Текст книги "Каждый сам себе дурак"

Автор книги: Кирилл Туровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Хотя вполне возможно, что мир – это воплощение скатологии, науки, которой активно занимаются философы с наиболее передовыми воззрениями.

* * *

В большую перемену обреченно выстоял очередь за той дешевой отравой, которой нас пичкали в столовой. Ладно, глотаю гниль, иду шляться. От хавки опять какие-то пунктирчики в кумполе шторканулись.

Ведь и на улицах Большого Города можно чувствовать себя как среди рек и озер, горных вершин и пастбищ. Правда, вокруг особи и с их внешним фасадом респектабельности. Каждый бредет и спотыкается, чтобы чуть позже упасть в темень. Когда с циферблата скользнет очередной лепесток.

Я машинально забрел на продуктовый рынок рядом с Академией. За длинными рядами полно недалеких мелких коммерков. Кричат… Зазывают… Размахивают зеленой растительностью и кровавыми мясными кусками. Разнообразные кости, свиные головы, сомнительные тушки с надетыми на них многолетними лапками кроликов. Потенциальные покупатели метались меж рядов в поисках наиболее дешевой и привлекательной мертвечины.

«Печень! Сердце! Почки! Ребра! Рульки! Языки! Хвосты!» – неслось со всех сторон. Все выставленное на продажу кровоточило, дымилось и даже вроде вздыхало.

Че лукать в напрасняк? Засунулся в шоп. Вроде как фишевый шоп. Типа рыбный. Но здесь, в отличие от рынка, понятно, в цивильняк, а светлые халаты сэйлсвуменов кое-где еще сохраняли присутствие белого цвета. В шопе аквариумы повсюду, в них рыбы, раки морские и омары. Вроде как кусочек мирового океана. А может, это кусочек Атлантиды или морского Эльдорадо. Но уж морская флора и фауна была представлена здесь весьма достойно.

За гигантскими стеклянными стенами я видел морскую жизнь. А может, это не шоп, а филиал какой гринписовый? И я ошибаюсь, как всегда? А здесь рыбешка типа как для сэйва какого милосердного?

Напротив каждой стеклянной коробочки были ценники. Может, это для того, чтоб каждый желающий мог внести свою лепту в борьбу «зеленых» товарищей? Типа выкупить рыбку и спасти ее от жестокой гибели? Но также на витринах лежали и мертвые рыбы, так и не дождавшиеся момента свободы. Как ни странно, их тоже продавали. Вокруг ветвились домохозяйки, налетевшие на чужую беду, и вычисляли, какую мертвую рыбину повыгодней отхватить. Видимо, они жрали не только себе подобных.

Прямо передо мной передвигалась старая рухлядь даже уже, пожалуй, запреклонного возраста. Она с трудом передвигала нижние лапы, опираясь на специальную палочку. У нее что-то текло изо рта. Густое и мутное. Наверное, это отваливались ее собственные куски. Она с невероятной легкостью подхватывала свою субстанцию и заглатывала обратно внутрь. Понятно, не хотела разложиться на молекулы.

– Бедные рыбки! Бедные рыбки! – скрипела старушенция, разглядывая громадных рыб в центровом аквариуме. – Бедные рыбки! – и полезла в сумку за монетами.

– Налетай, хватай, разбирай! Свежий фиш! Еще почти что живой! – орал продавец, размахивая бьющейся в его руках рыбиной. Я, конечно, хотел вступиться за рыбку, но бабка меня обскакала. Я даже засимпатизировал ей мал-мал.

– Бедные рыбки! Бедные рыбки! – все повторяла она, потягивая деньги и не забывая слизывать ржавым отростком и губами вытекающую из нее субстанцию.

Продавец очень обрадовался, что бабулька выбрала именно его отдельчик и быстрехонько положил тройку рыбок на весы. Типа как взвешивал. А я тоже порадовался, но не из-за солидарности с продавцом, а потому что принял бабульку не за рядовую особь. А типа навыдумывал себе, де она хочет акт какой милосердия проявить и спасти в силу своих скромных возможностей немного живых существ.

– Свежак! Еще дышит! Вот запируете так запируете! А может, даже заливное смастерите! Завидую! – продолжал унижаться и радоваться продавец.

Мне, ясен пень, не понравился тон его предположений и пожеланий. Я собрался поставить особь на место, но здесь стряслось непредвиденное.

Рыбы были действительно еще почти что живые. И в последнем дерзком порыве встрепенулись, безнадежно надеясь обнаружить путь в свои реки и моря. Одна из них брякнулась под прилавок, а другая упала рядом с весами. Их мучитель мгновенно сбросил благодушную маску, схватил нож и бросился догонять божью тварь, чтоб объяснить ей, как надо правильно лежать на весах.

А старая порастерялась.

– Бедные рыбки… Бедные рыбки… – продолжала лопотать она, но поняв, на что осмелились приобретаемые ею существа, тоже разозлилась. Она сжала верхнюю лапу в кулак и с мощью, на которую была способна, обрушилась на голову второй рыбины, упавшей рядом с весами.

– Бедные рыбки! Бедные рыбки! – хрипела бабка, нанося один за другим сокрушительные удары.

Совместными усилиями они справились с рыбным мятежом и узаконили свой союз, расплатившись. После завершения этого обряда счастливая покупательница вывалилась из магазина. От сладкого ощущения победы жидкость изо рта закапала еще чаще.

Я даже представил, как она доковыляет счастливая домой и, продолжая сетовать, вспорет существам животы. Обжарит их нежные спинки, чтоб они покрылись суровой оранжевой корочкой. Плюхнется в кресло перед ящиком и воткнется искусственной челюстью в хрустящие кости убитых существ. Жевать будет, шамкать и слушать по ящику, как посеять доброе, разумное, вечное.

Да, надо признаться, крышак потек у меня совсем уже не по-детски. Живу как дурак и удивляюсь всяческой чепухени. Эх, лучше научиться ничему не удивляться. И думать просто в категории Ничего. И философский памфлет Джонатана Свифта перечитать. Ну, например, самый известный «Люди – сволочи, во все времена». Если, конечно, вы понимаете, о чем я.

Ладно, черт с ним. Пошел в скверик на Пушкинской площади и на лавку чмякнулся, переваривая увиденную в рыбном шопе драматургию. Погода была приятная, солнечная, я даже вскочил и стал искать свое место под солнцем по всему скверу. Где же оно? На первый взгляд мест было предостаточно. Но не тут-то было! Я пробовал садиться на лавочки, вставать возле деревьев, мастерить умное выраженьице своего таблоида около «Маклака»… Долго искал, но удовлетворенности в успешности моего поиска все не было. Я даже приседал, подпрыгивал, подставлял лицо под солнечные лучи. Где же оно? Где мое местечко под солнцем?

Само же солнце смеялось и светило весело и непринужденно. Особи щурились, тачки переливались. Во все вокруг стремительно били солнечные лучи. Тук-тук, во время. Тук-тук, в никуда.

Здесь снова в голове перещелканулось.

Стало очевидно – весь город стоял на коленях. И место под солнцем найти возможности не представлялось.

И так отчетливо все понял, что почувствовал – даже подниматься с лавки не имеет смысла. Где сижу, там и буду ожидать хоть каких-нибудь изменений. Чего, я терпеливый.

Но тут я просек, что кое-что в композиции Пушкинской площади все-таки поменялось. А конкретней – появился расчудеснейший домик. Прямо на газоне ближе к Бронной. Я аж в осадок выпал, ведь когда я перекатывался к рынку домика, этого еще не было. Вернее, даже не домика, а кабинки красивой разноцветной такой. На двери кабинки были нарисованы схематичные изображения Адама и Евы. Ну, типа мэн с вуменом. А наверху типа надпись, что это место для выпрастывания из себя отработанных жидких и твердых веществ. Электронный туалет типа экспериментальный. Но не бесплатный. Сбоку была специальная щель, такая же как у игровых аппаратов, только поменьше. Всего за половинку гринка можно была испражняться сколько душе угодно. В большинстве своем граждане смотрели на избушку заинтересованно, но тем не менее обходили ее стороной. Изредка самые отважные лихо забрасывали в щель домика монеты. Тогда распахивалась дверца, и можно было смело заходить, ощущая себя полноценным обитателем Пушкинской площади хоть на какое-то время. Дверь автоматически захлопывалась, и уже без свидетелей наслаждайся блестящей и дымящейся фабулой составной своей жизни. Как было заметно при открытой двери, внутри висели ломтики скатерти-самобранки, которые разрешалось смело использовать. Вдобавок каждый заходящий счастливчик ошарашенно слышал нежный девичий голосок, мягко, но громогласно диктующий инструкции со стороны сливного бачка.

– Повернитесь, пожалуйста, к двери передом, а ко мне задом. Готовы? Show must go on!

После этого там происходило нечто увлекательное. Из избушки доносились разные звуки, постанывания и шелест сминаемой скатерти-самобранки.

А я все тупо сидел на лавке, наблюдая. Теперь какое-то время никто не решался обрести телесный покой, но затем вдоль приветливого домика мелькнула какая-то тень, показавшаяся мне знакомой.

Несколько минут счастливчик наслаждался комфортом, одиночеством и метал икру вполне спокойно. И, ясное дело, окончив мероприятие, вознамерился выбраться. Не тут-то было! Попался он, как рыбка наивная на блесну.

Сперва он подергивал дверку весьма неуверенно. Потом, видимо, вернулся и воспользовался услугами заведения уже забесплатно. Затем уже, конкретно заволновавшись, стал дубасить в закрытый панцирь ловушки почем зря.

А чего особям еще надо? Обрадованные, они сбежались со всей Пушкинской площади. Самые любопытные даже побросали подносы со жратвой и повыскакивали из «Макдака». Особи обступили избушку со всех сторон и стали давать счастливцу различные магические советы, как помудрей перебороть колдовские чары коварного домика. Попавшийся тем временем вопил на всю площадь. Приятного в своем заключении он находил весьма мало.

– Спасите-помогите! Откройте скорей! Выпустите меня отсюда!

Кабинка раскачивалась из стороны в сторону. Посыпались искры, пошел незабываемый запах свежедымящейся фабулы составной жизни. Угомониться попавшийся явно не хотел.

Из своей камеры он повторял волшебные заклинания, которые сквозь рев и гогот подсказывали ему со всех сторон ротозеи.

– Н₂0! Sin²a + cos²a = 1! H₂S0₄! Истина в вине, истина в дерьме! Tabula rusa! Либо со щитом, либо на щите! А где же моя большая ложка?

Кабинка раскачивалась так конкретно, что я даже подумал, типа сейчас у избушки вырастут курьи ножки или на крайняк окорочка Буша и отвезут чародея в тридесятое царство. А может, избушка полетит, и какой-никакой полет состоится. Попавшийся все продолжал дубасить во все стороны, попутно не забывая колдовать:

– Сезам, откройся! Сезам, откройся!

Это была снова не та формула, а довольных разбойников было далеко за сорок. Однако, если так получилось, можно немало сокровищ в пещере надыбать. Раз уж так вышло, теряться не следовало.

Но попавшийся все ждал, ждал помощи. И помощь пришла. Наконец-то приехали парни в спецодежде из 911, которые могли справиться с хаусом запросто. Они-то его сразу обнадежили:

– Не волнуйтесь и сохраняйте спокойствие! Сколько бы временных отрезков вы там ни просидели – все бесплатно! Пользуйтесь моментом и наслаждайтесь. Пользуйтесь услугами фри! Берите бумаги фри! Все – фри!

Попавшийся же не понял столь доброжелательного отношения к своей персоне и продолжал вопить пуще прежнего.

Парни тоже просекли, что разговаривать с ним по-доброму уже по позднякам. Поэтому стали обещать, что, мол, скоро подъедут спецтехники компании и вызволят бедолагу из столь необычного заключения.

– Вытащите меня наконец! В суд! Сразу в суд!

Вот как он осмелел, пес. Парням это явно не понравилось.

– Что он там гонит? В суд? Пусть и живет теперь там!

– Нет! Я пошутил… Согласен на все… Помогите!

Но стучать во все стороны он продолжал. Я даже подумал, что если он будет продолжать в том же плане, то вскорости избушенция чебурахнется набок и станет как ковер-самолет.

А сколько ж все-таки впечатлений за полбакса он черпанул! Хоть какое-то по жизни развлекалово.

В акустической системе чудо-сортира что-то прещелкнулось, и из динамиков полилось:

– Налево пойдешь – мозги потеряешь! Направо – все свои сто четыре головы!

Для меня же получилось типа как променял свои столь познавательные лекции на хлеб – рыбный шоп – и зрелище в плане избушки. Наконец, подъехала и техническая группа компании. Провозившись минут сорок, они все же взломали вход в пещеру, применив секретные, известные только им коды.

Наблюдающие загудели, засмеялись даже, посыпали оживленными приветствиями, поздравлениями и комментариями, под которые освобожденная особь вырвалась из чудо-сортира.

И вот так номерок! Оказывается, это был наш Директор! Весь измочаленный, изнуренный, но тем не менее, видимо, безмерно довольный своим героическим поведением во время заключения. Видимо, не дойдя до стен Академии, он и попал в домик. Теперь же скорей-скорей поспешил в альма-матер.

И как получается, Директор в очередной раз пытался применить свое блестящее философское течение имитационизм на практике. В данном случае неудачно. Как всегда, он все сделал через жопу. И в прямом, и в переносном смысле. Но ничего. Ведь по крайней мере он попытался.

Я же отвалил к химерам в противоположную сторону, а в Академию Философии более не вернулся. Мы столкнулись с мировой философией лоб в лоб, напрямую, и отлетели друг от друга, как шарики для пинг-понга.

Видать, Могила меня направила немного не туда, надо корректировать курс и выходить на верный фарватер.

12

Оптимизм, романтика и прочая лабудень не могут подпитывать тебя постоянно. У меня остатки положительных эмоций стали улетучиваться вместе с остатками баксяток. Таяли они прямо пропорционально движению последних. Все же в чем, в чем, а вот за монеты мне Ларри верно башкетничек компостировал. Пора было начинать сшибать монеты хоть с кого-нибудь. А пока для начала я перестал жрать по дорогим кабакам. «Редкие блюда – редкие болезни», – так я себя успокаивал. И даже начал сам себе готовить жратву. Можете представить, какой она была расприятной на вкус…

Вот тогда мне и замечталось в очередной раз плотно схлестнуться с какой-нибудь шалаверцией, на которую к тому же можно было до упора вывалить свои горести. Да, давно пора развернуть хищническую женскую психологию: что взять, что отнять, на что развести. Здесь, ясен пень, меня бы хрен околпачили.

Дело, однако, оказалось раз плюнуть и растереть. Богатых клавенок для потрошения в плане баков было вагон и маленькая тележка.

В паутине ночничков и я отхватил очередную порцию счастья в лице маразмотки приемлемой симпатяшности. Пару раз прокэшировал заходы по клубешничкам, а потом деликатно намекнул, мол, она при своей респектабельности вполне может проспонсировать и сама наш совместный жизненный трип. Но по-настоящему мы сблизились, когда солидарно открыли для себя триппачок. Теперь мы уже не колготились по раскуражным местам, а торчали у нее дома, проводя время в спорах, кто кого заразил, а также в обсуждении лекарств, микстур и курсов лечения.

Я-то в принципе был весьма доволен новой спокойной жизнью. А ее наше нехитрое заболевание сильно огорчало. Кстати, звали ее Лали. Это типа насмотревшись какого-то молодежного телесериала, она себе такое новое имя в паспортняк задвинула. Я не шучу. Она действительно выправила себе такие документы. Что ж, за монетки уж все реально. Каждый дрочит, как он хочет.

Меня все устраивало. Во-первых, она жила одна. А во-вторых, ясен пес, с монетами у нее было все ОК по тематике. Это ей папашка; большой человек из префектуры ЦАО, отстегивал. Я, конечно, с радостью помогал Лали их тратить. А избавившись от материальных затруднений, продолжил учебные занятия самостоятельно. И конкретно погрузился в исследование творчества такого знакового греческого общественного деятеля, как Герострат. Там, на уютной квартирке Лали, я мучительно размышлял, почему же Герострат взорвал только храм в Эфесе и не нашел в себе мужества покончить затем со всеми остальными чудесами света. Были ведь времена! Не переводились тогда богатыри на земле греческой. По сильным зашторкам я активно посвящал Лали в некоторые свои жизненные позиции. Почему-то ее эти мои позиции сильно огорчали.

Слава ангелам, квартирка Лали была довольно обширная. Чаще всего я бродил из комнаты в комнату, где-то в итоге притыкался и размышлял, почему же все ИМЕННО ТАК получилось. Но ведь всегда необходимо с кем-нибудь общаться и спать. А так как ловить было особенно нечего, это был не самый худший вариант. На безрыбье и она могла встать раком. Тинушечку отсатисфачить – дело нехитрое.

Вечером она традиционно впихивала себя в кресло и залукивала по ящику миллионную серию какого-нибудь телесериала. Смотрела она все подряд, иногда мне казалось, что ей и по фигу, что там сейчас мониторится. Если ее рот не был раскрыт в удивлении от показываемого, то, значит, набит съестным. Иногда, потрясенная очередными благородными и возвышенными выходками представителей Нового Света, Лали вскакивала и бежала на кухню, чтоб набрать очередных эклеров и йогуртов, которые для нее активно рекламировали.

– Расскажешь мне, что там! – умоляла она, мчась за очередной дозой сладостей.

Я смотрел в окно, думал о своем. Вполне реально, что мир – это воплощение какофонии, а особи в нем пытаются играть на шести миллиардах расстроенных музыкальных инструментов, а получается тафтология абсолютных случайностей.

Общение с тинсами – словно громадный жизненный лабиринт. Бредешь по лабиринту, а впереди сто двадцать шесть закрытых комнат. Открываешь дверцу, и тут же девка говорит тебе ласково: «Иди сюда». Веришь как дурак, идешь, а позже все расплывается, «Я» фокусируется, и видишь, что это просто такой же «чужой», как и все остальные. Тогда вырываешься и бредешь дальше. Открываешь с шумом и трепетом следующую дверь, а там снова: «Иди сюда…» Со временем привыкаешь, конечно, и уже знаешь, что врать.

– Мерзавка! Скотина! Снова нагадила! – прерывает мои мысли Лали. Так она общается со своей кошкой. В отместку она бьет кошку, выворачивает лапы, дергает за хвост. А может, она так играет?

– Правильно, вмажь! Научи ее уму-разуму! А лучше убей ее, – советую я от души. Беру книги, тетради и иду в другую комнату, чтобы спрятаться и не слышать душераздирающего кошачьего визга.

Что ни говори, а я пытался относиться к Лали хорошо. Но для того чтоб нашпиговать ее своими гнилыми изначально комплиментами, мне каждый день приходилось юзать драгз. Хотя вообще люди делятся на две категории: тех, кто на драгз глаз кладет, и тех, кто синюю педаль давит. Ну и, понятно, есть еще исключения – живые трупы и нищие духом, которых ни на наркоту, ни даже на синево не прошибает. Говорят, еще встречаются такие юродивые, конченые особи. Мне же в данный период жизненного прозябания почти удалось убить сразу двух зайцев.

– Что сейчас читаешь? – спрашивает Лали.

– Все, что мог найти в Инете про Герострата…

– Угу, хорошая книга. – Откусывает эклер.

– Ты же ничего не понимаешь.

– Но я уверена, это должно быть крайне интересно, – восклицает Лали даже вроде с некоторыми эмоциями.

Лали живет в привычном мире. Последние волны телесериалов, рассказы подруг, а главное, сплетки. Ну там чужие свадьбы, измены, болезни, аборты и разводы. И еще те люди, кто уже успешно вскочил на своего золотого барана. В отличие от нее, естественно, непутевой.

Среди девок верхом на золотых баранах Кейт Мосс, Бритни и Клаудиа как ее там. Хотя кажется, что от этих напомаженных девушек в журналах прямо со страниц воняет макияжем, хоть нос затыкай. А другие девки, молодые, румяные, чистые, умные, сидят и втюхивают, впаривают друг другу, как жить правильно надо и стремиться к чему надо на йогах грамотных и шейпингах расчудесных. Вздыхают и спать со своими коммерсантишками достойными тащатся.

Да уж. Как всегда, подобные мыслишки у меня уже были.

Все же Лали была симпатичной, стройной и ласковой девочкой.

– Северин, ты меня любишь? – спрашивала тварь ближе к вечеру.

– Конечно, еще как!

– А как? Расскажи, как ты меня любишь?

После такого я задумывался и с трудом извлекал из памяти рассказы за любовь всякую клевых моднючих парней из сериалов. И тут же парил своей сожительнице то же самое.

Уж это-то ей было понятно. Воодушевившись моей бредятиной, которую она принимала за доказательство высоких мотивов, струн и все такое, она начинала более активные действия и лезла уже поближе. После теоретических бесед мы переходили к практике. На безрыбье и она могла стать раком. Нельзя сказать, что это было больно приятно. Лежать на ней и тупо рассматривать сверху, как она хрипит, скребет ногтями стену и дергается.

Наверное, мне поменьше надо рассказывать. Уж больно часто она лезла. У нее постоянно было склизко в дыре, которую она так опрометчиво вырастила со всей остальной собой. А сверху – куски щетины. Брейся чаще, дура!

Иногда мне казалось, что Лали больна каким-то странным психическим заболеванием. Это я присек по тем выкрутасам, какие она выкидывала, когда мы брякались в постель. Стоило мне к ней неосторожно прикоснуться, как все, хана, начинались пляски Святого Витта. Она начинала извиваться, дергаться, трепыхаться в разные стороны, взвизгивать… Слава ангелам, она не сильно потела.

Когда же она наконец угомонится? Свинья, тварь, идиотка! Мне приходилось долго кряхтеть и пробиваться прямо-таки в самое нутро этого «чужого», в ожидании окончания его припадка. Затем наступала агония. Она дергалась в последний раз и, всхлипывая, затихала.

Припадок, наконец, кончался.

А я, совсем одуревший, тяжело сползал. И еще долго с удивлением рассматривал ее засыпающую рожу. Наверное, ей снились кельтские сказки, будущие случки, палата в «пятнашке», папашка и кошка.

Еще, понятно, главным в наших отношениях был уважаемый господин Баксятка. Когда она успокаивалась и замолкала, реабилитируясь перед очередными припадками, я так и припадал к ее предковской кормушке. И уж набивал баксятками карманы почем зря, ясный пень.

И исчезал. Иногда до утра. Иногда дня на три. Чего надо? Типа как дела. Она же еще и виновата – настроение мне портить. А уж там сидишь, дурак, в каком-нибудь баре, размышляя о нашем грязном кошмаре.

У человека нет души. Ни на грош. Ни на цент. Куда-либо ехать дальше? Всего лишь такая же бестолковая трата времени, как и все остальное. Все напрасно. Все уже давно дохляки, а может, еще что похуже.

Кстати, предельно понятно расставив материальные аспекты наших трогательнейших взаимоотношений, я на крайнячки стал ярым поклонником феминистского движения уж какого-никакого. Я знаю, я слышал что-то. Там Мария Арбатова, Асламова и прочая мразмотень.

Делай что хочешь, я ни в чем тебя не ограничиваю, и все такое. Главное-то что? Главное, чтоб папаша Лали все так же умело крысил с коммеров монеты в префектуре для нас, верно? Позже он накроется мокрым куском сами знаете чего, там, прямо у входа в префектуру Центрального Административного Округа. Пуля Стечкина аж полбашни снесет. Эх, старый подонок, старый подонок, что ж ты никому не рассказал-то, где спрятал свои денежки. Хоть знак бы дал мне какой с того света из котла своего! Или ты там на сковородке курортствуешь?

Так вот. Поначалу, подживаясь у Лали, мне больше всего нравилось есть настоящий суп, которого давно не пробовал, а также кататься на байке, на котором давно не катался. Я ж байкотень старая, к какому мотику ни прикоснусь – вдребезги.

Позже привык. Ни от чего толком не перся.

Конечно, мне постоянно приходилось прикидываться необыкновенно веселым и жизнерадостным. Я рассказывал Лали разные смешные истории и выходки из моего небогатого жизненного путешествия. Как и всем, ей крайне нравилось слушать про мое прошлое, а особенно девок, всякие гадости. Это позволяло ей надеяться, что у меня было крайне мрачное и дремучее прошлое. Что, впрочем, было совсем недалеко от истины.

Своих прошлых клав я чертил ярко окрашенными всякой стервозностью, хамством и тупостью. От этого Лали просто млела. Видимо, полагала, что она, в отличие от них, хорошая, мягкая и пушистая. Чего взять – дура!

Время остановилось. Дни текли. Все было прям расчудеснейше. Я выучился и здесь притворяться очень органично и без особых напрягов. Неразумных поступков и выходок, конечно, хотелось. Ведь при размеренной ленивой жизни все становится неинтересно.

Вот так я почти и стал честной порядочной сволочью.

Что меня искренне потрясало, так то, как Лали мне беспрекословно доверяла. И нашла на кого надеяться! При случае я украдкой разглядывал ее и кумекал: как она меня до сих пор не раскусила? Впрочем, по молодежным думкам, болтают, всякое бывает. Строишь себе всякие воздушные замки типа крепости иллюзий, и все такое.

По молодости не видишь еще «чужих», а «Я» глупое в ромашках тупых бакланится. По молодости надеешься, что ты любим не из-за бытовой корысти или материальных соображений. Надеяться, ясно, очень плохо.

Вдруг хлоп по кумполу! И вот они – шесть миллиардов бесспорных «чужих» как на ладони. Испуганное «Я» кромсает остаточные гирлянды своих чувств и рвет все цепочки, связывающие его с особями. Рычит несчастное «Я», встает на четвереньки, и уже в конкретном одиночестве продирается дальше мимо особей в поисках звезд и покоя.

А потом сверху две деревянные перекладины, как реи у древних кораблей, ниже цветы, земля, еще ниже доски.

Еще ниже – счастливый ты.

* * *

Так вот. С самого начала нашего милого сожительства все было предначертано. Оставалось только ждать неминуемого грядущего. И предпосылки развязочки потихонечку уже начались.

Чтобы вколбасить дружка в колею собственного трипа, Лали принялась брать меня с собой по подружайкам. Складывалось такое впечатление, что все они гнили заживо. Настолько сложно было разобраться в их разговорах о шмотках, бутиках, последних веяниях моды, связях, удачно провернутых делах, сплетнях об общих призраках и о планах на ближайшее, несомненно, лучезарное будущее. Словом, о всем том, что составляло их прозябание. Они постоянно шипели друг на дружку, а также беспрестанно жаловались на свои болезни и недуги, плавно переходя на то, в каких кабаках лучше кормят.

Через семь-восемь часов подобного наслаждения я обычно переходил на что-нибудь отстраненное. К примеру, рассказывал им о пингвинах, где и как они живут, их привычках, моносистеме, и все такое прочее. В этих домах я обычно больше не появлялся, а эти шалавы уж набрехивали ей на всю катушку за мою достойную персоналию.

А еще через месяцок произошло поистине грандиозное событие: Лали решила познакомить меня со своими уважаемыми предками. Я отнекивался, конечно, как мог. Но она, видимо, действительно набралась немало храбрости вкупе с какими-то немыслимыми иллюзиями в отношении меня. Надавала мне кучу инструкций, как надо себя вести. Предупредила родичей и перекрестилась.

И все. Поволокла.

Я, кстати, от очередного загруза после «желтых» так давно не был не улице, что чуть назад на хаус не рванул со страха – СТОЛЬКО особей там передвигалось!

Но все равно бреду. Солнце – прямо в голову, солнце – прямо в рот, солнце – прямо в живот.

Лали смотрела на меня соболезнующе, как на просто товарища, а не как на бойфрэнда какого. Заискивала все, слюнявилась, предлагала мороженое, колу, свою любовь и веселое настроение.

Ладно, бухнулись в метро в гоблинам, как мне примерещилось, понятно.

Что-то в метро изменилось? Ни черта. Особи так же, как и раньше, куда-то стремились, ехали, злобно осматривались. Рядом интеллигентно спорили две приличного вида старушенции.

– …и перерезала вены в ванной.

– Да нет… повесилась!

– А я тебе говорю перерезала вены в ванной.

– А я тебе говорю повесилась! Уж я точно знаю! Повесилась, говорю тебе, овца бестолковая!

– Что?

Не расслыхал я концовки, так как нам пришла пора выкатываться. Но, наверное, они говорили о Марине Цветаевой.

Около приветливых коммерческих ларьков Лали притормозила, чтоб подкупить предкам какие-нибудь незамысловатые подарочки. Типа не с пустыми руками приперлись, а как королевичи. А может, по замыслу Лали выпивка помогла бы им поближе познакомиться с моей персоналией.

Я тоже подгреб к ларькам, от которых уже, озираясь, отваливались счастливые обладатели бутылок с радостью. Самые нетерпеливые из числа счастливых обладателей не отходили особо далеко, а откупоривали бутылки с радостью прямо рядом с пунктами выдачи. Подбадривали сопровождающих их особей женского пола и заливали пойло прямо себе внутрь, несмотря на недовольство последних. Чуть позже, уже окрыленные и воодушевленные радостью, они бросались обратно к ларькам и выманивали очередную порцию радости, обменивая на нее замусоленные бумажки с видами славных российских городов.

Тем временем я подошел к находящемуся рядом киоску «Роспечати» с целью поинтересоваться, что откручивают себе на брэйн умеющие читать грамотеи. Первым делом на левой половине киоска разглядел медицинскую рекламу с сомнительным содержанием.

– СПИД за август, СПИД за сентябрь, СПИД за октябрь.

Ясно, опять ничего не вкурил и полез в окошко киоска потереть со старой сэйлсвуменшей за позиционирование этой рекламы по отношению к особям.

– Скажите, пожалуйста, – спросил я вполне деликатно. – А чем СПИД за октябрь отличается от СПИДА за август? Дольше действует или круче накрывает?

Продавщица очень обрадовалась, что реклама на стене ее детища принесла свои плоды. Она аж подскочила, отбросила в сторону книжку «Унесенные бредом» и экспрессивно взвизгнула:

– За август – старье! Октябрь – свежак! Там гомосексуальные зоонекрофилы – закачаешься!

Пунктиры в моей башке опять основательно перещелканулись. Вступать в контакт с мертвыми животными мужского пола, обладающими вирусом, представилось мне не особо привлекательным. Тут как раз, гремя бутылками, и моя подружка подлалитилась. Я первым делом поинтересовался, не желает ли она себе подкупить ради развлечения немного спидка.

– Чего? Чего?

Ладно, повторил. Мне несложно.

А Лали чуть сумку не выронила и в обморочек не брякнулась. По простоте душевной подумав, что это один из моих щедрых подарочков, которые я ей преподнес в придачу к триппачку. Когда она немного отдышалась, предложил еще и для родичей немного спидка прикупить, чтоб и они в стороне не остались.

– Но только если будем брать, пусть сертификат качества покажет нам, а то опять подсунут шнягу! Разбирайся с ними потом! – предупредил я.

Я перевел ее вытаращенный взгляд на старуху, киоск и впечатляющий слоган. И стал поторапливать, мол, пересекать Рубикон надо скорее, не то нас могут опередить.

Наконец Лали рассмотрела рекламу и облегченно выдохнула:

– Идиот! Это газета так называется!

– Да? – промычал я раздосадованно.

Вот так да. А я о чем подумал-то? Да, надо попробовать все-таки хотя бы месяц ничего из драгз не хавать…

Оказывается, это действительно такая газета. «СПИД-инфо» всего лишь. Там как раз все внимание уделяется плотному столкновению с себе подобными и не только. Брать не стали.

Но хотя, если подумать здраво, совсем неплохо было, если бы всех особей вдруг накрыл СПИД, вирус Эболы или еще что похлеще. Все развалятся на части, и все такое. И все «Я» полетят туда. Далеко-далеко. Высоко-высоко. На самую темень. До самого конца.