Текст книги "Тайна Караидели"

Автор книги: Кирей Мэргэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

«Ах, такие-сякие…»

Шумной ватагою стояли наши друзья на дебаркадере, ожидая отправки парохода из Усть-Байки: до этого дежурный не разрешал садиться в лодки.

– Ну, как дела, орлы? – подмигнул дежурный, затевая разговор.

– Хорошо! – закричал Юлай.

– А правда, что тут у вас недавно бандита поймали? – спросил Иршат.

– Бандита? – рассмеялся дежурный. – Нет, просто-напросто типа одного, который лес государственный крал и налево сплавлял.

– Э-э-э! – разочарованно протянул Иршат.

Все засмеялись.

Только Мидхат был мрачен.

Во-первых, он неважно чувствовал себя после бессонной ночи. А во-вторых, не давала ему покоя мысль, что надо уезжать: он ведь собрался следующей ночью окончательно разоблачить старика в палатке, и его мучили сомнения: вообще-то надо бы сообщить о старике куда следует, ну, хотя бы сказать вот этому самому дежурному; но тогда слава поимки шпиона будет принадлежать уже не ему. Но что слава! А если этот шпион наделает вреда, может быть, даже убьет кого-нибудь или взорвет мост или железную дорогу?

Мидхат взял дежурного за рукав и хотел отвести его в сторону, чтобы поведать свою тайну, но в эту самую минуту раздался свисток, и пароход отчалил.

– Отойди, мальчик, – сказал дежурный.

Мидхат не мог раскрыть тайну при всех. И он решил, что сообщит о шпионе на ближайшей пристани.

Дежурный махнул рукой, и ребята быстро расселись по лодкам.

Не успели отплыть от пристани и километра два-три, как послышалось тарахтенье моторной лодки, и все увидели Закирьяна.

«Может быть, ему рассказать о шпионе?» – подумал Мидхат.

– Закирьян-агай! Закирьян-агай! – закричал он.

Бакенщик обернулся и, увидев ребят, заглушил мотор своей лодки.

– Салям! – проговорил он без особого энтузиазма.

– Здравствуйте, Закирьян-агай! – заговорил Мидхат. – Вы что, очень торопитесь?

– Да нет. А что?

– Поехали с нами! – сказал Мидхат, потому что не знал, как быть и можно ли рассказать о старике бакенщику.

– С вами? Ну что ж, можно и с вами, – согласился бакенщик. – А куда?

– Заночуем где-нибудь здесь поблизости, – ответила Фатима.

Бакенщик поплыл за лодкой.

– Ну как, ребята? – спросил он. – Комары не беспокоят? Спите хорошо?

– Да вот кто-то бревна с острова утащил, а куртку оставил, – сказала Фатима. – Покажи куртку, Иршат.

– Ах, такие-сякие! Вот черти! – выругался бакенщик, выслушав ночную историю. И, поправив шапку, растерянно произнес: – Кто же это может быть? А вы кому-нибудь говорили об этом?

– Пока никому, – покачала головой Фатима.

– Пожалуй, это правильно, – заметил Закирьян. – А то ведь и до самих преступников может дойти. А надо, чтобы они думали, что никто ничего не знает. Тогда и поймать их будет легче.

– А сами вы с ними справитесь? – спросил Мидхат.

– Думаю, да, – ответил Закирьян.

Неожиданно бакенщик передумал следовать за отрядом.

– Совсем забыл, – сказал он, – дело у меня в Усть-Байки. Я уж вас сейчас покину, зато на днях еще раз навещу. Очень мне ваш чай понравился. Крепкий, мировой! Когда-то такой чай «хан-чай» называли, – «ханский чай». Ну, пока!

И тут в нахлобученной на уши белой фуражке промчался мимо на голубой моторке Самбосаит.

Он словно никого не видел – не поздоровался, не улыбнулся. Да и смотрел совсем в другую сторону.

На волнах от его моторки закачались ребячьи лодки и моторка Закирьяна, его даже обдало брызгами.

– А, шайтан! – добродушно улыбнулся бакенщик и, развернув моторку, взял курс на Усть-Байки.

Капитан остается на месте

Однажды вечером, когда ребята, как всегда, поставили лодки на прикол и раскинули свои палатки на берегу, Фатима одиноко бродила над рекой и думала о первых днях похода.

Вообще-то внешне все было хорошо.

По утрам Юлай, которого она назначила капитаном отряда следопытов, принимал рапорты дежурных. Путевой журнал заполнялся аккуратно и регулярно.

Каждый день открывали путешественники новые для себя места и аулы, рельефы и ландшафты.

После Усть-Байки наведались они в поселок Бердяш, приютившийся среди холмов на правом берегу Караидели, осмотрели лесную пристань Магинск. Особенно понравился всем большой, утопающий в зелени аул Мускилды. Здесь слушали ребята игру народного музыканта на курае[4]4
  Кура́й – башкирский музыкальный инструмент, свирель.


[Закрыть].

Казалось бы, все идет нормально.

Но Фатима была недовольна.

Туристы, конечно, не обязаны охранять бревна, лежащие на берегу, но вожатой все же было неприятно, что часовые даже не заметили, как эти бревна исчезли. Дело ведь тут не в прямых обязанностях, а в том, что пионеру до всего должно быть дело, тем более если речь идет о народном добре.

Фатиму удивляло и настораживало, что Мидхат и Малик, дежурившие в ту ночь, даже и не заикнулись о пропаже. А ведь они стояли всего в каких-нибудь двухстах метрах от места происшествия. Неужели мальчишки спали на посту? Если это так, то очень плохо. И это, пожалуй, даже серьезнее, чем сама по себе пропажа бревен.

Но как обвинять ребят, если нет уверенности, что было именно так, а не иначе?

Фатиме и в голову не приходило расспрашивать Мидхата и Малика. Это ведь было бы похоже на допрос.

С другой стороны, она как человек, которому доверен отряд, должна, во что бы то ни стало должна знать все, что происходит днем и ночью.

Как же быть?

И опять-таки эта куртка. Ее давно надо было сдать, ну, хотя бы оставить в Усть-Байки. А она до сих пор не сделала этого. Почему? Не потому ли, что не хотелось признаться, что ее пионеры допустили оплошность?

Как бы то ни было, надо при первой же возможности эту ошибку исправить.

Тем более, что кое-что наводит на подозрения. Почему, например, бакенщик Закирьян, участок которого остался далеко позади, внезапно появился в Усть-Байки?

Фатима улыбнулась: не дует ли она на холодную воду? Но тут же снова насупилась, вспомнив про Самбосаита. А он-то почему заделался речником? И что означают эти гонки на моторных лодках: Закирьян туда, Самбосаит сюда?

Нет, во всем этом, как говорится, что-то есть. Дыма без огня не бывает. Не исключено, что все это связано и с курткой, и с бревнами.

К кому обратиться? Кто поможет разобраться в происходящем?

– Фатима-апай! – окликнул ее мальчишечий голос.

Она обернулась.

– А, Юлай! Ну?

– Фатима-апай, надо поговорить.

– Говори.

– Я прошу освободить меня от капитанства.

– Это почему же?

– Ну какой я капитан…

– Не понимаю.

– Ну, не справляюсь я.

– Почему ты так думаешь?

– Да вот, бревна эти… И вообще…

– Что – бревна?

– Как – что? Я думал, вы уже выяснили…

– Я? – вырвалось у Фатимы, и она тут же пожалела об этом, потому что мальчик с сожалением посмотрел на нее.

Ей сразу стало понятно, что ребята тоже переживают случившееся и ждут ее слова, ждут, что скажет она, ждут, что она найдет выход, научит. И в самом деле, на кого же еще им надеяться: она ведь в их глазах единственный взрослый человек во всем отряде. Взрослый, конечно! Им нет дела до того, что она всего на каких-нибудь шесть лет старше их, что ей самой-то всего-навсего восемнадцать! Она ведь только в прошлом году окончила эту же тальгашлинскую школу, осталась в школе вожатой случайно, потому что уехать вместе с одноклассниками учиться в Уфу не удалось. Работа пришлась ей по душе, но в школе никогда не возникали такие вот странные и неожиданные вопросы.

Здесь хоть плачь, а решай, командуй, веди.

Отправляясь в поход, Фатима как-то не подумала над всем этим. Ну что ж, теперь отступать некуда.

– Я? – повторила она как ни в чем не бывало. – А вы? А ты? Ты ведь мужчина!

Это было первое, что пришло в голову.

– Не каждый мужчина может быть капитаном, – сказал Юлай.

Он вспомнил, как директор Рустам Мустафаевич, напутствуя его, говорил: «Не тот капитан, кто силен, а тот, кто умен. Держись, Юлай, теперь ты и голова, ты и борода! В каждом деле опирайся на товарищей. Без них не сделаешь ничего!»

– А ты что думаешь – капитанами рождаются? – не сдавалась Фатима. – Капитаном стать надо! Воспитать себя капитаном! Понял?

Юлай упрямо мотнул головой.

Фатима тяжело вздохнула, подумав о том, что с ребятами разговаривать не так-то просто. Ей вдруг стало ясно, что никакие нотации и нравоучения, никакие разговоры о том, что не надо, мол, бояться трудностей и надо их преодолевать, не помогут.

Единственное, что могло спасти дело, – это честный откровенный разговор.

– Ты знаешь, Юлай, – неожиданно для самой себя сказала вожатая, – если правду говорить, то я и сама не знаю, что делать.

– Вы… не знаете?.. – Юлай посмотрел на нее широко раскрытыми глазами.

Она утвердительно кивнула головой.

Несколько минут они внимательно смотрели друг на друга.

Наконец Юлай сказал:

– Ну, если так, давайте посоветуемся.

– Давай, Юлайчик, – улыбнулась она.

Они сели на траву.

– Ну, прежде всего, – проговорил Юлай после паузы, – надо, наверное, усилить охрану.

– Чтобы было больше ночных часовых?

– Да. Сейчас их двое. Этого мало. Часовые должны видеть все, что творится вокруг.

– Сколько же надо часовых? – Фатима почувствовала, что нашла правильный тон разговора, и старалась повернуть дело так, будто Юлай все решает сам.

– Ну, я думаю, хотя бы не меньше шести: три поста по два человека.

– Но днем все они будут клевать носом!

– Ничего, пусть соблюдают тихий час. А то ведь никто не спит после обеда.

– Что ж, пожалуй, ты прав. Сегодня же отдам приказ по отряду. А ты молодец, Юлай. И зря говоришь, что не можешь быть капитаном. Да ты ведь стопроцентный капитан! Приказываю тебе оставаться на своем месте.

– Есть оставаться на месте! – ответил Юлай и зашагал к своей палатке.

По его походке Фатима поняла, что он приободрился после разговора. Это ее не могло не радовать.

Облегченно вздохнув, она обернулась лицом к реке.

Волны резвились, набегая на камни. Ветер гнал их к берегу, как стадо, они то терлись боками друг о друга, то мчались наперегонки, игриво посверкивая в лучах заходящего солнца, наращивая и сбрасывая кудрявые гребни пены.

Сколько энергии, какая неистребимая устремленность вперед, какое необузданное желание лететь куда угодно, лишь бы лететь, а не стоять на месте!

Ах, милые, дорогие мальчишки! Не так ли и вы стремитесь вперед и ввысь, чтобы не задержать роста, чтобы вырасти настоящими мужчинами!

Долго еще стояла Фатима на берегу Караидели.

Село солнце, сумеречно стало над рекой.

Но мысли Фатимы были теперь светлы.

Шишка на лбу

Бывают в жизни не то что тихие, а просто-напросто бесшумные люди. Порой даже не замечаешь, что такой человек находится рядом с тобою. Конечно, чаще встречаются такие среди взрослых. Но и среди детей тоже бывают.

Именно таков и был рыженький Шакир. Природа создала этого мальчика тщедушным, худеньким, словно ей было мало его молчаливости и скромности.

Он никого не задирал, не трогал и не обижал.

Но некоторые считали, что раз так, значит, Шакир трусишка и можно безнаказанно его задевать.

Когда Фатима отобрала на ночное дежурство шесть человек, среди них был и Шакир.

Ночь выдалась холодная, у Шакира почему-то не оказалось с собой никакой теплой одежды.

Мидхату стало жалко товарища, он вытащил из своего вещевого мошка серую куртку, которую нашел на острове, и предложил ее Шакиру.

Но Шакир молча покачал головой.

– Бери, как человеку говорю, а то замерзнешь!

Но Шакир снова отказался.

– Бери-и! – пробасил Мидхат. – Хватай!

И, скрутив куртку в комок, Мидхат швырнул ее Шакиру. В воздухе куртка развернулась и, упав на Шакира, накрыла его с головой. Шакир не сразу смог высвободиться из-под нее, путался, топтался на месте. Ребята расхохотались.

Это не на шутку рассердило Шакира.

В конце концов, содрав с себя куртку, он швырнул ее на Мидхата.

И вдруг Мидхат схватился за голову, запрыгал на одной ноге и завыл так, словно его ударили чем-то тяжелым.

– Э-э! – закричал он. – Так нечестно! Я в тебя курткой, а ты – камнем!

– Каким камнем? – растерялся Шакир.

Мидхат, не отнимая левой руки ото лба, правой принялся ощупывать куртку и, дойдя до рукава, воскликнул:

– Вот! Вот!.. Да это не камень, а нож! Когда только ты успел его туда сунуть?

Ребята в недоумении обступили Мидхата.

Ловко орудуя одной рукой, он вывернул левый рукав куртки наизнанку, и тогда все увидели, что серая куртка сшита особенным образом и внутри рукава ее есть узкий и длинный потайной карман, а из кармана этого торчит белая рукоятка ножа.

Только теперь Мидхат передал куртку ребятам. А сам принялся внимательно рассматривать нож.

– Охотничий!

– А футляр-то какой!

– Не футляр, а ножны.

– Ножны у сабли бывают, остряк!

– Глядите, глядите! – закричал Мидхат. – Здесь знаки какие-то!

И все увидели на белой рукоятке черные буквы «С» и «3».

– Ладно, пора на посты! – сказала Фатима, вышедшая из палатки. – Покажите-ка нож! А ты, Мидхат, пойди к Айгуль, она сделает тебе примочку.

– Зачем? – пытался сопротивляться Мидхат.

– Затем, что иначе я отправлю тебя спать.

Все посмотрели на Мидхата и увидели на лбу его изрядную шишку.

– Прости меня, Мидхат, я не хотел… – выдавил из себя молчальник Шакир.

– Ты молодец, – сказал Мидхат. – Теперь у нас в руках важные улики. Может быть, они помогут нам раскрыть какую-то тайну!

Он произнес эти слова с такой серьезностью, что никто даже не засмеялся.

Снова старик

У Мидхата не осталось никаких сомнений по поводу того, что старик, которого он «засек» на другом берегу Караидели, – самый настоящий шпион и что именно он потерял эту куртку с ножом.

Подтверждением этой мысли Мидхата служило и то, что куртка была похожа на заграничную и под потертым воротником ее, с внутренней стороны, чернела шелковая этикетка с иностранной надписью. Правда, такие куртки носили и некоторые жители аула Тальгашлы, но Мидхат не желал принимать это во внимание. Очень уж подозрителен был старик.

Снова и снова ругал себя Мидхат за то, что в ту ночь, испугавшись холода и не решившись беспокоить часовых, упустил проклятого старика.

«С. 3». «Спион заморский»! Эх, попадись он только! Нет, остался там, не попадется…

– Фатима-апай! – закричал Мидхат.

– Примочку сделал? А то разговаривать не буду! – улыбаясь, ответила вожатая.

– Сделал! Но у меня есть к вам разговор!

– Ну, давай.

И Мидхат рассказал Фатиме о старике.

Он думал, Фатима будет смеяться над ним, но она выслушала его очень серьезно.

– Завтра же утром сообщим куда следует и о пропавших бревнах, и о куртке с ножом, и о твоем подозрении.

– Но, Фатима-апай, этого мало! – горячо заговорил Мидхат.

– А что же еще?

– Отпустите меня сейчас на то место…

– Сейчас, на ночь глядя, отпустить тебя одного? Ни за что!

– Ну ладно, могу взять с собою кого-нибудь… – проговорил Мидхат.

– Нет и нет. И не вздумай самовольничать.

– А как же во время войны мальчишки в разведку ходили? – не унимался Мидхат. – Тут же рядом…

– Пионер Мидхат, прекрати разговоры и отправляйся на пост! Понял? Это приказ.

– Понял, – недовольно проворчал Мидхат и поплелся на берег, где его ждал напарник по наряду Шакир (остальные ребята тоже распределились по двое и стояли в разных местах вокруг походного лагеря).

Шакир снова начал было извиняться за шишку, которую он невольно посадил Мидхату на лоб.

Но Мидхат только отмахнулся от него.

– Хороший ты человек, Шакир, а тратишь слова на какую-то ерунду. Да и вообще, если уж на то пошло, так мы с тобою попросту квиты. Ведь и я тебе когда-то фонарь поставил.

– А верно, я и забыл! – весело рассмеялся Шакир.

И друзья наперебой принялись вспоминать историю своего знакомства.

Было это еще в третьем классе.

Шакир спокойно шел из школы домой, когда его обогнала группа девочек, за которыми гнался разбушевавшийся Мидхат. Шакир подставил Мидхату ножку, и тот растянулся у входа в клуб. Вскочив, он набросился на Шакира, который учился в параллельном классе, с кулаками и подбил ему глаз. Об этом-то «фонаре» Мидхат и вспомнил теперь. Мало того. Он повалил Шакира на землю и уселся на него. Но в этот момент что-то пискнуло в кармане у Шакира. Мидхат позабыл про свой гнев, когда узнал, что это самодельная гармошка и что Шакир умеет делать разные игрушки. G этого дня мальчики стали друзьями. Мидхат не только сам не трогал Шакира, но даже вступался за него, когда кто-нибудь пытался напасть.

В отличие от Мидхата Шакир всегда готов был уступить товарищу лучшее место в кино или в палатке, старался всем помогать, даже если это было, как говорится, в ущерб ему самому.

Спросите, наверное, как же они могли подружиться и почему. Часто люди разных характеров очень нравятся друг другу.

Нравилось Мидхату прежде всего то, что Шакир готов был во всем пойти на уступки и даже выполнял все просьбы Мидхата, хотя тот высказывал их в форме приказания.

Вот и сейчас Мидхат сказал:

– Шакир, в наряде из двух человек кто-то должен быть старшим. Давай и мы выберем командира. Я – за меня. А ты за кого? Неужели за тебя?

– За тебя, – усмехнулся покладистый Шакир. – За себя голосовать как-то неудобно.

– Почему? Вот я же голосую.

– Так это ты.

– Что ты этим хочешь сказать?

– Ничего.

– Ну и молчи. Значит, командир я. Вот и приказываю: спустись к воде и проверь, все ли там в порядке.

– А что там может быть не в порядке?

– Не спорить с командиром! Рядовой Шакир, выполняйте приказание! По возвращении – доложить!

– Есть! – откозырял Шакир и, легонько хлопнув Мидхата по шее, побежал к реке.

Оставшись один, Мидхат снова вспомнил о своем подозрении и мысленно ругал Фатиму за ее нерешительность.

Впрочем, долго размышлять Мидхату не пришлось.

Спустя всего несколько минут с того момента, как Шакир ушел вниз, Мидхат увидел его со всех ног мчащимся обратно.

– Что случилось? – строго спросил Мидхат, когда Шакир подбежал к нему; он готов был уже прочесть своему подчиненному нотацию за то, что он плохо выполняет его приказание.

Но то, что сказал Шакир, поразило его словно громом.

– Там… в палатке… старик…

Мидхат замер.

Сделав над собой усилие, взял себя в руки и проговорил:

– Шакир, я в курсе дела. Оставайся на посту, я сам сделаю все, что надо.

Шакир раскрыл рот от неожиданности.

– Вам ясно? – спросил Мидхат, довольный впечатлением, которое произвели его слова на Шакира.

– Ясно, – не без юмора сказал Шакир.

Мидхат повернулся через левое плечо и нарочито четким шагом направился к палатке Фатимы.

В первое мгновение он рассудил правильно: на этот раз надо во что бы то ни стало задержать старика, а так как ему, Мидхату, одному сделать это не удастся, необходимо разбудить Фатиму и ребят.

Но тут он вспомнил, что Фатима не хотела отпустить его, и какое-то непонятное чувство противоречия заставило его отказаться от этой мысли и свернуть к берегу.

Приняв такое решение, он припустился бегом, но тут же упрекнул себя в том, что позабыл об осторожности, и перешел на шаг, а затем неслышно, по-кошачьи крадучись, принялся искать таинственного старика.

Не так-то просто было сделать это в темноте, но помог Мидхату голубоватый огонек, который слабо светил из палатки.

Старик там…

Но стоит ли приближаться? В самом деле, если старик шпион, то у него наверняка есть какое-нибудь оружие, и поэтому вряд ли Мидхат сможет его задержать. Не страх, а благоразумие подсказало ему, что он все-таки должен, даже обязан поступить именно так, как думал вначале.

Подбежав к палатке Фатимы, он с удивлением увидел вожатую возле своей палатки. Фатима была одета по форме, из-под плаща виден был пионерский галстук и белая кофточка.

Мидхат не сразу сообразил, что она собралась проверять посты или просто-напросто не успела еще лечь спать. В том, что вожатая была, как говорится, в «полном боевом» виде, усмотрел он нечто необъяснимое и загадочное. «Наверное, и она что-то знает», – подумал Мидхат.

Он коротко, по-военному, доложил ей о старике.

– Зови всех ребят, но только тихо! – приказала Фатима.

– Есть! – прошептал Мидхат и побежал выполнять приказание.

Ребята только недавно уснули и поднимались неохотно.

А Нафиса даже начала что-то кричать по поводу того, что нечего будить людей среди ночи. Мидхату с трудом удалось ее успокоить.

Наконец все разбуженные – двенадцать человек – выстроились и следом за вожатой и Мидхатом двинулись к реке.

– Надо окружить палатку старика, – взволнованно прошептал Фатиме Мидхат.

– Посмотрим, – стараясь казаться спокойной, ответила Фатима.

– Вон там… туда… – снова заговорил Мидхат, когда следопыты спустились к самой воде.

Но, вглядываясь в темноту, на этот раз не увидел Мидхат голубоватого огонька.

Старик снова исчез вместе со своей палаткой.

– Может быть, тебе показалось? – спросила Фатима.

– Да нет же, нет! – горячо уверял ее Мидхат. – Вот честное-честное! Своими глазами видел! И Шакир видел…

Акберды-агай

Весь отряд следопытов взбудоражила ночная тревога. Теперь все были уверены в серьезности происходящего.

Настроение у всех было озабоченное, настороженность чувствовалась во всем.

И только по прибытии в аул Старый Янсаит ребята немного отвлеклись, рассеялись.

Аул был красивый, живописный. Лучшие дома свои он выставил как бы напоказ на правый берег Караидели, а остальные словно припрятал в глубокой лощине, разделявшей два горных кряжа. Главная улица аула начиналась прямо у берега, а конец ее виден был только из центра Старого Янсаита.

На этой улице жил брат сказительницы Минзифы, знаменитый в Башкирии народный певец сэсэн Акберды.

К нему поспешили со своими тетрадками юные следопыты. Акберды оказался гораздо приветливее своей суровой сестры.

Едва они вошли, он попросил жену поставить самовар и, пока закипит чай, угостить ребят айраном – напитком из кислого молока, особенно вкусным и желанным во время летней жары. Если айран немного посолить, он не только утоляет жажду, но и как бы возвращает силы усталому путнику, придает бодрости.

Нельзя сказать, что наши путешественники с утра очень уж утомились. Несмотря на то что настроение у них было не очень хорошее да к тому же многие не выспались, айран пришелся всем по душе. Мальчики и девочки развеселились. Приятно было и то, что айраном угощал сам хозяин.

– Где айран, там и байрам![5]5
  Байра́м – праздник.


[Закрыть] – заулыбался сэсэн, радостно и ласково глядя на ребят. – А где байрам, там и песня.

– Спойте, Акберды-агай, спойте, пожалуйста! – стали просить ребята.

– Спеть – это можно, – согласился сэсэн, – только сперва расскажите-ка мне, куда путь держите, куда вас дорога ведет?

Вскочил Ишат и продекламировал свои стихи:

 
Перед нами путь далек
И на юг, и на восток,
По горам и по лесам,
По высоким берегам!
 

Акберды погладил его по голове и сказал:

– Молодец, сынок! Кто знает, может, и ты сэсэном станешь!

– Как же, станет! – насмешливо произнес Мидхат, который терпеть не мог, когда хвалили не его, а кого-нибудь другого. – Когда будет ему столько лет, сколько вам!

Сэсэн нахмурился. Видно было, что слова Мидхата ему не понравились.

– Не надо так говорить, не надо так шутить! – проговорил он. – Кто старается, тот добьется. Вот ведь и у тебя, мальчик, есть, наверно, желание заветное. Оно исполнится, обязательно исполнится, если будешь настойчив. А если кто-нибудь над тобой смеяться вздумает, будет неправ.

Мидхат покраснел.

Все подумали, что сэсэн смутил его своим назиданием. Но нет, Мидхат вспомнил старика в палатке. Впрочем, теперь этот старик не выходил у него из головы. Выслушав сэсэна, Мидхат дал себе слово во что бы то ни стало поймать шпиона.

– Кто смел, тот все пути пройдет, – продолжал между тем Акберды, – кто весел, одолеет горы высокие, кто душою батыр, тому лес дремучий откроется, кто джигит, тот оседлает реку быструю!

Мидхат слушал сэсэна, и ему хотелось стать вот таким смелым батыром и веселым джигитом.

– Акберды-агай, а почему реку нашу назвали «Караидель»? – спросила Фатима.

– Эге-ге, девушка, скажу-отвечу, отвечу-скажу! – улыбнулся сэсэн. – Сперва она «Карайгир» называлась – «Конь Вороной». Еще бы! Как скачет, как рвется, как прыгает! Э! Жеребец необузданный, пена у рта!.. Эх, помогите-ка старику подняться! Провожу-ка я вас до берега, полюбуюсь Конем Вороным, глаза старые утешу, уши старые развешу!

Вместе со следопытами вышел Акберды из своего дома и спустился к реке. Ребята шли медленно, иначе сэсэну не угнаться бы за ними. Фатима и Иршат поддерживали старого певца под руки. Став над водою, облегченно вздохнул сэсэн, в глазах его зажглись молодые искры, простер он жилистую руку вперед и заговорил торжественно, проникновенно:

– Говорили в старину, сказывали деды и прадеды… Жил некогда в верховьях реки нашей батыр, бесстрашный Айсувак. И был у батыра Айсувака конь – всем коням копь, из той же породы, что самый лучший конь, из того же табуна, что белый конь Акбузат. Только не белый он был, а черный, вороной. Объехал Айсувак на коне вороном все земли, все страны, все края и государства, все пределы и царства. Всюду-повсюду встречали его салямом друзья, всюду-повсюду завистью черной недруги провожали. Ой, хорош был конь у батыра Айсувака! Трудно было не позавидовать. Больше всех завидовал хан Залихан. Как-то раз воротился батыр на родину, лег отдыхать, а коня своего в пещере каменной спрятал. Проснулся, видит – связан. А вокруг ханские слуги бегают, хана Залихана прислужники. Коня ищут. Вот и в пещеру заглянули, коня увидели, от радости визжат, как телята, скачут, хохочут. Взяли коня, думают. Да не тут-то было! Только вывели иноходца из пещеры, а он во всю силу задними ногами уперся да как прыгнет вперед, так от него слуги ханские и посыпались, как горох из мешка. А он как ударит с размаху ногами передними оземь, так сразу два ключа и забило. Полетел, помчался конь батырский по горам, по долинам, по лесам, по равнинам, то вправо скакнет, то влево забежит, то на север махнет, то на юг уйдет. И где ни пройдет, где ни ударит копытом, там родники появляются. Много-премного их стало. Соединились они в реку. Вот и назвали ее «Конь Вороной», по-нашему – «Карайгир».

Умолк старый сказочник. А ребята молча смотрели на волны реки, и чудился им Конь Вороной, могучий и стремительный, холеный, так и лоснящийся на солнце. Это искрилась на солнце Караидель. Это играли и пенились волны. Это набирали они высоту, чтобы тут же упасть вниз и исчезнуть, а в следующее мгновение снова появиться.

Фатима слушала затаив дыхание.

Конь-река, Карайгир! Нет покоя тебе, и не ищешь ты тишины. Бурлишь и скачешь днем и ночью, ночью и днем, унося все, что встречается на пути.

– Как живая она, река, – продолжал сэсэн. – Сперва родник, ручеек, потом, глядишь, два, потом один из двух, потом один из четырех, и пошло, пошло, поехало, поплыло, полетело, забурлило, загремело… Эх, река, река, велика твоя рука, а дорога далека, а жизнь не легка!.. Слышите, как шумит?..

Ребята вслушались в шум реки. Сквозь него явственно проступало тарахтение моторки.

Спустя несколько секунд у берега показался Самбосаит. Одет он был в тренировочный костюм, который плотно облегал его могучую фигуру с огромными бицепсами и широченными плечами, а на голове его был на этот раз вместо белой фуражки кожаный шлем.

– Привет, пионеры! – весело прокричал Самбосаит. – Как живете?

– Спасибо, хорошо! А вы? Не в Тальгашлы ли побывали?

– Да, и там тоже был. А вы тут двух рыбаков не видели?

– Нет. А каких?

– Н-ну, таких… – Самбосаит неопределенно повертел рукой в воздухе. – Один высокий, худой, другой маленький, полный. Как Дон Кихот и Санчо Панса.

– Нет, таких не видели, – ответила за всех Фатима.

– Тогда пока! – И Самбосаит помчался дальше.

– Так вы, значит, из Тальгашлы, – сказал Акберды. – Знаю, знаю такой аул. И наши янсаитцы, и ваши тальгашлинцы от одного и того же племени произошли – от племени кудей. Значит, мы с вами родственники. Вот ведь как! А вы-то, наверное, и не слышали слова такого «кудей»! А?

– Слышать-то слышали, – ответил Юлай, – да что это такое, не знаем.

– Э-э, плохо! Свое племя знать надо! Тем более, что племя-то знаменитое! Башкирские полки даже у Кутузова были, до Парижа дошли, за храбрость медалей заслужили и крестов великое множество! А эскадрон сотника Янтуря? Весь тоже из нашего племени состоял, кудей к кудею, башкир к башкиру, все молодцы как на подбор! А вы не знаете! Каждый башкир, по древнему обычаю, свою родословную не меньше семи колен знать должен!

– А откуда нам знать? – не выдержал Мидхат, который очень не любил, когда его поучали.

– Откуда? А вот откуда. Вы сейчас в сторону Уфы направляетесь, да? Очень хорошо. На вашем пути Тавлыяр будет. Там аксакал Исангул живет, ему, поди, сто лет будет. Старший он в роде кудей. Вот у него грамота родословная – шежере – и хранится. Он-то вам все про все и расскажет и покажет.

– Обязательно его отыщем! – сказала Фатима. – Но, честно говоря, нас больше интересуют рассказы о гражданской войне, о красных партизанах.

– Эге-ге! Так у Исангула и это все есть! Есть у него, например, указ красного генерала Блюхера.

– Указ? А о чем? – спросила Фатима.

– Это дело длинное, – покачал головою Акберды, – но, помнится, что-то там про мальчика из аула Атлыкай. Мальчик тот в штабе у Блюхера служил. В разведку ходил. Расстреляли его белые. Косточки его в земле башкирской лежат. Расстреляли мальчика, понимаете или нет?

– А как его звали, не помните, Акберды-агай?

– Как звали, не помню, знаю только, что из аула он Атлыкай. А отец его был Югерек Сайфулла. Про Сайфуллу тоже в шежере написано. Будете у аксакала Исангула, все там прочитаете.

– Спасибо! – поблагодарила Фатима.

– А вы ведь спеть обещали, Акберды-агай! – напомнила Нафиса.

– Ай-вай-вай! Как же это я забыл! Родственников обманул! – пошутил старик.

Он готов был петь, но Фатима заметила, что старик устал, сделала ребятам знак, и они вежливо сказали, что послушают пение Акберды-агая на обратном пути. Отвели сэсэна домой и, вернувшись на пристань, снова спустили свои лодки на воду.