Текст книги "В Помпеях был праздник"

Автор книги: Клара Моисеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Антоний и Стефан едва передвигались, потому что вместе с горячим пеплом на город посыпались камни. Надо было чем-то прикрыть головы, чтобы предохранить от ударов, но нечем было. А навстречу им шли люди, и сквозь грохот и гул были слышны крики отчаяния. Иные из них прикрыли головы подушками, тюфяками, коврами. Иные бежали куда-то с мешками. Может быть, успели захватить с собой позолоченную посуду или драгоценности. Юношей обгоняли двухколесные повозки, запряженные мулами или лошадьми. Страшная паника, ужас и отчаяние парили повсюду. Но Антоний первый заметил, что густые испарения серы не дают дышать. В узких улочках можно было задохнуться. И он потащил Стефана на просторную улицу, где было еще страшнее, потому что навстречу двигалась лавина людей – они стремились покинуть город.

– Антоний, – сказал Стефан, – почему-то люди идут навстречу. Может быть, они знают, куда идти?

– Но мы тоже знаем, Стефан. Ведь нам надо прежде всего прийти в наш дом и увести моих родителей. Боюсь, что они не покинут дом, будут меня ждать. Я знаю, они ждут меня и боятся уйти, чтобы не потеряться. Если бы я не покинул дом, мы бы все вместе решили, что делать…

– Все из-за меня, Антоний… Спасая меня, ты оказался вдали от дома. Ты прав: мы должны спешить в твой дом. Мы должны увести твоих родителей.

Теперь они двигались очень медленно, то и дело спотыкаясь, шарахаясь в сторону от падающих камней, от мертвых птиц, которые валились с неба. Повсюду слышался плач детей и крики женщин. В темноте люди старались узнать друг друга по голосам, но в этом страшном хаосе невозможно было узнать голоса.

Они были где-то недалеко от форума, когда особенно ярко вспыхнуло пламя на вершине Везувия и стало видно, что храм Аполлона лежит в руинах, а среди руин – тела несчастных, которые были поблизости и погибли под градом камней и обрушившихся стен. Стефан споткнулся о что-то мягкое и вдруг в свете молнии увидел убитую собаку. Стоящие рядом повозки не двигались, потому что путь им преградила свалившаяся колонна. Снова стало темно, и только по крикам, причитаниям и плачу можно было понять, что делается с людьми, очутившимися на улицах Помпей. Но люди, идущие но этим дорогам, искали спасения за пределами города… Найдут ли спасение те, кто решил переждать несчастье в своих домах? Эти горячие камни, падающие с неба, должно быть, обрушили крыши…

Думая обо всем этом, Антоний с ужасом представил себе свой дом, отца, сидящего в библиотеке, и мать, которая несомненно оплакивает сейчас Антония. Доберутся ли они со Стефаном до поместья Манилия Тегета?

Настал момент, когда уже невозможно было пробираться вперед. Поток людей и повозок увлек их, и они, обессиленные, обожженные и трепещущие от страха, были увлечены толпой неведомо куда.

Какая-то женщина, идущая с ними рядом, все время прикрывала младенца подушкой. Ребенок кричал, просился домой. Поправляя на голове толстое шерстяное одеяло, женщина, увидев, что юноши ничего не имеют с собой, велела им взять ковер из овечьей шерсти. Он лежал на маленькой повозке, которую тащил раб. Антоний и Стефан, обнявшись и укрывшись ковром, шли уже в обратном направлении от дома Манилия Тегета. Антоний утешал себя лишь тем, что, может быть, это несчастье приостановится. Может быть, боги, в которых он вчера еще не верил, сегодня помогут ему и спасут родителей от гибели. А он вернется к ним тотчас же, как только прекратится этот каменный дождь и эту темноту пронзит хоть один-единственный солнечный луч.

Одни говорили, что надо идти в сторону Неаполя. Другие – что надо идти в противоположную сторону. Никто не знал, куда надо было идти. А главное, нельзя было выбирать, можно было идти лишь в ту сторону, куда катился поток несчастных, может быть, обреченных на гибель.

Пока они шли вдоль улиц, было страшно, что обрушатся стены зданий. Земля дрожала, и казалось, что ни одна стена не устоит. Так в бесконечной толчее, страхе и в ожидании гибели, влекомые толпой, они вышли за ворота города. И хотя было совершенно темно, они почувствовали, что рядом нет домов. Значит, миновала опасность погибнуть от рухнувших стен. Иногда огненные змеи пронизывали небо и чуть-чуть освещали страшную картину паники и разрушения.

Когда Антоний увидел, что они уже за пределами города, и понял, что дом его находится в противоположной части Помпей, тоска и отчаяние охватили его, и он, уже не сдерживаясь, зарыдал.

– Я не увижу более своего отца Манилия Тегета!.. Никогда я больше не увижу своей доброй матушки!.. Погиб вместе с ними мой друг Элий Сир… Погибли мои друзья и товарищи… О, я несчастный! – повторял Антоний одни и те же слова.

– Не надо оплакивать живых. Потерпи, Антоний! Прости меня, Антоний, я виновник твоих несчастий. Какая страшная беда обрушилась на Помпеи… А может быть, она обрушилась на весь белый свет?.. Мы ничего не знаем, Антоний… Может быть, наступил конец света и гнев богов обрек всю землю на вечное проклятие, на гибель?.. Что мы знаем, Антоний?.. Все люди на земле несчастны сегодня. Я уверен, такого еще не знали люди!.. Сколько мы видели погибших… Как плачут и стонут рядом с нами женщины и дети!.. А этот несчастный старик, который просил, чтобы его убили, потому что он не может передвигаться и боится смерти под горячим пеплом… Гнев богов ужасен!..

– Все мы дурным своим поведением разгневали богов, – согласился Антоний. – Я грешен тем, что слишком много размышлял об учении Лукреция и поверил ему, что боги выдуманы. Но не я один виновен перед богами. И вот мы наказаны…

Антоний говорил все это, прижавши губы к уху Стефана, но и так Стефан с трудом понимал, о чем говорит Антоний. Непрерывный грохот, гудящая земля, падающие камни и крики несчастных – все смешалось в страшном, неописуемом гуле, и людям казалось, что они уже в аду.

В тот момент, когда огненная змея скользнула по черному небу и на мгновение осветила землю, Антоний увидел, что обрушившиеся колонны и стены какой-то виллы наполовину уже засыпаны пеплом. И он понял, что никогда уже не увидит своих родителей. Он схватил Стефана за руку и стал умолять вернуться к вилле философа. Но Стефан тащил его вперед, туда, куда катился поток людей.

XIX
НЕБО ПОТЕМНЕЛО

День был жаркий, душный. Манилий Тегет то и дело подымался со своего деревянного ложа и подходил к маленькому фонтану, чтобы немного освежиться. В этот день он читал Эпикура и много думал над его философскими трудами.

«Согласно Эпикуру, цель философии – счастье человека, – думал Манилий Тегет. – Надо найти его письмо к Менойкею. Мне помнится, там есть любопытные строки. Надо их записать для Антония. Кстати, скоро ли он вернется со своим другом?.. И что за фантазия у сына, будто они так необычайно схожи, что их и не различишь… Какая фантазия! Однако где это письмо? Вот и строки…»

«Пусть никто не откладывает философию в юности и пусть не устает от нее в старости. Ведь никто не может быть недозрелым или перезрелым для здоровья души. И кто говорит, что час для философии еще не наступил или уже отлетел, уподобляется говорящему, что час для счастья или еще не пришел, или уже не существует. Поэтому философия необходима и старцу и юноше: первому – чтобы на склоне лет он обновлялся благами, радуясь прошлому; второму – чтобы он был юношей и вместе пожилым по бесстрашию перед грядущим».

Манилию Тегету от всей души хотелось, чтобы его Антоний воспитал в себе бесстрашие перед грядущим. Он много думал о сыне последнее время. Может быть, потому, что Антоний уже более осмысленно и увлеченно относился к занятиям философией и задавал великое множество вопросов, которые и самого Манилия Тегета ставила в тупик.

Манилий Тегет вспомнил сейчас разговор о Лукреции, о богах, о религиях и сам себе улыбнулся. Он был рад тому, что Антоний каждый раз с увлечением обращается к мыслям великих, которые не всегда ему понятны, но постоянно вызывают интерес и желание понять.

Размышляя над словами Эпикура, Манилий Тегет сорвал алую расцветшую розу и, вдыхая аромат, думал о том, как философия украсила ему старость и как она вдохнула жизнь в юного Антония, заставила его мыслить.

«Ему еще далеко до бесстрашия перед грядущим, но если он пе покинет свое занятие, я убежден, предсказания великого Эпикура сбудутся…»

Но вдруг сумрак опустился над благоухающим цветами перистилем, раздался гул, задрожали мраморные колонны. Манилий Тегет вскочил и в растерянности бросился в дом.

– Боги гневаются! – закричал он. – Где ты, Паксея?! Стены закачались, и вдруг обрушился карниз с лепными украшениями. Карниз упал к ногам Манилия Тегета.

– Боги милостивы… – прошептал философ, обходя обломки. В доме поднялась суета. Забегали слуги. Покинула свои покои Паксея. Спотыкаясь, в полной темноте она пыталась найти Тегета. Элий Сир покинул свою каморку, так и не бросив резца и молотка: он доделывал голову мраморного амура для фонтана богатого пекаря Прокула.

– Что делать нам? Боги гневаются, великий господин!

– Трясущиеся стены – плохая защита. Нам надо выйти во двор, Элий Сир. Паксея, подай мне свою руку… Прикажи служанке зажечь светильник. Как дрожат стены… Какой сумрак спустился на землю в этот солнечный день!.. А вилика нет. Вилик в поле.

Они вышли за ворота и увидели грозное пламя огнедышащего Везувия. В это время с неба посыпался горячий пепел, и люди, бегущие по узкой темной улочке, бросились к стенам дома Тегета, чтобы укрыться от горячего дождя. Но снова раздался грохот, стены задрожали, и они с криками отчаяния побежали вперед. А из соседних домов выбегали женщины, старики, дети, и вся улица заполнилась кричащими, плачущими и стенающими людьми.

– Гнев богов страшен, Паксея, – сказал Манилий Тегет. – Мы должны покинуть дом. Горячий пепел Везувия засыплет нас и крыша обрушится на наши головы, если мы тотчас же не уйдем отсюда.

– Ты прав, Манилий Тегет. В перистиле обрушились две колонны. Твои книги завалены обломками карниза. Но если мы покинем дом и уйдем без Антония, как он найдет нас?..

– Однако придется покинуть дом, Паксея. Надо позвать рабов. Пусть возьмут мягкие вещи – прикрыть головы.

– Я думаю, что кому-нибудь из нас следует вернуться в дом и взять что-нибудь ценное, – предложила Паксея. – Пойдем вместе, Манилий Тегет. Ведь мы покинем этот дом навсегда.

Они кинулись к воротам своего дома, но тут вместе с дождем горячего пепла посыпались камни. Большой камень упал совсем рядом с Манилием Тегетом. Старый философ и Паксея остановились. Манилий Тегет позвал Элия Сира и сказал:

– В моей библиотеке под свитками стоит ящик с деньгами. Ступай вынеси его. Если сможешь, загляни в винодельню, маслобойню, в пекарню… Позови рабов, пусть хватают все, что нам нужно в пути: одеяла, ковры, подушки, еду… Мы тотчас же покинем дом.

Элий Сир бросился к винодельне, к маслобойне, к пекарне, собрал рабов, приказал войти в комнаты и взять все, что доступно. Сам он проник в комнату господина, извлек из-под свитков деревянный ящик с деньгами и принес его к воротам, где стояли господин и госпожа. Вдруг яркая молния осветила небо, и Тегет увидел засыпанные пеплом розы и мертвых птиц, которые упали с неба.

– Всего лишь час тому назад они пели… – сказал Манилий Тегет.

Вокруг господина уже собрались рабы и рабыни. Одни принесли подушки и ковры, другие позаботились о еде. Кто-то принес небольшой сосуд вина, который стоял на кухне и был приготовлен к обеду рабам.

– Я не взял ни одного свитка… – вздохнул Манилий Тегет. – Я покидаю свой дом и ухожу в неизвестность…

– Целый город окутан мраком, целый город засыпан горячим пеплом… О чем ты говоришь, Манилий Тегет! – воскликнула Паксея.

– Нам пора в путь, достойный господин, – сказал Элий Сир. – Если мы тотчас же не тронемся в путь, мы погибнем здесь.

– Ты прав, Элий Сир. Я медлил, надеясь, что Антоний появится у наших ворот. Но его нет, и мы пойдем. Берите каждый что может… Мы покинем поместье. И если боги в своем великом гневе проявят лишь каплю справедливости, то мы встретим Антония. Пойдемте вслед за этой толпой.

– С твоего разрешения, господин, я потащу этот ящик с деньгами. Он тяжел и пригодится тебе, когда небо посветлеет. Пока человек жив, он нуждается в благах земных.

– Ты прав, Элий Сир. Тащи этот ящик, иди со мной рядом… Это принадлежит Антонию. Я надеюсь, мы найдем его…

Элий Сир шел впереди. За ним шли слуги, прикрыв головы какими-то вещами, а за ними, взявшись за руки, Манилий Тегет и Паксея вышли за ворота. Они увидели в свете молний молоденькую девушку в белом покрывале. Она, вероятно, склонилась к стене, пытаясь укрыться от падающих камней, но камень обрушился на нее, и она лежала у стены окровавленная. Элий Сир нагнулся над девушкой и услышал стон. Он поднял ее и сказал слугам:

– Бросьте на нее одеяло, чтобы горячий пепел не попал на окровавленное плечо. Помогите ее понести… Как она очутилась здесь? Одна… Может быть, в темноте близкие ей люди не увидели несчастья, а грохот заглушил ее стоны. Они ушли вперед, преодолевая бесчисленные препятствия, и вот уже никогда не найдут ее…

А девушка стонала и звала кого-то в беспамятстве. Нельзя было остановиться, чтобы дать ей немного воды, потому что сейчас семья Манилия Тегета вместе с рабами и слугами вышла на дорогу, ведущую к Геркуланским воротам. А дорога рта была запружена людьми и повозками. Казалось, что эта лавина, кричащая, стонущая и плачущая, пришла из ада.

Манилий Тегет, идущий позади, ничего не знал об Элии Сире, о раненой девушке, которую тот захотел спасти. Он то и дело поправлял подушки на голове и простирал в темноту руку, чтобы проверить, прикрыта ли голова у Паксеи.

Кто-то из рабов, из тех, кто нес вещи впереди господина, подошел к Манилию Тегету, чтобы узнать, не нужно ли чего. Он рассказал господину о том, что Элий Сир пытается спасти израненную девушку, должно быть, весталку из виллы Диониса. Так подумали рабы, увидев в слабом свете молнии тонкое покрывало девушки.

– Ты говоришь, у нее перебито плечо? Тогда надо было бы остановиться и перевязать его. Ведь нужно остановить кровь, иначе девушка погибнет, – говорил Манилий Тегет рабу.

И тот, приняв это как приказание, стал проталкиваться вперед, чтобы найти в толпе Элия Сира и девушку.

Манилий Тегет рассказал Паксее о раненой девушке, и жена его, которая не переставала думать о сыне, растревожилась и попросила Манилия Тегета распорядиться, чтобы девушке дали выпить воды или вина и чтобы перевязали рану тотчас же, не откладывая.

Желтое тусклое пламя Везувия то вспыхивало, то слабело. И оно, подобно свече, теплилось в темной ночи, спустившейся над Помпеями. Когда молнии прорезали небо, люди могли увидеть страшную картину разрушений и людского горя.

Паксея, укрывшись толстым шерстяным одеялом и подушками, шла как слепая, ничего не видя. Но крики и стоны, доносившиеся до нее, говорили сами за себя. Когда до нее донесся крик отчаяния старой женщины, которая умоляла отнести ее в сторону, чтобы она могла умереть, но не быть раздавленной толпой, Паксея приподняла свое покрывало, но ничего не увидела в кромешной тьме. Тогда Паксея спросила людей идущих рядом. И они сказали, что госпожа, которую несли на руках рабы, была вся изранена. У нее была перебита нога, и боль была так сильна, что женщина не переставала кричать и молить о том, чтобы ее оставили в покое.

– Как помочь несчастной? – спросила Паксея Манилия Тегета. – Мне кажется, что наш садовник захватил с собой настойку целебных трав. Может быть, мы предложим ей… Как ты думаешь, Манилий Тегет?

– Но где мы найдем садовника? Я не знаю, где он – впереди или сзади. Как плохо, что мы не догадались зажечь факел. Ах, если бы мы взяли с собой небольшой светильник из моей библиотеки!.. Как бы он помог сейчас. Но теперь уже негде взять светильник. Да и остановиться нельзя, Паксея. Я уже не слышу стонов этой женщины. Должно быть, рабы выполнили ее приказание и отнесли ее в сторону.

– Как ты думаешь, Манилий, догадался Антоний покинуть школу гладиаторов? Или, может быть, он решил переждать несчастье за стеками школы?.. Мне говорили, что для гладиаторов там устроены совсем маленькие каморки. Что же будет с сыном, если он вздумал укрыться в такой каморке, а стены обрушились!..

– Я не могу так думать, Паксея. Я должен верить, что сын спасется и что все мы встретимся. Я должен верить, что это бедствие очень скоро пройдет. Ничего ужаснее не придумаешь! Даже война… Даже чума… Что бы ты ни придумал самого страшного, все Это менее чудовищно. Если бы только дрожала земля и только рушились стены, люди могли бы покинуть жилища и спастись где-либо в поле, под небом. Но здесь и земля дрожит, и страшная темнота, и горячий пепел с камнями, и этот ужас, обуявший нас…

Паксея еле передвигалась. Единственным утешением было сознание, что Манилий Тегет рядом, что он говорит что-то… Не все до нее доходит, но кое-что она поняла. И она знает, что надо верить в спасение… Но почему вдруг выскользнула рука Манилия?.. Что-то мягкое упало к ее ногам. Она остановилась, нагнулась и стала звать слуг, которые были рядом. Манилий Тегет потерял сознание. Слуги подняли его. Они положили его на ковер и вчетвером понесли. Паксея плелась за ними, обливаясь слезами. Но вдруг ей пришла мысль о том, что он может умереть, и она стала просить, чтобы скорее нашли садовника с целебным питьем из трав, чтобы поддержать сердце Манилия. У Тегета и прежде часто болела голова, бывало, что он жаловался на сердце, а здесь, на дороге, по которой они шли, откуда-то появились ядовитые газы. Должно быть, они отравили Тегета. Да и ей сделалось плохо…

С большим трудом рабы нашли садовника, который, к счастью, нес в своей корзине целебное питье и кувшин чистой воды. Не останавливая рабов с носилками, садовник, идя рядом, пытался напоить господина целебным питьем. Он попрыскал его свежей водой и помахал над ним куском полотна, чтобы усилить движение воздуха. Потом он вспомнил, как один старый мудрый раб из греков рассказывал ему о том, как спасаются от ядовитых газов рабы, работающие в рудниках под землей. И старый садовник намочил полотно и приложил к лицу господина мокрую тряпку, чтобы он дышал через нее и чтобы дурной, ядовитый воздух не проникал в легкие больного человека.

Но тут и Паке ее сделалось худо. Она свалилась на руки женщины-рабыни, идущей рядом с ней. Ей точно также прикрыли лицо мокрым полотном. А садовник, которому удалось облегчить дыхание Манилия Тегета, разорвал свое покрывало и предложил рабам прикрыть нос и рот мокрым полотном, чтобы сохранить себе дыхание.

– Может быть, здесь нас настигли ядовитые газы, а когда мы выйдем за ворота Помпей, возможно, воздух там чище, и мы сохраним свои жизни, не задохнемся.

Когда рядом с ними загромыхала повозка богатого нобиля, семья которого шла в окружении рабов с факелами в руках, Манилий Тегет очнулся и увидел, что в толпе много несчастных, которые не держатся на ногах и которых кто-то тащит на себе. Он почувствовал едкий запах, который проникал даже сквозь мокрое полотно, и понял, что боги разгневались так, как никогда еще не гневались за всю человеческую жизнь.

– Где госпожа моя? – спросил Манилий Тегет.

– Она рядом. Ее ведут под руки верные рабы. Не тревожься, господин, – ответил садовник.

– А где лекарь нашего дома? Не можешь ли ты найти его, чтобы он шел рядом со мной?

– Мне печально сказать тебе это, господин мой, но лекарь наш был убит камнем еще в начале пути. Он шел позади и нес с собой много целебных настоек и мазей. Я видел, как он упал… Мы едва успели оттащить его к стене, чтобы не дать людям в темноте растоптать его. Сколько горя и несчастий!..

Когда рабы предложили Элию Сиру помочь ему нести искалеченную девушку, Элии Сир, уставший, с обожженным лицом, задыхающийся от тяжелой ноши, согласился, но попросил, нельзя ли приспособить для носилок какой-либо ковер, из тех, что тащили на себе рабы. Он решился остановиться в стороне от дороги, возле разбитых и помятых маслин. Он положил на землю стонущую девушку, перевязал ей плечо изорванным покрывалом, которое, к счастью, сохранилось, уложил девушку на ковер и предложил рабам всем вместе понести ее. Они пошли. И когда девушке стало немного легче оттого, что рука была вправлена на место и туго завязана, она сказала, что бежала домой после пиршества в честь Диониса, что она племянница Юлия Полибия. Если они пойдут вдоль этой дороги, то вскоре окажутся вблизи ее дома.

– Но если мы покинем тебя вблизи твоего дома, – сказал Элий Сир, – то представь себе, что с тобой будет. Я бы не стал оставаться в доме во время этого бедствия, потому что ни одна крыша не верна. Мы можем оставить тебя, но ты погибнешь. Да и есть ли кто-либо в твоем доме, неизвестно. Пока у нас хватит сил, мы понесем тебя. Кстати, вот и нашего господина понесли рабы… – Элий Сир подбежал к носилкам, чтобы узнать, жив ли господин.

Девушку понесли. И когда они проходили мимо дома Юлия Полибия, девушка стала звать дядюшку Полибия. Но никто не вышел. Калитка была засыпана горячим пеплом доверху. Если бы Элий Сир захотел отпустить девушку домой, то это было бы бесполезно, потому что войти в дом было невозможно.

– Мы несем тебя, а не знаем твоего имени. Мы только знаем теперь, что ты одна, с перебитым плечом и, кроме нас, некому тебе помочь.

– Я Ника, – ответила девушка сквозь слезы. – Не покидайте меня, добрые люди…

Они шли сейчас вслед за носилками Манилия Тегета. И когда Элий Сир узнал голос своей госпожи и понял, что она оплакивает господина, он постарался подойти поближе к Паксее и сказал ей:

– Не плачь, не печалься, госпожа. Я уверен, что наш благородный господин поправится, и мы найдем нашего Антония. Он умный и ловкий. Не может быть, чтобы он не догадался бежать из города, когда бегут отсюда тысячи людей. Другого спасения им нет.

Паксея ничего не ответила. Она только плакала и тяжко вздыхала. Сейчас, в этой страшной темноте, поглощенная мыслями о гибели всех близких, всего города, а может быть, всей земли, она вспомнила маленького Антония, совсем крошечного, когда он, лежа у нее на коленях, брыкался и отбивался от серебряной ложки, которую ему совали в рот, пытаясь напоить его козьим молоком. Ей вдруг вспомнился уютный перистиль в большом красивом доме, где они жили, когда у них появился маленький Антоний. Она вспомнила хорошенькую белую козочку, которую доставили в дом из поместья, чтобы иметь постоянно свежее молоко для младенца. Ей вспомнилась добрая старая няня из рабынь, которая ловко пеленала мальчугана и так бесстрашно окунала его в большую глиняную лохань с теплой водой, согретой на солнце… Она шла в темноте и словно видела все это. И казалось, что стоит открыть глаза, как прежнее окажется рядом.

Паксея вспоминала свой переезд в большое, красивое поместье, которое было куплено в честь Антония. Ведь Манилий Тегет был уже немолодым, когда у них появился Антоний. Она намного его моложе. Вначале она боялась, что муж невзлюбит мальчугана: ведь он был так занят своей наукой, учениками. Но он проявил даже больше нежности и привязанности, чем сама Паксея. И вот настал день, когда рабы, нагруженные посудой, коврами, мешками, наполненными зерном, сухими фруктами, с кувшинами масла на головах, перетаскивали все достояние дома в новое поместье. Громыхали повозки, груженные всяким добром. Манилий Тегет шел рядом с повозкой, где стояли ящики с его книгами. Он боялся, как бы не потерялся какой-либо драгоценный свиток…

– О боги! – воскликнула Паксея. – Как он будет жить без своих книг? И будем ли мы живы? И нет у нас крова… Но где же наш Антоний? Возможно ли, что все потеряно и все погибло?.. Как мы несчастны!..

– Госпожа, подойди ближе к носилкам господина… он просит тебя, – сказал садовник, и Паксея стала проталкиваться к носилкам. А по обе стороны ее шли рабыни, которые боялись, что их госпожа, которую все время сотрясают рыдания, свалится с ног и будет растоптана в этой толпе.

Паксея приблизила голову к голове Манилия и, сдерживая слезы, спросила, как он себя чувствует. Старый философ коснулся рукой глаз Паксеи и очень тихо, так, что трудно было расслышать, сказал:

– Не плачь, если меня не станет, Антоний найдет тебя… Она не услышала его, но подумала – он жив.

Было совсем темно, и она не видела, как Манилий Тегет схватился руками за сердце. Рабы, которые несли носилки, были заняты тем, чтобы пробиться вперед и не уронить драгоценную ношу. Они не сразу узнали о том, что сердце старого философа остановилось, что он больше уже не дышит…

– Я не плачу, Манилий. Будь спокоен. Я иду рядом с тобой. Все будет хорошо. Нам надо выйти на дорогу… Кажется, прекратился град камней. Будь спокоен, Манилий, все будет хорошо… Ах, только бы прекратился этот горячий дождь из пепла!..

Кто-то оттолкнул Паксею от носилок. Рабыни крепко держали ее, она не упала, но рабы с носилками ушли вперед, а темнота мешала разглядеть их. И так они долго шли, Паксея и рабыни. Они не знали о том, что их ждет.