Текст книги "Не сердись, человечек"

Автор книги: Кирилл Топалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

Огнян сидит рядом, смущенно молчит. Неужели он так любит меня, что готов жениться, несмотря ни на что? Чувствую, как волна теплоты и нежности охватывает меня, и все же понимаю, что я не смогу полюбить его так, как люблю Жору. Привыкнуть, привязаться – да, но не больше… Я, конечно же, хочу, чтобы рядом был родной и близкий мне человек. Хотя при чем тут я. Сейчас мне не о себе нужно думать, а о ребенке.

В последнее время я все чаще задумываюсь над тем, что будет с ним, когда он вырастет. Наверняка дети будут дразнить его подкидышем, будут бить его, не принимать в свои игры. Я припоминаю случай из своего детства. Когда к нашим соседям приезжал на лето их внук Теди, мои родители не разрешали мне играть с ним, потому что у него не было отца. Завидев мальчика еще издалека, я в панике убегала домой. Все остальные ребята в нашем квартале тоже обходили его стороной, а некоторые норовили поколотить. А он, бедняжка, защищался как мог.

Разве с моим ребенком будет иначе? Я не раз уже думала о том, как, например, в саду или в школе его станут спрашивать, кем работает отец, и как потом будут относиться к нему, когда узнают, что он незаконнорожденный. Сердце разрывается на части от муки и отчаяния, от бессилия. И тогда в душе зарождается злоба – необузданная, страшная, – и я готова убить собственными руками каждого, кто посмеет оскорбить моего ребенка.

Но если у него будет отец – это уже совсем другое дело. И все же я не могу принять предложение Огняна, я просто не готова к этому. Хотя, если рассуждать здраво, предложение его очень серьезно. Он потому и передумал поступать в вуз, поскольку понимает, что невозможно учиться и содержать семью, а ведь именно содержать меня и моего ребенка готов он. Да, а интересно, что это за квартира у него в Софии и есть ли у Огняна столичная прописка? Ну конечно же есть, если он работает в таксопарке. Надо бы узнать у него все подробнее, да неудобно как-то, скажет еще – шустрая какая. Хотя нет, Огнян так не скажет, он совсем не такой, чтобы осуждать, да и поймет мой интерес правильно, в этом я уверена. Точно, чем молчать, лучше поговорить о том, что интересует. Но разве тут поговоришь? Кина включила радио на всю катушку. Демис Русос поет «Гуд бай, май лав, гуд бай», и все тихонько подпевают, так что, увы, разговор не получится.

Наш пикап обгоняет какой-то «мерседес», белый, с открытым верхом и маленьким прицепом. В машине сидят две блондинки с длинными волосами, наверное, какие-нибудь скандинавки. На Солнечный Берег двигают. Дамы машут нам приветливо, ребята посылают в ответ воздушный поцелуй, а Митко кричит Кине:

– Кина, давай шуруй прямо на море!

Хохочем, шутим и не замечаем, что Милке плохо. Пока Матушка спроваживала ребят, Гена попыталась успокоить Милку, а я вытереть кровь на ее ногах. Милка молчит, только стонет тихонько и покусывает губы. Но вдруг начинает кричать и метаться, и мы понимаем, что она родит. Точнее, раньше всех это понимает Матушка, поэтому приказывает Кине мчаться как можно быстрее в ближайшую больницу. Кина включает фары, нажимает на клаксон и, обогнав «мерседес», мчится дальше. Скандинавки оживляются, машут, но на этот раз им никто не отвечает.

Видимо, у Милки боли начались в самом начале нашего путешествия, но она промолчала. А мы тоже хороши, не могли поинтересоваться, как она и что. Милка кричит от боли и изо всех сил сжимает мою руку. Нет уже никаких сил терпеть, но что поделаешь.

Матушка подкладывает под нее еще одно махровое полотенце, встает коленками на сиденье, приподнимает Милкины ноги, и через несколько минут в руках у нее появляется сморщенный, красный шестимесячный человечек, который медленно шевелит ручками и ножками. Милка уже не кричит, лишь стонет и плачет.

– Ну, будет, будет, – утешает ее Матушка. – Другого родишь. А этот все равно не жилец, после стольких уколов и лекарств.

Но кажется, что Милка не слышит ее слов и ничего не видит. Она уставилась куда-то в пространство и не реагирует на наши слова. Смотреть на все это без слез невозможно. Огнян, увидев, что мы с Киной рыдаем в два ручья, сел за руль, хотя прав с собой у него не было, и мы помчались еще быстрее. Сдавленные Милкины рыдания изредка нарушали зловещую тишину, воцарившуюся в салоне.

– Леночка, иди отсюда… А ты, Кина, помоги, – говорит нам Матушка.

Она права, как всегда. Ничего удивительного, если со мной произойдет что-нибудь подобное. Ведь нервы у меня ни к черту. Митко уступает мне целое сиденье, подкладывая под голову какую-то сумку.

– Ну что, родила Милка? – спрашивает шепотом.

Киваю в ответ: мол, да.

– Выживет? – интересуется он.

– Вряд ли. Шесть с половиной месяцев.

– А если семь, тогда мог бы, да? – спрашивает Васо робко.

– А ну-ка, потише вы там, – прикрикивает на нас грозно Матушка.

Мысль о Милке на дает покоя. Как она хотела родить ребеночка, как ждала его, сколько одежек разных навязала. И вот – итог. Наверное, малыш умер уже… А что будет с моим? Может быть, я тоже выкину, как она? Еще две-три недели назад такая развязка обрадовала бы меня, но сейчас от одной только мысли, что могу потерять ребенка, я прихожу в ужас. Материнский инстинкт, что ли, взял свое, не понимаю, но в последнее время ребенок завладел мною целиком и полностью. Я не только думаю о нем как о человечке, который должен родиться, но и разговариваю с ним. Он стал уже шевелиться, и я постоянно спрашиваю его, удобно ли ему. А иногда и пожурю даже, когда он особенно расходится. Чего не сидится ему на месте, не понимаю.

Едем молча. Слышно, как время от времени Матушка отдает какие-то распоряжения Кине и Милке. Огнян сбавляет скорость – видно, уже въехали в Софию. Приподнимаюсь и смотрю в окно. Подъехали к какому-то родильному дому.

– Третья А-Г, – объявляет Огнян и направляется в здание, над которым висит табличка с надписью «Третья акушерско-гинекологическая больница».

Подъехать к самому крыльцу невозможно, поскольку вся площадка запружена людьми и машинами, разукрашенными цветами. Мощный магнитофон, вмонтированный в одну из машин, заливается музыкой. Почти у самого входа стоит черный «ситроен», на капоте которого красуется огромная кукла. Прямо как на свадьбу разукрасили машину.

Едва Огнян скрылся за дверью, как она снова распахнулась, теперь уже с шумом, и на крыльцо вывалилась нарядная толпа. Слышатся хлопки шампанского, радостные возгласы. На крыльце появляется какой-то элегантный невысокий мужичок с бородкой, который высоко поднимает младенца в шикарном конверте. Рядом вышагивает жутко экстравагантная мадам в мини-платье. Издалека я не могу рассмотреть ее как следует, но, кажется, мадам недурна собой. Яркая вспышка, щелканье фотоаппарата. Запечатлевается на пленку исторический момент.

А в это время открывается дверь нашего пикапа, и двое санитаров укладывают Милку с ребенком на носилки и идут к зданию.

– Через задний вход пойдем, доктор Нанков? – обращается один из санитаров к доктору.

– Нет, – отвечает тот. – Через центральный, прямо в операционную.

Но шумная толпа не дает ступить шагу. Санитары безуспешно пытаются проложить себе путь.

– Трогай, что вылупился? – наступает Матушка на санитара, который не может решиться разогнать веселую толпу, и, активно заработав локтями, прет вперед, как танк.

Уже в холле, когда носилки с Милкой и ребенком исчезли за одной из дверей, Матушка, с трудом сдерживая гнев, произнесла:

– А знаете, что это за дама была? Лиса! Королева шансонеток! Я лично знакома с ней!.. Дрянь! – возмущается Матушка и, толкнув стеклянную дверь, выходит на крыльцо, где собралась толпа. – Шампанское, какао с чаем? Тьфу! – раздраженно плюет она.

Но ее никто не слышит. Лиса с бородатым и младенцем усаживаются в «ситроен», и машина отбывает. Через несколько минут улица пустеет, и только в самом ее конце, рядом с огромной кучей шлака, сиротливо жмется, точно провинившийся, наш пикап.

– Ребенок мертв, но здоровье матери вне опасности, – сообщает сестра, вышедшая из операционной. – Она останется здесь на некоторое время. Мы известим ее близких.

Слова сестры свидетельствуют о том, что теперь мы здесь лишние.

– Доктор, а можно мне остаться с ней на некоторое время? – спрашивает Матушка, как только доктор вышел из операционной.

– Вы должны немедленно возвращаться обратно. Лолов сойдет с ума от всего этого, – произносит Нанков строго, поправляя очки, которые то и дело сползают у него с носа. – Я позвоню ему, упрошу, чтобы он не бранил вас, – продолжает он с легкой усмешкой и уходит в операционную.

– Вы что, обратно возвращаетесь? – спрашивает Гена Матушку, с нетерпением поглядывая на свои часы, стрелки которых показывают двенадцать.

– Как бы не так! – замечает Огнян. – Никакого криминала в том, что вы уехали, я не вижу. Едем прямо ко мне.

– Так у тебя ведь есть нечего, – напоминает ему Митко. – Лучше заскочить куда-нибудь перекусить, а заодно прихватим с собой что-нибудь на ужин.

– Это идея! Можно прямо в «Копыто» двинуть, – предлагает Стефчо.

Гена отказывается идти в ресторан и выходит на остановке «Возрождение». Она собирается пойти к своему дядьке, чтобы выяснить наконец-то отношения. Но вещи оставляет в машине, поскольку их довольно много. Похоже, Гена собрала все свое шмотье, которое у нее было. Я тоже не хочу идти в ресторан, и ребята предлагают оставить меня на квартире у Огняна, чтобы я могла отдохнуть немного.

Дом Огняна находится в каком-то жилищном комплексе, названия которого я даже не знаю. Вокруг домов полно всякого хлама, хотя асфальтовые дорожки уже есть. Огнян вводит меня в полупустую, но довольно чистую квартиру. Она состоит из гостиной, спальни, кухни с боксом, ванной и кладовой. Для молодой семьи это больше чем достаточно.

– Ну беги, тебя ведь ждут! – говорю я, поскольку замечаю, что Огнян силится что-то сказать мне, но не может, стесняется. – Ты иди, а я похозяйничаю здесь, – добавляю я с улыбкой, от которой он почему-то вдруг засиял, затем чмокнул меня в щеку и выскочил на площадку.

Выхожу на балкон, чтобы помахать на прощание честной компании, и, как только машина трогается, возвращаюсь в комнату. Теперь можно спокойно рассмотреть квартиру и даже немножко помечтать. Например, что эта квартира – моя. Скажем, я выиграла ее в лотерею или просто сама купила. Первым делом я бы настелила кругом мокет: и в гостиной, и в спальне, и в коридоре, и даже в туалете. В гостиной – цвета старого золота, нечто подобное в передней. В спальне – зеленый или синий, я видела такой, очень красивый. К тому же синий цвет снимает усталость. Занавески в тон мокету. А люстры из кованого железа или хрустальные, но простенькие, поскольку квартира не очень большая. Спальню можно купить такого же типа, что и «Омуртаг». Это очень хорошие спальни: и гардероб есть, и тумбочки, и туалетный столик. Но главное, вся мебель встанет, и даже еще место для детской кроватки останется. А диван и стулья, которые сейчас стоят в гостиной, выброшу. На их месте будет гарнитур за две тысячи левов, в котором все предметы на колесиках. Ну а всякие там мелочи – телевизор, радиомагнитола – не в счет. Да, а на стенку повешу две-три репродукции и свою фотографию выпускную, на которой я вышла как Мирей Матье… Кухню, ванную и туалет выложу плиткой цвета резеды. На кухне, естественно, – плита, холодильник. Шкафы-сушилки повешу и стол поставлю за пятьдесят левов с четырьмя табуретками. Всякие-разные сервизы. В прихожей, кроме красивой вешалки и светильника, ничего не будет. В ванной будет стоять небольшая тумбочка для белья и стиральная машина с программным устройством, кстати, она уже куплена… Квартира что надо получится. И ребенку раздолье. А я буду поддерживать всюду идеальную чистоту, каждый день буду готовить фирменные блюда.

Для кого? Для себя и для ребенка, для гостей. Я обожаю принимать гостей. Дома, например, родители были даже против того, чтобы ко мне приходили мои одноклассницы, а уж о ребятах и говорить не приходится. Да и в общежитие не очень-то гостей позовешь: во-первых, не пускают, а во-вторых, такая обстановочка, как в больничной палате, какое уж тут веселое настроение. Наверное, в новых общежитиях все иначе, и если мне дадут квартиру… И все же надо серьезно подумать над предложением Огняна. Ради ребенка, не ради себя. Да, а где гарантия, что Огнян будет относиться к моему ребенку как к своему родному и не будет ревновать меня к Жоре, а зло свое срывать на моем ребенке? Да и не похожа ли наша женитьба на сделку: я отдаю свою любовь, а взамен получаю отца для ребенка. Нет, я не могу сейчас все решить. Ну а если Огнян будет настаивать, скажу, что надо подумать. Такие дела с лету не решаются. Господи, ну почему все это не предложил мне Жора? Почему так несправедливо устроен мир?

Ой, размечталась, вместо того чтобы сделать что-нибудь приятное хорошему человеку. Кажется, в ванной полно грязного белья. Вот и хорошо. Постираю, заодно и опробую стиральную машину с программным устройством. Кажется, ею еще не пользовались. Инструкция так и лежит нетронутая в камере. Вытаскиваю инструкцию, усаживаюсь на диван и начинаю изучать ее. Уже через пять минут уясняю, что к чему. Закладываю белье в камеру, включаю машину и сажусь напротив нее. Через несколько минут вытаскиваю вещи из центрифуги, складываю их в таз и иду развешивать на балкон.

– Эй, молодайка! – зовет меня откуда-то сверху старушечий голос. Вздрагиваю, поднимаю голову. – Так это ты, – улыбается мне какая-то старушка, и я догадываюсь, что она хочет этим сказать, мол, жена ли я Огняна.

– Я, – соглашаюсь легкомысленно.

– А я чтой-то не видала тебя раньше.

– И я тебя, бабушка, – отвечаю.

– А откудова ты? – не унимается старушка.

– Издалека.

– Случаем не из радомирского края?

– Не-а.

– А когда ж ты расписалась с Огняном?

– Много будешь знать, скоро состаришься.

– Чего-чего? – переспрашивает старушка, но я захлопываю балконную дверь.

Однако и расшатаны у меня нервишки… Прилечь, что ли? Нет, пожалуй, приготовлю что-нибудь к чаю, например торт. Проверка продовольственных запасов наводит на мысль, что надо сходить в магазин. На полках – шаром покати. Беру сумку и иду в универмаг, он в соседнем доме. Покупаю крахмал, муку, шоколад, кислое молоко, подсолнечное масло и компот из персиков. Приготовлю такой торт, что пальчики оближут.

Все-таки хорошо жить в большом городе. Никто тебя не знает, никого не волнует – замужем ты или нет, беременна или нет, кого родишь – мальчика или девочку… Хотя, впрочем, возможно, я заблуждаюсь на этот счет, поскольку здесь меня никто не знает пока, но уже к вечеру наверняка весь дом будет в курсе, что Огнян привел себе невесту с животом. Ведь если судить по соседке, софийских сплетниц все эти дела волнуют не меньше, чем наших сельских.

Подходя к дому, замечаю нескольких девочек, прыгающих через прыгалки прямо у подъезда. Странное желание возникает у меня вдруг: хочется попрыгать, как в детстве. Но – увы.

– Иди попрыгай, а я покручу, – обращаюсь к одной. Они смотрят на меня во все глаза, и я понимаю вдруг почему: именно на девочек беременные женщины производят особое впечатление.

– Тетенька, а вы жена бате Огняна? – спрашивает меня одна из девчонок.

– Нет, сестра, – почему-то лгу я.

– А у него нет сестры. Брат есть, бате Васо, у него дети близнята – Краси и Люси. Они в селе живут, вместе с бабой Тиной, она близнят смотрит, потому что бате Васо и тетя Лина работают на шахте, чтобы побольше денег заработать – «ладу» хотят купить, – выдает полную информацию чернявенькая девочка, которая крутит другой конец прыгалки.

Возможно, в иной ситуации болтовня этой трещотки позабавила бы меня, но сейчас – нет. Бросаю прыгалки, хватаю авоську и удаляюсь. Вот тебе и большой город! И тут все знают друг друга как облупленных. Пропадает всякое желание заниматься кулинарией. Опускаюсь на диван в каком-то изнеможении. Такое чувство, будто из каждого окна домов, расположенных напротив, на меня устремлены глаза любопытствующих и я не могу спрятаться от них даже в этих стенах. Господи, и почему людей так занимает чужая личная жизнь, своей, что ли, нету? До чего же не терплю сплетниц! Достанется мне еще от них, чувствую, да и не только мне. Самое страшное, что от них будет страдать в будущем мой ребенок. Меня охватывает ярость, хотя и понимаю, сколь бессильна я перед толпой сплетниц…

А если принять предложение Огняна? Да, но что же он скажет родственникам, знакомым, как объяснит мое появление и мое положение? Допустим, скажет, что мы давно уже поженились, но просто не афишировали это. Нет, рано или поздно все узнают истинную правду – и родня, и знакомые. Тогда уже, кроме презрения, ничего не жди. Вот и получается, что возвращение на рудник самый надежный для меня вариант. Уж кто поймет меня, так это свои ребята. Да и Кина поможет. К тому же квартиру обещали дать.

Хотя стоп! Огнян может сказать, что женился еще тогда, когда работал на руднике, и что все это время я пролежала в больнице на сохранении. Нет, не годится: могут спросить, почему до сих пор ничего не говорил. А почему он должен говорить? Это его личное дело. Впрочем, можно сказать, что свадьбу не хотел устраивать, чтобы не тратиться. Откуда, мол, деньги, ведь совсем недавно купил квартиру…

Звонок, раздавшийся в передней, прервал мои размышления, и не успела я открыть дверь, как на пороге возникла вся честная компания.

– Быстро же вы покончили с «Копытом», – замечаю я.

– Какое там «Копыто», перекусили по-быстрому – и сюда, – отвечает Митко. – Если бы мы еще и в ресторан пошли, то ты загнулась бы тут от голода.

– Типун тебе на язык! – обрывает его Матушка. – Разве можно говорить такие вещи беременной женщине? Ну, давайте идите в гостиную, можете перекинуться в картишки, пока мы будем готовить.

Ребята уходят, мы остаемся одни. Матушка начинает делать фарш, а Кина занялась приготовлением торта. Мне же, по распоряжению Матушки, надлежит лежать на кушетке и давать необходимые указания Кине, которой приходится отвлекаться еще и на наших мужчин – отнести им вторую уже по счету миску салата, чтобы заморили червячка.

– Я в курсе всех дел, попробуй только откажись, – заявляет Матушка, как только закрылась за Киной дверь.

– Но…

– Никаких «но»! – обрывает она меня, – Огнян сам лично сказал мне; мол, люблю ее как сумасшедший. Все ей дам, что пожелает. Я ведь зарабатываю дай боже, будет жить за мной как за каменной стеной… Огнян очень добрый парень, таким будешь командовать. Да, девка, счастье само плывет тебе в руки.

– Знаю, что добрый, но ведь я не люблю его, – пытаюсь возразить.

– Да ты в своем уме?! Что за ахинею несешь-то?.. – произносит Матушка грозно, но в этот момент на кухне появляется Кина.

– Жрут как кони, хоть корыто салата дай – все равно не хватит, – говорит она, ставя на стол пустую миску.

– Отдай им мои кебапчета[7]7
  Кебапчета – котлеты, зажаренные на решетке.


[Закрыть], я не хочу больше, – говорю я Кине, подвигая ей тарелку.

Кина нарезает салат, берет мои кебапчета и уходит. Матушка, пользуясь моментом, снова приступает к психологической обработке, но, к счастью, входит Огнян.

– Как дела, может быть, необходима мужская помощь? – спрашивает он с улыбкой.

– Нет необходимости, наши дела на мази, – отвечает заговорщически Матушка.

– Но Матушка! – смотрю я на нее укоризненно, и она умолкает, а Огнян вдруг краснеет до корней волос и бормочет:

– Если будет нужда, позовите.

– Если сейчас сваляешь дурочку, будешь всю жизнь маяться, – заявляет Матушка после ухода Огняна.

Я не заметила, как заснула. Проснулась в половине седьмого от шума – девчата переносили в гостиную посуду, накрывали на стол. Я вскочила, умылась и начала помогать. А через несколько минут все уже сидели за столом и разливали по бокалам шампанское.

– За счастье новоселов! – провозгласил тост Митко, и все почему-то стали чокаться со мной – Митко налил нам с Матушкой по капле шампанского.

«При чем тут я? – подумала я, подозрительно глядя на Огняна. – Уж не наплел ли он каких-нибудь небылиц? Только этого мне не хватало».

– Будьте осторожны со спиртным, – бросила Матушка с каким-то потаенным смыслом нам с Огняном и отлила на пол несколько капель из своего бокала. Я понимаю, почему она это делает – поминает Милкиного ребенка.

Да, вот она – наша жизнь. Веселимся, а что там с Милкой, как она – и не вспоминаем. Как все несправедливо в жизни, как безразличны мы к чужому горю. Почему так происходит? Почему, когда тебе хорошо, ты не думаешь о тех, кому плохо? И почему, когда ты страдаешь, тебе кажется, что у всех остальных людей так хорошо, что их не трогают твои страдания? И потому ты невольно озлобляешься против людей. Видимо, каждый человек должен находить в себе силы переносить самостоятельно все несчастья точно так же, как и радости. Помогут тебе в трудную минуту – хорошо, не помогут – найди в себе силы вынести все.

Вдруг раздается звонок. Это Гена явилась, больше некому. Иду открывать. Очень хочется узнать, к какому знаменателю пришли они с Владовым.

– Опоздала? – спрашивает Гена с наигранной веселостью, но я-то вижу по ее глазам и по потерянному виду, что она не в себе.

– Да нет, что ты! Проходи! – приглашает Гену Огнян, выскочивший в прихожую за мной следом.

– А где же Владов? – спрашиваю я Гену, но она делает вид, что не слышит (у нас был уговор, что если все будет хорошо, то они придут сюда вдвоем).

– Привет! Привет! – встречают Гену собравшиеся.

– А где же твой любимый образ? – интересуется Матушка.

– Приедет скоро, – отвечает Гена, глядя куда-то в сторону. – У него очень важное совещание. На повышение пошел человек, переводят на должность заместителя министра.

– Ого! – восклицают все хором.

– Пани министерша, битте! – раскланивается Огнян, пододвигая стул Гене.

Васо начинает разливать вино и, когда доходит до Гены, спрашивает взглядом, мол, сколько наливать. Гена показывает, что доверху.

– А остальные дела как? – сгорая от нетерпения, интересуется Матушка.

– Развелся! – отвечает Гена, чуть помедлив.

– Ура-а! – хлопает Матушка в ладоши. – Давайте выпьем за новую семью, которая будет создана в скором времени, и за все остальные семьи. Словом, за предстоящие свадьбы!

– Матушка, а ты собираешься замуж? – стараясь перекричать шум, спрашивает Стефан.

– А почему бы нет? Мы же договорились, что я приду к вам шабашить. Ничего, для Матушки тоже найдется какой-нибудь приличный фрайер.

– Точно. Новосельский – самое оно! – восклицает Огнян, и все так и покатываются – я понимаю почему.

Новосельский – старый двухметровый холостяк, заветная мечта которого – жениться на женщине, которая хорошо готовит, и чтобы она готовила ему каждый день по кастрюле первого, второго и третьего.

Вспомнив Новосельского, все хохочут, никак не могут остановиться и рассказывают о нем Матушке, а я наблюдаю за Геной, которая выпила залпом рюмку, налила вторую и даже закурила, чего раньше я не замечала за ней. Нервничает. Почему?

Вскоре мое внимание переключается на Матушку. Она дурачится с Митко и Тасо, сидящими с нею рядом, и делает вид, что вроде бы захмелела, но это тактический маневр, чтобы можно было чмокнуть ненароком Митко и прижаться к Тасо.

Кина рассказывает, что произошло в нашей бригаде после моего отъезда. Вначале прошел слух, что вышла замуж. Потом – что я в больнице. Некоторые осуждали Жору, некоторые защищали. Сам же он стал говорить, не известно еще, от кого у меня ребенок. Тогда ребята – Огнян, Васо, Тасо – засекли его в гараже и поговорили с ним по-крупному, предупредив, что если он не женится на мне, то в следующий раз они будут говорить с ним иначе. Жора в ответ обругал их крепко, за что они накостыляли ему как следует, и он потом три дня не появлялся на работе. А затем был разговор с Дамяновым, после чего Жора и заявился ко мне, так что не по собственной воле он приезжал тогда в Сребырницу.

Вдруг ловлю себя на мысли, что я даже рада, что ребята поколотили Жору. Но только представила себе, как мог бить его Васо огромными своими кулаками – вдруг почувствовала неприязнь к Васо и ко всем остальным ребятам. Что за странное состояние?

Ухожу на кухню – слезы душат, мне ужасно жалко Жору, хотя и понимаю, что он предал меня. Поплакав еще немножко и поразмыслив над происшедшим, я прихожу к выводу, что Жора получил по заслугам. Мысль эта утешает меня. Успокаиваюсь, умываюсь холодной водой, чтобы никто не заметил, что я плакала, накладываю в одну тарелку котлеты, в другую – салат (для конспирации) и вхожу в гостиную. Вдруг тарелка с салатом выскальзывает, и я кричу сидящему прямо у входа Огняну:

– Жора, помоги!

Все умолкают и смотрят на меня, а я чувствую себя так, будто меня окатили с ног до головы кипятком. Затем вдруг несусь на кухню, хватаю сумку со своими вещами и бегу из квартиры.

– Мерзавцы! – слышу я истерический крик Гены и звон бьющейся посуды. – Все вы мерзавцы! И ты, и ты, и ты тоже! Все мужчины мерзавцы!

Затем звучит что-то невразумительное – какие-то слова вперемежку с рыданиями.

Уже на лестнице меня нагоняет Огнян, пытается что-то объяснить, но я не слушаю его и продолжаю спускаться вниз. У самого выхода останавливаюсь, поскольку слышу голос Гены, она тоже собралась ехать в Сребырницу.

А через несколько минут Кина везет нас обратно. По пути мы то и дело останавливаемся, потому что у Гены рвота. Ребята молчат. Я лежу на заднем сиденье, положив голову Матушке на колени.

После софийских приключений у меня начались неполадки, и мне назначили такой же режим, какой был когда-то у Милки.

Огнян приезжал дважды, но оба раза Матушка лгала ему (по моей просьбе), что меня перевели в другую больницу.

Лолов предупредил, что я не должна волноваться, иначе все кончится плохо. Вот и слушаю его: понемногу вяжу, понемногу читаю, словом, не перетруждаю себя и стараюсь не нервничать.

Теперь я думаю только о ребенке. Удивительные чувства испытываю: этот маленький неродившийся человечек заполнил всю меня бесконечной теплотой. Я не ощущаю уже прежнего одиночества, ибо знаю, что во мне живет существо, которое спасет меня и от одиночества, и от душевной стужи… Теперь-то я понимаю, почему многие старушки молятся не немощному богу, а богородице. Они молятся прежде всего матери, которая может понять их, ибо сама она тоже мать… Женщины-матери – те же богородицы, которые рожают себе по маленькому богу и молятся потом на него всю жизнь. Во мне сейчас мой бог, мой крест. Я распята на нем, я чувствую его под своим сердцем. И он будет во мне не только эти оставшиеся до родов полтора месяца, а всегда. И отныне мне предстоит нести этот крест до конца дней своих!..

Остается совсем немного до родов. Кина звонит мне постоянно, держит в курсе событий. Недавно сообщила, что Дамянов сказал, мол, если я вернусь на рудник, он даст мне самую лучшую квартиру в общежитии. А если Матушка тоже решится пойти к нам работать, он и ей поможет с жильем и яслями.

Что касается Матушки, она должна вот-вот родить. Не исключено, что родит двойню. И все же Матушка по-прежнему ходит за нами как за детьми. Сейчас помогает Гене, которая родила на прошлой неделе девочку. Слава богу, все обошлось благополучно, а то ведь Гена тоже чуть не выкинула, как Милка.

Когда мы возвратились из Софии, Гена долгое время молчала. И только дней десять спустя рассказала обо всем, что произошло у нее с Владовым.

Вначале Гена позвонила ему на работу, но новая секретарша – по голосу Гена узнала, что это была библиотекарша, – после паузы ответила, что его нет на работе, что он дома. Видимо, библиотекарша узнала Генин голос, потому и не захотела соединить. А поскольку у них с Владовым была договоренность, что Гена никогда не будет звонить ему домой, она вначале не решилась позвонить. Но потом все же набрала домашний номер. Трубку подняла жена Владова. В объединении говорили, что Владова жуткая мещанка и что Владов женился на ней по расчету: отец жены – большая шишка, и своей карьерой Владов обязан ему.

– Пожалуйста, Владова, – сказала Гена.

– Нет его, он на работе, – ответила законная жена.

– Секретарь сказала, что он дома.

– Кто сказал? – переспросила Владова, и не случайно: она знала, что Гена чуть картавит, вот и пошла на хитрость, решила удостовериться – она ли звонит?

– Секретарь.

Последовала пауза. Затем в трубке послышался злобный голос Владовой:

– Ты снова за свое взялась?

– Простите, не понимэ…

– Я те покажу «простите», – заверещала Владова. – Благородную из себя корчишь, прохвостка! Я тебя загоню туда, куда Макар телят не гонял, ясно тебе?

– Мне все ясно. А вот ты никак не можешь понять, что он не любит тебя, терпеть не может. Меня любит, запомни.

– Ты думаешь, если соблазнила этого наивного человека, так я сразу же побегу с ним разводиться? Брошу квартиру и побегу?

– Жаль, что у тебя не хватает мозгов понять простую истину: насильно мил не будешь. Если бы ты была умная женщина, то давно бы уже поняла это и не портила ему жизнь. Над тобой потешается все объединение.

– Но мы еще посмотрим, над кем будут потешаться в скором времени. Смеется тот, кто смеется последним! – крикнула Владова и бросила трубку.

Гене ничего не оставалось делать, как пойти на самый отчаянный поступок: поехать в объединение.

Чтобы пройти в кабинет Владова, надо было миновать комнату, в которой сидят работники планового отдела – целых пятнадцать человек. Когда Гена возникла на пороге, все стали расспрашивать ее, куда это она вдруг пропала так внезапно, и когда успела выйти замуж, и почему не известила об этом сотрудников. Гена не стала отвечать на вопросы, спросила лишь, на месте ли Владов. Ей сказали, что да, и она пошла, выставив вперед живот. А когда кто-то поинтересовался, откуда ее, Генин, парень, Гена молча кивнула на дверь Владова, и в комнате наступило гробовое молчание.

Когда она вошла в кабинет Владова, там тоже царила мертвая тишина.

Библиотекарша – видно, прибежала уведомить Владова о ее приходе – спросила:

– Да ты беременная?!

– А ты еще нет? – парировала Гена, после чего Владов пришел в себя и крикнул:

– Гена, закрой дверь!

– Зачем? У меня нет тайн! У тебя, надеюсь, тоже?

Библиотекарша моментально смекнула, что к чему, и вышла, закрыв за собой дверь.

– Гена, ты сошла с ума! – заявил Владов, подходя к ней. – Ты понимаешь, что ты творишь?!

– Я предупреждала тебя, что, если ты не сделаешь никаких выводов за то время, что я дала тебе, я буду действовать. Ведь прошло уже полтора месяца, а ты не удосужился даже позвонить.

– Но я не могу сейчас, понимаешь? – промямлил он.

– А зачем же тогда ты заставил меня рожать? – спросила Гена, припомнив ему его сказки о нерешительном характере.

– Геночка, пойми меня, вот посмотри! – молящим тоном произнес он, вытаскивая из стола какую-то бумагу. – Вот взгляни, меня назначили генеральным директором объединения. Ты представляешь, что будет, если именно сейчас вспыхнет скандал? Давай подождем немного.