне. Ты мог бы сам заниматься конечным продуктом, и в таком случае мы бы тебя кое-чему научили – тема очень деликатная, тут нужно знать, как говорить о подобных продажах, понимаешь? Мы работаем со специалистами по психолингвистике, они учат подбирать нужные слова. Сообщи мне.

– Хорошо, сообщу.

Альфредо ударил очень мягко, как того требовало расстояние до лунки. Мяч прошел в стороне от мяча Тано и упал в лунку. На удар меньше при половине дистанции – достаточно, чтобы поднять себе настроение. И для того, чтобы у Тано не было возможности догнать его. Он подошел к лунке и достал свой мяч. Тано взял клюшку и встал у мяча, зная, что уже проиграл. Расслабил колени, вытянул шею, оглядываясь по сторонам, слегка покачался с пятки на носок. Он уже готов был ударил по мячу, но сначала спросил:

– Слушай, а не знаешь, какие из полисов Troost ты уже выкупил?

– Нет, но у меня все записано, потом тебе скажу.

Тано ударил, и мяч тоже угодил в лунку, но этого было явно мало. Он потерял один удар, когда мяч застрял в кроне дерева. И поэтому соперник обошел его.

Потом они вместе выпивали в баре, прежде чем разойтись. Альфредо поискал в своем ежедневнике информацию о полисах Troost:

– Один – у какой-то Маргариты Лаписареты. Еще один – у Оливера Кандилеу.

– Оливера я хорошо знаю, это бывший муж одной из сотрудниц Troost.

– Но все это между нами, Тано, это тема такая… тонкая.

– А что у Оливера?

– У него очень хороший полис лондонского офиса с премией в триста тысяч долларов, но условия досрочного погашения довольно суровые, они забирают себе больше половины.

Альфредо кинул на стол деньги за выпивку на двоих и встал.

– А что с ним самим? От чего он должен умереть?

– Я не помню, но, должно быть, какая-то скоротечная болезнь, потому что ему мы заплатили восемьдесят три процента, представь себе. Пока что это самый большой процент, который мы отдали. Он твой друг, да? Тебе это важно?

– Нет, не друг.

Альфредо перекинул через плечо сумку с клюшками.

– Значит, ты мне сообщишь?

– Да, сообщу.

Они пожали друг другу руки и разошлись. Тано немного задержался в баре, он смотрел рассеянным взглядом на девственно-зеленый газон и размышлял о том, почему они называли эти сделки «последним причастием».

Глава 39

Эрнесто хочет, чтобы Ромина изучала право. В следующем году, после того как закончит школу. Но она не спешит подавать документы в колледж. Тогда Эрнесто начал угрожать, что если она ни на что не решится, то он примет решение сам. Ромина уже все решила, просто он ее не слушает. В следующем году она не хочет никуда поступать. Хотчет пропустить год. И хотя она ему об этом не раз говорила, сегодня секретарша Эрнесто передала ей ворох бумаг.

– Доктор Андраде сказал, что их нужно заполнить – сегодня вечером крайний срок, о'кей?

– Доктор?

– Что?

– Ничего.

– Часы бегут, Ромина, прием документов заканчивается на следующей неделе, – сказал ей Эрнесто.

Ромина представляет себе «Ролекс» своего отца, который бежит по улицам Лос-Альтоса, течет по ним, словно часы на картинах Сальвадора Дали – они копировали их в школе. Эрнесто сказал, что не позволит ей терять целый год жизни. А Ромина подумала о том, что же надо считать настоящей потерей, ведь в своей жизни она много чего потеряла. Все эти годы – потеряны, поэтому она о них почти не вспоминает. Потеряла свое имя – Рамона. Отца, которого никогда не знала. Запахи. Лицо той, другой матери, которое она сейчас уже и не помнит. Своего брата, который мог бы стать другим, но Мариана сделала так, что он тоже потерян для нее. В бумагах были указаны два частных университета: Сан-Андрее и Ди Телья.

– Ничего другого я не приемлю, – сказал Эрнесто. – Образование должно быть высшего качества.

Высшее качество. Но Ромина не хочет быть высококачественной. Она мечтает путешествовать. В следующем году – она не просила ничего особенного, как не просила никогда в жизни, она хочет лишь взять рюкзак и отправиться куда глаза глядят. По стране и за границу. Эрнесто смеялся над ней, говорил, что человек, который не умеет доехать до Буэнос-Айреса на автобусе номер пятьдесят семь, не сможет путешествовать вокруг света. Она отвечала, что он тоже не умеет ездить на автобусе, не умеет обращаться с автоматом для продажи билетов. Когда он в последний раз ездил на автобусе, то все еще платил за проезд водителю, и водитель же давал ему сдачу. Конечно, она и вправду ни разу не садилась в автобус. Зато Хуани в таких вещах разбирается. Один из немногих среди юных жителей Лос-Альтоса. Остальные ездят на такси или в микроавтобусе, или их возят родители. А в семнадцать лет все собираются получить права. Неудивительно, что в поселке многие подростки умеют водить машину, но не умеют ездить на автобусе. Все находится слишком далеко отсюда: и кинотеатр, и торговый центр, и школа, и дома друзей. Пешком туда не доберешься. Она задумала уехать вместе с Хуани. Только нужно накопить денег для Хуани. На себя Ромина уже накопила. Она все эти годы откладывала деньги. А когда понадобится, Эрнесто даст ей еще. Он всегда дает, потому что чувствует себя спокойнее, зная, что у нее есть деньги. На всякий случай.

Тем не менее она не хочет рассказывать своему отцу, что решила уехать с Хуани. Боялась, что это окажется еще одним препятствием к поездке. Так что она ответила:

– Думаю, не так уж сложно сесть в пятьдесят седьмой автобус или купить билет через автомат. Наверное, он похож на автоматы по продаже прокладок и презервативов в туалетах ночных клубов.

Эрнесто поднял было руку, чтобы отвесить ей пощечину, но она не позволила, перехватила его руку и сказала, зло глядя ему в глаза:

– Никогда больше так не делай.

В ту же секунду она убежала к себе в комнату, испугавшись, что у нее недостанет сил сопротивляться и дальше. Удивительно, почему только ему не приходит в голову, как родителям Вилли Кеведо, отправить ее учиться в университет в Штатах. Он вполне мог бы оплатить учебу в Америке, но требует от нее совсем другого. Родители Вилли не были уверены, что смогут все эти годы покрывать расходы на образование сына, и несколько лет откладывали деньги на особый счет, чтобы их хватило на оплату занятий в выбранном ими университете. Эрнесто ни разу не заговорил про Штаты. Она не знает почему, может, чтобы не потакать ей, ведь уехать туда – в какой-то мере все равно что отправиться путешествовать, а может, он боится, что она не вернется обратно. Но нет, скорее всего Эрнесто этого не боится. Она также не верит, что он будет скучать по ней. Хотя он, пожалуй, и будет. А вот Мариана… Мариана была бы просто счастлива. Они выбрали университет поблизости, потому что там легче завести полезные контакты. Или, может быть, потому что Эрнесто не удалось бы приехать на вручение дипломов, ведь ему запрещен выезд из страны. Но тоже вряд ли. Сам Эрнесто на сей счет спокоен, у него есть «друг в министерстве», который говорит, что это всего лишь формальность, судья уже дал согласие и решение отменят не сегодня завтра. Ромина не знает, почему он не может выезжать из страны, и не спрашивала об этом, представляя себе, каким будет ответ:

– Потому что в этой стране, вместо того чтобы сажать настоящих воров, портят жизнь людям вроде нас.

Она не знала, кто такие «люди вроде нас», но могла себе это представить. Единственное, что она знала: названия Сан Андрес или Ди Телья сразу успокоили бы Эрнесто. Есть слова, которые действуют на родителей как целительный бальзам. Сами по себе, без лишних толкований. Есть такие имена собственные, которыми успокаивают родителей. Ромина с Хуани даже составили список. Названия некоторых университетов. Некоторых банков. Названия «знакомых» летних курортов. Имена некоторых друзей, очень немногих. Названия школ с лучшим уровнем преподавания английского языка в округе, школ, где дают дипломы IB,[45]45
  IB (International Baccalaureate) – диплом о среднем образовании международного образца.


[Закрыть] хотя многие родители понятия не имеют, что это значит, но две волшебные буквы отличают одни школы от других. Еще спорт. Если юноша занимается спортом, то «он здоров и наверняка не употребляет наркотиков». Можно упомянуть все, что относилось к спорту: мяч, абсолютно любой, зеленую флисовку, фирмы Slazenger или Nike, то, чем бьют по мячу (ногу, ракетку, клюшку для гольфа, руку) или куда его следует забрасывать (ворота, лунку, линию подачи, баскетбольное кольцо).

Ромина сидела за письменным столом над бумагами, которые ей передал отец. И заполняла их, рисуя в клетках маленькие задницы. В каждой графе – задница, а потом еще одну, и еще – и так до самого конца. Mise en abyme.[46]46
  Перспектива, уходящая в бесконечность (франц.).


[Закрыть] Это она тоже видела в школе на занятиях по искусству. Mise en abyme. В бесконечность… Она сложила бумаги в конверт. Через час приедет курьер, чтобы отправить их в университет.

Глава 40

В середине 2001 года Уровичи официально объявили, что переезжают жить в Майами. «Не они первые, и не они последние», – записала я в своей красной книжке как общее название следующего раздела. И чуть ниже: «Июнь 2001 года. Уровичи уезжают из Лос-Альтоса, „эффект № 20“, которому еще предстоит подобрать имя». Потому что я не знала названия, если оно уже и существовало. В моей книжке на предыдущих страницах были записаны одно за другим названия экономических проблем, возникших в последние годы. Интересно, кто их мог так окрестить? Я не могла представить себе серьезного господина, экономиста, который придумывает такие замысловатые имена, и переживала в ожидании нового – так жители островов в Карибском море ждут, какое имя дадут приближающемуся к ним очередному урагану. Я внимательно просмотрела предыдущие страницы своей книжки. «1994 год – „эффект текилы“,[47]47
  «Эффект текилы» – неофициальное название экономического кризиса, поразившего в 1994 г. Мексику и другие страны и вызванного внезапной девальвацией мексиканского песо.


[Закрыть] свои дома продают Салаберри, Аугеда и Темпоне, все трое – владельцы финансовых компаний в центре Буэнос-Айреса, названий этих фирм я не знаю. Кроме того, дом продает Пабло Диас Батан, предприниматель на пенсии, все свои деньги вложивший в компанию Темпоне». Диасу Батану когда-то удалось заработать на одной идее, которую многие в Лос-Альтосе называли «блестящей».

В начале девяностых он начал регистрировать в нашей стране марки всех тех торговых американских сетей (американских – то есть из Соединенных Штатов), что до сих пор не появились в Аргентине: Ann Taylor, кафе Starbuck's, Seven Eleven, Macy's – название не имеет значения, важно то, что марка до сих пор не была у нас зарегистрирована, а значит, с большой вероятностью фирма в любой момент могла пожелать это сделать. И когда наступал этот момент, Диас Батан заявлял, что он уже зарегистрировал торговую марку с тем же названием, и теперь все права по закону принадлежат ему. На самом деле у него не было никаких шансов выиграть дело в суде, но аргентинское правосудие не отличается расторопностью, а для этих компаний потеря времени означала потерю денег.

– Очень ловкий тип, – сказал Андраде, когда однажды ему за ужином у Скальи рассказали, как Диас Батан сколотил свой небольшой капитал.

– А по мне, так Хаусманн[48]48
  Ирвинг Хаусманн, один из водителей-испытателей, демонстрировавших джип, утверждал, что впервые услышал название «джип» из уст солдат в лагере и передал конструкторскому составу и начальству, он же был одним из первых, кто способствовал его проникновению в средства массовой информации.


[Закрыть] куда ловчее, – ответил Рони.

И хотя я тогда знала лишь то, что Хаусманн – игрок какого-то футбольного клуба, прекрасно поняла, что имел в виду мой муж. Дом Салаберри продали за семьдесят процентов от его реальной стоимости, дом Темпоне – за восемьдесят. Дом Аугеды в результате стал принадлежать не ему, а его тестю. А дом Диаса Батана по суду продали с торгов, и он сам выкупил его меньше чем за половину стоимости через подставное лицо.

Через десять страниц в моей красной книжке записано: «1997 год – азиатский кризис, разорились Хуан Мануэль Мартинес и Хулио Кампинелья». Дом Кампинельи купил Эрнесто Андраде, он в том году сильно разбогател, сменил свой «форд мондео» на «альфу ромео», купил мини-вэн Мариане и электромобиль для гольфа служанке с детьми. Говорят, он провернул неизвестно какую операцию с неизвестно какими ценными бумагами. Или что в результате этой операции он ценные бумаги получил. Или судился из-за ценных бумаг. В общем, я ничего не поняла, но комиссионные мне он выплатил наличными.

Еще через пять страниц: «1998 год – „эффект водки“».[49]49
  «Эффект водки» – дефолт в августе 1998 г. в России.


[Закрыть] И через две страницы после этого: «1999 год – „эффект капириньи“».[50]50
  «Эффект капириньи» – экономический кризис в Бразилии, девальвация национальной валюты.


[Закрыть] Кажется, названия даются в честь напитков, так что я вернулась к записи про Уровича и на оставленное место после слова «эффект» поставила «мате косидо».[51]51
  Мате косидо – мате, подаваемый холодным.


[Закрыть] Мне не удалось вспомнить названия какого-нибудь нашего местного алкогольного напитка. Не знаю, почему «косидо», но просто «мате» звучало как-то слишком коротко. Я снова открыла страницу с «капириньей» – это последний кризис, который как-то окрестили. Роберто Кеведо остался без места, потому что банк, в котором он работал, закрыл свои отделения в нашей стране. Его дом пока еще не выставлен на продажу, но Роберто уже подумывает об этом. Фирма, купившая торговую компанию, где Лало Ричардс был генеральным деректором, считала бизнес в нашей стране очень рентабельным, но быстро разорилась. Компанию снова выставили на продажу, однако маловероятно, что с такими долгами ее кто-нибудь купит. Лало уже провел оценку своего дома, так как подозревает, что после выплат кредиторам его уволят без выходного пособия. У Пепе Монтеса был похожий случай. И у семьи Ледесма тоже. И у Тревисанни. Ошибка многих наших соседей состояла в том, что они верили, будто вечно можно жить, тратя все, что зарабатываешь. Они зарабатывали много, и казалось, что это навсегда. Но однажды денежный поток иссякает в самый неожиданный момент. И ты чувствуешь себя так, как будто стоишь в ванной с намыленной головой и удивленно смотришь на душ, откуда больше не льется ни капли воды.

Финансовая лихорадка последнего десятилетия поразила мое воображение. Во времена моего детства деньги меняли хозяев гораздо медленнее. Существовали семьи, наши знакомые, у которых было много денег, чьи фамилии часто повторялись, смешиваясь между собой в разных сочетаниях. Обычно они владели поместьями. Затем эти поместья переходили к их детям, которые уже не работали, сдавали землю в аренду крестьянам, но все равно получали значительный доход, даже если сумму приходилось делить между братьями и сестрами. Но эти братья и сестры однажды тоже умирали, тогда земля переходила к внукам, возникало больше споров, больше людей, на которых делились деньги, а доход падал. То, что доставалось каждому из них, не позволяло жить не работая, и в конце концов поместья продавались или приходили в упадок. Но в этом случае, хотя с уверенностью сказать ничего нельзя, обычно сменялись два или три поколения, прежде чем доходы, казавшиеся надежными, переставали таковыми быть. А в последнее десятилетие, наоборот, за одно поколение деньги успевали два или три раза сменить своих владельцев, и в итоге невозможно было понять, что же происходит.

Я записала: «2001 год – „эффект мате косидо“, уезжают Уровичи», а затем поставила многоточие.