Текст книги "Собачий принц"

Автор книги: Кейт Эллиот

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 33 страниц)

Годом раньше Айвар отмел бы все ее страхи небрежным движением руки и грандиозными планами, на которые он был мастер. Теперь, повзрослев, юноша вынужден был признать, что Лиат права.

– Ладно, – он постарался успокоиться, – ты не выйдешь замуж ни за кого, кроме меня.

Она подавила смешок:

– Брак с ним все равно был невозможен. Если не он, то ты, потому что тебе я могу доверять. – В ее голосе послышалась тоска по тому, другому, мужчине, имя которого она не осмелилась произнести вслух.

Айвара захлестнула волна счастья. Лиат доверяет ему!

Со временем, думал он, она забудет того мужчину. Она полюбит Айвара, а тот останется лишь смутным воспоминанием. Мертвый не соперник живому.

Наученный горьким опытом, Айвар впервые осознал, что нельзя действовать сгоряча. Лиат совсем одна, ей нужна семья, родные. Хью нельзя сбрасывать со счетов. Айвар достаточно понимал, что Хью будет и дальше преследовать Лиат. Главной проблемой было освобождение из монастыря. Он должен найти путь отсюда. Это трудно, но возможно.

– Потребуется время, – наконец сказал он. – Ты дождешься меня? Она печально улыбнулась:

– Я останусь «орлом». Это я могу тебе обещать. Теперь «орлы» – моя родня.

– Тихо! – Айвар замер, услышав какой-то подозрительный шорох. Он отстранил от себя Лиат. – Кто там?

Из-за шкафов с книгами показалась темная фигура. Несколько мгновений юноша удивленно рассматривал ее.

– Моя сестра Росвита!

– О боже! – Лиат отпрянула в сторону.

– Да, Айвар. – Несомненно, это был голос священницы. – Брат мой… – Росвита говорила спокойно. Ее лицо выражало добродушную иронию? Гнев? Айвар совсем не знал ее. – Брат мой послушник, ваше поведение в высшей степени предосудительно. Я должна доложить матери Схоластике.

Айвар чуть не подпрыгнул от радости.

– Очень хорошо. – Он овладел собой. – Ничего не имею против.

Если мать Схоластика узнает о его контактах с женщиной, она наверняка вышвырнет его вон из монастыря.

Уличенный в таком серьезном грехе, Айвар ожидал окончания дневной службы, секста, стоя на коленях на каменном полу перед пустым и потому еще более внушительным креслом аббатисы. Наконец дверь позади него бесшумно отворилась, и вошла мать Схоластика. С ней была Росвита. По выражению ее лица нельзя было понять, сочувствует она ему или сердится. Айвар пожалел, что так плохо знал сестру. Что она сказала аббатисе? Юноша даже не осмеливался строить догадки.

– Я не просила вас смотреть на меня, брат Айвар, – сказала мать Схоластика.

Он вздрогнул и опустил взгляд. К его ужасу, Росвита вышла, оставив его наедине с ужасной настоятельницей. Он с силой сжал руки, пальцы побелели от напряжения. Закусив губу, он ждал. Колени болели. В кабинете был ковер, но ему было строго приказано не пытаться облегчить себе положение.Мать Схоластика села в свое кресло. Какое-то время он чувствовал на себе ее взгляд. Острый бугорок в камне так больно давил на правое колено, что Айвар с трудом сдерживал слезы, но не смел пошевелиться.

«Она правит железной рукой», – говорили все. Она – младшая сестра короля. Как только ему могло прийти в голову, что они равны, что он сумеет запугать ее?

Аббатиса откашлялась и заговорила:

– Как мы уже заметили, когда король прибывает со своим двором в Кведлинхейм, некоторых послушников и кое-кого из братьев и сестер, которые в этот момент оказываются не в ладах со своим обетом, охватывает беспокойство. Некоторые из них начинают скорбеть об утраченном мире и выражают желание следовать за королем. Наш долг – спасти эти хрупкие души, защитить их от этого безумия, ибо это лишь мимолетное искушение, которое вскоре проходит.

– Но я никогда не хотел…

– Я не просила вас говорить, брат Айвар.

Он как-то весь сгорбился. У нее не было необходимости повышать голос, чтобы заставить его почувствовать себя униженным и запуганным.

– Но вы сможете высказать свои соображения, брат Айвар. Мы не варвары, не Эйка, не кумские всадники, мы никого не порабощаем. Мы печемся о вашей душе, брат Айвар. На нас лежит ответственность за вас перед Господом. Это тяжкая ноша. – Она немного помолчала. – Теперь прошу вас высказаться, брат Айвар.

Он с облегчением переместил колено с острого камня и, собравшись с духом, выпалил:

– Я не хочу оставаться в монастыре! Позвольте мне служить королю! Позвольте мне поступить в «драконы»!

– «Драконов» больше нет.

– Как? – Эта новость потрясла его.

– Все «драконы» погибли в бою против Эйка в Генте. Погибли. Айвар поднял голову и встретился взглядом с настоятельницей. До сих пор ему еще не доводилось видеть ее так близко. Редкий послушник мог этим похвастаться.

Зигфрид, например. Лицо симпатичное, волосы тщательно убраны под простой полотняный платок. Темно-синяя одежда, на шее – две золотые цепочки, одна с кольцом Единства, украшенным драгоценными камнями, другая, витая, символизировала принадлежность королевскому роду. Совершенно спокойный взгляд, казалось, ни само его присутствие, ни тяжкий проступок не производили на нее никакого впечатления. Внезапно Айвар с ужасом понял, что он не первый юнец, с которым ей приходится иметь дело.

Не дать себя запугать! Не терять присутствия духа! Хотя в нем нет королевской крови, он вправе гордиться своим родом.

– Тем более теперь нужны новые «драконы». Позвольте мне покинуть монастырь. Позвольте мне служить королю.

– Не я решаю этот вопрос.

– Как вы можете меня остановить, если я по окончании послушничества откажусь принять монашеский обет?

Она слегка повела бровью:

– Вы уже поклялись посвятить себя Церкви, клятва была дана вне врат монастыря.

– У меня не было выбора!

– Вы произнесли эти слова, не я.

– Неужели вынужденная клятва считается действительной?

– Кто-то держал меч у вашего горла? Вы произнесли слова клятвы.

– Но…

– И, кроме того, – она подняла руку, призывая его к молчанию; на пальцах сверкнули два золотых кольца, – ваш отец внес за ваше пребывание здесь внушительную сумму. Вступление в брак – большая ответственность (он вздрогнул, ее пронизывающий взгляд не отпускал его) и перед девушкой, на которой вы хотите жениться, и перед Церковью. Если вам так же легко нарушить обет, как сломать это перо, – настоятельница взяла одно из перьев с письменного стола и показала ему, – то как же можно вам доверять? – Она вернула перо на место. – Наше отношение к данному нами слову определяет нашу порядочность. Кто будет доверять мужчине или женщине, нарушившим клятву своему лорду или леди? Вы поклялись нашей Владычице и Господу. Теперь вы хотите нарушить эту клятву и жить всю оставшуюся жизнь вне Церкви?

Об этой стороне дела Айвар не подумал. Конечно, нарушивший клятву теряет честь и не достоин доверия. Колени болели, спина ныла. Капюшон соскользнул назад. Край балахона натирал левую икру.

– Нет, я… – Он замолчал. От эйфории, владевшей им несколько часов назад, не осталось и следа.

– В чем причина, Айвар? – Аббатиса пошевелилась в кресле, как будто ей тоже было больно, – неожиданно для самого себя он страстно пожелал, чтобы так оно и было на самом деле. – Ты был таким хорошим мальчиком, всегда послушным. Что случилось? Все из-за прибытия короля?

Он покраснел. Дипломатия. Она, конечно, все знает.

– Тебя соблазняет присутствие такого количества женщин, не связанных обетами, – продолжала мать Схоластика с иронией, хотя и лицо, и голос ее оставались невозмутимыми. – Все мы, служители Церкви, вынуждены бороться с соблазнами плоти, чтобы вести себя достойно. Те, кто остался в миру, тоже подвержены соблазнам и борются с ними, но делают это иначе, они идут другим путем. Мы в Церкви стремимся сделать мир незапятнанным, изгнать частички тьмы, которые еще присутствуют в каждом из нас. Ведь Благословенный Дайсан учил, что, хотя мы несовершенны от природы, доброта и милосердие Бога безграничны: Он даровал нам свободу.

– Очисться от всей той скверны, – послушно отозвался Айвар, привычно повторяя заученные фразы, – которой не пожелаешь себе.

– Добро присуще нам, Айвар. Нам приятно, когда мы поступаем праведно. Как сказал святой Дайсан, «Зло – дело рук Врага, и творим мы зло, когда не владеем собой».

– Но я не стремлюсь к этому.

– Ты уверен? Это не женщины, то есть не любая женщина.

– Значит, одна женщина?

Он проговорился, но это не имело значения, потому что она, конечно, уже все знала. У него перехватило дыхание, сердце готово было выпрыгнуть из груди. Что станет с Лиат? Вдруг ей не позволят больше оставаться «орлом»?

– Женщина из свиты короля, – также невозмутимо продолжила мать Схоластика.

О господи! Он вспомнил, как в нужнике сжимал Лиат в объятиях. Это причинило ему боль.

– Это тоже пройдет, Айвар. Я видела, как это происходит. Много раз.

– Никогда! – Он вскочил на ноги. – Я вечно буду любить ее! Всю жизнь! Я любил ее еще до прибытия в монастырь и никогда не перестану любить! Я обещал на ней жениться.

– Брат Айвар, я прошу вас сохранять спокойствие и достоинство.

Задыхаясь от гнева и отчаяния, он замолчал и снова опустился на колени.

– Как сказал святой Дайсан, «Ибо вожделение отличается от любви, как дружба отличается от единения во имя дурной цели. Без труда понимаем мы, что ложную любовь называют похотью и что, хотя она может дать временное умиротворение, бездна различия разделяет ее и истинную любовь, которая дарует мир до конца дней, не убывает и не теряется».

Он не мог говорить, отрешенно наблюдая за раскачивающейся за окном веткой, с которой готов был сорваться оставшийся последний листочек.

– Чтобы жениться, вы должны получить разрешение отца. У вас оно есть?

На этот вопрос можно было не отвечать. Айвар готов был расплакаться от стыда. Все получилось совсем не так, как он рассчитывал.

– Не думай, что для меня все это легко, дитя мое, – сказала мать Схоластика. Уловив в ее голосе нотки сочувствия, он украдкой взглянул на нее. Действительно, ее лицо выражало сочувствие. – Я вижу, ты тверд в своей решимости и привязанность твоя крепка. Но я не могу отпустить тебя. Ты вверен моей заботе отцом и семьей, ты произнес слова обета, добровольно, насколько можно было судить. Ты принят в монастырь. С моей стороны было бы неразумно отпускать каждого молодого человека в мир по его первому побуждению.

– Но это не первое побуждение!

Она подняла руку, призывая его успокоиться:

– Возможно. Если это не просто импульсивный порыв, как ты уверяешь, то время над ним не властно. Я пошлю письмо твоему отцу, мы дождемся ответа. Ты собираешься сделать решительный шаг, необдуманность и поспешность здесь настолько же неуместны, как и при вступлении в лоно Церкви. Остается еще эта молодая женщина. Кто она? У нее очень необычное имя. Как мне кажется, аретузское. Кто ее родственники?

– Я ничего о ней не знаю, – неохотно признался Ай вар. – Никто в Хартс-Рест о ней ничего не знал.

– Она из благородной семьи?

Он растерялся. Может быть, лучше всего вообще молчать. Лиат и ее отец никогда не были особенно разговорчивыми. Отец Лиат умер. Хотя девушка утверждала, что его убили, маршал Рудольф не обнаружил никаких признаков насильственной смерти.

– Дитя! – Голос аббатисы вернул его к реальности. – Я жду ответа.

Аббатиса не отрывала от него строгого взгляда.

– Думаю, что да. Ее отец был очень образованным человеком.

– Ее мать?

Он пожал плечами:

– У нее не было матери. То есть мы ничего не знали о ее матери.

– Ее отец был образованным. Возможно, беглый монах? Конечно, вижу по твоему лицу.

– Но я об этом ничего не слышал. Мы, впрочем, тоже думали, что он когда-то был монахом, может быть, бродячего ордена.

– Если он и покинул Церковь, то вряд ли стал бы об этом рассказывать. Ты уверен, что она его дочь?

– Да! – возмущенно ответил Айвар.

– Не любовница и не служанка?

– Нет. Совершенно очевидно, что они были отцом и дочерью.

– Этим может все объясняться… – задумчиво проговорила мать Схоластика, не обратив внимания на его возмущение. – Ты знаешь, что она читает на Джинна?

Читает на Джинна? Что еще Лиат скрывала от него? Айвару внезапно пришло в голову, что братца Хью привлекли не только молодость и красота Лиат.

– Смуглянка. Падший монах. Возможно, моя мать права. Следуя своему миссионерскому долгу, бродячий монах мог попасть и в Джинна, где язычники почитают огненного бога Астереоса. Он мог не устоять перед очарованием Востока и экзотической красотой тамошних женщин. Он пренебрег обетом и зачал дитя, которое не захотел оставить у язычников, будучи в душе дайсанитом. Этим может объясняться смуглый цвет ее кожи и ее умение читать по-джиннски. Ладно, Айвар. – Настоятельница резко сменила тему. – Хорошо, что ты со мной побеседовал. Возвращайся к себе. Ты будешь учиться. Ты будешь соблюдать монастырские правила. Через какое-то время, если ты будешь исполнять свой долг и вести себя с подобающим смирением, я снова вызову тебя и сообщу о решении твоего отца.

Разговор окончен. Она знаком дала ему понять, что он может идти. Возражать было бесполезно. Однако Айвар медлил: он должен был задать еще один вопрос, даже если его накажут.

– А что будет с Лиат? Я имею в виду, из-за того что я сделал.

Мать Схоластика неожиданно улыбнулась: – Впервые за время нашего разговора ты наконец подумал не только о себе. Она «Королевский орел», и я пока не слышала жалоб на нее. Она своих обетов не нарушала и продолжит службу. Ну, теперь…

Он склонил голову и прикоснулся губами к перстню аббатисы. Аудиенция окончена. Айвар попятился назад, споткнувшись на пороге.

Мастер-Надуты-Губы уже ждал за дверью, его грозный вид не предвещал ничего хорошего, правда кнутом он пока не воспользовался.

– Можешь быть уверен, – неласково встретил юношу наставник, – что ты и твои приятели, которые тебе помогали, не выйдете из корпуса до самого конца королевского визита. За вами будет установлено особое наблюдение и после отъезда короля. О побеге можешь не думать. Ты не первый, у нас уже такое случалось.

Свои угрозы наставник выполнил. Король отбыл на следующий день, и, когда остальные послушники ушли, чтобы, выстроившись вдоль дороги, торжественно проводить Генриха и его свиту, Айвар, Болдуин, Эрменрих и Зигфрид были оставлены во дворе. Они продолжили ковыряться в заборе.

– Она действительно тебя любит? – поинтересовался Болдуин.

– А почему это тебя удивляет? Неужели я такой безобразный? – Айвару захотелось его ударить.

Болдуин оценивающе посмотрел на него и пожал плечами:

– Да нет…

– Но если она «орел», – заметил Эрменрих, – то она не может быть благородного происхождения. И с чего бы это твой отец разрешил тебе жениться на женщине из низов, как ты думаешь?

– Но ее отец явно имел отношение к Церкви и был образованным, – возразил Айвар. – Он наверняка не из простых.

Мысли и разговоры на эту тему только расстраивали его, но не думать об этом он не мог, а друзья приставали с расспросами. Мать Схоластика обещала послать письмо отцу, а Лиат обещала ждать. Он должен быть терпеливым.

Пришла очередь Зигфрида поработать с ножом Болдуина. Он ковырял ножом в щели, пытаясь сделать ее побольше. Быстро оглянувшись, Зигфрид тихо сказал остальным:

– Ожидая своего последнего урока, я услышал, что дочь леди Сабелы останется здесь до тех пор, пока король Генрих не решит, выдать ее замуж или оставить в монастыре.

– А, – отозвался Болдуин, – молодая леди Таллия. Я раз встречался с ней.

Эрменрих фыркнул.

– О! – воскликнул Зигфрид тоном человека, открывшего дверь в комнату и неожиданно увидевшего там змею. – Не думал я, что у меня получится.

– Тише, тише, – зашептал Болдуин. – Эрменрих, двинься-ка сюда. Айвар, быстро на колени, молимся, молимся!

Зигфрид наконец добился успеха, расшатав одну из досок. Образовавшееся отверстие оказалось достаточно большим, чтобы сквозь него можно было увидеть узкий участок двора с другой стороны забора.

Болдуин прильнул было к щели, но тут же охнул и отпрянул.

– Там кто-то есть с другой стороны. Послушница, – прошипел он.

– У нее бородавки? – осведомился Эрменрих.

– Будь посерьезнее! – Болдуин приложился правым глазом к щели, закрыв левый, чтобы удобнее было смотреть. Спустя некоторое время он отстранился и зашептал: – Она стоит на коленях как раз напротив. Кажется, это леди Таллия.

Эрменрих присвистнул.

Даже на Айвара это произвело впечатление.

– Дай взглянуть! – попросил он. Болдуин отодвинулся, и Айвар прижался лицом к дырке. Дерево царапало кожу, сзади пыхтел Эрменрих, как будто силился увидеть сквозь Айвара.

Она откинула капюшон, и Айвар узнал ту девушку с пшеничными волосами, которая три дня назад возглавляла процессию короля Генриха, держа в руках флаг с гербом Арконии. Как много произошло за эти три дня!

Девушка молилась, сложив руки перед грудью, пальцы касались бледных губ. Внезапно она подняла голову и посмотрела прямо на него. Ее глаза были такого же бледно-голубого цвета, какой приобретает синее платье после многочисленных стирок.

– Кто вы? – прошептала она. Айвар отпрянул от забора.

– Она что-то сказала! – сдавленно воскликнул Эрменрих и припал к щели. – Вы леди Таллия? – прошептал он.

Болдуин оттащил Эрменриха и вклинился между ним и забором, не обращая внимания на его протестующее фырканье.

– Вам нельзя на меня смотреть. – Ее голос был похож на шелест мягкого ветерка.

Капюшон упал с головы Айвара, и он спешно накинул его обратно, виновато оглядываясь на жилой барак. Слуги, оставленного за ними присматривать, не было видно.

– Неприлично так глазеть! – продолжала она. В тишине двора они ясно могли слышать ее слова. Она немного помолчала, затем снова тихо заговорила: – Но то, что мы получили возможность беседовать, не могло произойти без соизволения Господня, не правда ли?

– О, конечно! – с жаром согласился Болдуин, несколько отодвинувшись от щели. – Вы станете монахиней?

Зигфрид издал приглушенный звук и немедленно принял молитвенную позу. Во двор выплыл слуга – толстый, приземистый мужчина, очень недовольный возложенной на него обязанностью следить за четырьмя строптивыми послушниками: ему, конечно, хотелось посмотреть на отъезд короля. Все четверо теперь склонились в покаянной молитве.

Из-за колоннады слуга не мог слышать слабый голос Таллии.

– Моя заветная мечта – стать монахиней. Я стала бы дьяконом, но они не выпустят меня из монастыря, разве только замуж за какого-нибудь жадного дворянина.

– Почему вы хотите стать дьяконом? Монастырь более подходящее место, чтобы учиться и размышлять.

– Но дьякон, живущий в миру, может нести истинное Слово Господне прозябающим во тьме. Если бы меня рукоположили в дьяконы, я бы проповедовала Святое Слово Искупителя так, как меня учил брат Агиус, восприявший милость Господню и мученический венец.

До них донеслись отдаленные раскаты грома. Айвар почувствовал приближение дождя. Над головой появились темные тучи.

– Искупитель – это кто? – спросил Эрменрих. На его добродушном лице выразилось замешательство.

– Но это ересь, – прошептал Зигфрид не двигаясь. Болдуин тоже не шевелился.

Замер и Айвар. Он хотел слышать ее снова. Ее спокойный голос завораживал. И она была юной женщиной.

– Потому что Благословенный Дайсан был рожден не смертными, но нашей Владычицей, которая есть Бог. Он один не запятнан тьмой. И он принял мученичество. По приказу лицемерной императрицы Тэйсании за его проповеди с него содрали кожу заживо, как делали тогда с уголовными преступниками и предателями Дарийской империи. Его сердце вырезали из тела, и там, где капала его кровь, расцветали розы.

Зигфрид сделал знак Круга: это была опасная ересь. Но он не ушел. Ни один из них не тронулся с места. Они замерли как зачарованные, не замечая раскатов грома и первых капель дождя.

– Но своим страданием, своей жертвой он искупил все наши грехи. В этом искуплении – источник нашего спасения. И хотя он умер, он восстал из мертвых. Это сделала Владычица, в Ее мудрости искупившая его, ибо Она есть Бог, а он единственный Ее сын.

Закончить Таллия не успела: налетел сильный порыв ветра, в затянутом тучами небе сверкнула молния, гром раздался прямо над их головами. Ливень загнал их под крышу колоннады. Они не знали, убежала ли Таллия; Айвару представилось, как она, стоя под проливным дождем на коленях, насквозь промокшая, продолжает свои еретические молитвы. Этот образ еще долго преследовал его по ночам.

НА КРЫЛЬЯХ БУРИ

1

От Кведлинхейма король со свитой отправился на юг. Лиат поскакала на северо-восток по мелколесью. Она несла послание герцогине Ротрудис, сестре короля. Девушка направилась по дороге Остервальдвег, ведущей сначала на север, затем поворачивающей к северо-востоку, к бассейну Везера, где сливаются Айлер и Урнес. Покрытая инеем дорога блестела в негреющих лучах солнца.

Ветер дул не переставая, было холодно, но порой даже к вечеру солнце еще ярко светило. Тогда Лиат отпускала лошадь пастись на обочину, а сама отогревалась в солнечных лучах. Иногда, если дорога была пуста, она открывала «Книгу Тайн» и вновь перечитывала слова, которые давно уже знала наизусть, или размышляла над краткими аретузскими примечаниями и толкованиями в самой древней и таинственной части книги. Увы, не имея ни времени для занятий, ни учителя, она успела забыть и те основы аретузского языка, которым ее научил Хью. Когда она забудет все окончательно, она, возможно, наконец-то избавится от него.

Иногда, приходя в отчаяние от собственного невежества, она закрывала глаза и представляла рядом с собой на дороге отца. О нем напоминало ласковое тепло солнечных лучей. Она никогда не могла вызвать его образ в пасмурную погоду. Может быть, его дух, пребывающий теперь в Покоях Света, мог наблюдать за ней, лишь когда облака не скрывали от его взора поверхность земли.«Ты думаешь, – как будто слышала она голос отца, – что души могут видеть? Может быть, зрением обладают лишь те, чей дух облачен в плоть?»

«Ты хочешь сбить меня с толку, Па, – ответила бы она. – Ангелы и дэймоны не имеют плоти. Их тела состоят из чистых элементов – огня и света, ветра и воздуха, но они видят лучше, чем люди. Им открыто прошлое и будущее. Они могут видеть души звезд».

«Некоторые считают, что они и есть души звезд». Так начался бы спор о свободной воле и судьбе и праве человека на выбор. Или они стали бы спорить о другом: казалось, не было ничего, чего бы не знал ее отец, накопивший за долгие годы учения и странствий огромные знания. И хотя в его «городе памяти» порядка было меньше, чем в ее собственном (Лиат, в отличие от отца, научилась технике запоминания уже в раннем возрасте), но размеры этого города поражали. Он стремился передать дочери свои знания, особенно все, что касалось математики и астрономии.

Внезапный порыв ветра рванул страницы раскрытой книги, лежавшей у нее на коленях. Ветер принес снег, хотя небо оставалось безоблачным. Пробудилась память.

Крылья, словно оседлавшие карниз.

Спящая и все чувствующая, скованная тишиной. Проснувшаяся, но не в состоянии шевельнуться, – следовательно, все же спящая. Тьма стесняет тело, давит, не дает вздохнуть.

Звон колоколов перекрывает вой ветра. Два глухих удара о дерево – вонзились стрелы.

«Бесполезны стрелы твои, они не помогут тебе, – бьют колокола. – Где она?»

«Там, где вам не найти», – отвечает Па.

«Лиат», – оглушительный звон повсюду и нигде.

С бешено бьющимся сердцем она застыла, не смея пошевелиться. Но нельзя терять бдительность. Девушка внимательно огляделась вокруг. Хлопья снега летели почти параллельно земле и тут же таяли под лучами солнца. Странное сияние возникло на повороте дороги. Оно походило на трепетание полупрозрачных крыльев, как будто сотканных из воздуха.

Что-то приближалось к ней по дороге.

От ужаса у нее перехватило дыхание. Бежать? Ни в коем случае. В голове звучал голос отца: «Безопасность в скрытности. Старайся оставаться незамеченной».

Она замерла.

– Лиатано…

И тогда она ясно услышала этот голос, который звучал как колокол. Она видела нечто, и оно не было земным созданием. Оно словно парило над дорогой, как будто боясь своей эфирной сущностью коснуться земли. Безликое нечто быстро приближалось с севера. И вот уже можно различить размытые очертания человеческого тела и огромные крылья.

Музыкальный голос настойчиво звал ее. Он требовало ответа. Он заставлял ответить.

Но Па защитил ее от магии. Она сидела, затаив дыхание. Сорвавшийся с дерева лист, кружась, упал на страницы раскрытой книги, за ним второй, как будто сама земля стремилась помочь ей спрятаться.

Существо проследовало мимо Лиат по направлению к югу и вскоре скрылось из виду. Одинокое белое перо, как будто сделанное из матового стекла, опустилось возле нее на землю. Лиат почувствовала у себя на груди жжение золотого пера, оставленного ей колдуном Аои.

Девушка не двигалась, не в силах преодолеть захлестнувший ее страх. Она сидела так тихо, что три полудикие свиньи с торчащими наружу клыками осмелились подойти поближе. Одна из свиней случайно коснулась рылом белого пера, которое тут же взорвалось снопом искр и, расточая вокруг себя клубы дыма, растаяло в воздухе. Животные с визгом бросились прочь.

Лиат расхохоталась, но в следующее мгновение ее охватил такой гнев, что она не сразу смогла засунуть книгу в седельную суму: ее тело била крупная дрожь, тряслись руки. Не это ли существо убило отца? В ее душе боролись страх и гнев. Существо не заметило ее. Магия отца все еще защищала ее. Его заклинание не умерло вместе с ним.

С гневом пришло и чувство вины: все эти годы Лиат считала его магом-неудачником, а его сила даже после смерти хранила ее.

– Клянусь тебе, Па, – прошептала девушка, подняв глаза к небу, откуда, может быть, его душа смотрела на нее, – Я найду тех, кто тебя убил.

«Нет, Лиат, ты должна быть осторожной», – как будто услышала она в ответ. Он всегда всего боялся.

И не без оснований. По своему желанию преследовал их эфирный дэймон или же смертный колдун – малефактор – вызвал его из лунной сферы?

– Я буду как мышь, – бормотала Лиат. – Они никогда меня не найдут, обещаю тебе, Па. Я не дам им себя поймать. – Ей представилось, что отец успокоился.

На гребне холма на миг показалось стадо овец и тут же исчезло из виду, охраняемое невидимыми собаками и единственным пастухом. Девушке не хотелось больше здесь оставаться. С содроганием вспоминая пережитый ужас, она взобралась в седло и поскакала прочь. Она уже три дня находилась в пути и надеялась к ночи добраться до дворца в Госларе. Да будет на это соизволение Владычицы: уж очень не хотелось ночевать в одиночестве после такой встречи. Если погода не испортится, в Остербурге, где Лиат надеялась застать герцогиню Ротрудис, она окажется еще через четыре дня.

В госларском дворце было многолюдно и шумно. Конюх принял у Лиат лошадь, после чего девушку сразу пустили в большой зал. В кресле, украшенном резными изображениями драконов, на расшитых золотом подушках сидела герцогиня Ротрудис.

– Что шлет мне Генри? – спросила она без всяких предисловий, как только Лиат преклонила перед ней колено. Герцогиня не походила на своих брата и сестер. Генрих, мать Схоластика и епископ Констанция не были лишены изящества и привлекательности, герцогиня же поражала своим уродством: она была приземистой, толстой, неуклюжей; ее огромные красные руки, скорее, подошли бы фермеру. Нос, казалось, однажды разлетелся на несколько частей и затем был вновь неловко из них составлен, причем создавалось впечатление, что нескольких кусочков не хватало. Щеки были испещрены глубокими рытвинами. И все же никто не усомнился бы, что перед ним одно из могущественнейших лиц королевства.

– Слова короля Генриха, госпожа моя, – начала Лиат послание. – «От Генриха, короля Вендара и Варре, Ротрудис, герцогине Саонии и Аттомара и возлюбленной сестре моей. Сейчас, когда надвигается зима, пришло время подумать о кампании следующего лета. Эйка должны быть изгнаны из Гента, но для этого нам нужна сильная армия. Половины своей армии я лишился при Касселе. Я потребовал и получил от Варре, что было возможно, но Вам тоже следует принять на себя часть этих тягот. Пошлите гонцов к Вашим благородным леди и лордам, чтобы они повысили пошлины, налоги и сборы и после праздника святого Сормаса выслали войска к Стелесхейму. Отсюда мы атакуем Гент. Да будет так. Слова эти произнесены в присутствии нашей благословенной матери и выражают мою волю».

Ротрудис фыркнула, отхлебнула вина и приказала добавить дров в очаг.

– Звучит прекрасно, – возмущенно сказала она, – если учесть, что Эйка свирепствуют в моем герцогстве. Они не удовлетворились Гентом. Они напали на мой Остербург.

Лиат вздрогнула, ужаснувшись. Воспоминание о падении Гента пронзило ее, как острый меч.

– Мы отбили их атаку, – резко сказала герцогиня. – Эти проклятые дикари приплыли всего на десяти ладьях. – Она сунула кубок своему виночерпию, привлекательной молодой женщине в платье из белого полотна. Кряхтя, Ротрудис поднялась из кресла и, прихрамывая, подошла к Лиат, чтобы получше ее рассмотреть. Концом трости она приподняла подбородок девушки. – А ты не родня Конраду Черному? – спросила герцогиня, пристально всматриваясь в ее лицо. – Одного помета? Нет, моя госпожа. Я не родственница герцога Конрада.

– Уж больно ладно ты говоришь. Для дочки его ты, конечно, слишком взрослая. – Герцогиня заметно хромала – одна ступня сильно распухла. Ротрудис вернулась в кресло. Один из слуг бросился вперед, чтобы подставить под ее ногу мягкую скамеечку. Не поворачивая головы, Лиат оглядывала зал. Стены были сплошь покрыты гобеленами с изображениями молодых дам, охотящихся на оленей, пантер и грифонов.

– Вот что скажешь моему дорогому брату Генриху, кстати, где он сейчас, осмелюсь спросить?

– Король Генрих с двором отправился на юг.

– Ну конечно, на охоту в Туринский лес.

– Да, моя госпожа.

– В то время как мои деревни полыхают после вылазок Эйка. Без сомнения, он будет утверждать, что там он растрясет южных лордов и заставит их выделить больше войск для летней кампании. Что ни лето, то война – вот он, Генри. – Она взяла у виночерпия свой кубок. Заглянув внутрь, Ротрудис нахмурилась: – Дитя, мой кубок пуст!

Тут же подскочил мальчик в белой одежде, взял кубок и через мгновение полным протянул его обратно. К уху герцогини наклонилась монахиня. Ротрудис внимательно слушала, время от времени прикладываясь к кубку.

Лиат в это время думала, что было бы неплохо пол перед тронами важных особ всегда застилать коврами или мягкими подушками. Красиво, и колени не слишком устают.

– Пожалуй, что и так, – согласилась Ротрудис со священником, снова обращая взор к Лиат. – Скажи Генри, что я ожидаю от него помощи. Эти Эйка как мухи, роящиеся вокруг мяса. Я могу и не дотянуть до следующего лета. Что он по этому поводу говорит?