Текст книги "Красивый. Наглый. Бессердечный (СИ)"
Автор книги: Кира Туманова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)
Annotation
– Ты хорошая девочка, Арина – лёгкая ухмылка трогает его губы. – Только в следующий раз трусики снимай заранее.
Знакомьтесь: Кирилл Рейгис – король «факультета невест» на котором я учусь.
Сынок прокурора, самовлюбленный подонок, который решил, что измываться надо мной – это весело.
– Эй, ты чо... – Кир хватает меня за руку, – Обиделась что ли? Это же шутка. Просто игра, что такого?
Клянусь, Кир, однажды ты будешь умолять меня о прощении!
#Неоднозначный герой
#Первая драматичная любовь
#Столкновение характеров
🔥Осторожно: Стекло!
История участвует в Литмобе «Универ» https:// /shrt/haVb
Красивый. Наглый. Бессердечный
ПРОЛОГ
Глава 1
Глава 2.
Глава 3
Глава 4.
Глава 5.
Глава 6.
Глава 7.
Глава 8.
Глава 9.
Глава 10.
Глава 11
Глава 12.
Глава 13.
Глава 14.
Глава 15.
Глава 16.
Глава 17.
Глава 18.
Глава 19.
Глава 20.
Глава 21.
Глава 22.
Глава 23.
Глава 24.
Глава 25.
Глава 26.
Глава 27.
Глава 28.
Глава 29.
Глава 30.
Глава 31.
Глава 32.
Глава 33.
Глава 34.
Глава 35.
Глава 36.
Глава 37.
Глава 38.
Глава 39
Глава 40
Глава 41.
Глава 42.
Глава 43.
Красивый. Наглый. Бессердечный
ПРОЛОГ
Знаешь, как бывает: первый шрам – самый глубокий
– Ну что, какого цвета её трусики? – Чей-то нетрезвый голос заставляет меня отпрянуть от Кира.
Губы, ещё влажные от поцелуя, инстинктивно тянутся к Киру. Щёки горят от мягкого прикосновения его ладоней, по венам сладко бегут и взрываются пузырьки шампанского...
Но, последовавший за фразой оглушающий взрыв хохота обрушивается на меня, как пыльный мешок.
Оборачиваюсь, не смея поверить в происходящее.
За спиной мутные пятна лиц.
Шарю рукой по кровати, нащупывая очки. Судорожно напяливаю их на нос, и окружающий мир приобретает чёткость.
Лучше бы я этого не видела!
Перед глазами плывёт хоровод искажённых пьяным весельем лиц. Наверное, здесь собрались все гости!
Взглядом выхватываю из толпы бледное лицо своей одногруппницы Полины. Покосившись на окружающих, Полина криво улыбается. Она тоже, с ними?
Пульс зашкаливает настолько, что его ритм отдается в висках барабанной дробью. Смех смазывается, будто пробивается через густой туман.
Впиваюсь взглядом в Кира. Он тыльной стороной ладони брезгливо ведёт по губам – дьявольски притягательным и порочным.
Одним движением стирает мой поцелуй. Дыхание перехватывает от этого презрительного жеста.
– Трусики? – Кир шутовски наклоняется, заглядывая за моё бедро. – Белые. В цветочек! – Самодовольно щерится.
Дернувшись, оправляю юбку. Кажется, цвет моих трусов не тайна уже для всех.
Очередной взрыв хохота заставляет меня прижать ладони к пылающим щекам. Смотрю в глаза Кира, они пустые и равнодушные, как пластиковые пуговицы.
Раньше я не думала, что карие глаза могут быть такими безжизненными, обычно в них плещется огонь. Но сейчас...
Беззвучно открываю рот, хочу выплеснуть на Кира всю ярость, боль и унижение, но спазм злости и обиды сковывает горло.
– На кружевные мамка денег не дала?
– Да откуда у её мамки деньги?
– Не ожидала детка, что ей здесь что-то обломится...
– Гляньте, она от счастья язык проглотила!
– Бледная моль...
Остроумные комментарии долетают до меня, как сквозь вату.
– Заткнитесь все! – рявкает Кир.
Гомон тут же стихает.
В наступившей тишине, Кир медленно ведёт ладонью по моей щеке, и я вздрагиваю, как от удара током.
– Ты хорошая девочка, – лёгкая ухмылка трогает его губы. – Только в следующий раз трусики снимай заранее.
Вскакиваю на ноги и стискиваю кулачки. Тяжело дыша представляю, как моя ладонь впечатывается в это красивое лицо, которое по прихоти судьбы досталось конченому подонку.
– Эй, ты чо... – Кир, предусмотрительно хватает меня за руку, – Обиделась что ли? Это же шутка. Просто игра, что такого-то?
Его прикосновение обжигает меня пламенем ненависти. Выдёргиваю руку из его захвата, разворачиваюсь на каблучках и бегу вон отсюда.
– Эй, стой! – Вслед летит приказ, но я уже берусь за ручку двери. – Кто-нибудь снимал наш фееричный поцелуй или я зря её слюнявил?
Последняя фраза Кира размазывает меня окончательно. На секунду останавливаюсь, опустив голову и прикрыв глаза, делаю глубокий выдох, чтобы найти силы двигаться дальше.
– Глянь, Кир, ей понравилось, передумала... – звучит очередная скабрезная шуточка за моей спиной.
Толкаю дверь и выскакиваю из комнаты. Бегу прочь.
Подальше от всех!
Подальше от позора!
Мой первый поцелуй! И он мог стать самым сладким, если бы не оказался таким унизительно-горьким.
Мерзким.
Пропитанным вкусом моих слез и его пренебрежения.
Глава 1
Главное разочарование отца – это осознание, что его гены дали сбой
– Вставай! – Громкий окрик отца бьёт по ушам. Не размыкая глаз пытаюсь натянуть одеяло на голову, но оно стремительно уползает, оголяя ноги.
– Чёрт, холодно же... – Пытаюсь скрутиться калачиком на диване и бормочу. – Пожалуйста, я посплю еще минут шестьсот-восемьсот...
Нашёл, кого молить о сострадании. Мой отец – безжалостная машина правосудия, прокурор городского округа.
– Тусовщик хренов! Вставай немедленно! – Гневные вибрации в голосе отца не предвещают ничего хорошего. – Что здесь вчера было, бездельник?
Оу-у, началось...
Отец продолжает орать – выплёвывает фразы быстро и яростно, но я не понимаю их смысл.
Слова превращаются в отбойные молотки, выстукивающие дробь на страдающих извилинах.
Как же задолбал!
Сейчас начнутся часовые нотации над моим ещё не протрезвевшим организмом.
Не открывая глаз, приподнимаюсь на локтях и вяло опускаю ноги на пол. Придерживаю раскалывающуюся голову.
Как пить хочется...
– Мне надоело, – Продолжает сотрясать воздух отец. – И это мой сын?! Поз-з-з-з-з-орище!
Звенящее слово, разрывает воздух. Влетает в мозг, терзая его.
Когда он заткнётся?!
С трудом разлепляю опухший глаз. Свет бьет по зрению беспощадно, будто мне зарядили в глаз мелкой дробью.
Прикрываю лицо ладонью и хрипло рычу ругательства.
– Ты поговори мне ещё... Сраный бездельник! На меня смотри!
– Батя, есть минералка? – Зажмурившись, смачно зеваю и протягиваю руку.
Во рту словно сдохло и активно разлагается стадо диких бизонов.
Глоток водички, и я готов буду к диалогу.
Вяло покачиваясь тяну к отцу руку. Вместо минералки получаю ощутимый хлопок по ладони и грозный рык.
– Ты охренел вконец?!
Ох, уж эти прокурорские беспощадные замашки.
Шарю рукой по дивану и нащупываю плед. Набрасываю его себе на голову, как бедуин, и, приподняв свинцовые веки, фокусируюсь на внушительной фигуре отца.
Он нависает над моей безжизненной тушкой, крепко сжимая кулаки. На виске бьется синяя жилка, брыли побагровели и нервно вздрагивают.
У папаши, кажется, сейчас случится сердечный приступ.
Ну и пох!
Равнодушно созерцаю руины, в которые превратилась гостиная, поворачиваясь всем корпусом. Если бы я мог охренеть от происходящего, я бы так и сделал. Но пока могу только громко икнуть.
– Простите... – Свожу под подбородком плед крест-накрест, как платок. – Пап, ну чо ты... Горничная сейчас придёт.
Пытаюсь снова завалиться на бок, но плечо сжимает железная хватка.
– Ты сейчас пойдёшь в душ, приведёшь себя в порядок, а потом мы поговорим.
– Да пошёл ты! – Цежу сквозь зубы.
Ладонь отца впечатывается в меня звонкой и хлесткой пощёчиной, выбивая хмель.
Голова дёргается, стукаясь о спинку дивана. Скрючившись прижимаю руку к щеке, злым зверьком смотрю в сощуренные глаза отца.
От него исходит волна такой ярости, что кажется воздух вокруг искрится. Моего отца тяжело вывести из себя, но сегодня мне это удалось.
Задерживаю дыхание, чтобы не сорваться. Ещё немного, и я выдеру чеку, тогда отца просто порвёт.
– Ладно... – выбрасываю белый флаг, чтобы замедлить детонацию. – Чо завёлся-то?
Встаю на ватные ноги, обхватив руками разламывающуюся голову. Тащусь в коридор, прилипая босыми ступнями к залитому чем-то полу.
Взявшись за ручку двери, оборачиваюсь на отца через плечо. Он стоит, глядя на меня. И в его взгляде столько презрения и брезгливости, что хочется прижать ладонь к другой щеке.
Хочешь разговора? Хорошо, я буду готов через десять минут. И посмотрим, посмеешь ли ты меня снова тронуть.
Переступаю бортик душевой кабины и подставляю голову под хлесткие струи. Растираю лицо, надеясь смыть похмелье. Скула отзывается ноющей болью.
Я и забыл, как это больно и унизительно.
Не помню, как давно отец не бил меня? Как мамы не стало? Или с тех пор, как я вырос, и он понял, что я могу дать сдачи?
Выхожу из ванной, растирая волосы полотенцем. Как есть, в одних трусах, шлёпаю в гостиную. Лучше выслушать все сейчас, иначе отец с меня не слезет, и о здоровом сне можно только мечтать.
Какого хрена его принесло из командировки уже сегодня? До завтрашнего дня горничная бы всё убрала.
Пальцы ног приятно погружаются в ворс ковра. После скользкой душевой кабины, иду будто по облаку.
Кайф!
– Бля! – ору, когда в ступню впивается осколок стекла. – Сука, тварь... Убью, того, кто это сделал!
– С себя начни... – Отец стоит, прислонившись к дверному проёму, с чашкой кофе в руках. Невозмутимо наблюдает, как я скачу на одной ноге.
Уже безупречен: стрелки на брюках, как натянутые струны, на щеках легкая тень от свежего бритья.
Будто не бесновался только что среди бардака, в которую мои гости превратили гостиную. Обычно дома у нас стерильно, как в операционной – чистота, не пылинки. Даже корешки книг в библиотеке выстроены по цветам и размерам.
От того он так и психанул. Нарушение «прокурорского фэншуя», основанного на порядке, правилах и чистоте, выводит его из себя. Отец не переносит хаос и беспорядок!
А меня бесит равнодушие и невозмутимость, от которых веет холодом, как от могильной плиты. Пусть лучше орёт!
Хромаю мимо него, чуть не задевая плечом. Отец даже не пытается посторониться.
Падаю на диван, согнув ногу, забрасываю пострадавшую ступню на колено. Морщась от отвращения, вытаскиваю впившийся осколок.
– Твари, бутылку разбили... – Бормочу, рассматривая зеленоватое стекло на свет. – Кажется, от шампанского.
– Судя по подтёкам, бутылку разбили о портрет твоей прабабушки.
– Вы правы, Ватсон, – швыряю осколок на заваленный мусором журнальный столик. – Уверен, прабабушка была не против. Говорят, она любила заложить за воротник.
Отец молча проходит к барной стойке, локтем сдвигает коробки и бутылки, освобождая место для пустой чашки.
– Всё язвишь? – Брезгливо осматривает рукав – не осталось ли пятен. – Этот портрет искусствоведы оценили в сумму, равную тратам на тебя за десять лет. Практически, он бесценен.
Для вида удивленно присвистываю. На самом деле, чихать я хотел, сколько стоит моя прабабка.
– Молодец, старушка. – Бормочу, осматривая раненую пятку. Поднимаю глаза на отца. – У нас есть лейкопластырь?
– Я хочу знать, Кирилл, когда ты начнёшь учиться или работать? – Игнорирует мой вопрос. Он любит вот так – ровным голосом сшибать собеседника с толку.
– Сейчас я практически на больничном. – Опускаю ногу и разваливаюсь на диване. – Меня ранили.
– Кирилл, ты не ходишь на лекции. – Сухо замечает, поправляя галстук. – Я могу продавить, чтобы тебе выдали диплом, но не смогу пристроить такого никчемного юриста...
Наверное, от этого пренебрежительного бесчувствия в панику впадают самые матёрые преступники. Клянутся, что убили Кеннеди, обещают, что больше не будут... Только меня это не берёт, у меня – иммунитет! И похмелье.
– Я закончил лицей с медалью, чтобы ты мог мной гордиться. Пожалуйста, папенька, отъебись, а?
Отец снова оживает. Покрывается красными пятнами, как леопард.
С удовольствием наблюдаю за этим зрелищем.
– Кирилл! – Рявкает. – Не испытывай моё терпение! Индульгенция твоей медали закончилась еще год назад. Сколько можно отдыхать?
– А ты меня спросил, хочу ли я быть юристом? – Ухмыляясь, скрещиваю руки на груди.
– Нет, потому что это решено ещё до твоего рождения!
– А я не хочу, прикинь! Так бывает, пап...
– Отлично! – Отец снова заводится. – Ты хочешь после школы прожигать жизнь, собирать тусовки, не работать, не учиться... Как ты будешь жить, Кир?
– Мне нравится юриспруденция! – В тон ему отвечаю.
– Хорошо, – успокоившись, выдыхает через нос. Облокачивается на барную стойку. – Что ты хочешь?
– Я хочу жить, а не существовать. Полноценно и кайфово жить, без расписания, без слова «должен»...
– Вот это по-твоему жизнь? – Разводит руками. – Вечеринки, тусовки, пьянки... – Поводит носом, принюхиваясь. – Нет, я не могу, что здесь за вонь? Ладно, ты не хочешь быть юристом. Кем тогда?
Молчу. Никем я не хочу быть. То есть, ещё не решил...
Отец подходит ко мне ближе, демонстративно водит надо мной носом и замечает:
– Что вы здесь делали? Вонища, как в привокзальном сортире. Бомжатник какой-то.
А всякий случай утыкаюсь носом в голое плечо – не, я чистый, только что из душа. Но отец прав, несёт знатно.
В поисках источника запаха отец ходит по комнате.
– Ты пока делись своими планами на жизнь! Что ты будешь делать?
Обнюхивает оборванную штору, как овчарка – подозрительный чемодан.
– Гонщиком формулы один. Так пойдёт? – Ухмыляюсь.
Я жду, что отец снова взбесится, но видимо, его нервная система адаптировалась к стрессу и пришла в стабильность.
– Хорошо гонщик. Я изымаю у тебя средство передвижения. Верну после первой сессии.
– Пап, да ладно тебе...
– Я сказал тебе – сдашь сессию, получишь тачку обратно. – Подозрительно осматривает угол комнаты.
Подсудимый, вам отказано в последнем слове!
– Я не вернусь на юридический, – хмурю брови.
– Выбирай сам, я устрою срочный целевой набор от прокуратуры на любой факультет. Экономический – тоже неплохо...
Морщусь.
Не снимайте с подсудимого наручники даже после вынесения приговора!
Отец, обнюхав комнату, снова возвращается к дивану. Хватает с полки над моей головой небольшую декоративную вазу, ведёт над ней носом... ...Медленно переворачивает.
На грязный пол из вазочки льётся вонючая дрянь, забрызгивая мелкими каплями безупречно начищенные ботинки отца.
Я подпрыгиваю на диване, поджав под себя ноги. Зажимаю рот и нос рукой, чтобы удержать в себе комок желчи, который настойчиво просится наружу.
Не сразу понимаю, что происходит. А когда до меня доходит, по спине бежит холодок.
Кажется, грань пройдена!
Мне конец!
– ...Это династия Цинь! – Разоряется отец. – Ты знаешь, сколько она стоит? Какими надо быть придурками, чтобы нассать в вазу!
Набрасываю плед на голову.
Кирилл Рейгис приговаривается к отсутствию карманных денег и машины на ближайшие сто лет!
– ...Ты хоть представляешь, во сколько искусствоведы оценили эту вазу?..
Чеку у отца срывает бесповоротно!
– Пап, ты можешь устроить меня на факультет искусствоведения? – произношу, выловив паузу между его криками.
У отца выключают звук. Пару раз он хватает воздух молча, как рыба.
– Ты совсем что ли? – сипит, в изумлении подняв брови. Думает, что я шучу. – Что это за уебищный факультет? Кем ты будешь потом?
– Ты же сказал, я могу выбрать. Вот... Давай туда.
Дорогие читатели!
Рада, что вы занлянули в историю Киры и Арины 🤗 Надеюсь, они вам понравятся.
А ещё хочу прагласить вас в свою новинку. промики на «Красивого» там тоже будут 😉 Не пропустите!
https:// /shrt/lQxq
Аннотация
– Ты еще не поняла, девочка, что всё очень серьезно? – Оборачивается ко мне, и я в ужасе вжимаюсь в спинку кресла. – Тебе папа не объяснил правила игры? Ты заведомо проиграла!
Я на год стала пленницей человека, который никогда не шутит, не угрожает попусту и не притворяется.
Пусть он не привык сдаваться и всегда берёт то, что хочет, но и я не собираюсь растекаться лужицей.
Только игра становится опасной, когда чувства вмешиваются в сделку.
А когда появляется его бывшая, правда режет глубже, чем ложь.
Читать здесь
https:// /shrt/lQBq
Глава 2.
Совершенство достигается не тогда, когда нечего добавить, а когда ничего не отнять
Арина
«...Таким образом, религиозная направленность искусства Месопотамии в эту эпоху демонстрирует устойчивую тенденцию...»
Чувствую ощутимый укол ручкой в бок.
– Что? – Недовольно поворачиваюсь к подруге.
– Арина, мне кажется, ты нравишься Стасу.
– Таня, сессия через месяц, уймись. Конспектируй...
– Точно нравишься, смотри, как смотрит...
Слегка обернувшись, скольжу взглядом по склонённым девичьи головам. Темненькие, светленькие, с длинными волосами и короткими стрижками – наш факультет не зря называют «цветником».
За последней партой над каталогом с памятниками искусства Древнего мира торчит рыжий вихор нашего единственного парня.
На факультет искусствоведения мальчики идут неохотно. Обычно к нам запихивают отпрысков мужского пола видные деятели культуры, или идут от безнадеги парни, которые не поступил в архитектурный.
Стас – редкое исключение, он у нас по велению души. Сам себя он называет «райтером», но думаю, что он не прижился в тусовке тех, кто расписывает заборы баллончиками с краской – слишком робкий для неформальной тусовки.
Зато у нас, в отсутствии подходящих предложений, он пользуется спросом. И некоторые «цветочки» из нашей группы прикрывают глаза на то, что у него неопрятные волосы, пирсинг и идиотская татуха в виде акулы на шее.
Кажется, Стас стесняется того, что он единственный мальчик и вяло реагирует на заигрывания девчонок. Но сейчас всего второй месяц обучения. Ничего, скоро привыкнет.
Возможно, когда-нибудь он вырастет в широкоплечего самца, но сейчас, на первом курсе, он больше похож на сына байкера, донашивающего отцовские обноски. Ну что же, наш факультет – лучшее место для уничтожения комплексов неполноценности у слабых представителей сильного пола.
Каталог искусства слегка опускается, открывая мне бледное, усыпанное веснушками лицо, и я встречаюсь взглядом со Стасом. Водянистые глазки быстро скользят по мне, как бы между прочим ощупывают спину рядом сидящей Тани и убегают разглядывать стену. Каталог снова поднимается, как ширма, пряча от меня главного жениха нашей группы.
– Таня, не придумывай...
– Ну да, парень из него не очень – ни машины, ни денег. – Фыркает. – Но присмотрись к нему. Через пару лет заматареет, будешь локти кусать.
– Мне он не нра-ви-тся, – шепчу по слогам, чтобы Таня отстала.
– Ну что делать, – тянет подруга, – другого у нас нет. Гордись, если наш альфа тебя выберет.
Не выдержав, прыскаю в ладонь.
– Девочки на втором ряду, я вам не мешаю? – В наш диалог включается завкафедрой древнего искусства Яровой.
Рассматривает нас из-под полуспущенных на мясистый нос очков.
О его строгости наслышаны даже первокурсники. Надо же нам было так вляпаться?
Говорят, блондинкам у него сдать легче, но, видимо, мне это не грозит. Ходят слухи, что у Ярового есть свой эстетический идеал, который сформировался, наверное, ещё в эпоху Шумера. Не удивлюсь, если Яровой застал и динозавров.
– В синей кофточке, как тебя? – под колючим взглядом Ярового мои внутренности скручиваются в комок.
– Арина Ромашина... – голос дрожит.
– Встань пожалуйста!
Дрожащими руками поправляю очки и неуверенно встаю. Каждую ногу будто залили в тазик с бетоном, заставь Яровой меня сейчас сделать хоть шаг – не смогу от страха.
– Арина, что веселого вам послышалось в полной трагизма истории Древнего Вавилона?
Беззвучно открывая рот, тереблю подол кофточки. Оглядываюсь на Таню. Что это? Мы же не в школе! Чего он от меня хочет?
Подруга отводит глаза.
В голове бьется паническая мысль: мне не сдать, я завалю ему первую же сессию. Мама меня убьет!
– Семён Аркадьевич, простите, я на минуту. – Скрип открывающейся двери действует на меня, как звук пистолета для бегуна. Моргаю и выхожу из ступора. – Семён Аркадьевич, я вам нового студента привел, прошу максимально плотно вовлечь в учебный процесс.
В дверь протискивается декан. Догадываюсь, что он тоже побаивается Ярового.
– Какой ещё студент? – Ворчит завкафедрой. – Середина полугодия скоро.
– Ну, скажем, не середина. Октябрь только. – Следом за деканом в аудиторию заваливается парень чуть старше нас. – Рейгис, зайди. – Декан поворачивается, как флюгер, в поисках своего спутника. – А, ты здесь уже...
– ...Не понимаю, – возмущается Яровой.
– Кирилл Рейгис, прошу любить и жаловать...
– ...Что так срочно?
– Семён Аркадьевич, я вам потом объясню...
Они беседуют в обложенном ватой пространстве. Я всё слышу, но не улавливаю смысла. Так и стою, замерев, как вкопанная.
Парень слегка покачивается с носка на пятку, засунув руки в карманы куртки. Смотрит в упор на меня. Наверное, потому что я застыла посреди аудитории синим соляным столпом.
Осеннее солнце заливает его светом через огромные окна, играет в каштановых волосах, придавая им золотистый оттенок.
Я недавно рисовала древние руины в закатном солнце, и мужчину, небрежно облокотившегося о мраморную колонну. Я долго смешивала краски, сглаживала границы предметов, чтобы добиться эффекта разлитого по холсту мёда. И вот сейчас, понимаю, насколько мой рисунок слаб рядом с оригиналом.
Подпирая стену в нашей аудитории стоит парень, будто сошедший с моей картины. Высокий, отлично сложенный. Он бы не затерялся даже на факультете «Международных отношений», что он забыл у нас? Смотрит удивительными терракотовыми глазами. Вот, оказывается, как выглядят карие глаза, в мягком свете. Я-то думала, что они становятся темными, почти чёрными...
– Ромашина, садитесь же, – услышав своё имя, вздрагиваю. Ноги послушно подгибаются. – Нашу дискуссию продолжим на экзамене. – Яровой оборачивается к новому студенту. – Рейгис, прижмитесь где-нибудь, у меня лекция. И мне плевать, срочный целевой набор у вас или хоть что... Сдавать будете, как все.
Чётко очерченные брови парня недовольно сходятся на переносице.
Он идёт между рядами к последней парте, а десятки девичьих лиц провожают его складную фигуру, как подсолнухи – солнце.
Глава 3
Перемена для студента, как сладкий десерт, после основного блюда
– Арина, тебе как этот... Рейгис? – Полина игриво накручивает на палец локон и косится через плечо на новичка. – Ничего такой.
Внутри вздрагивает и тонко звенит, будто Полина задевает натянутую струну.
Я специально прячусь за спинами сокурсниц, не хочу снова выглядеть беспомощной дурочкой. Но даже здесь, в относительной безопасности я чувствую, как от того места, где стоит Кир, окружённый стайкой девчонок, разносятся волны чего-то незнакомого.
Мужского, сильного...
Эти волны прошивают меня, заставляя цепенеть даже в отдалении.
– Новенький и новенький, – произношу с деланым равнодушием. – Ничего особенного.
Судя по женскому смеху, который бисером рассыпается по рекреации, мои сокурсницы категорически со мной не согласны.
– Анька совсем обнаглела! – возмущённо попискивает Полина, и я невольно отклоняюсь, чтобы разглядеть происходящее за её спиной.
Рейгис, небрежно облокотившись о стену, не скрываясь, разглядывает коленки Ани Сокович, чья короткая юбка оставляет небольшой простор для фантазии. Рука Ани уже по-хозяйски обвивается вокруг локтя новичка.
Не могу не отметить, насколько Кирилл хорош собой. Особенно вот так, когда возвышается над девчонками, как статуя древнегреческого бога.
Бога в белой футболке и простых джинсах.
Своем телом Кирилл занимается, даже со своего места вижу, как мышцы натягивают тонкую ткань. Так что греческие атлеты, с которых ваял статуи Фидий, могли бы дружно удавиться от зависти.
Аня Сокович наклоняется к уху Кирилла и что-то жарко шепчет. Судя по выражению его лица, что-то приятное. Остальные девчонки ревниво переглядываются.
Кажется, щелкни он сейчас пальцами, и они выпрыгнут из брендовых шмоток прямо здесь. И из белья тоже.
Полина фыркает от ярости.
– Вот же...! – Отбрасывает каштановую копну волос за спину. – Пойду спрошу у них, какая следующая пара.
Покачивая бедрами эффектно направляется к группе поддержки Рейгиса.
– Не может смириться, что новенький не вьется около неё. – Философски замечает Таня. – Это для неё личный вызов.
– Да, наверное. – Нехотя поддакиваю.
Пересохшими губами говорить трудно.
Полина – красавица, и знает об этом. Точёная фигурка, пухлые губы, ярко-голубые глаза, опушённые густыми ресницами, высокие скулы...
Даже на женском факультете Полина не страдает от отсутствия мужского внимания, я несколько раз замечала слоняющихся по коридору парней, у которых, как бы невзначай обнаруживаются важные дела на факультете искусствоведения.
Мы с Полиной не подруги, я с трудом схожусь с людьми, а с «золотой» девочкой у нас, в принципе, немного общего. Скорее, у нас симбиоз.
У меня – хороший почерк, что делает мои лекции читаемыми. А Полина отдаёт нам с Таней пригласительные в кино и театр, которые дарят её маме – известной телеведущей.
Пока мне не удалось воспользоваться результатом её щедрости, после учёбы я пропадаю в библиотеке или подрабатываю в фастфуде, но не теряю надежды. Не всегда же я буду так занята. Однажды мы с Таней триумфально выберемся на премьеру.
Полина подплывает к группе девочек, окружающих Кира, красивым движением головы отбрасывает за спину волнистые пряди.
При её появлении Кир ведёт плечом, сбрасывая руку Ани Сокович, и, оттолкнувшись спиной от стены, выпрямляется. Проводит рукой по волосам, в глазах мелькает азартный блеск. Хищник встретил достойную добычу.
Мне неприятно на это смотреть, но не могу отвести взгляд. Прямо сейчас передо мной разворачивается партия взрослых игр, в которые я не умею играть.
Все эти намеки, взгляды, смешки – невидимые, но ощутимые сигналы, которые люди посылают друг-другу...
– Арина, сейчас факультатив по современному искусству... – Таня толкает меня, выводя из задумчивости. – Ты идёшь?
– А... Да, конечно.
– Стас, кажется, не пойдёт. – С плохо скрытой грустью произносит подруга. – Даже не попрощался.
Проследив за взглядом Тани, вижу удаляющуюся черную толстовку и рыжие волосы.
Господи, что она опять со своим Стасом?
– Понятно, расстроился парень. – продолжает Таня. – Пришёл медведь в его малинник...
Мелодичным колокольчиком по коридору летит смех Полины. Она смеётся, изящно запрокинув голову.
Рядом с ней стоит Кирилл Рейгис. С видом хозяина львиного прайда осматривает доставшиеся ему владения. И, судя по блуждающей на его лице улыбке, он очень доволен тем, что видит.
Карие глаза пронзают меня насквозь и бегут дальше, ощупывая девичьи фигурки.
– Пошли уже, – дергает меня Таня. – А то опоздаем.
Кирилл отворачивается и только тогда отступает удушающий вал, не дающий мне нормально дышать.
Арина Ромашина
18 лет Студентка первого курса факультета искусствоведения. Сферу её интересов, до недавнего времени, составляли только книги и живопись. Арина хорошо рисует, но нигде не училась этому профессионально. Денег в её семье всегда не хватало, мать воспитывает ее одна. Арина живет на окраине города, много времени тратит на дорогу до универа, но лекции не пропускает. Ей нравится учиться, и Арина твёрдо намерена закончить универ с красным дипломом. Мама будет так ей гордиться! После учёбы Арина подрабатывает в фастфуде. Её лучшая подруга – Таня, с ней мы еще познакомимся. Кирилл Рейгис
20 лет Единственный сын прокурора. Неглуп, но самовлюблен и избалован. Два года после школы ничем не занимался – слишком уж он устал от школы. Кирилл привык, что папочка вытаскивает его из любых передряг, но последняя вечеринка вывела из себя обычно уравновешенного отца. Под угрозой лишиться машины Кир идет учиться. Целевой набор от прокуратуры на факультет искусствоведения? Почему бы и нет? :) Отец и такое может устроить. В ВУЗе Киру пока нравится.
Но как он будет учиться? И не станет ли новый "король факультета" бомбой замедленного действия для всех?
Глава 4.
Современное искусство – это когда ты не знаешь, где верх, а где низ, но знаешь, сколько это стоит.
Стараюсь не отвлекаться на шум с задних рядов. На эту лекцию, обычно, приходит не более десяти человек из нашей группы и несколько старшекурсников. Но сегодня здесь аншлаг.
Не иначе, как из-за новичка, который решил почтить своим присутствием факультатив и гордо восседает на задних рядах.
– Оценивая произведение современного искусства, мы анализируем не мастерство автора, а маркетинг и вложенный в картину смысл. Другими словами, концептуальность и скандал. – Наша преподаватель, Марина Владимировна Снятиновская, вытягивает шею, и звонко стучит ручкой по столу. – Молодые люди, давайте тише!
Её замечания хватает ненадолго. Вскоре до меня вновь долетает веселый гул.
Факультатив по современному искусству не обязателен. Этот предмет ждёт нас на третьем курсе, но я хожу, потому что не могу ждать так долго.
Подходящая работа нужна мне уже сейчас!
Без образования на большее, чем выдача гамбургеров в забегаловке, я не могу рассчитывать. Но у меня перед глазами моя мать, которая всю жизнь упахивается за три копейки в столовой, такой судьбы я не хочу! Как можно скорее я должна обрасти знаниями, найти достойную в галерее или салоне и снять своё жилье.
Стать самостоятельной! Вот, что важно для меня сейчас.
И в этом деле я очень рассчитываю на протекцию Марины Владимировны.
Сжимая челюсти конспектирую так усердно, что сводит руку. Стараюсь не думать о том, что происходит за моей спиной.
Снятиновская щелкает пультом от диапроектора:
– Картина Сая Твомбли "Без названия" была куплена за семьдесят миллионов долларов... – поднимаю глаза, чтобы увидеть мелькнувший слайд.
По аудитории разносятся приглушённые смешки.
– Вы серьезно? – Хрипловатый голос звучит тихо, но я ощущаю его каждой клеточкой, будто говорящий сидит рядом. И мне не нужно поворачиваться, чтобы понять, кому он принадлежит.
Марина Владимировна пропускает мимо ушей эту реплику. Наверное, за свою жизнь она миллион раз сталкивалась с неоднозначной реакцией студентов.
Снова щелчок диапроектора.
– Это Марк Ротко, стоимость его работы – девяносто миллионов долларов...
– Дороговато для рисунка первоклашки.
Снова смешки, кто-то рискует звонко хлопнуть в ладоши.
Не выдержав, поворачиваюсь.
Кир сидит рядом с Полиной, небрежно развалившись на стуле. Полина восседает с видом победительницы телешоу, отхватившей главный приз. Бросает лучезарные улыбочки и снисходительные взгляды на менее удачливых соперниц с соседних парт. Гордится своим отважным соседом, решившим сказать правду, которую здесь знают все.
Кир приподняв бровь с вызовом смотрит в лицо преподавательницы.
– Вам есть, что сказать по этому поводу? – Голос Снятиновской подчёркнуто вежлив и спокоен, но это затишье перед бурей.
– Есть, – Добавляет Кир. – Я считаю, что вы показываете нам мазню.
– Вы уверены в этом?
– Я всегда говорю только то, в чём уверен.
В аудитории повисает звенящая тишина, будто дирижёр взмахнул палочкой.
Всё-таки Снятиновской побаиваются. Девяносто девять процентов студентов согласны с новичком, но так откровенно наглеть ещё никто не решался.
Опускаю пылающее лицо над тетрадью. Сейчас начнется...
