Текст книги "Тайна Караидели"
Автор книги: Кирей Мэргэн
Жанр:
Детские приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)
На острове
После завтрака путешественники заняли свои места в лодках и снова тронулись в путь.
Солнце поднималось все выше, и вот наконец его золотые лучи озарили вершины гор, а потом засияли над окутанными голубым маревом лесами. Казалось, шелковыми стали под его лучами стремительные волны Караидели. Так и переливались они, так и светились. Слабый ветер доносил с берега приятный запах влажного песка.
Где-то неподалеку загудел пароход, а вскоре и сам появился: снежно-белый, веселый плавучий дом с освещенными солнцем окнами.
– Одноэтажный, – сказал Юлай.
– Да, однопалубный. Но на Караидели других не бывает, – заметил Иршат.
– Кажется, что медленно идет, а лопасти вон как мелькают! – воскликнул Сабит.
– А какая скорость у него?
– А пассажиров сколько берет?
Юлай привстал в лодке и, сняв тюбетейку, принялся изо всех сил размахивать ею, приветствуя пароход. Следом за ним то же самое сделали и другие ребята.
Однако на пароходе никто не обратил на них ни малейшего внимания.
– Если бы они знали, что мы тоже команда, дали бы гудок, – с досадой произнес Юлай.
– Ишь ты, тебе почести нужны! – засмеялся Иршат.
Пароход скрылся из виду, и ребята позабыли о нем.
С тех пор как река раздвоилась на два русла, прошло часа три. Свернув в правое, путешественники увидели, что оба русла снова сливаются воедино и, стало быть, меж ними – остров.
– Земля! – сказал Иршат.
– Колумб! – усмехнулся Сабит.
– Привал! – скомандовала Фатима. – Пора готовить обед.
Она не думала так рано обедать, но остров показался вожатой уютным, и ей захотелось, чтобы ребята побывали на нем.
И в самом деле все было здесь хорошо – и песок, и трава, и камыши, и невысокий молодой лесок. Зеленые лесистые берега сменялись в середине острова поляною, словно бы специально приспособленной для палаток наших путников.
– Обедом займутся дежурные, – сказала Фатима, – а мы все побродим по острову. Здесь наверняка найдется кое-что для наших коллекций.
Обходя остров, ребята обратили внимание на то, что правое русло реки, по которому шли суда, было гораздо шире и глубже левого. Но слева растительность была гуще. Ивы опускали длинные косы свои к самой воде, вдоль всего берега стояли стройные камыши.
Юлай заметил под ивами бревна, аккуратно сложенные у самой воды. И десятка три досок. Подошли поближе – следы костра. Значит, остров не необитаем, здесь кто-то был, и, кажется, не так давно.
На ночь остались часовыми Малик и Мидхат.
– Знаешь что? – сказал Мидхат. – Давай прямо сейчас, с вечера, маленько отдохнем, а то потом, чего доброго, ночью спать захочется.
– Нет, – ответил Малик, – не положено.
– Да знаю я не хуже тебя, что положено, а что нет. Но так-то лучше. Надо соснуть маленько, и ночью никакой сон не возьмет. Сейчас-то никто сюда не подойдет: светло еще. Остров все-таки. Все видно кругом. Чего ты боишься?
– Нет, – упрямо повторил Малик. – Не положено.
– Ну, как хочешь. Посмотрим, кто будет лучше стоять ночью, я или ты.
Видя, что спорить с Мидхатом бесполезно, Малик отошел в сторону.
Мидхат широко зевнул, присел на траву и погрузился в сладкие мечты о том, как приедут они в Уфу и пойдут там в кино или в цирк. О, в цирк – это будет замечательно! Там ведь канатоходцы выступают. Жонглеры. Борцы. Клоуны. Фокусники.
Все сильнее и сильнее клонило Мидхата в сон. Он не хотел поддаваться, раз уж Малик его не поддержал. Щипал себя за руки и ноги. Но зевота не проходила. Взгляд мальчика остановился на быстро потемневшем небе. Неожиданно захотелось пересчитать звезды. Нет, лучше – сколько воды в реке. Нет, лучше узнать, можно ли сделать пароход из кирпича. Бывают ли белые крокодилы. И рыжие рыбы…
Показалось Мидхату, что он летит в небо. Вон туда, в ту высокую вышину, где так ярко и загадочно светят эти самые звезды. У него крылья. Он слегка взмахивает ими, и от этого полет его становится плавным. Но откуда в небе волны? Почему они плещутся? Кто там, на берегу?
Мидхат спал крепким сном, когда подошел к нему Малик.
Некоторое время Малик колебался: будить или не будить?
– Спишь? – проговорил он наконец.
Мидхат приоткрыл недоумевающие, ничего не понимающие глаза.
– А? Чего?
– Проснись, часовой!
– А-а! – протянул Мидхат, очнувшись. – А что, если не проснусь? Донесешь, да? Вожатой пожалуешься?
– Не знаю. Не спросят – не скажу, спросят – скажу.
– Эх ты, мямля! Спросят – не спросят! Баран, а не человек. Сам принципиальным должен быть. Хочешь доносчиком вырасти? Это хорошо?
– Замолчи ты, соня!
– Я соня? Ничего ты не понимаешь! Я в поход шел не для того, чтобы и здесь дисциплину соблюдать. Думал – свобода здесь полная. Иди куда хочешь, делай что хочешь. Кричи, бросай камни. А тут на́ тебе – развели! Фатима, она, конечно, женщина, всего боится. А если разобраться, ну зачем, на какого черта здесь часовые нужны? Ну ты, например, можешь ответить? Кто здесь – фашисты, белые, разбойники ходят? Или волков боимся? Так они сюда никак не доберутся. Остров все-таки. А если бы один какой-нибудь и забрел, то он к жилищу человеческому ни за что не подойдет. Верно я говорю?
– Не знаю. А только спать на посту не положено.
– Незнайка ты, вот кто! Солдат не должен слепо приказ выполнять. Он все понимать должен. А ты?
– А ты?
– Что я?
– Спишь.
– Ну и что? Я же тебе объясняю почему. Знаешь, когда человек не спит, у него в организме яды скапливаются, отравиться можно.
– Не знаю.
– Не знаешь – значит, дурак.
– Кто дурак? – Малик засучил рукава.
– Ха-ха! Драться будешь? Ну, давай!
Мидхат вскочил, схватил Малика за шиворот, с силой тряхнул. Тот вывернулся и дал Мидхату по шее.
– Ах так! На тебе!
Но Малик изловчился и, схватив Мидхата за ногу, повалил его на землю.
– Соня, соня, получай на орехи! Вот! Понял!
Драка между часовыми была в самом разгаре, когда что-то в кустах зашевелилось и исчезло.
Серая куртка
Серые тучи закрыли полнеба. Плывут и плывут. Медленно и странно продвигаются, словно барсы, готовые вот-вот броситься на свою жертву.
Одинокие капли. Капли. Капли. Начинается дождь, слабый, неуверенный утренний дождик. Ступит – отступит, ступит – отступит. Кап-кап-кап…
Кое-где коснувшись земли, а кое-где и не коснувшись, не успев разойтись, кончился дождь.
Листва на деревьях все же стала мокрой и потому казалась теперь темнее, но ярче. Камни, омытые скупыми каплями, посвежели. И лодки тоже.
Все засверкало. Все ожило.
Деревья распушили свои кроны. Две горы, словно расправив плечи, стояли друг против друга, как джигиты, которые, испив добрую чашу кумыса, выходят на поляну, чтобы помериться силами.
Юлай запел:
Настроение у всех от этого дождика было не грустное, как бывает порой при плохой погоде, а наоборот – хорошее, бодрое.
Но вот с берега донеслись голоса Иршата и Сабита.
– Бревна-то, бревна… уплыли… – кричали они, перебивая друг друга.
– Как так – уплыли? – удивился Юлай.
– Ночью. Наверно, волной смыло, – развел руками Иршат.
– Скажешь тоже! Такие тяжелые разве смоет!
– Там еще доски были, их тоже нет.
Все, кроме дежурных, бросились к берегу.
Фатима рассмотрела на мокром песке следы огромных охотничьих сапог. «Нет, тут ходил не один человек, а по крайней мере трое», – подумала она, и ей показалось странным, почему, собственно говоря, она должна думать о таких вещах.
– Пошли отсюда, ребята, – сказала она. – Бревна так бревна. Наверно, взял тот, кто их здесь сложил.
Ребята не хотели уходить.
Да и Фатима стояла в задумчивости. Ей пришло в голову, что бухточка, в которой были сложены бревна и доски, отгороженная от воды кустарником, могла служить хорошим укрытием. Укрытием? А почему людям, которые явились сюда ночью, нужно было укрываться? И вообще, почему они пришли или приплыли именно ночью? Нет, здесь что-то не так…
Фатима спустилась к самой реке и повернулась лицом к берегу. Под кустом видны были отсюда охапки сена, на которых, судя по всему, недавно кто-то лежал. На пепелище костра виднелся след от котелка. А вот и веревки, обрывки мочалы, обтесанные палочки, длинный шест…
«Что же это все-таки значит?» – спрашивала себя вожатая. Ей не хотелось делиться своими, быть может, нелепыми мыслями с ребятами, но, глянув на них, она вдруг поняла, что и они озабочены тем же.
– Это бандиты, – громко произнес Юлай.
– Точно, – иронически ухмыльнулся Мидхат. – Шайка «Железная рука – костяная нога».
– А ты что делал ночью, когда дежурил? «Точно, точно»! – передразнил его Иршат. – Вот ты-то как раз со своим Маликом и должен был бы нам сказать точно все, как было!
– Да брось ты панику наводить! – отмахнулся Мидхат. – Есть же на свете такие люди, которые всюду видят одних только преступников!
– Проспал, так и скажи, – вмешался Сабит.
– Кто проспал? Я? – Мидхат сжал кулаки и двинулся к Сабиту. – Я, да? А ты видел?
– Ты меня не пугай, я тебя не боюсь, – спокойно произнес Сабит. – Проморгал, конечно.
– Проморгал? А почему я обязан какие-то бревна охранять? Я свой лагерь караулил, и точка. А за все, что есть на острове, отвечать не должен. Ясно? – И, резко повернувшись, Мидхат зашагал к палаткам.
– И чего вы к нему пристали! – сказал Малик.
– Ты тоже хорош! – отрезал Юлай.
– Хорош я или плох, а службу мы честно несли, – рассердился Малик.
В эту минуту Мидхат вернулся к ребятам, держа в руках серую куртку-стеганку.
– Что это?
– Это? Это вот, наверное, оставили для нас.
– Кто оставил? Что оставили? – спросил Юлай.
– Гости ночные оставили… Вот, – проговорил он и бросил куртку к ногам Фатимы.
– Ну-ка подними и убери, – коротко распорядилась вожатая.
Речники в белых фуражках
Теперь недалеко уже до Усть-Байки. Это первая пристань на пути юных туристов.
До сих пор им попадались только отдельные домики речников на правом берегу и небольшой аул на левом. Такой небольшой, что даже не догадались спросить, как он называется. А так – всё леса и леса.
Хотя совсем недавно покинули ребята родной аул, но уже успели соскучиться по веселым улицам, где всегда есть народ, где шумят, играют малые дети, а по вечерам девушки слушают гармошку и поют песни.
Но несмотря на тоску по дому, они не очень-то радовались, подъезжая к Усть-Байки: ночевка на острове оставила в их душах неприятный осадок.
Пристань Усть-Байки показалась невзрачной. Был всего-навсего один дебаркадер. И тот сиротливо жался к берегу, когда волны пытались сдвинуть его с места.
На берегу стояли амбары, элеваторы, какая-то контора, магазины и киоски. Повыше – поселок.
Ребят встретил сам дежурный по пристани в белой форменной фуражке с кокардой.
– Юные следопыты? – спросил он, едва путешественники сошли на берег. – Идемте скорее. Вас ждут.
И он повел ребят в свою довольно просторную каюту на дебаркадере.
Там сидел мужчина в такой же фуражке.
Он встал, протянул руку вожатой:
– Здравствуйте, Фатима. Как доехали?
Только тут узнали ребята в этом человеке своего односельчанина Заки Бурхана Саитова, о котором им говорил директор школы.
Фатима улыбнулась, отдала пионерский салют, затем пожала сильную руку Саитова своей маленькой рукой.
Худенькая, небольшого роста, вожатая с первого взгляда мало отличалась от пионеров.
Но, присмотревшись, Саитов увидел, что девушка по-взрослому серьезна, и почувствовал на себе сосредоточенный взгляд больших серо-зеленых ее глаз.
– А вы сюда какими судьбами попали? – заулыбалась Фатима.
– Сижу вот, вас дожидаюсь.
– Но вы ведь, я слышала, в Уфе теперь работаете, – сказала вожатая.
– Был в Уфе, а теперь здесь.
– Речником стали?
– Вроде бы так.
Фатима была рада видеть земляка. В ауле Тальгашлы славился Саитов своей силой и сноровкой и не раз выходил победителем в состязаниях по борьбе, за что еще в школе к его фамилии приставили слово «самбо», и получилось «Самбосаит».
После школы Самбосаит служил в армии, вернулся спортсменом. Успехи у него были немалые, и вскоре его забрали в Уфу.
И Фатиме показалось странным, что после всего этого такой известный человек оказался на какой-то маленькой пристани. Она не удержалась от вопроса, но тут же пожалела об этом: мало ли что, может быть, человек заболел и бросил спорт, а может быть, на душе у него еще что-нибудь такое, о чем ему не хочется говорить.
Дежурный, который встретил ребят, подошел к столу, взял наушники, что-то повернул на огромном приборе, подвешенном на стене, и закричал:
– Караидель! Караидель! Я – Усть-Байки, Усть-Байки!
И вдруг по каюте разнеслось:
– Караидель слушает!
– Ваши туристы прибыли. – И дежурный подмигнул Фатиме, давая понять, чтобы она подошла к нему.
– Алло, Караидель! – сказала Фатима.
– Это мы, школа! – сказала Караидель, и все узнали голос директора Мустафаева. – Как вы там, Фатима?
– Здравствуйте, Рустам Мустафаевич! У нас все в полном порядке. Настроение отличное. Все здоровы. Идем точно по маршруту, без отклонений.
– Особых происшествий нет? – спросил директор, и ребята почувствовали, что он улыбается.
– Нет, – ответила Фатима и тут же подумала о бревнах, серой куртке, но не стала говорить об этом, потому что это, пожалуй, прямого отношения к походу не имело.
– Хорошо, – сказал директор. – Тогда передайте всем юным следопытам, что вчера мы обошли всех без исключения родителей. Все родители здоровы. Шлют своим сыновьям и дочерям сердечный привет.
– Спасибо, Рустам Мустафаевич!
– До следующей встречи в эфире. Мы вызовем вас десятого в двенадцать часов. О месте вашего пребывания узнаем в управлении речного флота. Договорились?
– Договорились!
– Всего хорошего! Счастливого пути!
В аппарате что-то щелкнуло, и голос директора исчез.
Ребята заулыбались, всем стало весело. Каждому казалось, что он побывал дома.
Теперь можно было спокойно двигаться дальше. Но пионеры местной школы не отпустили туристов, пока они не отведали вкусного обеда.
Мидхату не спится
Надо же! Все тянуло и тянуло ко сну, даже днем хотелось спать, и вдруг не спится. Будучи часовым, Мидхат задремал на глазах у Малика. А сейчас, лежа в палатке, не мог заснуть и лежал с открытыми глазами. Пожалуй, причина была в том, что Малик обидел его. После обеда в Усть-Байки Малик отозвал его в сторону и сказал:
– Ну, вот что. Я всех уверяю, что мы с тобой честно несли службу, но ведь это неправда! И ты это хорошо знаешь. Я думаю, что неизвестные люди что-то нехорошее делали на острове, как раз когда мы с тобой дрались. Так что…
– Так что, – перебил его Мидхат, – виноваты мы оба. И нечего меня учить!
– Допустим. Если не считать, что драку затеял ты.
– Я?
– Ну ладно. Не буду спорить из-за пустяков. Скажу тебе только, что и в школе ты был лентяем, и здесь тоже еле тянешься. Мы с тобой должны искупить свою вину перед ребятами.
– Три ха-ха! Хочешь искупить вину – искупай. А мне если надо будет, я сам искуплю. С тобой в паре быть не желаю.
Услышав это, Малик бросил на Мидхата презрительный взгляд и замолчал.
Казалось, что победителем в споре был Мидхат. Но он и сам чувствовал, что это не так. И не только потому, что Малик презирал его. Примерно такое же отношение было к нему у всех ребят. Хотя никто ничего ему не говорил. Мидхат чувствовал это. По взглядам. По тону. По каким-то другим неуловимым признакам. Ребята словно давали понять, что уж коли напросился Мидхат с ними в поход (его ведь не хотели брать), то должен оправдать оказанное ему доверие. Он бы и сам рад оправдать. А как? Как это сделать? Этого Мидхат не знал, и гордость, эта проклятая заносчивость не позволяла ему спросить об этом кого-нибудь, ну хотя бы ту же самую Фатиму.
И вот ночью, лежа с открытыми глазами, Мидхат придумывал себе подвиг, который мог бы удивить всех и заставить сказать о нем, что он настоящий человек.
Но для того чтобы совершить подвиг, надо, наверно, кого-то спасти. Надо, чтобы случилась беда, а он, Мидхат… он выручит из беды. Но что же – выходит, что он мечтает о беде? Чепуха какая-то получается!
Мидхат вскочил, оделся, вышел из палатки.
Подошел к часовым. На этот раз дежурили Сабит и Малик.
– Ты чего не спишь? – спросил Сабит.
– Не могу уснуть. Пойду искупаюсь, пожалуй.
– Ночью?
– Ну и что? Ночью вода теплая.
– Что ж, коли охота. Только помни: вон там, слева, где кривое дерево, – омут. Туда не ходи. Мы с Юлаем днем купались, я точно говорю.
– Ладно! – проговорил Мидхат, которому было приятно, что Сабит заботится о нем. Может быть, потому, что видит: Мидхат не трус, не боится один разгуливать ночью по незнакомой местности.
«Вот так всегда надо с ними, – подумалось Мидхату. – Тогда уважать станут».
Он спустился к воде и решил пробыть там как можно дольше.
Купаться не хотелось. Но, обернувшись, он увидел силуэты часовых. Они стояли у обрыва и смотрели на него. Не иначе – хотят проверить, будет ли он купаться. Не будет – засмеют.
Мидхат скинул брюки, рубашку, разбежался и нырнул. Вот вам, знайте наших!..
Ныряльщиком Мидхат был неплохим и, несмотря на то что не успел набрать воздуха в легкие, продержался под водою, пожалуй, не меньше минуты. И все это время, усиленно работая руками, удалялся от берега. Ему хотелось вынырнуть так, чтобы часовые его не заметили.
Но едва он снова показался на поверхности воды, подхватили его и понесли волны. Оглядевшись, увидел Мидхат, что находится уже совсем далеко от того места, где стоят часовые, и что близок, совсем близок теперь противоположный берег реки.
Чтобы преодолеть течение, пришлось напрячь все силы.
Плыть обратно было невмоготу, и Мидхат направился к песчаной отмели на другом берегу.
Вот уж и он, берег.
Ночная прохлада резко полоснула по телу, едва только вышел пловец из воды. Он съежился и охватил плечи руками.
Да, одно дело, когда, выйдя на берег, тут же можешь нырнуть в брюки, натянуть рубаху, но ведь у Мидхата одежда осталась на другом берегу. Дрожа от холода, он побежал в кусты, будто бы там было теплее. Собственно говоря, деваться было некуда, и Мидхат собирался уже опять влезть в воду, когда увидел в глубине кустарника какой-то странный и загадочный голубоватый огонек.
Что бы это могло быть?
Мальчик позабыл о холоде и, осторожно ступая, сделал несколько шагов в сторону огонька. Потом еще, еще…
Вскоре он был совсем рядом с огоньком.
Присмотревшись, увидел палатку.
Мидхат принялся внимательно рассматривать ее. Но ничего особенного не приметил: палатка и палатка. До слуха мальчика донеслась тихая музыка. Что это – радио? Нет, не похоже. Одна и та же мелодия повторилась раз, другой, третий. Потом наступила тишина. И опять зазвучала та же мелодия.
Позывные! Но чьи?! Не Москва, не башкирская станция, нет, что-то незнакомое, чужое… Шпионская радиостанция!
От этой мысли снова стало холодно Мидхату, но теперь это был совсем другой холод, не тот, который охватил его при выходе из воды. Это был страх.
С бешеной скоростью закружились в голове мальчика предположения, подозрения и догадки.
Несколько минут стоял он, боясь пошевелиться. Наконец, овладев собой, бесшумно тронулся с места и, продвинувшись по кустарнику, остановился на таком месте, с которого видно было, что делается внутри палатки.
Низко склонясь над маленьким раскладным столиком, аккуратный старик с клинообразной бородкой и в черной тюбетейке что-то ковырял длинной отверткой внутри лакированного ящика.
«Все ясно! – подумал Мидхат. – То бревна пропадают, то куртка валяется, то этот ночной фокусник! Не иначе, как действует целая шайка диверсантов!»
Подумав так, Мидхат прислонился к дереву и позабыл о страхе. Ведь это было как раз то самое, что он так искал. Если он разоблачит эту шайку, все поймут наконец, какой он смелый, находчивый, и станут относиться к нему как к равному. Но только для этого нужно, чтобы подвиг был совершен именно им, им одним, чтобы никто не помогал ему, иначе славу придется с кем-то делить, а это будет уже совсем не то.
Мидхат притаился и продолжал наблюдать за стариком, а тот сидел, не меняя позы и не разгибая спины.
Прошло, наверно, около получаса, и Мидхат окончательно продрог. К тому же он вспомнил, что, наверно, ждут его часовые и, может быть, подумали, что он утонул. А если так, то поднимут шум и придут сюда. Спугнут старика. И тогда никакого подвига совершить не удастся. Ничего, он еще продолжит наблюдения завтра ночью!
Совершенно бесшумно покинул Мидхат свое укрытие и благополучно вернулся на свой берег.
Оказалось, что часовые и на самом деле забеспокоились.
– Где ты был? – спросил Малик.
– Где был, там меня уже нет, – ответил Мидхат и многозначительно улыбнулся.
Баит
Утром следующего дня Фатима повела следопытов в старый домик, стоявший на самом краю Усть-Байки, чтобы познакомить их со сказительницей Минзифой, которая после долгих уговоров согласилась вспомнить байт о Блюхере.
Старушка приняла ребят без особого восторга, однако всех рассадила так, чтобы было удобно, а сама расположилась на топчане возле печи.
Затем спросила:
– А вы кто такие будете?
Фатима объяснила, что к чему, и старушка закивала головой.
Скромная изба сказительницы была по-своему уютна. Широкие нары застелены были самотканым паласом с причудливыми узорами, а в углу стоял большой сундук. На сундуке возвышалась целая пирамида пышных подушек разной величины, покоившаяся на нескольких разноцветных одеялах.
Часть избы отделена была пестрой занавеской, которую называют по-башкирски «шаршау». За ней стояла кровать. На окнах висели вышитые полотенца.
Несколько мгновений Минзифа молча смотрела через окно куда-то вдаль, но вот запела – и сразу тусклые глаза ее засветились и появилось в них какое-то новое выражение.
Руки ее лежали на коленях. Начала она голосом старческим, монотонным и слабым, потом закачала головой, прикрыла глаза, запела сильнее, громче и отчетливее.
Сперва речитатив был без слов, но вот появились и они:
Вот разведчика Блюхер-батыр зовет,
И приказ ему Блюхер-батыр даст:
«К белым в тыл ступай-ка, разведчик мой,
К белым в тыл ступай, мой Шараф-герой,
Все разведай там, все узнай-ка, брат,
И скорее, Шараф, возвращайся назад!»
Не впервые идет в разведку Шараф. Товарищи по оружию могут на него положиться: он бесстрашен и умен, обойдет и обманет врага. Да вот беда: в селе, где стоят белые, узнает его подлый и коварный сын богача и выдает белым. Ведут враги Шарафа на казнь, но он смело смотрит им в лицо.
…Следопыты были взволнованы байтом. Нельзя было остаться равнодушным, слушая трагическую балладу о герое.
Сердце сжималось от боли и тоски, когда пела старая Минзифа о гибели батыра. Девочки смахивали слезы. Потупились мальчишки.
Юлай думал о том, что бакенщик Закирьян, которого они с Иршатом так грубо обидели ночью, может быть, тоже был таким вот, как Шараф.
А Мидхат думал, что, может быть, старик, которого он видел на другом берегу Караидели в палатке, и есть тот самый изменник, который предал Шарафа.
Каждый думал о своем.
А Минзифа тем временем напутствовала ребят. Голос ее стал теперь ласковым, нежным:
– Путь ваш, дети мои, далек. Пускай же он будет удачным! Вы любите родную Караидель? Знаю, любите. Что ж, любите, но будьте осторожны! Всякое бывает на этой реке!..
Едва путешественники вышли из дома сказительницы, Юлай рассмеялся:
– И что это Минзифа-инэй[3]3
Ине́й – бабушка; уважительное обращение к пожилой женщине.
[Закрыть] нас пугает?
– А ты вдумайся в ее слова! – многозначительно произнесла Фатима.
