Текст книги "В Помпеях был праздник"

Автор книги: Клара Моисеева

«Но ведь бросила она розу Стефану, а не мне, – подумал Антоний. – Но видела она меня, а не Стефана… Кому же была предназначена эта роза? Но еще важнее узнать, кому предназначена сама Ника». Кажется, эта племянница эдила запала ему в душу? Иначе, почему бы он бросил все дела и засел за стихи, посвященные этой красотке?

– О боги! Я не в состоянии понять истины! – воскликнул Антоний.

С этими словами он швырнул свою вощеную дощечку и пошел на тихую узкую улочку, где стоял дом эдила и где жила красавица Ника.

«Почему бы мне не последовать примеру этого влюбленного безумца и не написать ей стихи на стене?» – подумал Антоний.

XVI
ЗЛОБНАЯ СКАНТИЯ

В ожидании Потина Теренция Мерула и Клеида каждый день и каждый час старались чем-то угодить Скантии, снискать ее доброе отношение. Потин Мерула сам обошел сад и собрал для госпожи превосходные персики и виноград. Клеида, как было обещано Меруле, позаботилась о том, чтобы испечь для госпожи самые вкусные хлебцы и пирожки. Клеида сама старательно вымесила тесто, сама приготовила сладкую начинку и не позволила рабыне даже прикоснуться к пирожкам, которые были предназначены госпоже. Когда аромат сдобного теста распространился по дому и госпожа спросила, что это значит, Клеида с великой радостью принесла ей еду на большом серебряном блюде.

Угрюмая и мрачная Скантия даже улыбнулась, увидев столь приятное для нее угощение, и, позабыв о том, что нельзя есть горячего, принялась за сладкие пирожки. Клеида с низким поклоном удалилась, радуясь про себя, что угодила капризной госпоже и тем самым помогла тому большому делу, которое должно было решиться с приездом господина.

Целый день Мерула был занят хозяйственными делами, и, когда уже в сумерках пришел домой, Клеида с радостью рассказала ему о своей удаче. Но она даже не успела закончить свой рассказ, как услышала крик старой хромой рабыни, которая призывала Клеиду к госпоже.

Госпожа возлежала на своем ложе и, как поняла Клеида, корчилась от боли. Она объелась горячими пирожками. Не зная, на ком выместить злобу, Скантия стала обвинять Клеиду в ужасном преступлении. При всех своих рабынях-прислужницах госпожа кричала:

– Отравительница! Отравительница! Боги покарают тебя! И не только боги… Я приказываю позвать ко мне старого привратника! Пусть он придет с плеткой и пусть при мне накажет тебя, Клеида, за твое злодейство!

– Помилуй, госпожа Скантия! Как ты можешь называть меня отравительницей?.. Я так старалась для тебя… Я сделала такое ароматное, вкусное тесто. Я положила в пирожки самого свежего меду. Я своими руками очистила орехи. Я никому не позволила прикоснуться к тесту…

Клеида лежала на полу и молила о пощаде. А госпожа, не дав ей досказать, воскликнула:

– Ты задумала злодейство! Оттого и делала все сама, чтобы никто не увидел. Теперь я все поняла! Ты, Клеида, сама позовешь мне привратника, а я буду отсчитывать удары плетью.

Но прежде чем заняться наказанием провинившейся Клеиды, Скантия потребовала к себе старенького лекаря, раба из греков.

– Спасай свою госпожу, да поскорее! – воскликнула Скантия, хватаясь за живот.

– Чем же ты больна, госпожа моя? – спросил лекарь. – Если жалуешься на болезнь ног, то я поспешу приготовить тебе целебную смесь. Возьму сырую репу, истолченную с солью, и обложу тебе больные места ног. Если помнишь, тебе уже помогло это лечение.

– Ты стар и глуп! Разве не видишь, что я держусь за живот?.. Сейчас же приготовь мне лекарство!

– Ну что ж, госпожа, поспешу к себе. У меня приготовлена настойка на ягодах черного мирта. А еще сохранилась настойка на плодах мандрагоры. Помнишь, два года назад нам доставили эти целебные плоды из Египта… Их привез богатый купец из Рима, и наш господин купил у него за большие деньги, помня о том, что твое здоровье требует хороших лекарств.

– Не здоровье, а болезни, старый тупица! Когда пойдешь за лекарством, не забудь принести чего-либо от головокружения.

– Отлично, госпожа. Сырой свекольный сок вылечит тебя от головокружения, и он же спасет тебя от болей в животе. Пойду приготовлю. Только помни, госпожа, что сок сырой свеклы надо нить натощак и точно так же перед едой надо пить настойку на ягодах черного мирта. Иначе пользы не будет. И еще помни, госпожа, что больной человек должен очень верить лекарю. А если он ему не верит и считает его тупицей, то и лекарства не помогут.

– Ступай, старый дурак! – крикнула Скантия, бросая в старика снятую с ноги сандалию. – Поторопись, если не хочешь получить плети. Пользуясь отсутствием господина, вы все отбились от рук и творите неведомое. Клеида, которой я доверяла столько лет, отравила меня гадкими пирожками; ты, старый… наговорил мне дерзостей; вилик позабыл проверить вино для слуг… Я боюсь, что слуги пьют вино, приготовленное для господ. Впрочем, стоит ли мне рассказывать тебе о том, что творится в моем доме в отсутствие господина!.. Пойдешь за своим лекарством – зайди по дороге к виноделу и пришли его ко мне, пока я не позабыла дать ему указания…

Когда пришел винодел, Скантия, упустив из виду самое главное, что ее занимало сейчас – наказание Клеиды, – велела виноделу тотчас же взять вощеные дощечки и медную палочку и записать себе для памяти, как делать на зиму вино для слуг, чтобы не разориться.

Винодел писал: «Влей в бочку десять амфор сладкого вина, две амфоры крепкого уксуса и столько же вина, вываренного на две трети. Смешай все это с пятьюдесятью амфорами пресной воды. Мешай все это палкой три раза в день в течение пяти дней. Когда все это сделаешь, влей в эту бочку еще шестьдесят четыре бутылки старой, отстоявшейся морской воды. Закрой плотно бочку и держи в подвале до зимы. Зимой будешь выдавать рабам положенную порцию».

– Больше писать не надо, – сказала Скантия. – Остальное запомни и выполняй мое указание. А указание простое: не тратить попусту этого драгоценного напитка. Не выдавай лишнего! И не угощай того, кто наказан за безделье и грубость.

Отпустив винодела, Скантия призадумалась над тем, какие полезные распоряжения она может сделать сейчас, пользуясь отсутствием мужа, который, как она думала, слишком расточителен и доверчив.

– Принеси мне календариум! – приказала Скантия, увидев на пороге своей комнаты вилика. – Если я не проверю, как платят нам должники, то разорение неизбежно. Неси сейчас же календариум, но прежде проверь, чтобы была наказана Клеида!

– Как – Клеида?.. – удивился Потин Мерула. – Моя Клеида?!

– Да, да, твоя Клеида. Разве ты не знаешь о коварном замысле своей жены? Она говорила тебе о сладких пирожках?

– Какое же злодейство задумала моя Клеида? Это невозможно! Это немыслимо! Я знаю, что Клеида каждый день и каждый час старалась тебе угодить. Моя Клеида столько лет пекла тебе хлебы и пирожки, лучше ее никто этого не делал, и вдруг такое наваждение…

– Однако я приказываю наказать Клеиду! Может быть, не так строго, как я задумала прежде, потому что боли в животе у меня проходят и, может быть, я не совсем еще отравлена, но для порядка надо наказывать непокорных. Я сделаю снисхождение и не буду подсчитывать количество ударов плетью. Я положусь на тебя, вилик, и на старого лекаря. Но знайте, что Клеида должна получить хотя бы десять ударов плетью.

Вилик Мерула ничего не ответил. Он пошел к себе, чтобы взять для госпожи календариум. Он старался не думать о Злобной Скантии. Он думал о судьбе своей семьи, о том, что несчастья посыпались сейчас, словно щедрая рука злобного божества не может остановиться и все сыплет на его голову новые бедствия. Хорошо, что он не обратился к Скантии за деньгами. Злобная Скантия никогда никому не сделала доброго. И как можно было думать, что сейчас она вдруг переменится.

Только сейчас Потин Мерула понял, насколько добрее и благороднее госпожи его хозяин Потин Теренций. Если бы господин прислушивался к коварным словам своей жены, то ему, вилику Меруле, никогда бы не стать свободным. И еще ему помогало доброе божество, которое заставляло Скантию подолгу лежать в постели. Видимо, старый лекарь хорошо ее полечил своими травами и заклинаниями. Уж очень она стала деятельной и подвижной, Злобная Скантия. Вот сейчас он принесет ей календариум, объяснит, кто и когда должен уплатить, а потом договорится со старым лекарем, чтобы тот соврал и сам пришел доложить госпоже о том, как Клеида кричала во время порки и как клялась всеми богами, что будет верно служить своей госпоже.

Когда вилик Мерула принес Скантии календариум, он застал у нее старого лекаря. Он доставил госпоже драгоценные настойки и соки, которыми должен был вылечить ее от всех болезней. Вилик подождал, пока лекарь напоит госпожу и даст ей всякие указания. А когда старик ушел, пожелав госпоже доброго здоровья и долгих счастливых лет, вилик Мерула раскрыл календариум и стал объяснять Скантии все, что касается должников. Впервые за долгие годы вилик столкнулся со Скантией. Никогда прежде он не думал о госпоже так плохо и никогда не посылал ей таких проклятий. В сущности, оп долгие годы относился к ней снисходительно, потому что не имел с ней дела. Теперь он подумал, что если бы Потин Теренций часто покидал поместье и если бы рабы подчинялись только Скантии, то все бы они давно погибли от голода и побоев…

В это время винодел собрал рабов, которые выжимали виноград и наполняли амфоры виноградным соком, собрал виноградарей и людей, работающих на маслобойне, и, давясь от смеха, прочел им все, что продиктовала ему Скантия. Он не решился спросить госпожу, кто дал ей этот удивительный рецепт вина для рабов, но то, что было у него записано, показалось ему не только жестоким и глупым, но и просто смешным.

– Мы готовим вино, мы выжимаем виноград – и нас будут поить этой отравой! – возмущался молодой раб с крепкими ногами, синими от виноградного сока. – Кто из вас будет пить эту отраву? – спросил он, обращаясь к рабам, которые были в ярости, но в то же время не могли удержаться от смеха.

– Эту отраву мы сохраним для госпожи, – сказал, смеясь, старый мастер из маслобойни. – А если нам не дадут вина, мы будем воровать виноград и тайно от скаредной госпожи приготовим себе вино. Никогда еще скаредность хозяев не приносила им пользы, я это хорошо знаю. Только нам нечего печалиться: вернется Потин Теренций, и все будет по-старому. Наш господин – человек умный и рассудительный. Он знает, что только добрым отношением можно добиться честной работы. Не станем же мы из кожи лезть вон, если в награду нам дадут смесь из уксуса и морской воды! Ха-ха-ха!.. Ну и Скантия!..

XVII
КЛАВДИЙ ВИДЕЛ ОЛЬВИЮ

В этот день Антоний с нетерпением ждал начала занятий у отца. Он узнал, что вернулся из Ольвии его друг Клавдий Луций, один из любимых учеников Манилия Тегета. Хотелось скорее узнать, что увидел Клавдий в дальнем путешествии.

Отец Клавдия Луция был богатым судовладельцем. Вместе с судном, идущим к Понту Евксинскому, он отправился в путешествие, взяв с собой сына. Ему давно хотелось узнать, в самом ли деле город, названный «Ольвия», что в переводе с греческого означает «счастливая», отвечает своему названию.

Клавдий Луций был полон необыкновенных впечатлений. Все, что он увидел и услышал в Ольвии, поразило его. Он с готовностью отвечал на многочисленные вопросы учителя и своих сверстников.

– Ну-ка расскажи нам, Клавдий Луций, какова эта счастливая страна? Ведь греки из Милета отправились туда на поиски счастья. Красив ли этот город?

– Очень красив, – отвечал Клавдий Луций. – Говорят, ему шестьсот лет, и многие дворцы и храмы построены там в давние времена. Больше всего мне понравился дворец Скила, правителя скифского царства. Дворец богат и очень красив.

– О, – воскликнул Манилий Тегет, – со скифским царем Скилом связана любопытная история! Знаешь ли ты ее? О ней написал Геродот.

– Не знаю, – смутился Клавдий Луций. – Я Геродота не читал.

– Напрасно. Если бы ты прочел его до того, как сел на корабль, идущий к Понту Евксинскому, то многое увидел бы другими глазами. А про скифского царя Скила я коротко скажу.

И Манилий Тегет поведал одну из легенд, записанных Геродотом. Он рассказал о скифском царе Скиле, сыне Арияпифа. Мать его отлично знала эллинский язык и в детстве научила сына грамоте. Когда погиб отец Скила и царская власть перешла к нему, он, царствуя над скифами, не любил скифского образа жизни и питал гораздо более склонности к эллинским обычаям. Когда ему случалось приходить с большою свитою скифов в город Борисфен, он оставлял свиту за воротами, затем приказывал запереть ворота, снимал с себя скифское платье и надевал эллинское. Здесь он жил по-эллински, приносил жертвы богам, согласно обычаям эллинов. Пробыв в городе месяц или два, он снова надевал скифское платье и возвращался к своим телохранителям. Ему так нравилось служить греческим богам, что он даже построил себе дом в Борисфене и поселил в нем одну из своих жен.

Однажды он пожелал быть посвященным в таинства Диониса. Говорят, что, когда он уже готовился к посвящению, явилось чудесное знамение. В его дом, украшенный беломраморными сфинксами и грифами, божество ударило огненной стрелою, и весь дом сгорел. Однако это не остановило Скила, и он совершил обряд посвящения. После этого один из жителей города сказал скифам:

«Вы, скифы, смеетесь над нами, что мы устраиваем вакхические празднества и что в нас вселяется бог. А вот теперь этот бог вселился и в вашего царя. Он совершает вакханалии и находится в исступлении под наитием божества; если вы мне не верите, то следуйте за мной, и я покажу вам».

Скифские воины последовали за борисфенитом. Тот возвел их на башню. И когда показался Скил с процессией, скифы увидели его молящимся чужим богам. Они пришли в сильное негодование и, сойдя с башни, рассказали всему войску о виденном ими.

Скифы взбунтовались против Скила и поставили царем его брата Октамасада. Скил решил спасаться бегством во Фракию. И тогда Октамасад пошел войной на Фракию. Он убил Скила. Так был наказан скифский царь, позабывший верования своих предков и принявший веру эллинов.

– Однако мы ждем от тебя рассказов об Ольвии, – сказал Манилий Тегет.

– Мы побывали во многих городах Боспорского царства. Больше всех мне понравился Пантикапей. Это красивейший город. Он раскинулся на высокой горе над морем и над зелеными долинами. Очень хорош там храм Деметры, воздвигнутый посреди города. А вокруг храма дворцы и сады. Говорят, что он очень богат, этот город. Кто-то рассказал моему отцу, что сто пятьдесят лет назад, когда правил Митридат, жители Боспора доставляли ему великую дань – сорок пять тысяч медимнов хлеба и двести талантов серебра. Варвары, живущие в Пантикапее, немногим отличаются от греков – своими обычаями. А вот ремесленники их, научившись у греков искусству ваятелей, гончаров и ювелиров, делают все по-своему. И там мы видели презанятные вещи. На серебряных вазах изображены сцены из жизни кочевников. На богатом колчане можно увидеть степных коней в беге и прыжках. Даже на женских украшениях повсюду сделаны изображения варваров в их остроконечных колпаках. Разные истории рассказывали нам жители Пантикапея и Ольвии. Но мы с отцом так и не узнали, откуда они взялись, эти племена гетов и сарматов.

– Я и по-гетски могу и по-сарматски болтать, – вдруг вмешался Антоний, вспомнив строки Публия Овидия Назона:

 
Некий старик среди нас на мое восхваленье такую
Речь величаво повел звонкому слову в ответ:
«Гость дружелюбный, и нам слово „дружба“ – не чуждое слово
В этом далеком от нас Петром омытом краю.
В Скифии есть уголок, именуемый прежде Тавридой,
Бычьей землей. Не года скачут от гетов туда.
Там я близ Понта рожден. Не к лицу мне стыдиться отчизны…»
 

Я запомнил эти строки, – признался Антоний, – не задумываясь над их смыслом, просто из любопытства. Я давно хотел спросить у тебя, отец, об этих племенах. Очень кстати ты вернулся сейчас, Клавдий Луций. Мне кажется, что ты побывал на краю земли…

– Я вижу, Антоний, тебе известно о северных берегах Понта по Геродоту. Пятьсот лет назад Скифия была краем земли. Геродот не знал о варварах, живущих в лесах, не знал, откуда течет Борисфен. А ведь теперь эти варвары служат в наших прославленных легионах. Скифов близ Ольвии давно сменили сарматы.

– А правда ли, что климат в тех местах столь суров, что в продолжение восьми месяцев там стоят непрерывные холода. Море и весь Боспор Киммерийский замерзают так, что люди, живущие по сю сторону рва, толпами переходят по льду и на повозках переезжают на ту сторону – в землю синдов. Но, может быть, в Пантикапее теплее?

– Мало того, жарче, чем здесь! – воскликнул Клавдий Луций. – Мне и в голову не пришло, что там возможна суровая зима.

– Не расскажешь ли ты нам об обычаях, которые ты узнал там, Клавдий Луций?

И Клавдий Луций стал вспоминать то, что он увидел в степях вокруг Пантикапея, когда вместе с отцом в качестве гостя богатого сармата оказался на торжестве. Он вспомнил, как жертвенное животное было связано. Вернее, связаны были передние ноги, а приносящий жертву потянул за конец веревки и опрокинул барана на землю. В то время как баран падал, сармат стал громко взывать к тому божеству, которому приносил жертву. Затем, накинув петлю на шею животного, он стал поворачивать палку, вдетую в петлю. Когда баран был удавлен, скиф не стал зажигать огня, не совершил посвящений и возлияний, а просто взял нож, снял шкуру и, разрезав удушенного барана на куски, бросил их в котел.

Клавдий Луций очень хорошо запомнил все это, потому что такой способ жертвоприношения ему был неизвестен.

Клавдий Луций рассказал еще о том, как сарматы гадают при помощи ивовых прутьев. Манилий Тегет с интересом слушал о том, что делают при этом гадатели, как они раскладывают на земле большие связки прутьев и, перекладывая прутья по одному, они произносят предсказания, и снова собирают прутья в связки, и снова раскладывают их поодиночке. И еще они гадают на липовой коре. Гадатель разрезает ее на три полоски, переплетает их между пальцами, произносит предсказание. И так, переплетая и расплетая их, гадает.

Они еще долго рассуждали о том, как живут народы Боспорско-го царства. Клавдий Луций восхищался красотой и щедростью природы этой страны. Он вспоминал, какие видел обширные виноградники, какое пил там вино и каких рыб им подавали во время пиршества на празднестве у сарматов.

Антоний с интересом слушал рассуждения отца об этой далекой стране. Вместе с ним с большим вниманием прислушивались к разговорам учителя с учеником пятеро других учеников Манилия Тегета, которые не читали ни Геродота, ни Овидия Назона и впервые узнали сейчас о народах, населявших северное побережье Понта Евксинского, о городах, воздвигнутых греками в незапамятные времена.

– Теперь я понял слова старика: «Там я близ Понта рожден. Не к лицу мне стыдиться отчизны…» Никто бы из нас, пожалуй, не стал стыдиться такой отчизны. Как ты думаешь, Клавдий Луций? Ты хотел бы там жить?

– Мне там понравилось. Только нет там Манилия Тегета. И кто же открыл бы мне благородство и величие тех наук, которые стали украшением просвещенного римлянина, если бы я остался там? Боюсь, что в том благословенном краю, где зреют пшеница и виноград, где воздаются жертвы Деметре, боюсь, что там мне никогда не найти такого учителя, как наш благородный Манилий Тегет.

ИI все ученики согласились с мнением Клавдия Луция, хоть и не были никогда в этой далекой стране.

Когда ученики покидали благоухающий цветами перистиль Манилия Тегета, Антоний пошел проводить своего друга Клавдия Луция. Прощаясь с ним, Антоний признался ему, что хотел бы побывать в Пантикапее, хотел бы увидеть сарматов, поближе узнать их.

– Согласись, Клавдий Луций, – говорил Антоний, – должно быть, любопытно собственными глазами увидеть то, что более четырех веков назад видел Геродот, этот неутомимый путешественник и историк из Галикарнаса.

Когда Клавдий Луций спросил, что бы Антоний стал делать в этой чужой стране, Антоний ответил, что нашел бы себе учеников и стал бы им преподавать точно так же, как это делает его отец. Но так как ему еще самому надо многому научиться, то путешествие это, должно быть, не скоро состоится.

XVIII
СТЕФАН СПАСЕН

Философ Тегет имел маленькую тайну. О ней не знала жена и не знал сын Антоний. Вот почему каждый из них считал Манилия Тегета если не бедным человеком, то безденежным. Ведь проделки плутоватого вилика были давно им известны, да и скрыть их было невозможно, потому что вилик очень неохотно отдавал господину деньги, полученные за продажу продуктов, вина и шерсти.

Маленькая тайна Манилия Тегета заключалась в том, что он всё же деньги получал и, несмотря на проделки вилика, собрал довольно большую сумму, которая хранилась у него в резном ящике под горами свитков в библиотеке. Деньги, спрятанные в этом ящике, Манилий Тегет считал неприкосновенными. Он начал их собирать, когда Антоний был еще маленьким. И собирал с единственной целью – обеспечить сыну будущее. Он знал очень хорошо, что когда Антоний станет взрослым и пожелает получить почетную должность, ему нужны будут большие деньги. И так он копил много лет и как сказал себе, что не тронет их, так и сделал.

Когда Антоний попросил денег для спасения Стефана, Манилий Тегет прежде всего обратился к вилику. И, как бывало всегда, вилик стал упираться. Он сказал, что имеет семь тысяч сестерций, но должен их потратить на покупку небольшой рощи маслин, которая примыкает к их поместью и потом даст большие доходы. Однако Манилий Тегет на этот раз заупрямился и приказал вилику немедленно дать нужную сумму денег, а от рощи отказаться.

Старый философ не сказал сыну, что заставило его быть особенно настойчивым. А виной тому был чистосердечный рассказ Антония о том, как готов помочь Стефану раб-ваятель Элий Сир. Сын рассказал отцу, как Элий Сир предложил ему дать взаймы все свое состояние – всю ту сумму денег, которую он накопил за время работы в их поместье. Это произвело большое впечатление на Манилия Тегета. Он решил во что бы то ни стало добыть деньги для Антония, но открыть свой заветный резной ящик он не решался. Вот почему ему пришлось проявить настойчивость, какой вилик не помнил.

Но когда рассеянному философу вдруг удалось получить довольно большую сумму денег для Антония, он вошел во вкус. Манилий Тегет вдруг приказал вилику доставить ему все деньги, которые будут получены от должников за проданное зерно. На этот раз старый философ был суров и грозен. Он припугнул вилика – сказал, что прогонит, если тот не выполнит его распоряжение. И тогда пришлось выполнить приказание господина. Хранилище Манилия Тегета пополнилось изрядной суммой денег, и он ликовал. Впервые за долгое время он почувствовал себя человеком, у которого есть достояние. А главное – хозяином, который умеет распоряжаться своим богатством.

И вот отец вручил Антонию семь тысяч сестерций.

– Насколько я понимаю, это деньги большие, – сказал он сыну. – Ланиста – мошенник и грабитель. Если бы я имел время, я бы довел это дело до суда. Я уверен, что за такой грабеж полагается суровое наказание. Но мне так хочется дописать свою работу, не отвлекаясь из-за пустяков… Пусть уж будет так, как есть. Я выполняю твое желание, сын. Раз уж тебе так дорог твой друг Стефан, надо ему помочь.

Когда Антоний, горячо поблагодарив отца, собрался в школу гладиаторов, отец сказал ему, что пошлет с ним двух верных рабов, на всякий случай.

– Помочь нужно деньгами, отец! – воскликнул Антоний. – А в остальном можешь не тревожиться. Я обо всем договорился с Этим мошенником ланистой. Я дам ему деньги, возьму расписку и уведу Стефана. Если хочешь, отец, я приведу его к нам. Я уверен, что он понравится тебе.

– Должен сказать тебе, Антоний, что рассудительность и легкомыслие удивительно уживаются в тебе. Ты очень разумно делал все для спасения Стефана. Я рад, что ты пожалел юношу и пожалел его бедных родителей, людей неимущих и обездоленных. Но теперь, когда ты близок к цели, вместо того чтобы немедля отправить Стефана домой, ты ищешь развлечений. Что толку от того, что ты приведешь его сюда?.. Вспомни, что его отец и мать пребывают в слезах и печали. Пожалей их!

– Ты прав, отец, – согласился Антоний. – Мы можем с ним встретиться позднее. Важно, что он будет жив. Важно, что он не погибнет во время звериной травли. На стенах я прочел множество надписей о предстоящей гладиаторской битве и звериной травле. Устроители игр безжалостны. Что им жизнь молодого здорового юноши! Им бы позабавить гудящий, возбужденный амфитеатр. Ты сам знаешь, что тысячи помпейцев стремятся увидеть это зрелище. Они не жалеют денег за место в амфитеатре. Но они хотят видеть на арене мужественных и красивых людей. Я видел это вместе с тобой и понимаю, что мой Стефан был обречен. Боги вознаградят тебя, отец, за твою доброту, за твое благородство!

Антоний побежал в школу гладиаторов, спрятав деньги в мешочке под серым шерстяным плащом, чтобы никому не могло прийти в голову его обобрать. Мало ли что бывает на шумных помпейских улицах!

Проходя мимо виллы жриц Диониса, Антоний был привлечен шумным весельем, устроенным в честь бога Диониса, покровителя веселья и пиров. По случаю праздника на вилле собралось много красивых девушек. Среди них были уже посвященные жрицы, танцовщицы и совсем юные и прекрасные девушки, которых сегодня должны были научить ритуальным танцам. Антоний знал, как красиво и весело проходит такой праздник, как много там вина и разных угощений. Но сейчас он так спешил в школу гладиаторов, что не осмелился остановиться и даже посмотреть. Он пошел дальше. Правда, остановился у стены соседнего дома и прочел нацарапанные на стене стихи. Не мог же он пройти мимо такой надписи!

 
Ничто на этом свете не вечно.
Хоть и сияет нам Солнце златое,
Но в океан оно все же садится;
И месяц, который так ярко блещет,
Бесследно исчезнет в глубинах неба.
Поэтому, если страшным гневом
Твоя любезная охвачена будет,
Не поддавайся. Знай – пройдет буря,
И снова нежный зефир повеет.
 

Антоний усмехнулся и подумал: «Любовь заставила его приняться за сочинение стихов… Но уж очень мрачны мысли поэта. „Ничто на этом свете не вечно“. Как он не прав! Разве он не видит, что многое вечно? Солнце восходит и заходит – вечно. Родится молодая луна, потом она становится полной, постепенно заходит, скрывается и снова выходит молодой – тысячи лет. Не это ли вечность? А море, огромное и необъятное, плещется у берегов постоянно и неизменно. И бесконечно много раз повторяется чудо рождения весны… Вокруг нас вечность, а этот мрачный, влюбленный юноша просто глуп», – сказал сам себе Антоний и тут же забыл о нем. Он вспомнил черноглазую Нику с красной розой в руках: «Хорошо бы снова повидать ее».

День был ясный и солнечный. С моря дул приятный ветерок, обдувая прохладой гирлянды вьющихся роз. Эти розы вились по стенам дома богатого фуллона, который вел торговлю с Римом. Образцы шерстяных тканей висели на окнах второго этажа. Все знали, что лучшего сукна не найдешь нигде. Из калитки выскочил полуголый раб с руками, синими до локтей. Он красил шерстяные ткани для плащей и накидок. Возможно, что он обжег правую руку, потому что бежал прижав руку к груди и постучался в калитку лекаря, который жил через дорогу.

У шумной харчевни на углу улицы, ведущей к школе гладиаторов, запели петухи. Был полдень – время обеда, и люди, заполнившие харчевню под навесом, кричали, спорили и смеялись, заглушая голос визгливой хозяйки.

– Посторонись! – кричала женщина, пробираясь среди спорящих о чем-то гончаров. – Посторонись, разве не видишь миски с горячей луковой похлебкой. Вот дубина!..

Подходя к школе гладиаторов, Антоний вдруг услыхал подземный гул и увидел, как закачались белые плиты, которыми была выложена улица. Но за ним следовала громыхающая повозка, и юноша подумал, что колеса слишком тяжелы, если раскачали громадные плиты, сохранившие следы повозок за долгие столетия.

Антоний вошел во двор гладиаторской школы и попросил привратника позвать ланисту. В руках у него был мешочек с деньгами – десять тысяч сестерций.

– Зови Стефана и приготовь расписку на десять тысяч сестерций, – сказал Антоний ланисте с видом господина, который требует почтительного отношения к себе.

Лицо ланисты осветилось ослепительной улыбкой. Низко кланяясь Антонию, он сказал, что все будет сделано наилучшим образом. Он схватил свиток, который торчал у него за поясом, и, не теряя времени, принялся за расписку.

– Небывалый случай, – сказал ланиста. – Я никогда не продавал учеников гладиаторской школы. Это невыгодно. Только из уважения к тебе и твоему отцу, знаменитому философу, я отступаю от своих правил.

– Прихватив при этом десять тысяч! – усмехнулся Антоний. – Ты бы делал эти уступки каждый день, если бы находились покупатели. Однако где же Стефан? Поторопись…

– Скоро обед, – сказал ланиста, – я приглашаю тебя вместе со Стефаном пообедать в гладиаторской школе.

– Нет-нет, я тороплюсь. Нас ждет Манилий Тегет. Мы вместе со Стефаном будем на обеде философов.

– Ты хочешь сказать, что этот ничтожный мальчишка будет возлежать рядом со знаменитыми учеными?

– Должно быть, так, – сухо ответил Антоний. – Будь повежливей, ланиста, с юношей, которого ты ограбил. Забери скорее деньги – они жгут мне руки. А тебе они должны прожечь твой мешок. Ведь ты незаконно их получаешь. Ты впятеро превысил сумму, отданную тобой этому легкомысленному юноше. Однако что за странный грохот? И небо темнеет…

– Пустое! – воскликнул ланиста. – Помпейцы давно привыкли к тому, что земля иногда вздрагивает и раскачивает храм Аполлона. Однако он восстановлен. Все будет хорошо. А вот и Стефан… Получай расписку.

Уводя с собой изумленного Стефана, Антоний не сдержался и сказал улыбающемуся ланисте:

– Настанет день, и тебя, ланиста, призовут к ответу за твои мошеннические проделки. Справедливый суд накажет тебя!..

Стефан горячо благодарил Антония. Он стал говорить о своей верности и готовности служить ему до конца своих дней. Но он не успел досказать свою мысль, потому что небо стало черным, раздался оглушительный грохот, земля задрожала, стены закачались, из остроконечной вершины Везувия вырвалось пламя, и крики людей, заглушаемые подземным гулом, возвестили о величайшем бедствии.

Антоний и Стефан, держась за руки, бежали к дому Манилия Тегета. Они бежали в полной темноте, наугад, а с неба сыпался горячий пепел. Они покрылись шерстяной накидкой Антония и пытались ускорить шаг, но идти становилось все труднее. Когда темнота полностью поглотила Помпеи, огонь, извергающийся из кратера Везувия, словно гигантский светильник заполыхал в небе.