Текст книги "В Помпеях был праздник"
Автор книги: Клара Моисеева
Жанр:
Детские приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)
XXVI
НАДГРОБИЕ ПОД СТАРОЙ ПИНИЕЙ
Когда был куплен белый мрамор и Элий Сир приступил к работе, Антоний решил оставить его и отправился в Рим, чтобы найти человека, который смог бы передать письмо Стефану. Антоний знал, что в деревянной надстройке над воротами поместья Потина Теренция его ждут каждый день. Он то и дело представлял себе печальные глаза Клеиды и словно слышал тихий голос застенчивого и скромного вилика Мерулы. Чем больше он думал над тайной своего рождения, тем уверенней был в том, что вся история, рассказанная виликом Мерулой, – надуманная история. Но если даже все это было придумано благородным виликом, все равно Антоний чувствовал себя обязанным перед всей семьей вольноотпущенника, которая так сердечно и искренне приняла его. Антоний помнил о том, что забрал у вилика Мерулы последнюю тысячу сестерций. И теперь, когда он стал обладателем довольно большого состояния, он считал своим долгом поделиться с семьей вилика. Но как это сделать? Разумеется, что лучше всего было бы отправиться туда и отвезти им деньги, но ему не хотелось покидать Элия Сира.
Элию Сиру предстояла очень трудная работа – сделать хорошую скульптуру по памяти. Ведь не сохранилось даже маленького медальона. Ах, почему он, Антоний, не сделал в свое время медальон с изображением отца, чтобы иметь его всегда с собой! Почему ему не. пришло в голову заказать Элию Сиру медальон матери?.. А теперь он только хранит память в своем сердце. И еще он имеет Элия Сира, который хорошо запомнил дорогие лица и благодаря своему дару ваятеля он, конечно, сделает все хорошо. Но для этого надо быть рядом с ним. Значит, остается одно: найти человека, который возьмется передать письмо Стефану. А в письме уж он, Антоний, обо всем расскажет.
«Любезный мой друг Стефан! – писал Антоний. – Прости, что не называю тебя братом, я еще не привык. Не осуди меня за то, что я надолго скрылся и не дал о себе знать, хотя помню обо всех вас постоянно, знал, что тысяча сестерций, которые дал мне твой отец, – единственное достояние вашей семьи. А если я помнил об Этом, то и всех вас вспоминал с чувством сердечной теплоты. Не тревожьтесь обо мне, добрые друзья. Во мраке, окружающем меня, блеснул луч света. Среди бесконечных разочарований вдруг пришла удача. Ты помнишь, Стефан, я много говорил тебе о ваятеле Элии Сире, который был мне подарен отцом в день моего совершеннолетия. Этот удивительный человек каким-то чудом сохранил достояние моего отца. Когда он потерял моих близких и, казалось бы, мог бежать на землю своих отцов с достоянием философа Тегета, он предпочел остаться в Риме. Долгое время он искал меня. Изо дня в день бродил он по улицам Рима, заходил в харчевни, стоял у ворот. Но все было тщетно. Наконец он понял, что надо набраться терпения, и, дожидаясь меня, стал работать. Я встретил Элия Сира в харчевне в тот день, когда купил себе похлебку на последние два аса. К тому времени я уже совсем обнищал. Я тщетно искал друзей моего отца, чтобы получить работу. И вот однажды я вдруг услышал голос Элия Сира. И, право же, Стефан, мне показалось, что сами боги обратились ко мне с небес.
Дорогой мой Стефан! Если бы ты знал, как я был удивлен, когда Элий Сир привел меня в свое жалкое жилище, расположенное вблизи строящегося храма, и, подняв мраморную плиту, предназначенную для капители, вдруг вытащил деревянный резной ящик отца. Элий Сир не открыл его и не взял оттуда ни одной монеты. Он поставил передо мной эту сокровищницу и сказал мне:
– Вот это я сохранил для тебя, мой господин. Я рад, что ты нашелся. Мысль о том, что ты очутился в нужде, не давала мне покоя. Кто знает, если бы не было со мной этих денег, вполне возможно, что, оказавшись свободным и одиноким, я бы попытался добраться до Сирии. Но эти деньги связывали меня, и я искал тебя.
Я долго гладил этот деревянный ящик и рассматривал его причудливую резьбу. И мне вдруг показалось, что я снова дома и что сейчас я услышу голос моего отца. И на сердце легла такая великая печаль, что смыть ее могли только слезы. И я долго плакал, не стесняясь Элия Сира. И ты поймешь меня, Стефан. А потом я открыл ящик и был ослеплен. Я увидел, Стефан, что имею возможность купить себе дом, а вилику Меруле – пекарню. Я понял, что могу соорудить самое прекрасное надгробие. И я уже поручил эту работу Элию Сиру, потому что он один сохранил в своей памяти прекрасное лицо философа Тегета и благородные черты моей матушки Паксеи.
Я рассказал тебе самое главное, Стефан. Прошу тебя, постарайся по возможности скорее встретиться со мной в Неаполе. Здесь я буду ждать тебя через два месяца, чтобы вручить тебе деньги для пекарни. Если не увижу тебя через Два месяца, то прибуду сюда в конце года. Если захочешь, ты вместе со мной посетишь святую могилу под старой пинией. Там ты встретишь Элия Сира за работой.
Передай мой низкий поклон доброму человеку вилику Меруле и благородной Клеиде».
Прошло много дней, прежде чем Антоний нашел в харчевне людей, которые возвращались в поместье, находящееся вблизи усадьбы Потина Теренция. Они согласились передать письмо Стефану.
Отправив письмо в поместье Потина Теренция, Антоний вернулся к Элию Сиру, чтобы по возможности помогать ему. Сейчас, возвращаясь к могиле под старой пинией, Антоний понял, что не сумеет ничем заниматься до тех пор, пока не сделает надгробие, не выполнит свой долг перед родителями. И как он мог прежде думать, что сможет искать себе занятие, покупать дом, устраивать свою жизнь в Риме… Сейчас ему ничего не нужно. Его место рядом с Элием Сиром. Он будет ему помогать.
– А я думал, – воскликнул Элий Сир, – что мой господин отправился в поместье Потина Теренция, чтобы повидать семью вилика Мерулы! Я много думал над историей твоего рождения. Я считал Мерулу обманщиком. А теперь пришел к выводу, что вилик Мерула ничего не выдумал. Такое нельзя выдумать. Боги разгневаются.
– Мне удивительны твои слова, Элий Сир. Я не в обиде, а в удивлении. Я не поверю, что можно так любить и лелеять чужого младенца, как это делали мои родители. А ящик с деньгами, который ты мне доставил?.. Разве это не доказательство тому, что вилик Мерула выдумщик?..
Антоний остановился и призадумался. Ему ни в коем случае не хотелось порочить вилика Мерулу, Стефана, Клеиду. Наоборот, ему хотелось, чтобы Элий Сир проникся уважением к этим людям. Но только он, Антоний, должен иметь свои святыни. И то место, которое занимают философ Тегет и Паксея, то место, которое они заняли в его сердце, он никогда не отдаст никому…
– Скажи, Элий Сир, надеешься ли ты вдохнуть жизнь в этот мрамор? Поможет ли тебе твоя память?
– Вот посмотри, господин, – сказал Элии Сир и показал деревянную доску, на которой был сделан отличный портрет философа Тегета.
Как и задумал Антоний, философ Тегет был изображен во весь рост, в тоге, падающей мягкими складками, со свитком в правой руке. Картина еще не была закончена, но этот набросок, сделанный углем, был очень хорош. На скамье с резными ножками в виде львиных лап сидела Паксея. Казалось, что Тегет читает ей свое сочинение, а она внимательно слушает. Даже набросок углем показался Антонию очень любопытным. Антоний сразу же уловил знакомые черты матери.
– У тебя отличная память, Элий Сир. Я вижу, что в душе твоей сохранились живые образы близких мне людей. Как хорошо, что ты здесь, Элий Сир! Ты не покинешь меня? Ты всегда будешь со мной? Когда мы сделаем надгробие, я попрошу тебя сделать две скульптуры. Они будут постоянно со мной, в моем жилище. Может быть, мы поставим их в атриуме, когда у меня будет настоящий дом. А может быть, Элий Сир, у меня когда-нибудь будет такая же библиотека, какая была у отца. Подумай, Элии Сир, какое счастье, что отец сделал мне тогда, в день моего совершеннолетия, такой удивительный подарок!.. Словно он чувствовал, что без тебя я погибну.
– И мне философ Тегет сделал драгоценный подарок. Когда я думаю о том, что ты подарил мне свободу и не взял у меня денег, я сам себе не верю, Антоний! Я очень старался. Если это изображение на доске достойно воплощения в мраморе, то я примусь за дело. Работать придется долго и упорно, но я буду делать это с величайшим усердием, Антоний. Со всей моей благодарностью.
Антоний с нетерпением ждал того дня, когда Элий Сир примется за мрамор. Но когда Элий Сир уже взял в руки резец и молоток, Антоний понял, что работа затянется надолго, если Элию Сиру не будет дан помощник. И он предложил подобрать себе помощника из каменотесов, который будет послушно выполнять все, что ему прикажет Элий Сир. Ему хотелось, чтобы черная работа была сделана другими руками и сократилось бы время ожидания.
Начав работу ранней весной, Элий Сир увидел первую свою удачу только поздней осенью. К этому времени уже была готова голова философа Тегета, и можно было быть уверенным, что скульптура понравится Антонию. Антоний то и дело покидал Элия Сира и отправлялся в Рим. Ему хотелось наконец обрести жилище. Он искал небольшой, но удобный дом, в котором смог бы разместиться вместе с Элием Сиром. Ему хотелось иметь хорошее помещение для библиотеки и точно так же хорошую мастерскую для Элия Сира, где бы он мог работать со всеми удобствами.
Антоний потратил больше двух месяцев на поиски такого дома, И он его нашел. Дом был одноэтажный, с небольшим садом, с фонтаном, с кухней. Он стоял у Священной дороги, но так как он был в глубине сада, Антонию понравилась и тишина и покой. Вначале он хотел вызвать Элия Сира, чтобы показать ему свое приобретение, но потом решил лучше сделать сюрприз своему другу: ничего ему не говорить, не показывать сейчас, а когда он закончит работу, привести его – и пусть удивляется.
Когда дом был куплен и при свидетелях составлен договор с бывшим хозяином, Антоний стал думать над тем, как ему создать библиотеку, которая хоть отдаленно была бы похожа на библиотеку отца. Он давно уже не держал в руках драгоценных свитков и очень тосковал о брошенных занятиях. Антоний понимал, что, не имея переписчиков, ему никогда не создать такой прекрасной библиотеки, какая была у философа Тегета. Но покупать рабов-переписчиков он не мог. Теперь, когда было много израсходовано из сокровищницы отца, Антоний уже боялся тратить деньги неразумно. Он хотел кое-что оставить, потому что знал, что не скоро еще завоюет доверие римлян и дождется того времени, когда его будут приглашать на ведение судебных дел и когда люди будут собираться, чтобы услышать его речи, подобные тем, о которых говорил знаменитый трагик Пакувий:
«О речь, управляющая сердцами и царица всего существующего!..»
И в это время до Антония дошли слухи о том, что император отправил целый отряд воинов к развалинам Помпей, чтобы извлечь из-под толстого слоя застывшего пепла драгоценные статуи богов, императоров и знаменитых полководцев.
«Как это разумно», – подумал Антоний и тут же решил, что и сам отправится туда с людьми, которые помогут ему хотя бы частично раскопать поместье отца, чтобы проникнуть в его библиотеку. Однако он не мог этого сделать без Элия Сира. К тому же настало время встретиться со Стефаном.
Теперь, когда Антонию нужно было покинуть свой новый дом, он подумал, что надо было бы воспользоваться предложением хозяина этого дома, который хотел продать старую рабыню для ведения хозяйства и привратника, который постоянно сидел бы у ворот. Эти расходы были неизбежны, и, прежде чем уехать, Антоний привел в свой дом пожилую женщину и мужчину средних лет, который и прежде был привратником в этом доме.
Наконец-то Антоний встретился с Элием Сиром и увидел, как много успел сделать этот искусный ваятель. Статуя Тегета была почти уже готова.
Элий Сир охотно согласился принять участие в раскопках поместья философа Тегета. Ему особенно понравилась мысль раскопать библиотеку. Ведь там стояли превосходные скульптуры великих людей Греции и Рима, которые он сделал во время своего пребывания у Антония. Однако надо было закончить эту большую работу. II вместе с Антонием они решили, что на раскопки поместья отправятся весной будущего года, когда уже будет закончено надгробие.
Элий Сир трудился с рассвета до заката. Он не оставлял работу и в холодные дни зимы. Единственное, что он сделал, чтобы облегчить свое положение, – дощатый навес, который позволил бы спрятаться от дождя; а когда стало совсем холодно и ветрено, по настоянию Антония Элий Сир сделал дощатые стены. Юноша, которого он взял к себе в помощники, усердно помогал ему. Муций был сыном каменотеса, работающего на сооружении храма. Он с малых лет привык помогать отцу и потому был очень расторопным и послушным. Так вместе они довольно быстро продвигались в своей работе. Но и к весне будущего года надгробие не было готово. Они всё еще бились над изображением Паксеи. Антоний то и дело уезжал в Рим, но вскоре возвращался, и тогда он проводил дни и ночи под дощатой крышей, рядом с обломками мрамора.
Антоний, который всегда умел ценить работу ваятеля и который привык видеть в своем доме отличные скульптуры, сделанные лучшими мастерами Рима, был восхищен работой Элия Сира. Он видел, что это лучшее из всего того, что Элий Сир когда-либо сделал. Ваятель и в самом деле сумел выразить свою благодарность таким необычным образом.
Уже был конец лета, когда надгробие было закончено и поставлено под старой пинией. Антоний отправился в поместье, которое было поблизости, и закупил целую гору цветущих роз. Он сложил все это у мраморного изваяния и опустился на колени. Глядя на дорогие ему лица, Антоний говорил:
– Увы, ты не видишь меня, дорогой отец, благороднейший из римлян, добрейший из всех известных мне людей на свете! Но я обращаюсь к тебе, ведь ты жив в моем сердце. Я даю клятву стать ученым, труды которого узнает Рим. Я напишу книги, достойные твоего имени. Я буду верен тебе до гроба. И ты жива в моем сердце, моя матушка Паксея. Любовь к тебе не иссякнет до конца моих дней.
Низко поклонившись, он отправился вместе с Элием Сиром по дороге, ведущей в Неаполь. Там он хотел дождаться Стефана, а потом мечтал вместе с ним отправиться в Помпеи.
– Хорошо, что у нашего дома рос такой высокий кипарис, – сказал Антоний Элию Сиру. – Я надеюсь, что он поможет нам выбрать разумно то место, которое нам следует очистить от пепла, чтобы проникнуть в наш дом. Как ты думаешь, Элий Сир, много потребуется денег, если мы захотим нанять хотя бы пятнадцать помощников?
– Много, господин, но мы это сделаем. Я считаю, что после сделанного нами надгробия это самое главное.
– И еще есть для нас одно важное дело, без которого мы не проживем, – сказал Антоний. – Ты сам говорил, Элий Сир, что не пристойно мне жить в инсуле, как нищему. Я должен тебе признаться, что в Риме у нас уже есть дом у Священной дороги и там для тебя уже приготовлена мастерская, а для меня – библиотека. Пока она еще совсем пуста. Но если боги помогут нам и мы проникнем в наш дом, я надеюсь извлечь драгоценные свитки из библиотеки моего отца.
XXVII
БРАТЬЯ ВСТРЕТИЛИСЬ
– Поистине чудо! – воскликнул Элий Сир, когда увидел Стефана, сидящего на берегу моря у харчевни «Креветка»; Антоний и Элий Сир только что прибыли в Неаполь и еще не решили, где им искать Стефана. – Я вижу твоего двойника, Антоний. Погляди направо.
– Стефан! – закричал Антоний и побежал навстречу. – Наконец-то я вижу тебя. Как долго ты собирался… Как ты живешь, мой друг?
– Я соскучился по тебе, мой брат, – ответил Стефан. – Дважды я приходил сюда безуспешно. Искал тебя повсюду и не нашел. Как ни старался, а не смог хорошенько рассчитать время пути. Дважды опоздал… Родители просили кланяться. Они приносят жертвы домашним ларам и просят покровительства во всех твоих делах.
– Их просьбы помогли, – ответил Антоний. – Я писал тебе, что нашел Элия Сира. Вот он, наш друг.
– Теперь я вижу, что передо мной два Антония, – сказал с поклоном Элий Сир. – Никогда не видел ничего подобного. И как было не заступиться за своего двойника! Ты правильно сделал, Антоний. Как печально было бы, если бы Стефан остался в школе гладиаторов. Мы знаем теперь, что город засыпан пеленой пепла, покрывшее даже самые высокие храмы. Спаслись лишь те, кто бежал.
– Но и в пути многие погибли, – сказал Антоний.
Все поняли, о чем говорит Антоний, и молча опустили головы.
– Я хотел бы тебе помочь в твоих делах, – сказал Стефан. – Я готов выполнить любое поручение. Подумай, Антоний, и скажи.
– Я звал тебя не для этого, – ответил Антоний. – Я хочу дать тебе денег на устройство пекарни. Я помню, что забрал у вас последнюю тысячу сестерций. Но если ты готов помочь мне, тогда вместе пойдем в Помпеи. Попробуем раскопать хотя бы библиотеку. Сейчас мне особенно дороги книги отца, его записки…
– Возьми меня с собой, я буду счастлив помочь тебе, Антоний! Для меня нет дела более важного и значительного. А пекарня подождет. Столько произошло событий удивительных и невероятных. Теперь, когда я вспоминаю все это, мои мечты о пекарне кажутся мне такими ничтожными… Не тревожься, Антоний. Лучше поспешим туда, где был когда-то цветущий город Помпеи.
– Твое предложение очень разумно и благородно, – сказал Антоний. – Я не отказываюсь от твоей помощи. Я знаю, что осуществить задуманное будет очень трудно. Но сердце подсказывает мне удачу, и я готов преодолеть любые препятствия. Не мешкая, завтра утром мы отправимся в Помпеи. Ведь император отправил туда своих воинов. Я знаю, им поручено раскопать часть форума и извлечь из-под толщи пепла ценные статуи. Мы посмотрим, как они это делают, а потом и сами примемся за дело.
В пути все были молчаливы. Антоний показался Стефану таким суровым и строгим, что он не решался обращаться к нему. Как не похож был Антоний на того веселого, жизнерадостного юношу, который впервые подошел к нему на форуме во время праздника пекарей. Казалось, что с тех пор прошло много лет…
Элий Сир, видя смущение и скованность Стефана, старался время от времени что-то ему сказать, чтобы растормошить и вызвать улыбку. Стефан ему нравился прежде всего сходством с Антонием. Но он сразу же увидел, что сходство это только внешнее. В сущности, они были очень разными, потому что внутренний мир каждого резко отличался своими особенностями. Глядя на Стефана, Элий Сир во всем видел печать убогой и нищей жизни. Одежда Стефана, его походка, манеры, язык, даже привычка есть, быстро заглатывая большие куски, торопясь, – все говорило о тяжелой и безрадостной жизни раба. «Ему уже двадцать, – подумал Элий Сир, глядя на жующего Стефана, – а он еще не знал ни одного дня, прожитого в довольстве и покое. Одни беды и несчастья. Ведь вольноотпущенник, оставшийся у своего господина, не далеко ушел от раба. Да и откупились они так недавно. А тут еще эта ужасная история с гладиаторской школой, которая могла стоить жизни. И все же судьба милостива к этому Стефану…»
«Я знаю, что мое молчание Стефан поймет неправильно, – говорил сам себе Антоний, – но, видит бог, я не могу побороть свою печаль. Мысль о том, что я иду откапывать наш дом – дом моих родителей, чудовищна. Каждый предмет будет напоминать мне мою счастливую и беспечную юность. Я буду непрестанно думать о погибших родителях, таких добрых и благородных. Я так старательно перебираю в памяти день за днем свое детство и юность и вспоминаю только доброту и щедрость. Но я был глуп и легкомыслен, когда принимал как должное заботы моего отца, Манилия Тегета. Мне выпало великое счастье… Сколько ума, какая тонкость суждений, какая широта знаний!.. Рана в моем сердце кровоточит… Наберись мужества, Антоний!..»
«Может быть, Антоний сердит за то, что отец назвал его сыном? – спрашивал себя Стефан. – Отец не должен был говорить Этого. Как можно было подумать, что Антоний сын раба? И я ошибся, назвав его братом. Не потому ли он так холоден и недоступен. Но я не должен показать своего огорчения. Может быть, его суровость от печали… Должно быть, очень трудно вернуться к своему дому и увидеть его погребенным. Особенно трудно, когда уже нет в живых тех, кто отдал тебе свою любовь, свое сердце, свое достояние. Антония любил и растил философ Тегет, а отец пожелал, чтобы Антоний признал его отцом. Как неразумно поступил отец, рассказав тогда эту историю рождения близнецов. Занятная история, но может быть, отец ее выдумал? Когда я спросил его об этом, он рассердился. А я, ничего не зная, обрадовался. Глупый я человек!»
Так, рассуждая каждый о своем, они подошли к Помпеям. Все они отлично помнили тот страшный день, когда солнце скрылось и Помпеи погрузились во мрак. В памяти каждого возникли трагические сцены гибели города и людей. Но сейчас, когда они увидели горы пепла там, где были дворцы и храмы, они снова были потрясены. Однако надо было приниматься за дело.
Антоний прежде всего отправился на раскопки форума, чтобы узнать, сколько нужно людей и как вести работы. Воины и рабы императора, присланные из Рима, уже извлекли на поверхность мраморные скульптуры, которые совсем недавно украшали одну из красивейших площадей города. Стефан с восхищением рассматривал скульптуры императоров и знаменитых поэтов, сделанные искуснейшими мастерами Греции и Рима. Элий Сир был в восторге от статуи Аполлона. Он вспомнил, что всего лишь за день до землетрясения ему довелось побывать на форуме и он долго рассматривал эту превосходную статую…
У владельца большого поместья Антоний нанял пятнадцать рабов. Вот когда он пожалел, что разбежались рабы из поместья его отца, что никто не вернулся к нему, кроме Элия Сира. Но делать было нечего. Сейчас для него было самым важным раскопать библиотеку отца и вернуться к тем занятиям, которые помогут ему завоевать соответствующее положение в римском обществе, положение, достойное сына философа Тегета.
Раскопки начали у засохшей вершины кипариса, которая была единственным ориентиром. Антоний хорошо помнил этот высокий, могучий кипарис, самый большой в Помпеях. Он помнил его с детских лет, и теперь, глядя на обугленные ветви, торчащие из-под застывшего, окаменевшего пепла, он чувствовал, как печаль обволакивает его. И невольно рождалась мысль: «Все потеряно…»
* * *
Они копали уже много дней. Пятнадцать рабов, нанятых в поместье богатого патриция, долбили толщу окаменевшего пепла с рассвета до заката. Но Антонию казалось, что они никогда не достигнут калитки дома. Работа была очень трудной. Медленно освобождалась земля. Элий Сир и Стефан с первых же дней принялись долбить пепел. Особенно трудился Стефан, которому очень хотелось помочь Антонию скорее добиться цели – извлечь из библиотеки Тегета драгоценные свитки.
Антоний присматривал за раскопками, что-то подсказывал, подгонял рабов, тревожился и, наконец, сам взял в руки кирку. Это было для него ново. За всю свою жизнь ему ни разу не приходилось заниматься подобным делом. Ведь каждый высокорожденный знает, что физический труд считается постыдным. С малых лет Антоний знал, что всякий, кто делает что-либо руками, – ничтожен. Все это он знал и помнил, но, как ни странно, копая рядом с рабами, он не только не испытывал унижения, а наоборот, у него появилось какое-то удовлетворение.
И настал день, когда обнажилась калитка, ведущая во двор. А спустя несколько дней очистился порог дома. К счастью, крыша не провалилась. Взяв в руки зажженный светильник, Антоний вошел в дом.
Все знали, как ждал этого мгновения Антоний. Элий Сир и Стефан были уверены, что он встретится с душами умерших и принесет жертву домашним ларам. Они даже тихонько поговорили об этом. И терпеливо ждали. Никто не последовал за Антонием.
Антоний вошел в просторный атрий. Маленький огонек светильника вырвал из тьмы мраморную статую Венеры и засохшие цветы в больших красивых вазах. Направо от статуи стояло ложе отца. А вблизи низкая мраморная скамья, на которой он, Антоний, так часто сидел у ног отца, когда был еще маленьким. Но и потом, уже взрослым, он нередко сидел на этой скамье, когда отец читал ему свитки знаменитых поэтов и философов. Вот она, скамья. Антоний присел и призадумался. Он поставил светильник на пол и долго смотрел на освещенный круг. Мраморный пол был украшен мозаикой, и скупой огонек светильника дал возможность увидеть шустрого котенка, который тащил маленькую птичку. Эта живая картина напомнила Антонию счастливые дни детства, когда он, сидя у ног отца, звал котенка и нередко гладил его пеструю шерстку, сделанную мастером так искусно, что она казалась мягкой и теплой. Он вспомнил свои долгие беседы с отцом, многочисленных учеников, которые собирались здесь, чтобы читать произведения любимых поэтов. Как печально, что все это никогда уже не повторится… Он никогда уже не увидит дорогие лица отца и матери… И дом он покинет навсегда, чтобы никогда больше не перешагнуть порог этого атрия. Поистине все непостоянно. Все переменчиво! Но как примириться с этим? Как тяжко думать об Этом!..
«Мне только двадцать лет, а все уже позади», – сказал сам себе Антоний. Его охватило отчаяние…
Однако надо было торопиться. Люди ждали. Нельзя было предаваться размышлениям. Взяв в руки светильник, Антоний пошел в библиотеку отца, которая была рядом с просторным беломраморным атрием. В библиотеке обвалился только карниз. Ящики со свитками были завалены обломками фриза. Антоний подумал, что если убрать мусор и зажечь большие мраморные светильники, то можно будет довольно легко вынести из библиотеки драгоценные свитки. А это было самое главное.
Наконец-то Антоний выбрался на поверхность и сказал, что можно пойти в библиотеку, но прежде следует добыть масло, чтобы зажечь большие светильники. Кроме того, следует приготовить ящики, куда можно было бы сложить свитки, грудами лежащие на столах. А еще он просил Элия Сира подумать о том, как возможно лучше и безопаснее упаковать драгоценные скульптуры, сохранившиеся в библиотеке.
– Неужто они не разбиты? – воскликнул Элий Сир. – Неужто сохранилась скульптура мудрого Эникура?
– Представь себе, Элий Сир, все сохранилось, потому что карниз упал с другой стороны и ничего не было разбито. Какое счастье, что сохранилась крыша! Если бы она обвалилась, то погибла бы библиотека философа Тегета..
И вот все собрались в библиотеке и стали упаковывать свитки. Элий Сир и Стефан добыли в соседнем поместье ящики и корзины, и целый день они тащили свитки, скульптуры, роскошные мраморные светильники с бронзовыми чашами, драгоценные вазы. И каждый предмет о чем-то напоминал Антонию и как бы связывал его с прошлым.
На следующий день, когда из библиотеки Тегета вынесли все, что было нужно, Элий Сир предложил взять кое-что из атрия, а потом посоветовал Антонию заглянуть в комнату Паксеи. Антонию не хотелось. Ему было больно вспоминать о том, что нет уже в живых нежной, любящей матери. Однако Элий Сир был настойчив. Он сказал:
– Не поддавайся печали, Антоний. Живому многое нужно. Помни, что ты покинешь свой дом навсегда и никогда сюда не вернешься. Поверь мне, ты потом пожалеешь, что не взял того, что было можно взять. Я убежден, что как только мы покинем Помпеи, жители окрестных селений как коршуны набросятся на этот дом и унесут не только вещи, не только скульптуры. Они унесут мраморные столики и скамьи, сорвут мраморную облицовку колонн, захватят драгоценные вазы, которыми так дорожил философ Тегет.
– Пусть уносят, – сказал Антоний. – Я своими руками не буду разорять дом философа Тегета. Пусть он живет в моей памяти таким, каким он был. Если бы не забота о свитках, о драгоценной библиотеке Тегета, я бы не решился прийти на это пепелище. Никакое воображение не может нарисовать того, что видят глаза. Сколько воспоминаний возникло у меня, когда я бродил сейчас в темных комнатах с маленьким светильником в руках. Тебе ли говорить, Элий Сир, как это прискорбно…
– Тогда позволь мне, Антоний, пройтись по комнатам и взять то, что я посчитаю нужным. Я отлично помню, какие драгоценности были у Паксеи. Госпожа имела удивительный вкус, а господин Тегет был очень щедрым. Если мне удастся найти ящичек с драгоценностями, он пригодится тебе. И еще мне хотелось бы, Антоний, унести для твоего дома серебряные и золотые сосуды, которые так восхищали всегда гостей. Право же, будет грешно оставить их здесь. Их унесут люди, которым они ни о чем не скажут, а тебе они всегда будут напоминать твой дом и твоих близких.
– Делай как знаешь, Элий Сир. Я буду ждать тебя здесь, у библиотеки. Самое большое сокровище уже в моих руках. Теперь я знаю, что я смогу продолжить дело моего отца, философа Тегета. И может быть, настанет день, когда и меня назовут философом. Этого хотел отец, и я буду стремиться осуществить его мечту…
Для того чтобы доставить в Рим все то, что извлекли из-под пепла Помпей, Антоний решил купить несколько двухколесных повозок, запрячь осликов и погрузить свое достояние, чтобы в сохранности доставить в пустой дом. Вот когда Стефан оказался неоценимым помощником. Он умел хорошо наладить упряжь, он отлично все упаковал и разумно уложил в повозки. Ведь все это было ему привычно. Сколько раз ему приходилось сопровождать караван с зерном, предназначенным для продажи.
Но вот уже тронулись в путь ослики с повозками. Их сопровождал Стефан. Элии Сир хотел было отправиться с ними, но Антоний просил его остаться, чтобы вместе дождаться их возвращения. Антоний обстоятельно рассказал Стефану, где находится его вилла и как ее найти. Он написал записку, предназначенную привратнику, и дал распоряжение принять все, что доставлено, и хранить в целости и сохранности. Рабов отпустили. Антоний остался среди свитков и скульптур, а Элий Сир все еще ходил по темным комнатам виллы Тегета и каждый раз что-нибудь приносил оттуда.
Оставшись наедине, Антоний стал рассматривать свитки, перечитывал записи, сделанные отцом. Он с благодарностью думал о своем добром друге Элии Сире, который оказал ему столько бесценных услуг. Он вдруг вспомнил день своего совершеннолетия, когда после пиршества отец сообщил ему о своем подарке и сказал, что отныне раб-ваятель Элий Сир принадлежит уже взрослому Антонию. Антоний подумал сейчас о том, что это был единственный раб, который принадлежал ему. Сейчас у него нет ни одного раба. Даже неизвестно, куда они исчезли – то ли погибли во время землетрясения, то ли сбежали.
Антония очень растрогало необыкновенное внимание и заботы Стефана. Стефан, который во время веселого праздника в Помпеях был таким жизнерадостным и веселым, стал сейчас молчаливым и задумчивым. Он был немногословен, но зато очень старателен: Антоний каждую минуту видел его желание помочь.
«Он не называет меня братом, – подумал Антоний, – потому что понял, как нелепа выдумка вилика Мерулы. Манеры у него грубые, а душа благородная. Он будет мне добрым другом. А я должен помочь ему, не только деньгами. Мы всё обсудим, когда соберемся под крышей моего дома в Риме. Стефан мне настоящий друг. Сколько трогательных забот проявил он к вещам моего отца. Он упаковывал свитки так бережно. А с каким восхищением он рассматривал библиотеку и атрий!.. Я видел его, когда он остался один, а вокруг горели большие светильники. Он рассматривал мозаику на полу, росписи на стенах и скульптуры, и на лице его был восторг. Бедный раб, ему никогда не приходилось прикасаться к таким красивым вещам… А в поместье своего господина он не имел права даже пройтись по роскошным комнатам. И жалкая деревянная надстройка стала доступна вилику Меруле только тогда, когда он стал вольноотпущенником. Теперь, когда я совсем один на всем свете, я особенно должен ценить доброту и внимание Стефана. Нет, нет, мне не нужно утонченных манер и образованности Клавдия! Душа его холодна и равнодушна. В мыслях его только расчет. Он не способен подумать о скорби людской даже на одно мгновение. С каким чванным видом он сообщал мне о благополучии своей семьи. Перед лицом чудовищной трагедии он не изменился и оставался таким же холодным, каким, вероятно, был всегда. А я считал его своим другом. Ах, если бы отец знал, кто мои истинные друзья… Рабы. Элий Сир, которому я дал свободу, и Стефан, которому я тоже так неожиданно и вовремя дал свободу. Но, видимо, есть боги, и они вознаградили меня. Иначе я был бы одинок и в тысячу раз более несчастен…»