Текст книги "Тайна Караидели"

Автор книги: Кирей Мэргэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

И старики умеют плакать…

Как стало ясно из записей, сделанных пионерами аула Кызылъяр, Шараф и его боевые товарищи похоронены были в братской могиле, неподалеку от аула.

Место это стало священным не только для жителей Кызылъяра, но и для многих других аулов.

Братская могила находилась на кургане Кактау.

Отряд юных следопытов не мог пройти мимо этой могилы. Было решено возложить венок и сфотографировать курган для «Партизанской книги».

Девочки собрали цветы и сплели венок, мальчики купили ленту и сделали надпись:

«Героям гражданской войны от пионеров-следопытов аула Тальгашлы».

Солнце стояло низко, и Фатима решила перенести возложение венка на завтрашнее утро.

Курган Кактау был виден издалека. Он возвышался величаво, казалось, облака окутывают его, охраняя вечный покой павших героев.

Настроение у ребят было какое-то особенное, словно они и сами были причастны к великим событиям прошлого.

Один только Мидхат думал о своем. Ему по-прежнему не давали покоя мысли о кладе.

Подойдя к Фатиме, он сказал:

– По-моему, Фатима-апай, нам надо завести еще одну книгу.

– Какую?

– Ну, для записи всяких находок… Ну вот, нашли мы, например, куртку. Надо ведь как-то это записать. А все эти «С. 3.»? И о них запись должна быть. А код, который был в рукоятке ножа? Но, по-моему, надо заносить такие дела не в «Партизанскую книгу», а в отдельную.

– Ну что ж… А ты как думаешь, Иршат?

– По-моему, правильно. А где сейчас этот код?

Мидхат словно только и ждал такого поворота разговора. Ему все хотелось, но казалось неудобным прямо спрашивать об этом Фатиму, и, собственно говоря, он ради этого и затеял разговор с вожатой об «особой книге». Опередив его, Иршат, сам того не зная, оказал ему добрую услугу. И сейчас, воспользовавшись моментом, Мидхат задал вопрос, который его волновал уже несколько дней:

– А что мы будем делать с этим кодом, а, Фатима-апай? Куда девать? Солить?

– Солить не будем, – ответил Иршат, которого никто не спрашивал, – а хранить надо обязательно.

– А можно на него еще разок взглянуть? – продолжал наступление Мидхат.

– Смотри, пожалуйста, – пожала плечами Фатима. – Но что ты там поймешь? Написано-то арабскими буквами.

– Ну и что? Да ведь в любом ауле найдется старик, который знает арабский шрифт!

– Так-то так, но разве можно первому попавшемуся старику показывать такие вещи! – возразил Юлай.

– Но надо вспомнить места, где зарыт клад, – упрямо произнес Мидхат. – Ведь, может быть, он даже где-нибудь здесь, под нашими ногами…

– Да что ты, спятил? – захохотал Иршат.

– Сам спятил! – обиделся Мидхат.

– Ты не дуйся, – уже серьезно сказал Иршат. – Раз документ секретный, его в милицию надо сдать.

– Нет, пожалуй, не в милицию, а в Институт истории, – заключила Фатима. – Ученые во всем разберутся. На то они и ученые. У них опыт: они ведь и в экспедиции ездят, и раскопки делают.

Нет, нелегко было Мидхату слушать это! Отдай ученым! Им-то что! Все написано черным по белому. Все готово. Иди доставай клад, и, может быть, два или три! Горшок золотых монет… нет – два, три, четыре! Нет – целый бочонок драгоценностей! А когда спросят, кто нашел, ответ будет простой: профессор такой-то, академик такой-то! И во всех газетах будут портреты этих важных стариков, которые сами-то ничего не искали и не нашли! Где же справедливость? Ну ничего, Мидхат сам будет искать и сам найдет! Один, без всякой посторонней помощи! Пускай Фатима держит бумажку в своем чемодане. На здоровье! Впрочем, в конце-то концов можно будет взять с собой кого-нибудь из ребят. Ну, Иршата, например.

Когда все легли спать, Мидхат подошел к Иршату и прошептал:

– Сейчас я иду на курган Кактау. Айда со мной.

– Зачем? Ведь завтра утром мы все туда пойдем, – сказал Иршат и повернулся на другой бок.

– Эх ты, лентяй! – обиделся Мидхат. – Да ведь кто знает, может быть, здесь как раз то тайное место, о котором сказано в коде!

– Знаешь ты кто? – пробормотал Иршат. – Псих психаческий, вот кто! Рехнулся ты на этом кладе.

– Не пойдешь – и не надо. Как бы потом не пожалел! Об одном прошу: язык держи за зубами.

– Нужен ты со своими тайнами! Валяй рой землю! Носом!

Мидхат вышел из палатки и, дойдя до кургана Кактау, направился к его вершине.

Оказалось, что здесь не одна могила, а целое кладбище.

Мидхат никогда не боялся кладбища. Поэтому он шел меж могилами спокойно, как по улице.

Но вдруг замер.

То, что он увидел, заставило его вздрогнуть и попятиться назад. Перед одной из могил сидел старик, тот самый старик с клинообразной бородкой, который не раз ускользал от Мидхата. Сидел и… плакал.

Мидхат спрятался за каким-то надгробием и несколько минут не мог прийти в себя.

Опомнившись, помчался к Фатиме.

Неприятность

После пристани Кызылъяр стала шире Караидель. А став шире, утихомирилась быстрая горная река, угомонилась, словно вырвавшись на свободу, на вольный простор. Тише стала, добрее.

Изменился и пейзаж берегов: вместо крутых отвесных скал все чаще стали появляться атласные полосы лугов, заостренные ели, а сосна уступила место вербе, липе и дубу.

Мирно текла теперь Караидель среди бархатистых лугов. Здесь трудно было ее узнать – настолько другим стал ее характер.

Извиваясь то вправо, то влево, словно выверяя и нащупывая свой путь, пройденный вместе с юными путешественниками, казалась она если не покорной, то, уж во всяком случае, гостеприимной и радушной. И словно раскрывала перед ребятами несказанное великолепие родных башкирских степей.

Однако умиротворенность укротившей свой норов реки все время нарушалась стрекотанием моторок и катеров, криками плотогонов, гудками пароходов, веселыми возгласами и смехом купальщиков.

Стоянка в этих местах обещала быть веселее, чем в других.

Едва причалив к берегу и встав на привал, ребята бросились кататься по траве, кувыркаться, бороться друг с другом, изображая борцов сабантуя.

– А ну, кто первым добежит до той березки? – закричал Мидхат и сам первым устремился вперед.

Ребята помчались за ним.

Бежали все без исключения, и некому было судить. Когда Иршат вспомнил об этом, никто не захотел быть судьей. Спорили, спорили, наконец Мидхат сказал:

– Есть же у нас капитан, вот он пускай и судит!

Проголосовали. Единогласно решили: Мидхат прав, судить будет Юлай.

Надо отдать справедливость Юлаю – человек он был покладистый, спорить не стал, а сразу приступил к делу и подал команду:

– Бег на сто метров! Становись!

…Пришли к финишу первыми одновременно двое: Малик и Сабит. Повторный забег тоже не определил победителя.

Тогда Юлай, пользуясь правом судьи, назначил соревнование по борьбе.

Девочек он, конечно, в число соревнующихся не включил. С его точки зрения, это было бы нелепо. И те сразу побежали жаловаться Фатиме.

Фатима сидела одна под большим дубом и думала о том, как хорошо, что Самбосаит оказался вовсе не посторонним, а тем самым, кто заботился, чтобы не было никаких недоразумений и чтобы, например, их отряд мог спокойно путешествовать. Тревога, которая в последние дни не отпускала Фатиму ни на минуту, улеглась.

Настроение у вожатой было поэтому хорошее. И когда Нафиса и Айгуль высказали свою новую обиду, она успокоила их не столько словами, сколько лаской и нежностью.

Девочки за время похода так соскучились по материнской ласке, что добрый взгляд Фатимы, обнявшей их и усадившей рядом с собою, сразу успокоил их.

– Пускай борются, на то они и мальчишки! – улыбаясь, заметила Фатима, когда почувствовала, что Нафиса и Айгуль утихли. – А мы зато поговорим о вещах серьезных и важных…

Тем временем на опушке, где собрались мальчишки, разгорелась борьба, пожалуй не менее серьезная, чем на сабантуе. Во всяком случае, самим мальчишкам казалось, что они – настоящие Самбосаиты, Закирьяны и Апуши.

Сперва Сабит уложил Малика. За это он получил от судьи Юлая звание «малыш-батырлиш», то есть «мальчик-богатырь», и, вытащив у него из кармана носовой платок, Юлай обвязал его вокруг головы победителя.

– Это что – полотенце? – спросил Мидхат.

– Конечно, носовой платок – вместо полотенца, – ответил ему Иршат, – а Сабит – вместо лошади.

Действительно, Юлай совсем забыл, что на голову повязывают полотенца только скакунам.

Посыпались шутки, остроты.

Но главным оставалась борьба.

С «мальчиком-богатырем» имел право сразиться только тот, кто тоже победил кого-нибудь. Юлай утверждал, что такова народная традиция.

– А почему же Апуш согласился бороться с Закирьяном, а Закирьян – с Самбосаитом? – допытывались ребята.

Не зная, как им ответить, Юлай сказал:

– Сами выбрали меня судьей, так теперь подчиняйтесь!

Эти слова подействовали, и борьба была продолжена на условиях Юлая.

– Подножки не подставлять!

– За нос не хватать!

– Э-э! Не по правилам!

Освоившись с ролью судьи, Юлай важно похаживал рядом с борцами, внимательно следя за каждым их движением. Время от времени он останавливал ребят, разводил и напоминал, как нужно вести себя.

В третий тур вышли Мидхат и Шакир. Борьба между ними должна была выявить абсолютного чемпиона, и претенденты сражались отчаянно. Мидхат, которого Шакир победил в первом туре, на этот раз повис на шее противника. Шакир вывернулся и с силой прижал Мидхата к себе, приподнял его, пытаясь перебросить через себя, но Мидхат подставил ему подножку, и Шакир шлепнулся оземь, таща Мидхата за собою.

Мальчишки так увлеклись, что забыли про обед. И только подчиняясь дежурным, прервали они состязание.

Шакир встал, когда все убежали обедать. И сразу ощутил острую боль в правом локте.

За обедом Фатима обратила внимание на то, что мальчик держит ложку левой рукой. Вывих? Перелом?

Впервые за все время похода пришлось воспользоваться походной аптечкой.

Фатима сделала Шакиру спиртовую примочку и крепко забинтовала ему руку. Но эта первая помощь не сняла боли.

Тогда Фатима дала отряду команду немедленно собираться и выйти в путь.

После обеда ребята заняли свои места в лодках.

Ближайшим пунктом была пристань Охлыстино. Там непременно должен быть врач. Надо было спешить, туда ради Шакира.

Евдокия Мироновна

Меньше всех огорчился из-за вывиха сам Шакир, а больше всех Фатима. Она ругала себя за то, что разрешила ребятам опасную игру. Юлай тоже считал себя виноватым как судья. Мидхат ходил опустив голову и не мог смотреть Шакиру в глаза. Все старались хоть чем-нибудь помочь пострадавшему.

Со всех лодок доносились обращенные к нему вопросы:

– Болит?

– Не болит?

– Ноет?

– Повязка не жмет?

– Голова не кружится?

Шакиру все эти вопросы быстро надоели, и он довольно резко отвечал на все одним и тем же кратким, но выразительным «нет».

– Хоть бы перелома не было, – сказала Фатима.

Шакир отвернулся.

Особое внимание оказывали «раненому» девочки. Это раздражало его еще больше: казалось Шакиру, что девчонки обращаются с ним, как с маленьким, и это унижает его перед мальчиками. И когда Нафиса спросила, не хочется ли ему чего-нибудь вкусненького вроде конфетки, тихоня Шакир взорвался.

– Отстань! – крикнул он не своим голосом.

Нафиса не обиделась. Она понимала, что к человеку, который страдает от боли, надо быть снисходительным. С ним лучше не спорить, ему нельзя делать замечания.

Так никто и не узнал, каково же все-таки состояние Шакира.

А сам Шакир совсем и не считал себя увечным или травмированным. Острая боль – словно током ударяло – пронизывала его локоть, только если он пытался согнуть или разогнуть руку. Немного опухли пальцы. Пустяки!

В конце концов товарищи оставили Шакира в покое.

Но всем без исключения хотелось как можно скорее попасть в это самое Охлыстино, чтобы там оказали ему помощь.

Однако хорошо известно, что, когда куда-нибудь торопишься или чего-то очень ждешь, время тянется дольше. Казалось, Охлыстино на другом конце света – его все не было, не было и не было.

Но вот за поворотом показались в синей дымке дома, прилегающие к пристани с длинным названием.

А следом за ними стало видно большое русское село.

На дебаркадере путешественников встретила женщина в белой фуражке.

– У селектора вас ждет Уфа, – сообщила она Фатиме.

Фатима заколебалась: стоит ли разговаривать, раз нужно срочно отправить Шакира к врачу.

– Потерпишь? – ласково спросила она пострадавшего.

– Конечно, потерплю, – отвечал Шакир. – Мне и не больно совсем.

Вожатая подошла к селектору и сказала:

– Фатима Мансурова слушает.

– Здравствуйте, товарищ Мансурова, – весело послышалось из селектора. – Как дела?

– Спасибо, хорошо.

– Как ребята? Не болеют?

– Нет… не болеют…

– Какие трудности?

– Пока никаких.

– Так уж никаких?

– Да, – сухо ответила Фатима, почувствовав, что представитель Уфимского общества туристов склонен к разговору неторопливому и длительному.

Уточнив день и час прибытия туристов в столицу республики, уфимский товарищ пожелал команде счастливого плавания и распрощался с Фатимой.

– Где у вас больница? – спросила Фатима женщину в белой фуражке.

– Ой, миленький ты мой! – всплеснула руками женщина в фуражке, только сейчас обратив внимание на забинтованную руку Шакира. – Что же с тобой стряслось? Не змея ли укусила? Или упал?

Болтливые люди! Они не понимают, что праздным своим любопытством, непреодолимым желанием во что бы то ни стало высказаться по поводу того, о чем никто их не спрашивает, они не только понапрасну отнимают время у себя и у других, но часто еще и наносят вред.

– Ой, как же вы хорошо загорели, детки милые вы мои! Какие вы все красивые! Любая болезнь вас испугается и от вас убежит! А знаете, у меня тоже есть племянник – ну точно такой, как вы. Он…

– Простите, – сдержанно, но решительно перебила женщину Фатима. – Где у вас тут врач?

– Ой, хорошая моя, врач-то наш в отпуске. Как на грех! Ему бы летом не уезжать, туристы все-таки, народу много, навигация, а она говорит: «Зимой не отдых». Врач-то – специальность особая. Врач…

– Что же делать? – снова не дала договорить Фатима. – Помогите нам, пожалуйста! Может, в колхоз обратиться, чтобы лошадь дали?

– О-о! Не знаю, не знаю…

– А можно, я в больницу от вас позвоню? – спросила Фатима.

– Можно, девушка, конечно, можно. Да только будет ли толк – врача-то нет на месте.

Фатима сняла трубку и набрала номер. Послышались короткие гудки.

– Да разве дозвонишься? Знаете, как трудно дозвониться! Вот однажды… – И болтливая женщина начала рассказывать какую-то новую историю.

Фатима снова позвонила, и снова было занято.

– Давай уж я сама позвоню, голубушка, – сказала женщина, – у меня, говорят, легкая рука.

«И язык», – подумала Фатима.

Женщине повезло, она сразу соединилась с больницей.

– Вот ведь что, – сказала женщина, положив трубку. – Оказывается, здесь она, у себя, на квартире. Уехать не успела. Бегите прямо к ней домой. Она женщина хорошая, мигом все сделает, что положено. Вот в прошлом году…

Евдокия Мироновна на самом деле приняла ребят очень хорошо.

– Через недельку Шакир будет здоров, – сказала Евдокия Мироновна, сделав ему полужесткую повязку, и дала какое-то лекарство.

Фатима поблагодарила врача и начала прощаться.

– Куда вы торопитесь? Посидите, отдохните! – радушно воскликнула Евдокия Мироновна и, ласково погладив Мидхата по голове, спросила его: – А у тебя что там такое – тоже ранение?

– Да не-е-ет, – смутившись, ответил Мидхат. – Так, чепуха.

– А у тебя почему глаза красные? – обратилась Евдокия Мироновна к Иршату.

– Спал мало.

– Э, нехорошо, дружок, нехорошо! А вы, девочки, как поживаете?

Получилось так, что Евдокия Мироновна, как бы между прочим, расспросила и осмотрела едва ли не всех ребят.

А потом прямо в саду на столике, стоявшем среди густой листвы, появился самовар, чашки, стаканы, ложечки, розетки и ваза с вареньем.

– Ступайте, ребятки, руки мыть, – сказала Евдокия Мироновна, – сейчас будем пить чай.

Выглядела Евдокия Мироновна моложаво, хотя еще на пристани болтливая женщина в фуражке сообщила, что врачу под пятьдесят.

– Я очень люблю ребят, – сказала Евдокия Мироновна. – Сама в детдоме воспитывалась.

– Вы из детдома? – почему-то переспросила Фатима.

– Да, попала я туда в голодный год, после смерти родителей, когда было мне восемь лет. Сперва детдом наш находился под Уфой, в бывшем помещичьем имении. Потом перевели его в город Белебей. Оттуда часть ребят отправили в Ташкент, часть – на Украину. Спасали нас, детей, от голода.

– Расскажите, пожалуйста, о ребятах из вашего детдома, – попросила Нафиса.

– Рассказать? – улыбнулась Евдокия Мироновна. – Можно бы, конечно, и рассказать. Да только долго рассказывать. Я думаю иногда – надо бы книгу о воспитанниках нашего детдома написать. Хорошо бы, нашелся писатель такой, чтобы за это взялся…

– А были у вас такие, которые, как, например, Гайдар, на войне участвовали? – спросил Иршат.

– Да, да! – подхватила Евдокия Мироновна. – Помню, один такой был мальчик. Должна сказать, замечали за ним кое-какие странности. Например, не мог он спокойно смотреть на винтовку. Говорили, что родителей его расстреляли белые. Но ходили слухи и другие – будто бы и самого его хотели расстрелять и даже расстреливали, но он чудом спасся.

– А как его звали? – спросил Иршат, раскрывая «Партизанскую книгу» и доставая авторучку.

– Вот не помню сейчас, – ответила Евдокия Мироновна. – А ведь помнила раньше…

Приглашение

Причаливать к пристани Каргино особой необходимости не было. Вообще остановки начинали надоедать. А тут еще узнала Фатима, что в Каргине никаких краеведческих материалов нет – просто потому, что никто их там не собирает и не хранит.

Поэтому ребята охотно поддержали предложение вожатой плыть дальше. Но на пристани почему-то собралось много народу, и все махали нашим путешественникам руками, платками и шапками. Было бы невежливо не обратить внимание на все эти приветствия, и ребята свернули к берегу. Гул на берегу становился с каждой секундой все ближе и слышнее.

– Эх, надо бы все-таки остановиться! – сказал Мидхат, продолжавший думать только о кладе.

– Опять ты про свое! – усмехнулся Иршат. – Ох, и надоело же это твое помешательство!

В это время из толпы, стоявшей на берегу, донесся знакомый голос:

– Эй, земляки! Куда же вы?

Присмотревшись, ребята увидели Юсуфа.

– А ну, причаливай скорей! – повелительно кричал старик.

Когда отряд действительно причалил к пристани, оказалось, что именно он, Юсуф, наделал шума и собрал народ.

Он подробно рассказал каргинцам о походе тальгашлинских пионеров, не забыв при этом упомянуть, что лодки подготовлены им.

Ребята приветствовали своего старого односельчанина как положено: выстроились в один ряд и вожатая, салютуя, отдала ему рапорт.

Затем Фатима подошла к старику уже «неофициально» и спросила:

– Как вы сюда попали, Юсуф-агай?

– Дорога – что судьба, – отвечал старик, – куда поведет, туда придешь.

– И все-таки?

– Да вот в Уфу меня вызывают, – не без важности произнес старый Юсуф. – Так уж попутно решил к дочери завернуть. Зять-то мой человек известный. Его бригада недалеко отсюда семьсот седьмую скважину бурит.

– Скважину? – удивился Юлай. – Значит, здесь нефть добывают?

– Нет, пока еще не добывают. Но будут добывать, обязательно!

– Откуда вы знаете? – не удержался от дерзкого вопроса Мидхат.

– Э! Зять мой, буровой мастер первого разряда Кашаф Темиргалин, сказал. Понял?

Фатима подумала о том, как хорошо было бы показать ребятам нефтяную скважину.

– Ну, а плоты свои сдали? – спросила она Юсуфа. – Все звенья доставили?

– Премию получили! – сказал старик.

Видно было, что вопрос Фатимы доставил ему удовольствие.

– Поздравляю вас, Юсуф-агай! Наши тальгашлинцы нигде не подведут!

– Ну ладно, ладно! – неожиданно смутился старый плотогон. Но тут же, оправившись, спросил хозяйским тоном: – Сейчас дальше подадимся или здесь остановимся?

– А вы что, с нами поедете?

– С вами! Ведь скважина семьсот семь отсюда километрах в пяти. Чуть ближе старицы Актау.

– Актау? – переспросил Мидхат, нахмурив лоб и, видимо, что-то вспоминая.

– Актау. Мне туда. Потому-то и ждал я вас, детки мои!

– Вам – самую лучшую лодку, Юсуф-агай! – сказала Фатима. – А потом вы в Уфу, значит, поедете?

– А как же! Приглашеньице-то вот!

С этими словами старик достал из кармана завернутый в носовой платок бумажник, развернул, вытащил бумагу:

– Вот она, читайте!

Фатима бережно взяла бумагу и прочла вслух:

– «Тальгашлы, Ахмед-Юсуфу Юлдашеву.

Дорогой товарищ!

Республиканский комитет ветеранов приглашает вас, участника гражданской войны, на торжественное вручение ордена Красного Знамени разведчику партизанской армии южноуральских рабочих Зинату Сайфуллину.

Председатель комитета полковник Муртазин.

Секретарь майор Егоров».

– Непонятная формулировка, – сказал Иршат. – Разве можно вручить орден тому, кто умер!