Текст книги "Каждый сам себе дурак"

Автор книги: Кирилл Туровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

7

Когда я проснулся, солдатни уже не было. Ни одного героя. Они, видимо, продолжили свой крестовый поход немногим раньше. Удачи! Я был только рад.

Есть такие обманчивые мгновения, когда тебе кажется, что еще немножко – и все. Мир обрушится тебе на голову всей своей радостью, добротой и великолепием. Вот и мне сегодня с утра перепал такой денек.

– Большой Город, – сладко зевнул я, брякнувшись со своей полки.

Солдатня покрала, конечно же, у меня различную мелочевку: складной нож, зажигалку, пачку «Camela». Любители Родины, блин. Быдло тупое. Чтобы уметь защищать Родину, всегда нужно что-то выкинуть. И что-нибудь гаденькое, типа мелкого воровства. Я даже не удивился.

Между тем по трэйновому радио залечили, что мы уже в окрестностях Большого Города и через тридцать минут будем на Белорусском вокзале.

– Большой Город, конечная станция! Желаем приятно провести время! Добро пожаловать! – вот как заманивали из динамика.

Приникнув к окну, я стал подозревать, что меня опять околпачили и завезли в какую-то конкретную дыру и тьмутаракань.

Поезд дергался всеми потрохами, пытаясь из последних сил довезти нас, путешественничков туда, к конечному пункту следования.

«Где же Большой Город?» – пригорюнился я. Кроме тусклых заборов и разваливающихся зданий заводских цехов, я не увидал пока ничего. А мне-то наболтали: театры, музеи, архитектура, немыслимые в своем благодушии люди.

Опять не то.

На всякий случай в плане психологического хэлпа я прямо с утреца закинулся по экстази – на сей раз белым «элефантом». Я-то хитрый, набрал немного экса из бывшего Города. А то пока я еще пушера нарою в Большом Городе, сколько нервишек и времени-то прокатит…

Чуть позже все встало на свои места. Надеюсь, до вечера.

На солнце блеснули большие желтые крышки какого-то старинного гигантского замка с перекладинами, как реи у древних кораблей. «Вокзал!» – догадался я. Там еще какая-то бестия в черном балахоне, почесывая брюхо, стояла. «Встречают!».

Я снова ошибся.

Воздух стал как-то гуще и тяжелее.

– Проезжаем исторические места, – расслышал я голос из коридора.

Нас трясло всех вместе в этом бреду еще минут двадцать. А потом реальный трип закончился. Поезд остановился. Свершилось.

Я даже слегка раскрыл рот. Мрачный свежеотремонтированный вокзал и немыслимые в своем благодушии люди. Словом, повезло.

– Приехали! Все на выход! – орала проводница, подталкивая всех, уставших и обалдевших, к выходу.

Да, меня не обманули. Все-таки я добрался до того места, куда меня принесло на молодых дурках и иллюзняках.

Как оказалось, меня никто не встречал. А я-то надеялся, что меня ждут. Но ничего не было: ни оркестра, ни фанфар, ни сотен людей, приветствующих меня своими криками и овациями. Совсем ничего. Я даже расстроился.

Да ладно. Что взять с «чужих»?

Дышать было тяжеловато. Мириады запахов, сплоченные целью обеспечить людей информацией о выпивке и жратве, парикмахерских и уборных, жадно и вязко растекались по всем закоулкам. Путешественнички, вылезшие вместе со мной из нашего временного пристанища, волокли груды своих сумок куда-то по направлению к тоннелю, в котором дружно и исчезали. Ради развлечения они уже начали, переругиваясь, общаться, чтобы продемонстрировать уверенность в своих силах и умудренность жизненным опытом. Самые пронырливые оседлали носильщиков и таксистов и продирались к будущему, посматривая свысока. Весь вокзал надрывался от криков и визга, которыми они, видимо, приветствовали Большой Город.

Чего уж. Люди они и в Африке свиньи.

Выйдя на привокзальную площадь, я отважно врезался в самую гущу толпы и прислушался к биению своего тревожного сердца. Но ничего не почувствовал.

Видимо, усталость и некоторая скромная и сугубо личная зашторенность выдали во мне субъекта с неместными повадками. На площади Белорусского вокзала ко мне тут же ринулся лег. Лапки расставил, глазки жадно заблестели, все такое.

– Документы, господин Приезжий!

С плохо скрываемым раздражением я ткнул ублюдку железнодорожный билет.

– Местный? – спросил он настороженно.

– Нет, – махнул я рукой. – Русский. Русский человек.

– Настоятельно рекомендую вам в трехдневный срок стать временным местным или подместным, – вякнул лег.

– Пока что не считаю нужным безо всяких видимых причин менять свою национальность, – веско и уверенно ответил я, выхватил у пэтэушника доки и пошел по своим делам, оставив легавого в туманном смятении.

«Да, – подумалось мне. – Первый человек, с которым мне пришлось вступить в контакт в Большом Городе, и тот легаш».

Люди были грустные и озабоченные. Местные жители воняли и отталкивали от себя, так же как и все остальные люди во всех частях света. В сущности, путешествие в поисках лучшего – выдумка.

Заприметив неподалеку непонятное радостное событие, ломанулся из любопытства туда. Там в центре внимания был представительный жирный человек. Все окружающие выказывали ему открыто знаки уважения и даже преклонения. Рядом с ним копошилась большая стая телохранителей и коммерсантов.

Как оказалось, это был наш премьер-министр. И он, запинаясь, поздравлял всех собравшихся со славным праздником открытия отремонтированного здания вокзала. Самопиарился, клоун, по полной.

Я тоже хотел децелок стебануться и выразить ему свое уважение и пожать руку. Но вряд ли прихлебатели подпустили бы меня настолько близко.

К тому же жирный человек недолго копошился, зевнул и гавкнув на свою стаю, отправился на тачках куда-то вверх по проспекту. Кормиться, наверное.

Ладно, чего уж там. Главное – я добрался в Большой Город. Пора было отправляться в красочный полет навстречу моему будущему высшему образованию, как напела мудрая Могила Канта.

Толпа, потрясенная видом нашего премьера, возбужденно разлетелась в разные стороны. Мне тоже нужно было валить. И поскорей.

Так как какие-то монетки у меня еще водились, я смело поймал кар и, всучив водиле адрес, уставился на пролетающие мимо куски зданий.

На таксиста я смотрел с большим уважением. Потому что наверняка он совершенно другой, как и Город.

– Люди, молодой человек, в Большом Городе вовсе не такие, как в других городах, – ловко намекнул он мне.

Я не спорил и благоговейно смотрел, как он гениально, как само совершенство, перестраивался из ряда в ряд.

Уж лучше в чужих местах я буду пока поспокойней. Надо всегда рассчитывать свое реальное место в пространстве в данное время, чтоб над тобой издеваться не начали всякие, как над по дури залезшей на дерево собачонкой.

Короче, нужно было осваиваться в Большом Городе и как можно скорее. Каждый город словно цветок. Если вовремя не отвернул свой нектар положительных эмоций, то город увядает и сохнет прямо у тебя на глазах.

На полочке в тачке наглядно позиционировался бук «Мастер и Маргарита». А я знаю, я что-то помню. Это типа того там про какую-то раскураженную тину, которая кордышлонилась с морфинистами по подвалам и снимала грины с иностранцев. Но уж ясно, каждый кувыркается, как может.

Разглядывая Большой Город, я непозволительно распустил нюни. С одной стороны, я был рад до зеленых соплей, что смылся из Западного Города без опоследышей, с другой – по иным городам заностальгировал. В итоге я даже чуть не всплакнул и стал вытирать жидкое, текущее из многих моих отверстий. Но вовремя собрался, так как хотел достойно выглядеть перед уважаемым человеком, который спокойно вез меня навстречу моей судьбинушке. И уж не выглядеть размазней.

Таксист даже забеспокоился и деликатно осведомился, что же у меня там за горе. Милейшей души человек.

Нет, нет, заверил я его, все нормально, мол. А сам сижу и хлюпаю носом.

Эге, опять мутные эмоции какие-то шкалят. Конечно, если жрать все подряд, как я сегодня эксок – «эле-фант» на пятьсот микроединиц.

«Однако от судьбы не уйдешь, – сказал я себе. – Буду стараться хватать ломтики счастья здесь и сейчас».

Вокруг много людишек, тачек, а главное – баксят. А вот и милые девушки в коротких юбках, глазеющие на нас. Я даже подумал почему-то о неведомых мне кельтских сказках, французской поэзии… Наверное, жизнь повернулась вспять. И может быть, даже вернутся римские боги, Ной, Заратустра и Леда. А значит, не зря я сюда приехал и вовремя. Однозначно буду здесь, как в раю.

Черт побери, пока мне везет. Спасибо, Могила. Теперь я здесь инфы-то уж навпитываюсь, визуальных впечатлений намониторюсь, поступков особей назаглатываюсь. А потом поеду, может, дальше. Далеко-далеко. В тридевятое царство, в тридесятое государство. И в такую, может быть, даль, где даже ничего никого никогда больше и не будет. Там свернусь калачиком и грамотно ласты скину.

Наш кар затормозил так резко, что я вмиг разбрызгал по всему салону слюни, сопли, а заодно все шторки и эмоции. Таксист смотрел на меня удивленно. А, все равно он ни фига не понимал мои внутренние замороты.

Волей-неволей мне пришлось спуститься с небес на землю. Это как качели – вверх-вниз. Так всегда.

Мы стояли на зеленом светофоре почему-то, а мимо нас приносилась колонна одинаковых черных автомашин. Красивые, такие. И все с синими проблесковыми маячками и визгом на всю ивановскую. Вместо цифрового обозначения региона у них на номерах были гордые российские флаги. Почти такие же красивые, как французские, только похуже. На лобовых стеклах тоже крупные российские флаги, а рядом буквы ГД. «Избранники!» – смекнул я. Но на всякий случай осведомился у тэксмена. Он-то верней знает.

Тот хмыкнул.

– Какие такие избранники? Какие такие депутаты? ГД расшифровывается очень просто. ГД означает гады.

Это знаменитая традиция такая старинная с начала прошлого века их по-особому метить из осторожности. Видишь, на красный прут.

Вот это да! Не все еще в этом мире потеряно, если существуют приметы отличать плохих людей от хороших, а добрых от злых. Если б все было так запросто.

Для себя я решил вызубрить все местные традиции и тонкости, чтобы не выглядеть в следующий раз перед очередным «чужим» полным профаном. Мне и так было достаточно стыдно за свою неосведомленность. Надо ж было так брякнуть: «Избранники!»

Все-таки мы доехали. Я был весьма доволен: Академия Философии, куда мне теперь предстояло приткнуться по эдикейшену, была в самом центре. А рядом все та же неизбежная человеческая каша на стрите, в магазинах, барах и офисах. Помню еще, вокруг деревья были грустные-прегрустные. Как больные.

А посередине дворика Академии помятая желтая трава. И памятник в центре какому-то прощелыге из прошлого. Как мне показалось Аристотелю. По дворику бродили десятка два нечесаных, грязных и оборванных олигофрена, которые дружно сорили окурками и пустыми банками из-под пива. Все они закатывали стеклянные глаза, бормотали себе под нос, чесали гривастые репы, чихали, изредка сплевывали и глупо хихикали. Ясное дело, я понял – типа они так размышляют. Такие своеобразные надежды мировой философии. Вот оно как. Все начинало становиться не таким уж смешным.

«Тебе туда, – махнули мне рукой в сторону старого желтого здания. – Там тебе ВСЁ объяснят!» Забравшись, зашторенный, внутрь, я обнаружил еще с десяток олигофренов, тупо переминающихся вдоль стен.

Нечего было скромничать. Тем более че скромничать перед олигофренами. Хватит с меня теперь скромности на миллионы лет вперед. Пора было решительно действовать. Расталкиваю, морщась, олигофренов и прусь в ту дверь, куда мне опять ткнули.

Забегаю. Называюсь: «Северин».

Там очень добрая женщина. Сидит, курит.

И бурчит что-то в телефонную трубку. Отметила в списках мою фамилию и выпустила дым. В тех отверстиях, которыми она заглатывала воздух, подхлюпывало. «Болеет», – мысленно пожалел я. Однако ее запас грубых слов и оскорблений, высказываемых невидимому собеседнику в трубку, был в десять раз обширнее, чем у той симпотной девчонки на вокзале. «Философы, – подумал я. – Теперь они злобные».

Опять пожалел. Опять зря.

– Все! Вали отсюда! Там твоя временная хибара! – заорала хлюпающая морда, объясняя мне, как доехать. – А работы, блин, по философии свои ты привез? А? Я тебя спрашиваю, конь с яйцами?

– Да, – отвечаю. – Конечно, привез. Одну только: «Шоковое столкновение «Я» и «чужих» – единственно возможный путь продолжения существования». Зато написанную на надгробье Канта.

Она опять затянулась и выпустила дым. Снова угрожающе всхлипнула отверстиями и отшила:

– А, впрочем, нам твои работы и не нужны на хер! Философов-студентов, – она поперхнулась, – у нас и так жопой ешь! И запомни: здесь надо помалкивать! Здесь вам, сучьи дети, не творческая мастерская, а серьезнейшее учебное заведение, понял?

Увидев, что я немного замешкался, добавила:

– Пшел отсюда! Убирайся!

Я кубарем выкатился на улицу, освобождая кабинет для других, их надежд, мечтаний, иллюзняков и все такое прочее.

А дальше, копошась в субъективных непонятках, я поехал туда, на другой конец Города в гостевой дом

Академии Философии, где наобещали мне мою временную конуру на несколько первых дней.

А что? Пока помоложе, слушаешь все подряд, развесив уши. Тебе обещают – типа живи. Но на поверку получается, что тебя обвели вокруг пальца. Все пустота, никчемность и Будда с Кришнамурти. И ведь даже если раскроешь свое хлебало, то все равно найдутся добрые порядочные люди, которые ради всеобщего же блага тебе его заткнут.

Первым делом на фронтоне этого старого, массивного и перекособоченного здания бросилась в глаза скромненькая гостеприимная вывеска. Золотые буквы гласили:

«Филиал больниц № 15, № 17 и имени Кащенко при Академии Философии имени Цицерона». Видимо, этот Цицерон был их самый знаменитый клиент или пациент, которого здесь вмиг от всего и излечили.

К торжественному дню заезда новых больных на всякий случай подогнали несколько белых машин с красными крестами. Это, как оказалось впоследствии, для тех, кто еще не понял, что здесь нужно смирненько торчать в собственной ракушке, а свою пасть высовывать лишь тогда, когда тебе скомандуют санитары.

Теперь-то уж никакой свободы выбора и в помине не было. Что ж. Назвался скотиной – полезай в стойло.

Самым центровым здесь парил в облаках главный врач, который, надавив на синие педали, совершал со своими санитарами траурные ночные обходы, чтобы приблизить обитателей к современной культуре, а заодно и к античности.

Это им вполне удавалось. Правда, некоторые, не выдержавшие монументального и несокрушимого столкновения с мировым искусством, вполне тихо и бесследно исчезали. Поговаривали, что их переводят на жительство кого в главный корпус, а кого и сразу на кладбища. Потому что их увозили кого на белых, кого на черных тачках.

Но ведь в конце концов их тоже везли в путешествие.

Рожденный ползать летать не может. И действительно, если бы у человека были крылья, то они страшно мешали бы ему ползать. Несмотря на эти спорные утверждения, самые неизлечимые поголовно считали себя птицами. И каждый мечтал полетать. Кто с шестого, а кто и с седьмого этажа. Их тоже больше никто не видел, они тоже исчезали. Их увозили в другие места. Но ведь опять же каждый взлетает как может. Возможно, если как можно чаще подпрыгивать и отрывать ноги от земли, то рано или поздно взлетишь.

Но я-то пока подожду, понаблюдаю.

Так вот. Забрался, значит, внутрь. Тут мне мою палату и указали. Живи, мол, существуй понемножку. Я был так доволен своими облезлыми и холодными апартаментами, а особенно соседству с шестьюдесятью шизофрениками, гниющими по соседним, что сразу догадался: пора смыться хоть на сегодня куда-нибудь. Тем более шторка перешкалила все допустимые форматы. Не забывайте, что все это укладывалось в один такой насыщенный денек.

По любому смыться я мог только до вечера, а уж там будь что будет. Пора набираться ума, а вместе с ним и вдохновения на новый виток лайфа.

* * *

Между тем Большой Город активно готовился встретить очередной Юбилей. Таким образом грядущий праздник был в своем роде историческо-городской реанимацией.

Основным парнем, который обустраивал праздневства, конечно, был Министр городского Процветания. Это уж точно. Потому что при каждом удобном случае он делал приличное для его положения выражение лица в ящике и гнал типа как он прется по Большому Городу и все такое прочее. А заодно обещал выпустить за Большой Город кишки хоть всем остальным, хоть себе. Конечно, когда он затирал, сколько монет он бухнул на раскладняк, все в шемент восторгались. Без своих коммеров он и дышать не смел. И суетливо интересовался, куда еще швыркануть баксяток, чтоб ему с его любимыми коммерсантами еще более залучезарилось по жизни. Здесь Министр городского Процветания мудрый. Пытаясь представить глубину его мудрости, все на завидках дергались.

Быдло же неслабо аскало праздника, халявы и, если повезет, погромов.

В принципе все равно, что отмечать. Детскую олимпиаду, так детскую олимпиаду. Юбилей так Юбилей. Еще особи очень любят в плане праздников Новый Год и дни рождения, когда можно без опаски оглянуться на оставленные за собой в прошлом кучи дымящегося темно-коричневого и отправиться дальше делать новые кучи. Я знаю, в праздники принято собираться стаями, чтоб назлорадствоваться, полюбоваться на старение и морщины других «Я», обхаять недругов, потискаться и нажраться с шалавьем.

Первым делом почехлил вниз по центральной улице. Ну по Тверской к красному замку. Замок со звездами такой, которые издалека видно. Но здесь звезды – это ограничитель полета.

Я затерялся в самой гуще человеческой массы, которая потащила меня к красному замку. Навесил на себя уверенную личину, прикупил банку пива и все такое. Дальше понял: даже лапы нижние передвигать не стоит. Человеческая каша сама дотащит меня до замка.

Это были такие же «чужие», как везде. Вроде бы они шлялись взад-вперед без всякого дела. Их было очень много, что, бесспорно, представляло некоторую опасность. Но я весьма недурно среди «чужих» замаскировался. Глупо улыбался, выпучивал глаза, активно запихивал себе в рот сардельки, во всем подражая окружающим. Ну это чтобы и здесь меня приняли за видимого своего. Иногда мы все вместе слепо тыкались в зеркальные двери магазинов и баров, а через мгновение скопом выплевывались назад, туда, на серую вязкость асфальта. Я снова был с «чужими». Запросто!

Поговаривают, что в центре можно встретить весьма респектабельных личностей, мелькающих по ящику, а также негров. Я решил про себя, что если увижу знаменитость или негра, сразу брошусь к ним. И попрошу чтоб мне хоть что-нибудь объяснили. Негры, говорят, вообще отличаются особым складом ума. Когда-нибудь черные красивые люди поедут к нам из Африки эшелонами, будут улыбаться белыми зубами, пухлыми губами, разложат нам нее по полочкам и наконец-то все объяснят. Как когда-то американцам.

Большой Город мне поначалу очень засимпатяшился. Сколько огней, людей, баров, даже радуга в небе откуда-то. Чего уж, центр нашей Мавэленд. Правда, я по децелкам застремался, можно ли в таком центровом месте всей страны лакать «хайнекен», как я это бесстыдно выделывал. Не опрометчиво ли я так осмелел?

Когда в чем-то сомневаешься, лучше занять выжидательную позицию, чтоб потом не расхлебывать помойный результат собственной храбрости. Я сузил глазенки и осторожно осмотрелся. Но нет. Вроде бы ничего. Все особи вокруг также поглощали как и я «балтику», «мельника», «клинское», а также более крепкие спиртные напитки, плевались, куксились и выпячивались как могли.

Словом, я был такой, как все, и не выделялся из общей массы. Тогда я решил: типа если я не выделяюсь ничем особо омерзительным, то можно попытаться сойтись с другими особями. И попытаться выведать, какие человеческие подлости в Большом Городе наиболее в почете. Здесь вроде никто ничего не боялся. Может, это и есть Тотальная Свобода?

А вот и первая городская достопримечательность. И какая предостойнейшая. Вдоль всей центральной улицы я углядел стройные ряды очаровательных существ. Ну тинок, типа того, достаточно симпотных. Все добрые такие, приветливые, сияющие. Чтобы приукрасить Большой Город, а заодно поднять бодрость духа тем прохожим, которые ее, бодрость, малость подрастеряли, девушки были готовы на все. Они тормозили тачки, улыбаясь подходили к прохожим и говорили им, видимо, какие-то ласковые подбодряющие слова. «Вот это да… – расклеился я. – Это уже почти как райские кущи из древних легенд Скандинавии».

Я бы не удивился, если тотчас распахнулись бы на верхних этажах окна. И добрые волшебные феи стали осыпать бы нас фиалками, лепестками роз, фруктами и баксятками. А потом бы феи провели с нами тренинги и инструктаж и отвезли в расчудесную страну, где только добро, свет да любовь. И делать ничего не надо, лежи и лоботрясничай. Еще добавят: «Вы бессмертны».

Эх, вот такой раскладец был бы по мазе.

Одна из тинок отделилась от их стройных торжественных рядов и направились ко мне. Я принял, конечно, достойный вид. Ну, мол, на меня можно положиться в нашем трипе. Ведь наверняка сейчас начнется самое захватывающее.

– Девку хочешь? – проворковало существо другого пола скрипучим голосом. Она еще призывно улыбнулась, мол, замысел весьма путевый.

– Типа как, – согласился я сразу.

– Двести баков, – зевнула особь.

Я растерялся и по инерции поспешил дальше. Типа не вкурил-то под «элефантом».

– Эй, подожди! – проскрипело мне вдогон. – Для тебя за сто пятьдесят.

Удаляясь, я, конечно, подобиделся. Не успел доставиться в Город, как мне уже раскошелиться предложили.

Теперь, однако, одной непоняткой меньше.

Всякий к чему-то стремится в поисках удачи. Каждый отхватывает свой ломоть судьбы и ждет следующего. Иногда выходит, чаще нет. Но когда твоя работа – любовь, это, наверное, достаточно приятненько. Эх, интересно, если я тоже встану на разводняк и буду предлагать всем проходящим мимо шалаверциям посимпатичнее присунуть, мне будут отстегивать на карман? Пожалуй, я согласен и на полтяшок, даже на тридцатку. Да что тридцатка, червонец!

Сам я за любовь пока отстегивать не готов, а бесплатной любовью и ужо сыт по горло. Здесь половина – проститутки, остальная половина – по всей видимости, с крышесносящими запросами. В Западном Городе было по-другому. Проституток кот наплакал, а вот зато халявных раскуражных тинэйджерок – громадный воз и мамонькам тачка.

Да если мне и понадобилась честная, добрая, бесплатная любовь, я всегда мог направить копыта в бар и снять там какую-нибудь юную поросль.

Ладно, черт с ними, дальше валю вниз. А там блестящий алмазный билдинг! Гигантское переливающееся здание, а внутри – неизбежные они. Наверху надпись «Макдоналдс». Это оказалось очередное местечко, где они жрут.

Знаменитый «Макдак»? Ну, конечно!

Казалось, оттуда текли запахи всех кухонь мира. Японской, китайской, мексиканской, итальянской, даже африканской. Но стоп, не то, опять спутал. Запах был – американской.

В свежепромытые окна было видно, какими многочисленными сворами туда забираются, чтобы вогнать себе в брюхо жизнь.

Ладно, снова зажмурился, сжал ладони, зубы и снова лихо запрыгнул внутрь. Поступок неслабый. Это я сразу вкурил. Гамбургеры, чизбургеры, бигмаки, макнагетсы, казалось, изнутри распирало от будущих вкусовых ощущений. От аромата мне даже слегка сплохело. Куски деликатесов замелькали, замельтешили, кофе, чья-то рука, поднос… Балканский полуостров… Пиренеи… созвездие Гончих Псов и Триумфальная арка…

Еле-еле взял себя в руки. Надо оцифровываться, надо оцифровываться, надо оцифровываться.

Ладно, пытаюсь посмотреть особей, одновременно, как всегда, приготовившись к нехорошему.

Те из них, кто еще стоял в очереди, всячески выказывали плохо скрываемое нетерпение. Иногда кто-нибудь из сявок, продающих пузырящуюся коричневую жидкость и лепешки с соевыми прокладками, вскидывал руку по направлению к звездам и орал:

– Свободная касса! Свободная касса! Свободная касса!

В ответ на такие призывы с пяток жадюг отваливалось от соседних очередей и мчалось во весь опор к ним, выпятив подносы и обозначив лопатнички.

Остальные же, неудачники, оставались плесневеть, понурив головы в очереди. В ожидании они оглядывались подозрительно, высматривая, не отважился ли кто-либо перекрыть им дорогу к еде. Чавкали, облизывались и утирались платками.

Счастливые же, ну те, которым удалось уже отхватить свои дозы радости, волокли переполненные подносы к освободившимся столикам. Из-за которых выкатывались другие, довольные, утираясь салфетками с характерной дугообразной буквой «М». По пути они обнюхивали пищу и, не стесняясь, подхватывали пальцами капающие капли горчицы и кетчупа.

«Вот как здесь питаются!» – проносилось в моей съехавшей совсем набекрень-башне. Надо отметить, что думал и дышал я в тот момент с большим трудом.

Тут раскатистая трель запиликала у меня под ухом. И какой-то чек, ползущий сквозь кризис среднего возраста, забубнил рядом по сотику с набитым ртом. И все продолжал неистово набивать себе в главное отверстие куски горячего теста.

Я даже помочь хотел.

В смысле подойти и затолкнуть ему в чавку весь его поднос со всеми вкусностями. Может, тогда он нажрется.

Шамкал он, шамкал в трубку нечленораздельно, но потом догадался, в чем секрет ящика Пандоры. Он недовольно замотал гривой, сначала закинул голову назад, а потом со всего размаху вывалил непрожеванную вкусно-тень обратно к себе на поднос и заорал:

– Сейчас приеду! Приеду сейчас, дура! Не слышишь, я жру! Жру я! – повторил он раздраженно.

Мне чуть опять не сплохело. Я оперся о стойку и затем тихонько-тихонько пополз вдоль стены к выходу. Зря я, наверное, по утрянке закинулся.

– Приходите к нам еще, – сказала улыбаясь девочка в фирменном передничке у выхода.

Я покатился дальше – к новым впечатлениям, площадям, мерцающим красным звездам и мрачному красному замку.

* * *

Со всех сторон наседало: «Юбилей! Юбилей! Поздравляем Большой Город! Ура!» Мне положительно не давали забыть, что, здесь у них этот замечательный праздник. Рекламные щиты так надрывались, что, казалось, вот-вот лопнут от напряга и восторга. Все это, казалось, никогда не остановится.

Особи замирали и пытались различить цифры, означающие дату сего праздника. А спустя мгновение, проверив дату на калькуляторах, одухотворенные дрыгались дальше. «Юбилей! Юбилей!»

Остановился. Клинит меня. Может, сейчас все это само собой захлебнется? Ну, в своей собственной браваде. Ждал, ждал. Бесполезно! Я точно вам говорю.

Человеческое месиво волокло меня еще минут с десять, а потом неожиданно все и решилось. Меня, одухотворенного праздником, швырнуло в самый центр площади, где я посреди всего красного и растерялся.

Эта красная площадь и красный замок – как перерезанное горло у стареющей гордой женщины, бывшей владелицы одной шестой света. А из этого горла хлещет кровь – мы. Кровь большого города.

Нужно проникать в самую суть вещей и идти до конца, не задумываясь. Иначе на молекулы посыплешься неизбежно. «В красный замок, – скомандовал я себе. – Наверное, там меня хоть кто-нибудь ждет».

Внутри красного замка чего-то необычного я не подприсек. А я-то думал! Разве что там малость почище и особи поспокойней.

Чего уж там было предостаточно, так это старинных зданий с громадными желтыми крышками и перекладинами, как реи у древних кораблей. Точно таких же, какие я видел из поезда когда ехал. Теперь-то я понял, что это все же не вокзал, а нечто другое.

Чтобы закосить под интеллигента и интеллектуала, я небрежно приклеился к одной из стаек, передвигающихся повсюду. Зеваки глупо таращились на все подряд с разинутыми ртами и щелкали во все стороны фотиками. С ними, ясно, девчонка-экскурсовод, страшная, как мои отходы. Было заметно, что ее уже все достало до чертиков. Но она все равно устало прогоняла свою шнягу, чтобы тяпнуть кэшок.

Тотальное столкновение с российской историей не прошло для меня даром. Хоть какой-то толк. Минут через сорок я узнал, что старинные здания с огромными желтыми крышками и перекладинами, как у древних кораблей – церкви. Это экскурсоводиха мне злобно втолковала. Церкви, говорит, это места такие особые, где посредством молитв и материальных жертвоприношений можно пообщаться с Творцом и вывалить на него свои горести. Многие повелись на разводняк и загружались туда, сжигали куски воска, которые в местных ларьках продавались, скулили, обращаясь к Богу и выпрашивая у него хэлпа. Потом подкидывали Богу монет в особые коробки с щелями и, освобожденные, выметались на улицу снова куролесить. Спустя неделю, как я заметил позже, они снова, точно побитые собачонки, возвращались, чтобы признаться Создателю в своих очередных выходках.

Я выбрал церквушку, где у входа убогих было поменьше, а публика подостойней, и бросился. Пора затереть с Богом по че-как и всяко-разно. Теперь ему не отмазаться.

– Куда прешь, парень? – насторожилась монашка у входа. Вся в черном, а сама рыжая, с облагороженным до перекоса лицом.

– К Богу, – махнул я рукой в синее небо.

– Вход платный! – срезала она меня.

– Вы, наверное, не поняли, я к Богу, – улыбнулся я, чтобы войти к ней в доверие. Да без толку.

– Для глухоманей повторяю: вход в церковь платный. Это чтобы всякая топота к Богу не подлазила. Либо плати, либо счастливого пути, – вот как мне сказала эта благообразная женщина.

На ступеньках, помнится, еще столкнулся с британцем, это я по настоящему английскому произношению понял. Он тоже поинтересовался у меня, что это за желтые крышки и реи, как у древних кораблей. Для его же блага я мимоходом кинул ему несколько дельных советов:

– Go home! Go to your fucking island!

Это бросил я ему с видом знатока. Дескать, домой пора ехать.

Он остался стоять, размышляя, видимо, над полученной рекомендацией. Довольный своей спонтанной грубостью, я отправился к метро. Перед этим девчонка-гид еще успела нашептать мне, откуда видно все и сразу.

– Смотровая площадка, – говорила она. – Вот то, что тебе нужно. Там и самые непонятливые прозревают.

Добрая она была, но наивная.

В метро все то же самое: гул и яркий свет, скорость и туман, особи и поезда.

Бредут, бредут, бредут.

Катятся, катятся, катятся.

В метро меня сразу привлекла незатейливая реклама. Надо было быть осторожным, так как там опять Большой Город хвалили. Я, как узрел ту рекламку, так сильно в думки брякнулся. Чуть стэйшен свой не прокамал.

«Приезжай в Большой Город, – внушали мне ненавязчиво. – Я ужасно полюбил Большой Город. Кто привык к нему, тот не уедет из него. Я навсегда останусь здесь».

А снизу подпись такая лихая: «А. П. Чехов». Наверное, этому парню хорошо здесь было. И монет полный короб, и респект, чтоб шлондаться здесь было по мазе. И все такое прочее, естественно.

Конечно, если его так перло, то другим гнать не стоило. Субъективный драйв он, ясен пес, крайне закручен во внутреннее «Я», и других лишь раздражает. Уж мы-то с Могилой знаем.