Текст книги "Не сердись, человечек"

Автор книги: Кирилл Топалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Тетя Елена должна была приехать за Жорой завтра, в воскресенье, но приехала сегодня, потому что пришлось везти двух малолетних близнецов. Хорошо, что хоть рано приехала, перед началом праздника, и мы с Жорой сразу сообразили, что предпринять: попросить ее взять нас – меня и Миру – к ним, а в понедельник утром привезти обратно… Во время торжества мы должны будем найти свои документы сегодня же или завтра – матерей.

Я все никак не могу поверить, что, может быть, сегодня или завтра увижу свою маму! Наверное, потому, что столько раз хотел этого, но знал, что это невозможно. Все это оставалось только мечтой. А сейчас я шалею от радости и готов немедленно соскочить с пирамиды, схватить мамин адрес и бежать в Софию – хоть пешком, не дожидаясь тети Елены. Но надо быть осторожным, чтобы не испортить все дело. Шкембо и Трынди продолжают щипать и щекотать меня, но я не обращаю на них внимания. Скорей бы уже мой номер, а потом только видели меня в этой проклятой богадельне… Может быть, когда-нибудь и приеду навестить детдомовцев, но уже с мамой. Пусть лопнут от зависти!..

– Что ты мычишь? – слышу вдруг голос Ганева, оборачиваюсь, и в это время он зверски щиплет меня за ногу. – Что ты мычишь, паршивец?!

И тут до меня доходит, что подошел мой номер. Малышня закончила петь, и наши повернулись ко мне и ждут, когда я начну ужасное стихотворение о маме. Но теперь стихотворение это не кажется мне ужасным, а, наоборот, очень даже хорошим. Начинаю читать и представляю себе, что рассказываю его своей маме. Смотрю в толпу зрителей и вижу, что тетя Елена вытирает платком глаза… Все, конец стихотворения, прочитал! Теперь эти несчастные подкидыши постараются во что бы то ни стало сбросить меня со своих плеч, как мешок. Дудки! Шкембо и Трынди уже отскакивают в стороны, но я-то знаю их номера, быстро наклоняюсь и прыгаю вниз. Падаю, но не с такой высоты, как того хотели Шкембо и Трынди. Ганев заметил мое падение (все идет по разработанному нами с Жорой плану). На сцену выходит мандолинный оркестр, который закрывает нас от публики, и она не видит, что происходит дальше. Ганев показывает Шкембо и Трынди кулак, идет ко мне, чтобы помочь, и я – ковыль, ковыль – ухожу со сцены.

– Иди полежи на траве. В эстафете не побежишь, – говорит Ганев и отправляется пасти остальных, кто был занят в художественной пирамиде, иначе половина из них умотает и некому будет принимать участие в его эстафете, в соревнованиях «Бег в мешках», в перетягивании каната, в ориентировании с завязанными глазами и других его любимых идиотских играх.

Медленно отчаливаю за эстраду, ковыляю к воротам. Если кто и увидит меня, так ведь сам Ганев отпустил! И все же если идти по дорожке, то все заметят, здание стоит на возвышенности. Вот это мы с Жорой не учли. Соображаю, что лучше всего идти вдоль ограды, чуток пригнувшись, так никто не заметит.

– Никто тебя не видел? – поинтересовался Жора, как только я возник в дверях пионерской комнаты.

– Еще чего! – отвечаю гордо и смотрю на Миру, которая вся сжалась от страха. – Ты посторожи! – приказываю ей, а сам с Жорой направляюсь наверх.

Он сует отмычку в замок, вертит ее туда-сюда, но дверь не открывается.

– Дай-ка я попробую!

Но Жора по-хозяйски вытаскивает отмычку, заглядывает в замочную скважину и, не обращая внимания на мою просьбу, произносит:

– Не похоже, чтобы секрет был… Иногда в замки вставляют специальные штуки, и тогда невозможно сунуть с внешней стороны ни ключ, ни отмычку, у нас дома такой. Здесь другой, но дверь почему-то не открывается.

Я беру у Жоры отмычку, пытаюсь просунуть ее и упираюсь левой рукой в дверь, для опоры, а она вдруг открывается.

– Дверь была открыта! – чуть не кричит Жора. – Просто невероятно!

«А вдруг в кабинете кто-нибудь есть?» – думаю я. Ноги подкашиваются от страха, но в это время Жора распахивает дверь настежь, и мы вваливаемся в кабинет директрисы. Честное слово, если бы не Жора, я бы, наверное, убежал.

Выглядываю в окно. Отсюда хорошо видна сцена. Мандолинный оркестр во главе с Герганой Африкой играет народные мелодии. На дворе – ни души. Порядок.

Оглядываюсь по сторонам, но ничего похожего на картотеку не нахожу. На столе у директрисы лежат какие-то бумаги, авторучки, календари, вазочка стоит. Справа целая стенка книг! До чего же хочется покопаться в них, но обстановка не позволяет. Заглядываем в шкаф – полно какого-то барахла: рулоны картона, краски, рамки для портретов, пустые горшки, чего только нет, но картотеки не видно.

– Вот она, Ачи! – восклицает Жора.

Бросаюсь к нему. Жора сидит на корточках перед низеньким шкафчиком, на котором стоит телевизор. Я заметил этот шкафчик еще раньше, но не знал, что одна из его стенок, которая сделана из планок, – дверца и что открывается она, если нажать на нее сверху. Жора приоткрыл дверцу только наполовину и теперь пытался открыть до конца. Не долго думая, я наступил на дверцу ногой, и она провалилась куда-то вниз с ужасным грохотом. В шкафчике мы увидели множество синих и зеленых папок, на корешке каждой были написаны имена.

– Наверняка в алфавитном порядке! – подсказал я.

– Ясное дело! – отозвался Жора нервно. – Любая картотека в алфавитном… Так. Ангел. Ангел… Вот!

Жора вытащил одну из папок, раскрыл прямо на полу. Я уселся рядом, и мы стали ее разбирать. Свидетельство о рождении, медицинская карта. Это меня не интересует. Так, а что здесь написано? Ага. «Родители. Отец – неизвестен». Хм! Как это «неизвестен», когда он был гитаристом в студенческом оркестре? Значит, мать скрыла все? А что это в скобках написано: «может быть, студент». Может быть, может быть… А собственно, какая разница? Важно, что написано о моей маме. Вот-вот, ага: «Мать: Ани Монева Гайтанджиева, студентка второго курса, факультет славянской филологии, ед. гр. н….»

– Это единый гражданский номер, – поясняет Жора. – Запиши его.

Какой длинный номер. Целая цепочка цифр. А вот и адрес: «София. Бульвар Витоша, 25…» Сердце мое вот-вот выскочит! Витоша, двадцать пять, Витоша, двадцать пять…

– Ты записывай эти данные, – Жора сует мне в руки авторучку и блокнот, – а я Мирины буду искать.

Пока я переписываю свои данные, Жора продолжает рыться в папках.

– Полное ее имя Владимира, – напоминаю я, – знаешь?

– Нет, не знаю. Спасибо, что сказал, – отвечает он с усмешкой.

Он садится за стол директрисы и начинает выписывать к себе в тетрадь что-то из новой папки. Я уже покончил с перепиской и продолжаю обследовать папку дальше. А вот и декларация, подписанная моей мамой, что отказывается от меня. «Как она могла?» – невольно думаю я.

– Жора!

– Чего?

– А давай уведем декларацию, в которой мать отказывается от меня!

– Правильно! Надо увести! – соглашается мой друг. – Такой декларации вообще не должно быть. Декларацию Мириной матери тоже уведем!

Кошмарики! С ума можно сойти от радости! Так и хочется расцеловать Жору. Других документов в папке нет. Поставим ее на место. Выглядываю в окно. Гергана Африка со своим оркестром покидает сцену. Теперь выходят участники композиции «Цветы Родины», в которой Мира тоже участвует. А если кто хватится, что ее нет?! Что она там делает внизу? Наверное, от страха сердце у нее давно в пятках…

– Жора, ты как, заканчиваешь?

– Сейчас. Оказывается, Мирин отец – большая шишка. Директор чего-то, не могу разобрать только чего. Запишем его домашний адрес, может пригодиться. Так. Улица Славей, шесть.

– А матери?

– Уже записал. Драголевцы, улица Я. Мухлова, восемьдесят. Так, теперь заметаем следы и бежим.

Кладем на место Мирину папку и пытаемся закрыть шкафчик, но он не желает закрываться. Члены композиции уже пропели «Моя страна, моя Болгария, к тебе вернет меня любовь…». Гергана Африка прочла стихотворение «Я – маленький болгарин», а мы с Жорой никак не можем закрыть эту проклятую дверцу. Он трахнул по ней ногой, я пытаюсь ухватить ее, но она уходит вовнутрь – и все. Снова подхватываю ручку, тяну ее на себя, и вдруг дверца легко побежала вверх. Ура! Порядок. Теперь можно выметаться. Шмыг-шмыг – по коридору, по лестнице. А вот и Мира – на своем боевом посту.

– Все в порядке. Мира, – спешу успокоить ее. – Никто не появлялся?

В ответ она только качает головой. Видно, совсем ошалела от страха. Теперь остается вернуться незамеченными на свое место и постараться вытерпеть как-нибудь этот праздник до конца, а потом уже и тетю Елену обработать, чтобы она взяла нас к себе на выходные.

– Браво, дружок! – сказала тетя Елена, когда мы как ни в чем не бывало подошли к ней. – Очень хорошо рассказал стихотворение о маме.

Я только было открыл рот, чтобы ответить ей, как Жора тут же влез: мол, таланты надо поощрять, и за это тетя Елена должна взять нас с Мирой к себе на выходные.

На этот раз мы все втроем уселись в салоне «скорой», чтобы в дороге поговорить о дальнейших наших планах сколько влезет, хотя и страшно хотелось сесть рядом с тетей Еленой, посмотреть на приборы. А обсудить нам еще нужно было многое. С утра мы не могли словом перемолвиться. Ганев замотал своими маршировками и песнями. С этими ихними праздниками совсем здоровья не осталось… А потом еще Мира. Как начала расспрашивать про свою мать: какая она, как ее зовут, почему не поженилась с отцом, почему оставила ее… Почему, почему, почему… Как раскрыла во-о-от такую пасть – слова не мог сказать.

Но теперь уже досада на Миру прошла. Я радовался, что уезжаю из этого гадюшника. Вот только Матушку жалко. Почему она расплакалась, когда мы уезжали? Неужели догадалась, что мы можем больше не вернуться? Если честно, я тоже чуть было не разревелся. Ведь ближе ее у меня до сих пор не было никого! Так хотелось сказать ей, что мы не забудем ее, что часто станем навещать… Кроме Матушки, мне еще было жалко Гергану Африку. Ей страшно хотелось поехать с нами… Когда она схватила Миру за руку, я подумал: все, конец! Пропало все! Стоило только Мире попросить тетю Елену взять Гергану с собой, как она согласилась бы. Но Мира повела себя молодцом, даже вдруг какая-то злая стала… Хорошо, Ганев показался. Как начал командовать, Гергана и побежала, как заяц, строиться в шеренгу… Тогда мне ее было жалко еще больше…

– Эй, разбойники, как вы там? – поинтересовалась тетя Елена, заглянув в окошко.

– Не мешай нам, мы играем! – ответил за всех Жора.

– И не играете вовсе, а только шушукаетесь. Признавайтесь: какие планы настроили? Только учтите, одних в город я не пущу, – добавила тетя Елена совсем уже серьезно.

– Так, да? – сделал Жора обиженный вид. – Мы что, малявки, что ли, какие? Хочешь, чтобы над нами все смеялись, да? Тогда поворачивай свою таратайку обратно! Мы не желаем, чтобы ты водила нас кругом за ручку…

– Хорошо, поворачиваю! – ответила тетя Елена, заговорщически подмигнув мне, прибавила скорости, и мы помчались еще быстрее в сторону Софии.

Дома тетя Елена вкусно накормила нас, хотя у меня кусок не лез в горло, и уехала на вызов, оставив нам на мелкие расходы пять левов, с условием, что мы не будем покупать мороженое.

Жора вытащил карту Софии, и мы стали искать улицы, на которых, если верить документам, живут моя мать и родители Миры. Бульвар Витоша нашли сразу. Он расположен в самом центре города. Я даже погладил его, таким красивым он казался на карте. Жора сказал, что по бульвару ходят трамваи, что на нем есть кинотеатр и несколько магазинов.

Конечно же, первым делом решили поехать к Мириной маме, хотя Драголевцы находятся далеко, за городом.

– Сначала надо раздобыть денег на такси, – сказал Жора. – С этой несчастной пятеркой далеко не уедешь… Если порыскаю по карманам, соберу еще столько же, но все равно – этого мало… Придется ехать в Кремиковцы.

– Воровать? – спросил я, и мне стало одновременно и страшно и интересно. Я в жизни своей никогда ничего не крал. Но сейчас – другое дело, сейчас мы тайные заговорщики, и если это необходимо…

– Никакого воровства, – ответил Жора. – Просто поклянчу малость у пьянчуги.

И тут я понял, что он говорит о своем отце, который, как мне рассказывал Жора, работает на каком-то большом заводе под Софией.

– А это далеко? Как мы туда доберемся?

– А мы и не поедем туда. Третий троллейбус идет прямо к общежитию, где он живет. Там его и найдем. Или в ресторане сидит, или поблизости околачивается.

Похоже, Жориного отца выгнали из общежития, или же он был на работе. Мы так и не нашли его и решили отправиться в Драголевцы.

Такси ждали целую вечность. Наконец одно остановилось. Но водитель, когда узнал, куда мы собрались, первым делом спросил, есть ли у нас деньги, хватит ли их. Жора показал ему деньги, тогда он открыл дверцу и сказал: «Садитесь! Хватит!»

Я посмотрел на Жору и хотел было спросить его, неужели такси до Драголевцев стоит так дорого, но он подал знак, чтобы я молчал, и завел разговор с водителем.

– Мы едем в гости к своей учительнице. Надо бы остановиться где-нибудь по дороге, купить цветов.

– Не люблю подхалимаж, но ладно, так и быть, помогу вам решить эту проблему, – ответил водитель.

– А мы и не подхалимничаем, – произнес Жора с вызовом. – К тому же платим за такси, вы нас не бесплатно везете и обязаны обслужить культурно.

– Какие мы важные и как во всем разбираемся. – Водитель оглянулся, внимательно посмотрел на Жору.

– Разбираемся. Среди вас, шоферов, или одни интеллигенты попадаются, или хамы. Середины не бывает.

– Браво! Я того же мнения. А ты, интересно, откуда все это знаешь?

– Мама говорила. Она тоже водитель.

– А где она работает?

– В правительственной больнице, – соврал Жора. – «Скорую» водит, только марки «мерседес», это тебе не твоя зачуханная «волга»!

– Выходи! – сказал водитель, остановившись рядом с трамвайной остановкой. – Что уставился, как среда на пятницу? Ты цветы собирался покупать? А потом расскажешь, с каких это пор твоя мать перешла из окружной больницы в правительственную.

Жора вытаращил от удивления глаза, мы тоже. Однако водитель подал ему знак, чтобы поторопился, и он побежал к цветочной лавке, а вскоре возвратился с пятью большими розами.

– А ты откуда знаешь мою маму? – спросил Жора водителя, усаживаясь в машину.

– Как же не знать, если она твоя мама.

– Ну да! Рассказывай!

– Это тайна. А теперь скажи, с каких пор она перешла в правительственную?

– Да никакую не правительственную, – признался Жора. – Я соврал. У нее, как и у тебя, «волга», только еще хуже. Сейчас новую ждет. И все-таки скажи, откуда ты ее знаешь?

– Тайна. Теперь говорите, какую улицу искать в Драголевцах.

– Я. Мухлова, восемьдесят, – отозвалась Мира.

Наизусть выучила…

По пути к Драголевцам водитель все время расспрашивал Жору о его матери, говорил, что не видел ее уже много лет. А когда приехали в Драголевцы и нашли нужную улицу, не взял денег и сказал, что подождет нас и обратно отвезет. Вот повезло так повезло!

Мы повязали пионерские галстуки и направились к дому под номером восемьдесят. Жора шел посередке. Мира слева, а я справа. На наш звонок открыла старушка. Очень удивилась, когда увидела нас, но мы не дали ей опомниться.

– Пионеры из отряда имени Митко Палаузова шлют вам свой боевой пионерский привет и приглашают Гену Вылчеву рассказать о своей героической комсомольской юности, – отрапортовал Жора, подняв руку в пионерском салюте.

– Кого? – переспросила старушка.

– Товарищ Вылчеву, – повторил Жора. Затем осмотрелся и спросил: – Это дом номер восемьдесят?

– Адрес правильный, но здесь таких нет, – ответила старушка и обратилась к появившейся на террасе соседнего дома другой старушке: – Нада, ты знаешь Гену Вылчеву? Какие-то дети ее спрашивают.

– Гену? – переспросила та. – Да как же не знать, это дочь хозяина дома, который купили ваши молодые… А что за дети? Дай-ка взгляну.

И пока соседка разглядывала нас, хозяйка дома номер восемьдесят рассказала, что дом этот лет семь-восемь назад купил ее сын, но где живут прежние его хозяева сейчас, она не знает…

– Куда-то в «Молодость»[9]9
  Кварталы-новостройки Софии.


[Закрыть] переехали, в «Молодость», – пояснила соседка. – А вот в какой именно квартал – то ли первый, то ли второй, то ли третий, – не знаю! А вы по какому делу? – поинтересовалась она, разглядывая нас в упор. – Вы случаем не из Дома сирот, где…

– Нет! – ответил Жора и снова поднял руку. – Мы, пионеры из отряда имени Митко Палаузова, приглашаем Гену Вылчеву рассказать нам о своей героической комсомольской юности…

– Да, юность у ней была героическая… – захихикала старуха. – Такая героическая, что в подоле принесла. Ейный отец потому и дом продал, что стыдно было человеку людям в глаза смотреть!.. Вы нас, стариков, зовите. Мы расскажем, как поднимали хозяйство тридцать лет тому назад, как раскулачивали здесь и в Бояне[10]10
  Бояна – ныне дачный поселок под Софией.


[Закрыть] богачей Кутевых, Аневых… И-их, столько лиха повидали на своем веку, что не приведи господь…

– Непременно позовем! – салютовал Жора бабкам и заспешил прочь от дома. – А сейчас в центр, отца твоего искать, может быть, он знает, где твоя мать живет, – обняв Миру за плечи, нежно говорил ей Жора, а она уже была готова расплакаться из-за слов этой поганой бабки.

– Быстро же вы покончили со своей учительницей, – окликнул нас водитель еще издалека. – Да вы никак и букет несете? Что, нет ее?

– Наверное, в город уехала. Мало ли, анализы повезла, – нашелся Жора. – Никого не видно.

– Да, каюк вашему букету! – сострил водитель.

– А нам еще к одной больной учительнице надо съездить.

– Уж не сговорились ли ваши учителя заболеть коллективно?

– Так ведь грипп кругом! – выкрутился Жора. – Они и разболелись. А мы кейфуем себе… Вот мы тебе все рассказываем, а ты ничего не говоришь. Даже откуда знаешь мою маму – не говоришь.

– Сказал же тебе, это государственная тайна.

– Хорошо, тогда скажи хотя бы, как тебя зовут?

– Огнян.

Огнян. Огнян. Это имя вроде бы встречалось в дневнике тети Елены…

– А! Припоминаю! – воскликнул Жора. – Ты Огнян, который ходил с мамой на подготовительные курсы. А потом хотел жениться на ней, приглашал всех в свою новую квартиру… Да? Надо же, как в кино!

– В кино все случается. Там такое бывает, чего в жизни не бывает никогда… А откуда ты знаешь все это? Мать рассказывала?

– Ага, – ответил небрежно Жора. – Но я тебе ничего не говорил. Договорились?

– Договорились! – ответил дядя Огнян.

Мы въезжали в центр Софии. Я пытался вспомнить наш уговор относительно отца Миры – директора. Мы знали, что у него есть семья и что Мире на него нечего рассчитывать. Но для нее сейчас важно просто увидеть его, а еще важнее – добыть адрес матери.

А потом уже наступит моя очередь. Эх, как мне хотелось поскорее покончить с Мириными делами! Я уже в сотый раз представлял себе встречу с мамой… Например, она такая грустная, несчастная, но увидит меня… Или болеет какой-то страшной болезнью, против которой нет никаких лекарств (а заболела, конечно же, от тоски по мне), и тут появляюсь я – и она выздоравливает… Или: я становлюсь ее учеником – она же была студенткой, значит, училась на учителя, – и все страшно завидуют мне… Но я не буду врединой и, когда узнаю, что мама собирается спросить кого-то из ребят, буду предупреждать их…

– А вот и улица Славей, – сказал дядя Огнян. – Идите вручайте свой букет, я подожду здесь. Да, есть еще больные учителя?

– Еще одна, – ответил Жора, и дядя Огнян схватился за голову.

Из показаний Огняна Т., водителя такси № 2401, маршрут III, София

Таксистом я работаю со 2 марта 1973 года. До этого работал на открытом руднике «Осоговица» водителем КРАЗа и с этого времени знаком с Еленой Георгиевой. В субботу, 12 июня сего года, я был во второй смене. В половине третьего диспетчер сообщила по радио – я вез клиента в аэропорт, – что меня разыскивает по очень важному делу Елена Георгиева, которая будет ждать меня на остановке «Народное собрание».

Несмотря на то что мы с Еленой не виделись уже много лет, я сразу понял, о ком идет речь. Раньше чаще встречались, но потом я женился, родился ребенок, теперь вот второго ждем, а сами знаете, с женитьбой человек отрывается от друзей. Елену я увидел еще издалека. Остановился. Она села в мою машину, я заметил – очень взволнована чем-то. Перебросились несколькими фразами о жизни и т. д., и она сразу перешла к делу.

– Огнян, – сказала Елена, – о жизни поговорим как-нибудь в другой раз, а сейчас я хочу попросить тебя об одном очень важном деле. Мой сын с двумя своими друзьями – мальчиком и девочкой – ушел в город. Сказали, что пойдут в стереокино. Я была там, зонт относила, так как дождь собирался, но их там нет. Мой выбрал из карманов всю мелочь – это кроме того, что я дала им пять левов, значит, им для чего-то нужны деньги. Может быть, на картинг собрались или еще куда-нибудь… Жора любит красивые жесты. Когда мы бываем с ним вдвоем в кафе или в кондитерской, он все норовит угостить меня: экономит на завтраках. И еще просит, чтобы я украдкой давала ему деньги, когда сидим с ним в кафе, чтобы он сам расплачивался. Думаю, что и сейчас захочет сделать что-нибудь приятное этим ребятам и пойдет просить деньги у отца. А я не хочу, чтобы он встречался с ним, потому что потом мальчик расстраивается. Плохо спит, плохо ест и вообще несколько дней находится в нервном состоянии. К тому же я подозреваю, что он узнал всю правду, потому что я, дуреха, когда-то вела что-то наподобие дневника, а недавно этот дневник пропал. Я очень хорошо помню, где он был, сейчас его нет на месте. Боюсь, Жора пойдет к отцу и станет расспрашивать его обо всем. А тот, как напьется, сам не знает, что несет… Поэтому я прошу тебя съездить к Кремиковскому общежитию, что на Ботевградском шоссе, – я заплачу тебе, – и, если дети там, увезти их под любым предлогом…

– Дорогой товарищ Владов, – рапортует Жора, высоко подняв руку в пионерском салюте. – Пионеры из отряда имени Митко Палаузова шлют вам свой боевой привет. Они хотят встретиться с вами, чтобы вы рассказали им о своем героическом прошлом.

– Видите ли, дети, – улыбается директор кисло, будто съел кило лимонов без сахара. – Девятого сентября мне было столько же, сколько вам сейчас…

– Вы, наверное, были связным у партизан и однажды пробрались через полицейский заслон и передали очень важные сведения, благодаря которым спасли жизнь всей боевой группе, – подсказал ему Жора, снова вскинув руку, а этот тупица мямлит:

– Нет, милые ребята, я не участвовал в таких операциях… Сожалею, что у меня не было такой возможности… Да и вы, наверное, знаете, что в условиях глубокой конспирации революционное дело доверялось далеко не каждому…

– Дорогой товарищ Владов! – продолжал Жора. – Мы восхищаемся вашей скромностью, потому что скромность – одно из обязательных качеств каждого пионера. И все же мы, пионеры из отряда имени Митко Палаузова, уверены, что у вас есть немалые заслуги, иначе вы не стали бы директором!

– Милые дети, – улыбнулся директор на этот раз уже по-человечески. – Директором становятся не только за прошлые, но и за настоящие заслуги. Потому что борьба за социализм продолжается, и мы, так сказать, снова революционеры, но уже нового типа. Не с оружием в руках, а со своими мыслями, энергией, трудовым энтузиазмом…

– Дорогой товарищ Владов! – снова салютует Жора. – Мы просим вас рассказать нам о ваших нынешних заслугах! О том, как вы – революционер нового типа – с трудовым своим энтузиазмом вместо оружия… О мирных подвигах ваших директорских будней… – Жора посмотрел на меня и на Миру и добавил: – Мы сердечно просим вас!

– Входите, дети, входите, – догадался наконец директор пригласить нас.

– Что это за дети? – спросила, подозрительно глядя на нас, появившаяся в прихожей жена директора.

– Из пионерской организации, – объяснил он. – Хотят, чтобы я рассказал им…

– Пионерский салют! – энергично салютует Жора директорской жене.

– Вот оно что, – оживилась она. – Проходите, ребята, проходите! Товарищ Владов может рассказать вам много интересного! Его светлый пример!.. – начала было она, но умолкла на полуслове, потому что директор недовольно посмотрел на нее. – Проходите, проходите! Разуться можете здесь.

– Ладно, ладно, сейчас сухо! – сказал директор и пригласил нас в большую комнату.

Мы уселись в какие-то страшно глубокие мягкие кресла, прямо-таки потерялись в них. Смотрю на Миру – сидит испуганно на самом краешке и не сводит с отца глаз. Если сказать честно, этот директор не понравился мне с самого начала. Какой-то сморчок затюканный, вроде как украл чего-то и боится, что его в любой момент могут схватить за руку.

– Садитесь, дети, а я приготовлю сейчас вам сироп и кекс принесу, – замурлыкала жена директора.

Она вообще не понравилась мне. Встретила так, будто мы воры какие, а когда поняла, что мужа пришла чествовать пионерская организация, сразу переменила пластинку.

– Так из какого вы отряда, говорите? – спросил директор, когда мы уселись.

– Митко Палаузова, – ответил я.

– Какая это школа? Наша, что ли?

– Да-а, – протянул я.

– Так вы, наверное, знаете моих детей – Стойчо и Миру? Вы из какого класса?

Как только он сказал «Мира», мы с Жорой как по команде уставились на нашу Миру, а у той глаза стали как полтинники.

– Да, знаем Миру, – сказал я, так как первый пришел в себя. – Она очень хорошая наша подруга. Мы целыми днями играем с ней. – Тут я хотел продолжить, мол, вот она, перед вами, но вовремя спохватился, что дверь на кухню открыта и что жена директора может все услышать, а мы договорились беседовать с директором о нашем деле без посторонних.

– Вообще-то она Владимира, – произнес директор как-то скованно, будто оправдывался. – Не очень скромно давать ребенку свое имя, но это инициатива нашей мамы… Я и сдался… – Он снова кисло улыбнулся. – А теперь спрашивайте, что вас интересует?

– Э-э-м, – начал было Жора, видно придумывая, что бы такое спросить, ведь мы не успели договориться, о чем именно спрашивать директора по пионерским нашим делам.

И вдруг мне захотелось побить этого директора в «несердилку», и я спросил:

– Вы играете в «Не сердись, человечек»?

– Что?! – удивленно засмеялся он. – Уже лет тридцать, наверное, не играл.

– В нашей пионерской организации есть такой девиз: «В «не сердись» играйте, люди, и тогда войны не будет!»

– А, это правильно, правильно! – закивал он. – Взрослые должны играть не в войны, а в детские игры. Тогда будет всеобщий мир. Это вы хорошо придумали! Мо-лод-цы!

– Всегда готовы!

Жора вскочил с поднятой в салюте рукой. Он еще тот артист! Я тоже встал.

– Так, так, ребятки! Рапортуйте, рапортуйте! – одобрила наше поведение жена директора, которая принесла поднос с угощением. – Обо всех ваших успехах рапортуйте товарищу Владову. Его светлый пример будет…

– Прошу тебя, хватит об этом светлом примере, – умоляюще посмотрел на нее директор. – Так говорят об умерших…

– И о великих! – добавила она. – Дети не пришли бы к тебе просто так. Верно, ребята? Товарищ Владов – один из наших самых видных…

– Я прошу тебя, я тебя прошу! – произнес директор теперь уже сурово.

– Хорошо, хорошо, больше ни слова о тебе! – улыбнулась она. – Дети и сами знают, к кому пришли. – Она осмотрелась, остановила свой взгляд на Мире и спросила: – А почему эта девочка так смущается? Может быть, спросить что-нибудь хочет? Как тебя зовут, моя девочка?

– Мира, – пролепетала та чуть слышно, испуганно подняв глаза.

– Вы с моей Мирой тезки! – сказал ей отец, а жена его вдруг как уставится на Миру, потом перевела взгляд на своего мужа и произнесла изменившимся голосом: – Я сейчас кекс принесу.

– Ты тоже Владимира? – поинтересовался Мирин отец после того, как ушла жена.

– Нет, – прошептала она чуть слышно.

– Тогда твое имя даже лучше, потому что означает мир.

Мы с Жорой переглянулись, и, так как не знали, как будет лучше – сейчас правду сказать или потом, – я открыл коробку с «не сердись».

– Начинаем игру! Вы, товарищ Владов, играете красными! Жора – синими, я – зелеными, а Мира – желтыми.

– Я не хочу, – сказала Мира.

– Почему? – спросил директор, но в это время его жена снова вошла в комнату, поставила на стол блюдо с кексом и сказала мужу:

– Я выйду ненадолго.

Хлопнула дверь в прихожей.

– Если Мира не хочет играть, пусть посмотрит комнату нашей Миры, – сказал директор и повел Миру за собой. – Это библиотека, а это пластинки со сказками, – слышался оттуда его голос. – У тебя есть проигрыватель? – Ответа не последовало – наверное, наша только рот раскрыла, как рыбка. – Скажи своему отцу, чтобы купил тебе. Они дешевые, всего пятьдесят левов. Будешь слушать сказки, сколько захочешь… А это куклы, располагайся как дома…

Директор вернулся, и мы начали игру. И вдруг я понял, что побью его как дважды два… Теперь, когда жена директора ушла, самое время сказать ему обо всем, но что-то останавливало меня, я и сам не знал что. Да, вспомнил, Мира должна быть здесь, вместе с нами. Я стал соображать, как бы вызвать ее, но она вскоре появилась сама. Я один видел ее, потому что сидел прямо напротив двери в прихожую… Смотрю, Мира стала под вешалкой и глядит куда-то вниз. Я немножко приподнялся, чтобы видеть получше, что она делает: наша сняла свои старые сандалии, которые ей подарила прошлой осенью тетя Елена, и поставила их рядом с обувью отцовского семейства. Я продолжаю незаметно наблюдать за ней, что-то мешает мне окликнуть Миру… Снова выпала шестерка, и я ввел в игру последнюю свою фишку. В следующий раз, когда буду бросать кубик, придется убирать или директорскую фишку, или Жорину – я настиг обе сразу… Бросаю взгляд на Миру. Теперь она разглядывает одежду на вешалке. Пугливо протянула руку, погладила отцовский пиджак. Но в этот момент входная дверь скрипнула, и раздался злой женский голос:

– Стой! Воровка! – Это кричала жена директора.

Мира бросилась к нам, жена директора за ней. Потом в комнату вошли мальчик, наверное, лет пятнадцати, и девочка, очень похожая на Миру.

– В чем дело? Что случилось? – спросил директор.

– Что случилось? – продолжала орать его жена. – По карманам шарит у тебя за спиной. Смотри, разулась, чтобы не слышно было, и шастает!.. Эти морочат тебе голову, а она тем временем… Воры! Бандиты!

– Ачи! Ачи! – заливалась Мира слезами, прижавшись ко мне.

Жора вышел из-за стола и встал между нами с Мирой и той истеричкой. Уверен, если кто-нибудь только попробует прикоснуться к нам, Жора применит какой-нибудь прием каратэ.

– Это какая-то ошибка, – сказал директор жене. – Ребята из нашей школы и…

– А мы посмотрим сейчас, из какой они школы! – ехидно ответила та. – Вы их знаете? – обратилась она к своим детям.

– Нет, – ответили они.

– В нашей школе нет отряда имени Митко Палаузова, – добавил мальчишка.

– В вашей, может быть, и нет, а в нашей есть, – вызывающе произнес Жора.

– В какой это вашей, малёк? – грудью пошел тот на Жору.