Текст книги "Каждый сам себе дурак"

Автор книги: Кирилл Туровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

4

Собрал, значит, деньжата какие мог да и на вокзал. Тачку в гаражняк загнал – на нее доки были не в поряде. И брать с собой, понятно, никак.

До поезда еще оставалось минут тридцать. Делать было совсем нечего, разве только с ошалевшим взором наблюдать за окружающей катавасией.

Уж чего-чего, а такого скопища людей я здесь никак не ожидал увидеть. Поезда постоянно разгружались и загружались. Тогда часть этой живой переливающейся массы отваливалась в утробу очередной железной глыбы, которая увозила их, наверное, в сказочные страны. Все они с таким удовольствием запрыгивали в вагоны, что я сразу догадался: где-то за пределами Западного Города раздают безусловное счастье. Конечно же, светлое, конечно же, солнечное. Они судорожно сжимали в руках билеты на этот экшн перемещения в пространстве и подозрительно осматривались, вычисляя своих конкурентов.

«Нужно быть начеку», – тут же решил я на всякий случай. Но для начала нужно было набраться мужества. И побольше. Причем только для того, чтобы вместе со всеми набить до отказа собой эти железные коробки. Из визга и свиста этих подозрительных катафалков было ясно: путь за счастьем лежит непростой. Ну да и ладно. Когда слоняешься где попало, испытываешь хоть какие-никакие иллюзии существования. А когда застываешь на одном месте, все вокруг начинает распадаться, разлагаться и все такое прочее. Каждый Город – как новшество на несколько месяцев. А потом исчезай, если есть хоть децельная возможность.

Думать было некогда. Словом, чуть не бегом я пока что бросился туда, где раздавали мужество. Раздавали, конечно же, не бесплатно. Пить, не думать и не раскисать – вот что было нужно. И конечно, смастерить такую же одухотворенную и нацеленную прямо в будущее рожу, чтобы эти горемычники приняли меня в поезде за своего. Я залил в свою глотку то пивко, что мне подсунули, и отважно вывалился из буфета на перрон. Было еще рановато. Что ж, прилунился на лавочке пустынной. Ногу на ногу забросил так, для уверенности. И только для того, верно, чтобы еще немного обалдело поразглядывать тинэйджеров противоположного пола.

Проходящие мимо пытались позиционировать себя типа как люди.

Те кто помоложе, бежали уверенно и быстро. Они даже навешивали на себя маску безусловного знания «куда, где, зачем». Впрочем, им даже параллельно куда. Они хотят смыться подальше во что бы то ни стало. «Весь мир в кармане!» – подбадривали они себя, постукивая по лопатничкам с папиными монетами, по слезливым письмишкам любящих мамаш и по фоткам любимой шалаверции. Ведь практически каждому поначалу кажется, что мир будет принадлежать исключительно ему распрекрасному.

С теми, кто постарше, хуже. Они устало брели, волокли свои сумки, старость и сумрачные надежды хоть на малое. Когда едешь по одному и тому же маршруту раз в тридцатый, думать уже не о чем. В баулах, конечно, тряпье на сэйл. Весь мир – это торжественные колонки цифр и прайсы. Они знают все рынки Европы и, наверное, высшую математику. Вместо взгляда – циркуляция многозначных чисел, вместо мысли – щелканье калькуляторов. Словарный запас в двести слов и полная осведомленность.

«Итальянские рубашки! Китайские куртки! Дешево! Лучше не бывает!» – лечат они простаков на всех рынках мира. «Это ты мне вчера рваные шмотки подсунула, падаль!» – уверенно вопят они уже друг на друга. Когда они ругаются, их просто колотит. В такие моменты к ним лучше не подходить. Наливаются кровью глаза. Это просто шизоиды.

Уставшие, они возвращаются иногда домой и причем только для того, чтобы вывалить на отпрысков свою же злобу и ненависть. Вот это уже вполне серьезно. Это тема для отдельной работы.

Они и ласты откидывают либо в поездах, либо на рынках. Если обобщить, их и тащить далеко не надо. Потому что поезда – это кремационные камеры. А рынки – кладбища. Если вы, конечно, понимаете, о чем речь.

Плевать направо-налево, сидя на лавке, тоже неплохо. Надо попробовать плевать отовсюду. Когда между тобой и всем остальным пробегает черная кошка, сплевывай через левое плечо. И как можно больше. И быстрее. Если сильно повезет, то сможешь попасть кому-нибудь в рожу.

Тут что-то заверещало прямо с небес, прервав мои столь грустные размышления. Проверещало металлическим голосом. Догнал, что это по громкой связи объявляв ют посадку на поезд. Перепугался, конечно, я. Ну, в плане свой пропустить. Вне всяких сомнений, оставаться здесь было гнило. Конечно, если бы я был менее смышленым, то принял бы этот металлический голос за глас самого Бога. Ну якобы он наконец-то решил со мной переговорить.

Ан нет. Снова ошибся. Опять неудача.

Ненадолго показалось, что небо даже цвет изменило, да само время неслабо ускорилось. Все люди куда-то старались уехать, бежали, кашляли, спотыкались. Отходили грузовые поезда и мысли, вереницы пассажирских вагонов и собственные загрузы.

Как я уже упоминал, в основном, сидя на лавке, я ставился на тинэйджеров противоположного пола. Словом, получал эстетический сатисфай. Хватать удовольствие нужно почаще, ведь никогда не знаешь как, че-как будет дальше.

Так вот, короче, за что я парюсь-то.

Рядом со мной стояла очень красивая барышня. Стопудняк, весьма мазовая тина. Уж я-то как-нибудь разбираюсь. Единственное было не в теме – у нее лапы передние подрагивали. «Бедная, – пожалел я. – Совсем герл допился». Но почти сразу я подприметил, что руки у девки колыхались вместе с пластмассовой ерундовиной, которая была приделана к зеленому ящику на колесах. Внутри копошилось что-то живое. Кажется, завернутое в одеяло.

Ладно, смелей.

Исключительно из человеческого любопытства я заглянул осторожно внутрь зеленого ящичка. Вы,

конечно, мне можете и не поверить, но там детеныш прятался. Какой мне смысл врать-то? Маленький такой и розовый. Глаза у него были закрыты, а вдоль рта стекала какая-то сероватая жидкость. Постель у него была очень белая, прям как у покойника. А всегда один пес: и когда рождаешься, и когда коньки скидываешь – заворачивают в белое и чистое. И смысл примерно одинаковый.

Вскоре узнал, что тину кличут Катей. Это ее муж так назвал. Он громко попросил ее обождать, а сам пошел в шоп втариться хавкой. В дорогу, так он сказал.

Через минуту я подсмотрел в стеклянную перегородку, как выкаблучивался этот пройдоха. Судорожно заливал что-то себе внутрь, после каждого глотка морщился и испуганно оглядывался. Видимо, он делал что-то не совсем приличное и боялся, что его застукают. Я не стал по этому поводу заморочки себе выстраивать. Женатые, у них свои причуды.

Тем временем потомок этого типа за перегородкой иногда всхлипывал и причмокивал губками сквозь сон. Наверное, ему снились апельсиновые рощи и персиковые сады. Маленькие, они все наивные. Погоди, подумал я злорадно, подрастешь и тогда еще наглотаешься, и преимущественно темно-коричневого. Хотя, судя по тому, что у него текло изо рта, он чего-то уже нахлебался. Эта красотка, Катюха, как ее звали, тоже все понимала. Поэтому она скрутила мелкого тряпками крепко-накрепко, чтобы он не смог вырваться. Ну это тоже до поры до времени, говорят.

Кстати, девка догнала, что я внимательно наблюдаю за ее бесценным сокровищем, и стала поглядывать на меня с плохо скрываемой опаской.

Материнский инстинкт, догадался я. Природа. Природу я уважаю.

Чтобы ее успокоить, прикинулся по быстрячкам, что меня, как и всех, интересую только я сам. Для доказательства я стал ковыряться в ногтях, мол, от меня опасности не жди. Будь спокойна. И она вроде больше не переживала. А сам я стал ее тайком рассматривать.

Точеные черты лица, голубые глаза, черные вьющиеся волосы, тонкие лапки, обтянутые белыми джинсами. Одним словом, мазовая тина. И ведь еще наверняка добрая, нежная, ласковая. Пальцы ее, которые все продолжали трястись, были тонкие, длинные, ухоженные. Наверное, она увлекается музыкой, разбирается в литературе и искусстве. Я даже хотел тут же ей пылко выразить словами свою глубокую симпатию, дружеское расположение и участие. Ну уж совсем развезло меня на слезливые прогоны за лазурь, счастье и облака распрекрасные с южными ветрами.

Тут сверху вновь обрушились звуки. Но на этот раз обрушился такой чудовищный и скрежещущий вой, что, казалось теперь-то уж наверняка со всеми будет покончено. Первой мыслью было броситься на колени и начать стучать башкой о мостовую. Вторая мысль была о том, что я все же не христианин, поэтому воздержался от такого бурного проявления чувств. К моей чести, я почти поверил в Буду, Христа, Иегову, Кришну, Зевса, Юпитера и всех остальных прочих. Вдобавок стал призывать к себе на помощь и Марию Магдалину. Это тоже какая-то богиня. Я знаю, я помню. Казалось, начался Апокалипсис или по крайней мере война. Апокалипсис еще по барабану, но вот война… Нет, война мне на фиг не была нужна. Сейчас прилетят самолеты, швыряться начнут. Нет, на войну я не согласен. Черт с ним, пусть будет Апокалипсис.

Все же я осмотрелся. И ведь надо же! Это вопил тот самый мальчишка в коляске. Его пасть была разинута так широко, что все было ясно: этот маленький человечек хотел сожрать весь вокзал, для начала пытаясь всех напугать. Лицо от натуги у него побагровело и, казалось, вот-вот лопнет. Слава ангелам, что я о маленьких знаю лишь понаслышке. Видимо, когда личинкой откладываешься, все не так уж здорово. А может, помнишь еще отчетливо, как тебе до этого экшена рождения хорошо было. А потом почехлил, почехлил по жизни. И уже ничего толком не соображаешь.

Девчонка тоже догадалась, какую свинью она подложила своему ребенку. Она пыталась его баюкать, уговаривать, бренчать погремушками, засовывать ему в рот бутылку с той самой сероватой жидкостью. К сожалению, все было бесполезно. Он все равно хотел как можно громче пожаловаться о своих бедах окружающим. Не обращая внимания на пищу и мамины ласки, он упорно привлекал к себе внимание.

Но всякому терпению бывает предел. Девчонка тоже рассвирепела:

– Да заткнешься же ты наконец? – отчаянно вскрикнула она, растерянно оглядываясь по сторонам, словно призывая всех в свидетели.

Она ждала помощи. А помощь не шла.

Поняв, что подмоги ждать неоткуда, девчонка снова стала с остервенением совать ему в район мордашки эту злосчастную бутылку. Оттуда полилось, даже заливать коляску стало. Для удобства она обхватила бутылку обеими руками. Она даже заулыбалась. Она уже была готова на все. А уж ее запас слов, относящийся к анатомическим особенностям мужчин и женщин, был поистине впечатляющий.

Это событие собрало вокруг коляски множество проходящих мимо. В конце концов это уже было типа развлекалова. Да гаденыш и впрямь всем мешал слушать объявления на посадку своим обращением к миру. Все кивали головами, давали искренние советы, решая, как же посущественнее ответить на его вызов.

– Не жалей! Вмажь! – кричали радикалы.

– Научить уму-разуму! – советовали центристы.

– Давайте послушаем, что он скажет! – рекомендовали либеральные наблюдатели.

Девчонка крайне виновато смотрела на окружающих, как бы извиняясь перед всеми за поступки члена своей семьи.

Слава богу, муж прибежал. Рожа у него была очень уж кислая. Видимо, этому путешественничку не дали допить. А маленький господин достал всех до упора.

Надо отметить, что муженек быстро разобрался в ситуэйшене. Он оттолкнул девчонку, расчетливо размахнулся и коротким резаным ударом хлопнул в глубину его логова. Коляска зашаталась, разлетелись серые брызги.

И все смолкло. Тишина.

Толпа уважительно загудела, осыпая муженька типа поздравлений. Катя смущенно улыбалась. К счастью для нее, все наконец-то закончилось.

Проходящие мимо продолжили путь куда попало. Конечно, они еще долго обсуждали этот экшен. Впечатлений и информации, чтобы почесать языками, было навалом.

Девчонке же муж, конечно, стал читать нотации. Мол, де нельзя ей ребенка оставить, ничего-де она делать не умеет, тупая, мол, бестолковая, и все такое прочее. А она не лыком шита, адекватный ответ ему стала лепить. Я даже ввязаться хотел. Но тут они на меня не сговариваясь уставились и, видимо, выражение лица у меня было уж очень непотребное.

Пересели они. Ну на другую лавку подальше.

Малыш теперь не кричал, а почтительно всхлипывал, высовывая из логова свой просветленный фэйсик.

Через минуту все они уже были в поряде. Я слышал обрывки их разговора. Ласковый трип, море, отели, бесплатные экскурсии и музеи. Все обернулось весьма банально.

Да что я так из-за «чужих»-то волнуюсь? Как не трепыхайся, везде будет одно и то же. Нужно быть спокойнее по отношению к людям. В конце концов собаки тоже не виноваты, что пахнут псиной.

Что не удивительно – мелких коммерков на вокзале было как грязи. Это такие специальные люди, которые любят что-нибудь продавать. Делают это ненавязчиво и легко. Главное, всучить тебе что-нибудь бесполезное, подороже. Мелкая коммерция – она повсюду.

Справа, слева, сзади, впереди все было одухотворено торговлей. Купить можно было что угодно: зажигалки, куртки, колбасу, лимонад. А вот мозгов-то не продавали. Я, пожалуй, купил бы себе вдецл, чтобы хоть что-нибудь наконец начать понимать.

Казалось, эти люди владеют какой-то немыслимой тайной, секрет которой выдавать не собираются. Но по крайней мере вид у них был достаточно дружелюбный, потому что они всем вежливо улыбались и предлагали свои товары, небрежно называя цену. И очень радовались, когда кто-нибудь что-нибудь у них покупал. Чтобы окружающие не заподозрили меня в чем-то неладном, я тоже бросился к торговым рядам.

Еще издали я заприметил самую симпатичную блондиночку, разукрашенную так, будто она и себя продавала в придачу. Но пока что она продавала лишь выпечку. Впрочем, это значения не имело. «Хачапури!» – с разгона объявил я, протягивая ей монеты. Девчонка радостно захлопотала. Я было хотел поговорить с ней, чтобы выведать особенности ее внутреннего мира, но уж слишком много желающих поналезло вдруг на ее хавку.

Что ж, мне пришлось отвалить. Хачапури – это булка с сыром внутри. Не самая плохая жратва. Чтобы сделать блондинке еще приятней, я не стал далеко отходить и сожрал булку прямо рядом с ее ларьком. Сожрал со смаком, выказывая огромнейший аппетит.

Она была довольна. Редко кто обращал на нее внимание.

А вот тому парнишке я зла точно не желал. Да он все равно валялся теперь на перроне. В красное и синее весь расцвечен был. Дизайн лица у него изменился весьма заметно. Результат деятельности лучших физиологических дизайнеров – легашей.

Вокруг него копошились три лега, бурно рассказывающих друг другу о своей отваге. Один, правда, был не особо воодушевлен, даже огорчен.

Короче, дело было так. Этот парень осмелился подгрести с самыми добрыми намерениями ко вполне достойной женщине и откровенно попытался ей затереть о самой глубокой к ней симпатии. Залитый, понятно, в хламешник. Женщина мягко спланировала, типа отшутилась. А вот «чужим» это, естественно, не понравилось. Они сразу ощетинились и набросились. Его дружно обхаяли, послали во всех направлениях, а кто-то самый бойкий смело толкнул его в стеклянную витрину здания вокзала. Парень разбил витрину, распорол себе руку. Распорол сильно, крови хлынуло по самые не могу.

Короче, он привлек к себе внимание. Это было непростительно. А уж тем более кровь…

Целая толпа кинулась его загонять, как зверька. Померещилось, что затрубили охотничьи рога, кто-то принялся расставлять капканы… ловушки… Другие расправили сети… Начали громко делить шкуру неубитого медведя… Женщины заговорили о ценах… об освежевывании…

В общем, быдло почуяло кровь. Понятное дело, охотничий инстинкт.

Парень мчался по перрону, пальто развевалось по ветру, а из руки, привлекая «чужих», хлестала кровь. Глаза у него сделались блюдцами, как после экстази, и он даже вроде немного сцифровал шарики за ролики после синьки.

Но он был обречен. Деваться было некуда.

– Кровь! Держи его! Хватай, добивай это «Я»! – неслось из глоток несущихся за ним «чужих».

Парень добежал до угла здания и там рухнул, истекая кровью. Над его головой словно нимб еще светилась вывеска «Добро пожаловать». Там был то ли кабак, то ли милый шоп. И все преследователи вроде от него отстали. Они решили, что дело сделано и надо звать егерей-профессионалов. Ну легавеньких.

Так решили они.

Леги все долго не ехали. Но все равно прибыли.

Вышло трое. Они наконец-то в клетке на колесах с раскраской прибыли. Три блюстителя порядка в синих фуражках и белой форме. В белой – это было крайне важно. Я потом узнал, они там день рождения начальника облУВД отмечали. Говорят, что и у легов есть праздники. И есть дни рождения. Они даже спят по ночам и дети-легашата у них есть.

За парня заступаться было бессмысленно. Все началось по новой.

Леги-то уж его обложили по всем правилам. А парень как их увидел, задрожал, затрясся весь и опять за флажки ринулся. Но не тут-то было. Легаши окружили его и для внешнего приличия начали говорить очень вежливо. Мол, вот как у нас легашня за культурное общение впитывает. Конечно, парень им не сильно поверил. Стал лопотать про билет, сроки и деньги. В клетку уж очень ему не хотелось. Тем более, как он наивно считал, не виноват он был и слился на распасах. Поняв, что ниже достоинства легов слушать его путаные гонки, парень опять рванулся за флажки. Только уже более решительно.

Но все было бесполезно. Парень метался по перрону, легавенькие его догоняли и нехотя кломзали, но пока еще лениво и совсем несильно.

Конечно же, из любопытства я подтянулся поближе. И не зря я в очередной раз проявил любознательность. Так как парню наконец действительно крупно не повезло. Несколько небольших капель крови, брызнув от руки парня, отлетели прямо на белую рубашку одного из защитников Конституции. Вот на что он отважился в своей наглости, пес. Леги опешили. Такой неслыханной дерзости они никак не ожидали.

Его тут же уложили на стрит и стали утрамбовывать по полной программе. Мелькали руки, ботинки, красноватая пыль и куски одежды. Главное было – не уронить честь и чистоту мундира. В прямом и переносном смысле.

– У-у-у, мразь, – шелестел первый, выкручивая ему пока еще здоровую руку.

– Может, в отделении объясним ему все по-настоящему? – улыбаясь интересовался второй, нанося по врагу один за другим разящие удары ботинками. Но потом перестал, потому что застремался их подпортить. К тому же третий служитель охраны правопорядка, который сильнее всех оскорбился из-за пятен, не хотел упустить своего:

– Дайте лучше я, – оттер он своих соратников, размахиваясь резиновой палочкой правосудия.

Пощады ждать не приходилось. Били его долго и уверенно. Зависть, ненависть, презрение и злоба. А все остальное – это внешнее, оболочка. Она всегда ненадежна, она всегда срывается. Человек – это всегда скотина. Он просто притворяется, чтобы подпустить вас для расправы поближе.

Летели, летели клочки по закоулочкам. Да в конце концов усталость взяла свое. Легаши остановились и, тяжело дыша, стали подбадривать друг друга на дальнейший справедливый экшен. Парень же посмотрел, тем что оставалось у него от лица, в синее небо, застонал и распластался без сознания на асфальте. Так в итоге и не выбравшись за флажки.

Экшен ОК. Справедливость восторжествовала.

Но ведь ясно, что необходимо вести себя адекватно к окружающему миру. И уж, конечно, не безобразничать так лихо, как этот парняшик, пес. По крайней мере, если он выживет, запомнит этот урок на всю дальнейшую жизненку. Не будет рыпаться, а будет молчать и на лекарства ишачить.

А «чужие», гадкие хамелеоны, тут же на сторону парня перекинулись. Понятное дело – быдлятина. Ведь одно дело – просто его загонять, улюлюкать, чтоб объяснить ему что почем, а другое, когда его чуть ли не прикончили у тебя на глазах. И каждый мысленно себя на его место спозиционировал. Это заставило все быдло сплотиться, чтобы дать отпор нашествию в лице легавых. Выступили единым мощным фронтом. И конечно, в авангарде колготились старушенции:

– Убили! Человека убили! Боже мой! Что творится, а? Люди добрые! – голосили старперши, грозно обступив легов и, видимо, готовясь к последней атаке.

Легаши же, конечно, поняли всю опасность сложившейся конфронтации. На всякий случай заняли круговую оборону, потому как они не собирались отдавать с таким трудом взятую добычу. Тем более когда ее оставалось только освежевать и выпотрошить. Вперед выступил тот, кому нанесли столь тяжкое оскорбление:

– Ты что ли будешь рубашку отстирывать? Ты, я спрашиваю? – кричал он предводительнице стаи. – Ты только посмотри сюда! Гляди! Кровь плохо отстирывается! Ты будешь мне это отстирывать? Ты? Да? Надо отметить, что и сам он с трудом находил два небольших пятнышка от крови парня на своей красивой праздничной рубашке.

Препирались они недолго, так как легам пришлось уступить общественному мнению и вызвать реанимационную машину для сдачи добычи. Приехали врачи и тут же стали перебинтовывать, подсоединять капельницу и все такое. Один лег даже поехал с врачами, чтобы сторожить добычу в больнице. Двое других отправились в отделение отмечать столь нелегкую викторию.

Толпа потихоньку рассосалась. Вот так всегда: сначала расколошматили своего на молекулы, а потом сами же и на высоте оказались. Типа спасители.

«Точняк пора сматываться, если уж здесь все шизеют так не по-детски. Наверняка уж в других местах получше», – проносилось в моей голове. Все это время я беспрерывно курил, чтобы создать хотя бы дымовую завесу в плане безопасности своего шкурятничка. Ведь никогда не знаешь, чего, где и от кого ждать приятного, доброго и хорошего.

А тот парень, конечно, был несомненно виноват. Его поступки были непонятны окружающим, а этого уже более чем достаточно. Он проконопатился в больняке два месяца, а потом ему еще штраф нехилый леги впарили. Ну что ж, он получил приличный урок, он сделает выводы и уже никогда не совершит ничего. Потому что во всем этом диковинном калейдоскопе, вращающемся вокруг нас, только так и можно выжить.

Поезда тем не менее продолжали приходить и отходить как ни в чем не бывало. Поезд – это как консервная банка, набитая нами. Он доезжает до намеченной цели и там эту банку вскрывают, а ее содержимое пожирается приветливым городом. А потом город выбрасывает нас на кладбища, как отработанный шлак и отходы.

Но пробил и мой час. Все же объявили посадку на поезд. Пора было чапать дальше. Я даже сожрал последнюю половинку синей марки с «велосипедистом», чтоб внутри трэйна еще торкнуло по самые не могу. Что в принципе было разумным поступком, верно?

А уж потом заметался я в поисках своего поезда по всем платформам. И потому, сколько мерзавцев со счастливыми лицами пыталось набиться в один из них, я догадался: это поезд в Большой Город.

Я не ошибся.

Сказал себе: «Не робей!» Зажмурился и лихо запрыгнул внутрь.