Текст книги "Не сердись, человечек"

Автор книги: Кирилл Топалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

– Во-первых, я тебе не малёк, – ответил Жора с достоинством. – А во-вторых, о нашей школе мы хотим поговорить с товарищем Владовым наедине. Мы просим вас, товарищ Владов, выслушать нас.

– Хорошо, – сказал директор. – Оставьте нас. Я уверен, они хорошие ребята, пионеры…

– Нет! Никаких разговоров наедине! – снова заорала его жена. – Пусть немедленно убираются, или я вызову милицию!

– Я хо-чу д-до-м-мой! – заикаясь от плача, шептала Мира. – Д-до-м-мой х-хо-чу…

– Подожди! – шепнул я ей на ухо. – Мы сейчас скажем все твоему отцу…

– Нет, нет, нет! – плакала Мира уже в голос.

И вдруг бросилась в прихожую, как слепая налетела на вешалку, помчалась вниз по лестнице. Мы с Жорой выскочили вслед, но уже на площадке остановились: внизу хлопнула дверь. Мира выбежала из подъезда. Не успели опомниться, как следом за нами на площадку вылетели Мирины сандалии и мое «не сердись» и дверь директорской квартиры оказалась запертой. Собрав рассыпавшиеся по лестнице и площадке фишки и кубики, мы спустились.

Мира исчезла. Мы обошли весь квартал. Спрашивали у всех встречных, не видел ли кто такую-то девочку, но бесполезно.

– Нарушила клятву, – сказал Жора. – Ее надо наказать за это.

– Как? – испуганно уставился я на него.

– Не будем ей больше помогать. Пусть сама ломает голову.

Вообще-то и меня взяло зло на Миру. Тоже мне, убежала, и мы даже не смогли спросить у директора адрес ее матери… Времени уже два часа. Когда же я-то буду искать свою маму?

Дядя Огнян ждал нас на углу улицы, а мы никак не могли решить, что делать дальше. Если Мира запомнила, где живет Жора, и вернется туда одна, тетя Елена все поймет. Если же вернется в Дом, еще хуже. Тогда такая каша заварится… А если заблудится и попадет в милицию, и говорить нечего. Нас моментально поймают. И все пропало. Поэтому мы с Жорой решили так: нам надо расстаться. Он будет искать Миру, а я свою маму…

– Где ваша мадам? – спросил дядя Огнян, когда мы появились.

– Послали в аптеку за лекарствами для учительницы, – объяснил Жора. – Я тоже отлучусь – надо купить в супермаркете лимоны и другие продукты. Ты отвезешь Ангела к другой учительнице?

– Желание клиента – закон для таксиста.

– А сколько мы тебе должны?

– Нисколько. Я вожу вас исключительно из чувства симпатии.

– А почему же тогда не выключаешь счетчик? Сколько там намотало?..

– Это не имеет значения… Значит, так: давайте-ка быстро за лимонами и лекарствами, я подожду.

– Да говорю же тебе, что мы с Ми рой остаемся здесь.

– Э, нет! Все едут со мной!

– Но у нас нет другого выхода. Учительница совсем одна, мы должны позаботиться о ней. Чао! – сказал Жора и побежал в сторону. Дядя Огнян хотел было догнать его, но я соврал, что мы договорились снова встретиться на этом месте через час.

– Ладно, – согласился он, на какую-то минуту задумался и снова включил мотор. – Так где, говоришь, живет следующая больная?

– Витоша, двадцать пять, – ответил я, взглянув еще раз на листочек, на котором были записаны адрес и имя моей матери, хотя, конечно же, знал их назубок и без этой бумажки.

– Витоша, двадцать пять? – удивленно посмотрел на меня дядя Огнян. – А как же зовут твою учительницу? А ну-ка, дай-ка эту бумаженцию. Ани Монева Гайтанджиева, – прочитал дядя Огнян.

– Так ведь я знаю ее! Она меня тоже учила!

Я сразу понял, что он врет.

– Как она могла быть твоей учительницей? Она же молодая!

– Я, что ли, старый?

– В том-то и дело, ей столько же лет, сколько тебе! Как же она могла быть твоей учительницей? Это невозможно.

– В этом мире все возможно! – пробормотал он. – А ты похож на нее.

– Все люди похожи друг на друга! – выпалил я фразу, которую часто слышал от Матушки, и одновременно обрадовался и испугался.

– Все правильно! – ответил дядя Огнян и остановил машину. – А теперь сбегай за букетом.

В самом деле, я забыл про букет. Но, открыв дверцу, вспомнил, что у меня нет денег.

– Все деньги остались у Жоры, – произнес я грустно.

– На! – протянул он мне пятерку. – Побольше купи, ведь мы оба ее ученики!

Пулей полетел я к цветочной лавке, купил на все деньги гвоздики, бегом обратно. Увидев меня с охапкой цветов, дядя Огнян чуть не свалился с сиденья.

– Куда так много? Впрочем, ладно, больше радости доставим.

– Она на самом деле была твоей учительницей? – поинтересовался я.

– На самом. Только теперь уже она не живет на Витоше. – Дядя Огнян внимательно посмотрел на меня и добавил: – Замуж вышла. Знаешь что, давай сначала позвоним ей.

Он остановил машину возле телефона-автомата, вышел.

– Нет никого, – сказал дядя Огнян, вернувшись. – Наверное, на вилле. Но я не знаю, какой там телефон. Сегодня у нас суббота?

– Она добрая? – спросил я.

– Кто?

– Ну, когда она была твоей учительницей, хорошей она была?

– М-м… Истины ради должен сказать, что не очень. Но, может быть, сейчас изменилась, – ответил дядя Огнян и посмотрел на меня.

– А… ты знаешь ее мужа? Он не гитарист?

Дядя Огнян ответил не сразу. Задумался, потом произнес тихо:

– Нет, не гитарист. Художник.

– Художник?.. А разве он не играл в оркестре, когда был студентом?

– Не знаю. А ты-то – где живешь?

«Вот и попался», – подумал я. Он наверняка знает Софию наизусть, мне не провести его. А потом подумал: а почему бы мне не рассказать ему все как есть? Он такой добрый и, конечно же, поймет меня и поможет. Но тут я вспомнил, что мы поклялись хранить тайну, и решил переменить тему:

– Эх, жалко, что ты за баранкой и не можешь сыграть со мной в «не сердись». Уверен, что побил бы тебя как дважды два!

– Ты для того и таскаешь с собой игру? Чтобы мстить взрослым хотя бы так, поскольку иначе пока не можешь?

– Взрослые! Я с каких пор мечтаю побить хотя бы одного. Но куда там, они такие занятые, так ни разу и не играл ни с кем из них – правда, один раз с Матушкой…

– С Матушкой? С какой Матушкой? – резко повернулся ко мне дядя Огнян, и я понял, что снова дал промашку.

– Да с мамой своей. Я так называю ее.

– Ага, так где ты, говоришь, живешь?

– Дома, где же еще?

– Ну ты и шельма! – сказал дядя Огнян, и мы оба засмеялись.

– Дядя Огнян, а далеко эта вилла?

– Минут тридцать пять езды.

– Можно мне поспать немного? Страшно устал.

– Можно, только ты не ответил на мой вопрос: где же ты все-таки живешь?

– Отвечу, когда проснусь. Страшно хочется спать, а адрес у меня очень длинный.

Я вытянулся на заднем сиденье, но разве уснешь от всех этих мыслей, которые лезут в голову? Неужели мама вышла замуж за кого-то другого, не за моего отца?

– Дядя Огнян, а у нее есть дети?

– У кого?

– У учительницы.

– Нет. Да ведь ты спишь?

– Сплю.

Через некоторое время машина стала сбавлять скорость, а потом и вовсе остановилась. Я приподнялся с сиденья и увидел на обочине шоссейки каких-то мужчину и женщину.

– В сторону Панчарево подбросишь, шеф? – спросил мужчина.

– Можно, – ответил дядя Огнян и позвал меня: – Ангел, пересядь вперед.

Я сел рядом с ним, покатили дальше. Вскоре показалось озеро со множеством лодок. Я впервые видел всамделишные яхты, катера – раньше только по телевизору смотрел. Они носились наперегонки, догоняли и перегоняли друг друга… Красота! Вот это да! Это тебе не телевизор.

– Нам налево, – сказал пассажир.

Но дядя Огнян ответил, что дальше не едет, и свернул на обочину.

Пассажиры вышли, мы снова остались вдвоем. Сделали один поворот, второй. Мелькнуло мимо маленькое озерцо.

– Параселско называется, – сказал дядя Огнян. – А вон то, большое, что вдалеке, водохранилище Искыр. Вся София пьет из него воду. Чудо-водица, богата всевозможными микроорганизмами. Вскипятишь – и суп готов…

Водохранилище такое огромное, что почти не видно противоположного берега, машина свернула вправо и стала взбираться вверх по крутой дороге. За большими деревьями, которые росли вдоль дороги, виднелись красивые домики с большими светлыми террасами. Перед одним из таких домиков мы остановились.

– Прибыли, – сказал дядя Огнян. – Ты подожди тут. А я пойду посмотрю, есть ли кто дома.

Он просунул руку в заборную щель и открыл калитку, потом закрыл ее за собой и исчез за деревьями. Интересно, почему он закрыл за собой калитку? Видно, хочет поговорить с мамой отдельно? Ой, а вдруг догадается, что я… От этой мысли я сначала пришел в ужас, а потом подумал: теперь-то чего бояться? Ведь я уже здесь, у мамы…

– Тебе повезло! – сказал дядя Огнян, когда появился снова. Теперь уже он оставил калитку открытой. – Правда, придется малость подождать… Ну, я поехал за Жорой с Мирой, а тебя она привезет.

– Куда привезет? – испугался я.

– К… Жоре. Или еще куда, сами выясните, – сказал он и протянул руку. – Ну, у нас с тобой уговор мужской, что бы ни случилось, так?

– Да!

– Вот тебе мой телефон… Если вдруг окажешься в беде, произносишь волшебное словечко – и дядя Огнян тут как тут. Понял?

– Понял!

Хотел было сказать ему, что там, куда он поедет, нет ни Жоры, ни Миры, но не имел права нарушать клятву. Конечно, я обманул его. Без дяди Огняна мы бы, наверное, ничего не сделали. Но, пока я раздумывал, он включил мотор и, махнув на прощание рукой, уехал.

Показания В. Владова, генерального директора ДСО «Металлохимпромэкспорт», София

В государственном объединении «Металлохимпромэкспорт» я работаю с 1963 года. Поступил туда на должность главного инженера. В 1970 году был назначен заместителем генерального директора, а в 1973 – генеральным директором… В конце 1972 года у меня было одно увлечение… Все мы люди, с каждым может случиться… Я тогда получил выговор по партийной линии… Она, моя секретарша, ушла тогда из объединения… Родила внебрачного ребенка. Мне после этого не звонила больше, но года два спустя я случайно встретил ее на улице. Она не пожелала сказать мне ничего о ребенке – взяла его или оставила, абсолютно ничего. Я уже сказал, что тогда питал к ней чувства и хотел помочь ей как-то, если это, разумеется, в моих силах… Она не была легкомысленной девушкой, очень добросовестно выполняла свои секретарские обязанности… Думаю, она тоже любила меня. Но я вовремя осознал свое заблуждение, ведь у меня была семья, о которой я обязан был заботиться…

В тот день, о котором сейчас идет речь, в дверь позвонили. Открываю и вижу: стоят трое детей – два мальчика и девочка. Они рапортовали по-пионерски, объяснили, что, мол, хотят встретиться со мной. Такое и раньше бывало, встречи с пионерами для меня дело привычное. Наше объединение шефствует над одной пионерской организацией. Помогаем детям, чем можем, ведь о подрастающих надо заботиться… Да и, надо заметить, лично я люблю детишек – маленьких граждан нашей страны! Как увижу ребенка – душа разрывается… Если честно, то я часто думал о том, что где-то у меня растет еще один ребенок. Я не знал, кто именно – мальчик или девочка, знал только, что ребенок, наверное, уже пионерского возраста. Мне часто снилось, что я встречаю этого ребенка, что это девочка. Интересно, что мне именно девочка снилась. Как-то я даже всплакнул, выпил, ну и… Да, и вот, открываю дверь, приглашаю детей в дом, жена угощает их сиропом. Все-таки мы, болгары, гостеприимный народ. Потом жена сказала, что выйдет ненадолго, а когда возвратилась, ей показалось, что девочка пыталась украсть что-то… Мне удалось убедить жену в том, что она заблуждается. Лично мне дети внушали доверие, мы играли с ними в какую-то игру, вообще дети чудесные, наши дети, пионеры… Но женщины – вспыльчивый народ, знаете ведь… И все-таки мне удалось все уладить, дети рапортовали, как положено, и ушли… Я даже не подозревал, кто они на самом деле и зачем пришли, так же как и не предполагал, что потом может случиться такое…

Скажите мне откровенно, кроме этих показаний, я могу быть еще чем-нибудь полезен? У меня есть друзья в… Нет, я только предлагаю… в интересах дела… Я… потрясен. Если нужна финансовая помощь…

Ну что вы, не за что… Это наш долг – помогать следствию. Я полностью в вашем распоряжении.

Показания С. Владовой, домохозяйки. Образование высшее. Инженер. Супруга В. Владова – генерального директора ДСО «Металлохимпромэкспорт». София

Я ждала чего-нибудь подобного от той поганки… Знала, что рано или поздно она попытается помешать моему семейному счастью… Мой муж добрый, наивный. Тогда она его обманула, сама навязалась! Хотела развести его, выйти за него замуж, но как бы не так… Я ей тогда сказала, что загоню, куда Макар телят не гонял… Хм!.. Да это вообще не мать! Если бы она была настоящей матерью, разве рисковала бы судьбой и жизнью собственного ребенка? Она нарочно не сделала аборт вовремя, чтобы иметь козырь против моего мужа.

Когда дети пришли к нам, я встретила их очень любезно, хотя с самого начала заподозрила что-то не то. Вообще пионеры приходят к нам часто, и я привыкла к этому. Мой муж – видный хозяйственный руководитель. К нему постоянно приходят брать интервью журналисты; пионеры приходят с просьбой рассказать о своей жизни, работе. В объединении он, как правило, никого не принимает, говорит, что не может жертвовать ни единой секундой своего рабочего времени. Обычно он говорит так: «Вам принадлежит все мое личное время». Хотя, скажу откровенно, у него и личного-то времени нет. Все работа, работа, работа… Газеты неоднократно писали о нем. Он – образцовый руководитель и исключительный специалист! Но как человек – я уже сказала – мягкий и наивный… Как только я узнала имя девочки, меня будто током ударило… По специальным каналам еще несколько лет назад я узнала, что та негодяйка дала девочке имя моего мужа, но ему об этом не сказала… А теперь видите – она подослала своего подкидыша, чтобы шантажировать нас. Нет, деньги – это самая малость. Она, вероятно, надеялась на развод, ведь сейчас многие разводятся, почему бы и моему не развестись. Ну, если не на развод надеялась, так материально хотела что-нибудь урвать…

А поскольку яблоко от яблони недалеко падает – девчонка вся в эту негодяйку, – то я и застала ее на месте преступления: она таскала из одежды, висевшей на вешалке, деньги! Когда мы с мужем проверили у нее карманы, там было полно денег и других ценных предметов, украденных из нашего Дома: медальон на золотой цепочке, мои часы, другие драгоценности. Мне бы надо было сдать ее в милицию, но мой муж человек мягкий, уговорил меня отпустить их всех.

Что было с ними потом, меня не интересует. Для малолетних преступников существуют трудовые воспитательные колонии. Пусть за них отвечает государство. У меня достаточно своих проблем: и семейных, и общественных.

Нет, мне больше нечего добавить. Прошу больше не беспокоить меня по данному вопросу.

Вдруг я увидел маму. Я стоял, считал гвоздики, и что-то заставило меня поднять голову. Она стояла за оградой, держалась руками за нее и смотрела на меня. Я сразу узнал, что это моя мама – больше никто на свете не может быть такой красивой и никто не может смотреть на меня так, как смотрела она. Мне хотелось броситься к ней, обнять, но вместо этого я с трудом сделал несколько шагов и растерянно протянул ей букет.

Мама вытянула руки, схватила цветы вместе с моей рукой и заплакала. Так мы и познакомились: я по эту сторону забора, она – по ту. Затем мы вошли во двор. В самой его глубине, за деревьями, я увидел «ситроен» последней модели.

– Этот «ситроен» твой? – спросил я маму.

– Наш… семейный. Хочешь покататься?

– А сколько он выжимает? – поинтересовался я.

– Много, – ответила мама.

– А есть машины быстрее «ситроена»?

– Конечно, есть. Но она – единственная, которая не переворачивается.

– Здорово, что не переворачивается, – сказал я и обнял маму. – Значит, с тобой ничего не случится…

Мама крепко обняла меня и снова заплакала, а я пожалел, что сказал ей это. Если бы знал, что она заплачет, молчал бы.

Мы сели на террасе, мама приготовила какие-то ужасно вкусные кушанья. Никогда в жизни я не ел так вкусно. А еще я пил кока-колу – впервые в жизни, а мама налила себе целую рюмку виски. Этот напиток я тоже видел первый раз, до этого слышал только название, и то в кино. Потом мама стала расспрашивать меня о Доме, о Матушке, о тете Елене, и я рассказал ей все-все: про дневник тети Елены, про то, как мы нашли адреса, как ходили к Мириному отцу… Еще до встречи с мамой я думал, что расскажу ей, как мне недоставало ее, как я тосковал, а сейчас вдруг испугался, что все это может показаться ей враньем… Да и зачем рассказывать, главное, я нашел ее, а больше мне ничего и не надо!.. Ничего не хочу, только смотреть бы все время на нее и слушать ее голос.

– Мама, а что, этот художник, за которого ты вышла замуж, он…

– Профессор.

– Он мой отец?

Мама посмотрела на меня долгим взглядом, опустила голову и произнесла тихо: «Да».

– Тот самый, который был гитаристом в студенческом оркестре?

– Тот самый, – помолчав, ответила мама, и мне показалось, что она вдруг стала грустной, поэтому я не стал спрашивать, почему они с отцом не искали меня до сих пор, и решил развеселить ее.

– Теперь у тебя два профессора! – сказал я.

– Почему?

– А меня тоже Профессором называли там, в Доме, потому что я много читаю и знаю больше всех.

– Уважали, поэтому называли так.

– Они били меня.

– Надо давать сдачи! – сказала мама и, вздохнув, закурила (мама очень много курит). – К сожалению, в жизни так: если не ты бьешь, значит, бьют тебя.

– А как? У меня и мускулов-то нет никаких, и каратэ не знаю. Но Жора обещал научить, он знает приемы… А потом, зачем бить кого-то, если он не сделал мне ничего плохого?.. Вообще-то я их бью в «Не сердись». Вот тут я король! Хочешь, сыграем разок?

– Хочу.

– Ох, и побью же я тебя! – сказал я, расставляя фишки, маме – красные, себе – зеленые.

– Посмотрим. Но если ты не побьешь, я побью!

Мы стали выбрасывать по очереди шестерку, кто первый выбросит, тот и ходит.

– Меня еще ни разу никто не побил в «несердилку». Из-за него эти паршивые подкидыши и прозвали меня Человечком. Еще и издевались – дадут шалабан по голове и кричат: «Не серди-и-ись!..»

– Жора обучит тебя приемам, и, когда вернешься обратно, возвратишь им все сполна.

– А в-вы отправите меня обратно?! Я разве не останусь здесь?

– М-м, существуют некоторые формальности, их надо уладить. Нельзя же так сразу, – ответила мама так, словно была не очень уверена в своих словах.

– Не беспокойся! Все в порядке! Тебя никто не будет разыскивать, если ты этого боишься! – поспешил я обрадовать маму и вытащил декларацию, в которой она отказывалась от меня.

Я думал, что мама обрадуется и сразу же порвет ее. Но она смотрела на бумагу с таким видом, будто у нее в руках была бомба, которая может взорваться в любую минуту.

– Где ты взял это?

– Там, в моих документах. Твой адрес тоже там был.

– Ты не должен был брать ее. Это подсудное дело…

Мама не закончила фразу, потому что в это время зазвонил телефон, она бросила декларацию на стол и схватила трубку.

– Алло! – сказала мама и посмотрела на меня, а я, чтобы не смущать ее, стал бросать кубик: один раз за нее, второй – за себя. – Да, – ответила мама кому-то. – Жду.

«За маму, за меня. За маму, за меня…» – приговаривал я тихонько.

– Алло! – вдруг крикнула мама так громко, что я вздрогнул. – Пьер! Здравствуй, дорогой! Целый день жду твоего звонка!.. Нет, тебе никто не звонил… Я – нормально, а ты как? Таблетки вовремя принимаешь?.. Нет… Ничего особенного. – Тут мама почему-то посмотрела на меня. – Все о’кей… Скучаю, естественно… Не забывай о моих витаминах! Как можно больше привези! Слышал?.. За туфельками ходил?.. Сходи снова. А пляжный комплект?.. Нет! На номер меньше возьми. Тот самый – с купальником, халатом длинным и коротким, шортами, юбкой и шароварами… Нет-нет, белое с красным – ни в коем случае. Белое с синим, морские тона!.. Говорю тебе, ничего особенного! Да, одна… Нет, не нервозная, просто долго ждала твоего звонка!.. И я целую тебя, котик! Когда позвонишь?.. Но ведь валюта быстро улетучится… А, через посольство – другое дело! Чао! Чао! – произнесла мама и смешно чмокнула дважды трубку, очень громко, наверное, специально, чтобы было слышно на другом конце провода, затем положила ее на рычаг… Я чуть не засмеялся, но, чтобы не смущать маму, продолжал бросать кубик и приговаривать: «За маму, за меня, за маму, за меня». Но она заметила, что я улыбаюсь, и спросила:

– А чему ты смеешься?

– Да так, смешно… Когда взрослого называют котиком – смешно.

– Это ведь шутя.

– Так это был папа? – спросил я. – Почему… почему ты ничего не сказала обо мне?

– Видишь ли, разговор с Парижем стоит очень дорого… И пока я объясню ему все, куча денег набежит…

– Но ведь он говорил из какого-то посольства.

– Ты же большой мальчик и сам понимаешь, что это не телефонный разговор, так ведь?

– Да, да. Извини, мама, – согласился я, и она обняла меня, прижала к себе и стала гладить по голове.

– Мой мальчик, если бы ты только знал, сколько дум передумала я о тебе, сколько слез пролила… Часто ночами я просыпалась оттого, что слышала твой голос, мне казалось, будто ты зовешь меня: «Мама, мама…»

– Я на самом деле звал тебя, мама, но ты почему-то все время убегала от меня… Часто утром Матушка говорила, что я кричал во сне! Наверное, тогда ты и слышала меня…

– Наверное, мой мальчик, наверное, – прошептала мама, и я понял, что она расстроилась, а мне так хотелось, чтобы она была веселой. Поэтому я сделал вид, что мне очень весело, и крикнул:

– Да, я же хотел побить тебя в «не сердись»!

– Ох, совсем забыли! – улыбнулась мама.

Естественно, я побил ее, и не один, а все три раза. Каждый раз после того, как мы заканчивали кон, я вставал, кланялся и говорил: «Не сердись, человечек», а мама целовала меня и отвечала: «Не сержусь, человечек», и мы начинали новую партию.

– Да я и профессора побью! – сказал я маме немного погодя. – Говорю тебе, что я аб-со-лют-ный чемпион мира по этой игре. Нет человека, который бы играл лучше меня…

– Да, если удастся уговорить его, – ответила она. – У него все нет времени.

– А чем он так занят? Ведь профессор должен только все знать, и ничего больше.

– Рисовать должен, – сказала мама, и мне снова стало смешно, как тогда, когда она целовала трубку.

– Ха, да разве рисование – это работа? Нарисует одну картину и, пока рука отдыхает, сыграет со мной партию в «не сердись». Для разнообразия… А что он делает с этими картинами?

– Продает… Или в комнатах развешивает…

– И сколько стоит одна картина?

– По-разному.

– А эта, например? – показал я на большую картину, которая виднелась в окне террасы.

– Около двух тысяч левов.

– Тогда ему ничего не стоит купить мне самые дорогие кроссовки! – обрадовался я. – Тетя Елена купила Жоре такие красивые…

– Кроссовки и я могу тебе купить, – засмеялась мама. – Найти бы только… А если в обычных магазинах не будет, купим в валютке.

– В валютке? У тебя такие деньги… – обрадовался я еще больше, потому что слышал от Жоры, что в таких магазинах на какие-то другие деньги можно купить все что угодно. Как-то Жора привез мне шоколад – пальчики оближешь. А жвачку какую! На сто километров растягивается. – Так у тебя есть такие деньги?!

– У профессора есть.

– А он добрый?

– Естественно.

– А у тебя есть его фотография? Я хочу посмотреть на него.

– Здесь нет. Фотографии в Софии.

– Он молодой?

– Не очень.

– Почему? Вы же с ним вместе учились. Ты-то вон какая молодая и красивая…

– Он… просто он учился несколькими годами раньше меня…

– Так он же был музыкантом, и вдруг – художник!

– Такое бывает. Я тоже сначала училась одному, а потом поступила в Художественную академию.

– Так ты художница?

– Академию закончила.

– И рисуешь картины?! – Я чуть не умер от гордости.

– Рисовала когда-то… Сейчас профессор рисует, – помолчав немного, сказала мама.

– А ты начни рисовать снова. Я буду помогать тебе. Могу нарисовать лес, солнце, дома, космонавтов, луну… Много чего могу нарисовать. А если ты меня еще и подучишь немного, я еще больше научусь…

– Пусть лучше профессор рисует, а мы будем тратить его денежки, – подмигнула мама. – Это куда приятнее… Да и… он не хочет, чтобы в доме было два художника.

Жаль. Мне так хотелось, чтобы моя мама была известной художницей. Но ничего. Отец художник – это тоже хорошо.

– Мама, а можно мне посмотреть картины профессора?

– Посмотри, а я пока уберу со стола.

– Если хочешь, пойдем со мной. Объяснишь мне, что к чему…

– Нет, нет! Это выше моих сил! – воскликнула она, и мне показалось, что мама почему-то злится на профессора. Наверное, ей надоели его картины, как мне надоела наша богадельня, и особенно разные фотографии с подписями, которые просто бесили меня, например: «Наше счастливое детство» – и прочее.

И вот я хожу по дому, а он такой, что прямо страшно! Квартира директора, Мириного отца, по сравнению с ним – тьфу. Я впервые в жизни видел, чтобы винтовая лестница располагалась прямо посреди комнаты… А какие ковры, а шкуры! Я такое только по телевизору видел и в кино. А разные висячие лампы, стеклянные столы и стулья; а какие камины в каждой комнате, а какие вещи!.. Кто знает, из каких стран понавез их профессор. А сколько книг и картин! Книги и картины, книги и картины… Как раз для меня занятие. Хватит читать до конца жизни!

Вот только картины противные, я сразу возненавидел их. Да это вовсе и не картины. Кругом одно и то же нарисовано: или вазы с цветами, или разные рыбы. Только рыбы, рыбы, рыбы… По одной, по две, по три и больше. То на подносе лежит целая связка, то на столе, то на камнях… Или рыбьи скелеты с головами. А на других картинах рыбьи головы с глазами как блюдца и огромными ртами. Бр-р, аж страх берет… Какой-то рыбий профессор, подумал я, и мне сразу стало стыдно за себя, ведь об отце так нехорошо думать. И вдруг я сообразил: конечно же, здесь остались только плохие картины, а хорошие раскупили! Как это я раньше не догадался! Действительно, кто станет покупать эти вазы и этих рыб! Да такое и я могу нарисовать. Вазы и всякие там горшки я рисую с закрытыми глазами: эллипс наверху, изогнутая линия внизу, соединяешь все это двумя прямыми, и горшок готов. Ваза – то же самое. Только обе линии должны быть не прямыми, а изогнутыми… Какой дурак станет покупать вазы с цветами, когда и сам может нарисовать их? Дай рыб тоже. Как посмотрю – не очень сложная работа. Хвосты, плавники, головы с большими глазами, открытый рот – и порядок!.. Я даже знаю, почему все они изображены с открытыми ртами. Художник вытаскивает рыбу из воды, она и раскрывает широко рот, чтобы дышать, в воде-то жабрами дышит. Единственная сложность – уметь быстро рисовать, пока рыба не сдохла… Вот пожалуйста, и тут свои тонкости. Да, рисование – дело нешуточное…

Потом мама позвала меня вниз, и мы стали смотреть какой-то детектив. Уже в середине картины я вычислил, кто убийца, и мама сказала, что, когда я вырасту, обязательно должен стать писателем и писать сценарии для детективов.

– Уверена, что у тебя лучше получится, чем это делают наши тупые киношники, – сказала мама.

Когда фильм закончился, мама постелила мне постель в маленькой комнате на втором этаже и села рядом. Мы долго говорили с ней обо всем на свете: обо мне, о ней, об отце, о нашем Доме, о тете Елене, о Мире и Жоре, о Гергане Африке. Мне было так хорошо, так хорошо… Я держал мамину руку в своих руках (как обычно делали это Мира и малышня в Доме – держали Матушкины руки в своих), и мне все время казалось, что это сон, я никак не мог поверить, что все происходит на самом деле…

Спать мама ушла вниз. Сказала, что будет охранять виллу, чтобы никто не влез и не украл бы чего. Оказывается, такое часто случается на виллах.

«А что тут красть? – хотел было спросить я ее. – Эти вазы и рыб, что ли? Да надо быть сумасшедшим, чтобы красть такое». Но промолчал. Вот книги действительно могут стащить. Или что-нибудь из мебели. Тут такая глухомань: подгоняй грузовик, нагружай, и никто ничего не заметит.

– Мама! – позвал я.

– Да! – сразу отозвалась она – наверное, еще не ложилась, свет был включен.

– Может, мне к тебе прийти спать? Если тебе страшно.

Мама поднялась ко мне. Снова села на кровать, погладила по голове и сказала:

– Почему же страшно, если я знаю, что в доме есть мужчина?

– Если кто-нибудь нападет на тебя, ты только позови… Я знаю, как расправляться с бандитами. Во-первых, если это один бандит, у него надо сначала выбить из рук оружие. Во-вторых, обезвредить его, лишить подвижности ударом каратэ, чтобы можно было связать. Рот можно заткнуть кляпом, а можно не затыкать; можешь даже провести предварительный допрос и к приезду милиции уже будешь знать, кто он такой и с какой целью забрался в дом… Да, забыл, перед допросом, когда уже отберешь оружие, выясняешь, нет ли у него соучастников, не окружили ли они дом снаружи. И, что бы он тебе ни сказал, обязательно проверяешь, потому что он может наврать…

– Хорошо, мой мальчик, теперь я буду спать абсолютно спокойно, – улыбнулась мама.

– Раньше, когда ты была одна, тебе страшно было, да?

– Разумеется.

– Теперь не бойся ничего, я здесь.

– А я и не боюсь ничего, мой мужичок, – сказала мама. – А теперь спи, поздно уже…

Мама поцеловала меня снова и ушла, а я так и не заснул. Вернее, то засыпал, то снова просыпался. Стоило уснуть, как снилось, что я в Доме – то ли снова туда вернулся, то ли вообще не уезжал оттуда, – и просыпался от ужаса и долго не мог понять, где я. Только потом уже соображал и успокаивался. Поэтому решил, что лучше уж совсем не спать, а то эти жуткие сны совсем меня вымотают.

Я слышал, мама тоже не спит. Она выходила на кухню. Видно, хотела пить, потому что разбилось что-то стеклянное, наверное стакан… Потом выходила на балкон – в комнату ко мне доносился запах сигарет. Видно, мама курила всю ночь. Когда я думал, что она здесь, совсем рядом, и стоит мне позвать ее, как она подойдет, – мне было так хорошо… Наверное, ей было так же хорошо, как и мне; это она от радости не могла заснуть всю ночь…

Мне не хотелось просыпаться. Какое же это блаженство – лежать в уютной постели! Но солнце лезет прямо в глаза, и, как я ни вертелся, спрятаться от него было невозможно. Снизу доносился звон посуды.

– Мама! – позвал я.

– Вставай, соня! – услышал я ее голос и шаги на лестнице. – Молоко уже остыло, и день разгулялся. – Мама поцеловала меня. – Давай, а то на пляж опоздаем.

– Пляж? Ура!!! Пляж – это охраняемая или неохраняемая территория рядом с водой, – выпалил я. – Знаю, что это такое, но никогда не видел. Только в кино, по телевизору.

Мама посмотрела на меня как-то особенно, потом улыбнулась через силу и спросила:

– А эти подробности откуда знаешь?

– Из «Толкового словаря», мне тетя Елена купила… Часто в книжках попадаются непонятные слова, а в Доме никто ничего не хочет объяснять. Одна Матушка, да она ведь тоже не все знает. А со словарем – никаких проблем… Меня потому и прозвали Профессором…