Текст книги "Собачий принц"

Автор книги: Кейт Эллиот

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 33 страниц)

Ханна на коне, в сопровождении трех потрепанных «львов» движется по зеленой Волине. Восходящее солнце отражается в ее значке «орла». Они покидают деревню, состоящую из нескольких жалких домишек, крытых соломой. Некоторые крыши повреждены огнем. Опален и деревянный частокол деревни. За палисадом бугорки свежих могил, дальше – пустые поля, засыпанные снегом.

Брови Ханны покрыты инеем. В руке она держит сломанную стрелу с железным наконечником и странным оперением. Лиат никогда не видела таких перьев. «Львы» идут с мрачными лицами и поют походную песню. Слов Лиат разобрать не может, но песня невеселая. Жители деревни собрались у ворот, провожая уходящих. Парень с узелком на плече догоняет уходящих. Мать плачет, но не удерживает сына. «Львы» принимают юношу. Ханна пристально смотрит вперед, на запад.

Почему с ними нет Вулфера? Перо щекочет ладонь, костер трещит. Перед ней большой зал, освещенный зимним солнцем и множеством свечей. Мужчина почтительно идет по залу, как положено перед лицом аристократа. Он кланяется не видимой ей особе. Она узнает его. Это Вулфер. На стенах за ним она видит фрески со сценами мученичества семерых апостолов – Текли, Петра, Матиаса, Марка, Иоанны, Луции и Мариина. Возможно, это приемная скопоса в Дарре.

Он выпрямляется, поднимает глаза, чтобы увидеть фигуру, сидящую перед ним на золоченом троне. На его лице написано удивление. Он еле слышно бормочет имя:

– Лиат.

Лиат вздрагивает, сразу вспомнив, что в наблюдении через огонь таится опасность.

Они тоже могут ее увидеть.

Поздно.

Их пальцы коснулись ее плеч.

О Владычица, это не их пальцы.

Это его пальцы.

– Лиат, красавица моя. – Он схватил ее за плечи и развернул к себе. Ледяной ветер не холоднее, чем выражение его лица. – Наконец-то я застаю тебя одну. – Он улыбается.

Она старается вывернуться, но он крепко держит. Лиат подавила стон. Нельзя показывать страх. Сжав за спиной перо, она уставилась ему в грудь, стараясь обрести твердость камня.

– Ты прекрасно выглядишь, красавица моя. Может быть, и к лучшему, что я мало тебя видел за эти шесть дней с тех пор, как приехал сюда. Это было бы для меня искушением, с которым нелегко бороться.

Она не смотрит на него, но знает, что он все еще улыбается. Она чувствует, как сжимается его ладонь. Его правая рука больно сжимает ее плечо.

– Ты ничего не хочешь мне сказать, Лиат?

Она молчит.

– Очень жаль, что ты меня покинула, – сказал он нежным голосом. – Я очень расстроился. Но я тебя прощаю. Ты не понимала, что делаешь. И это совершенно неважно. То, что произошло в тот день, ничего не значит для нас. Ты по-прежнему моя драгоценная рабыня.

– Нет! – Она вывернулась, чуть не упав в костер. Выхватив из костра горящую ветку, она выставила ее вперед. – Я свободна. Вулфер освободил меня.

Он засмеялся:

– Это та самая Лиат, которую я помню, та самая Лиат, которая однажды предстанет со мной перед двором короля. Но сейчас нас не должны видеть вместе. – Он прикоснулся пальцем к губам, призывая к молчанию. Его лицо было необычайно красиво в свете костра. – Смотри, Лиат. – Он поднял левую руку, вытянул вперед два пальца и что-то пробормотал. Горящая ветка погасла.

Она подавила крик.

– Детский фокус, – скромно сказал он, – но все мы должны с чего-то начинать. – Он осторожно вытащил палку из ее руки и отшвырнул прочь. – Вулфер не освободил тебя. Он украл тебя у меня. Я еще не изложил свой жалобы на Вулфера королю Генриху. Будь уверена, я сделаю это, но, увы, надо подождать, пока Сапиентия родит здорового ребенка. После этого благословенного события высокое положение при дворе мне будет обеспечено. Но и до той поры ты никуда от меня не денешься. Мы будем вместе путешествовать, разговаривать, петь и пировать, ты будешь рядом со мной каждый день и каждый час.

– Я не рабыня тебе, – упрямо повторила Лиат. Она начала чувствовать боль от ожога. – Вулфер освободил меня.

Он покачал головой, как мудрый отец, мягко порицающий неразумного ребенка:

– Вулфер? Вулферу ты нужна для его собственных целей. Вулфер забрал тебя только для того, чтобы использовать самому.

– Но не таким образом, – испугавшись своих слов, она рванулась в сторону.

Он успел поймать ее. Притянул к себе и спросил:

– Каким образом, Лиат? Нет, не таким. Он и ему подобные строят относительно тебя свои планы, не сомневайся.

– Что ты знаешь о Вулфере и ему подобных? – О Владычица, а что если он действительно знает и скажет ей? Чем она готова будет расплатиться с ним?

Но он только тяжело вздохнул и поцеловал ее в лоб. Ее передернуло, к горлу подступала тошнота. Он не отпускал ее.

– Буду с тобой откровенен, Лиат. Я ведь всегда был с тобой честен. Я только подозреваю, что Вулфер связан с какими-то неизвестными людьми. Он за что-то лишен доступа ко двору. Хорошо известно, что он владеет искусством видеть сквозь огонь и камень. Конечно, у него есть и другие способности или он знает владеющих этими другими способностями. Я знаю, что твоего отца убили, и я знаю, что он всеми силами старался спрятать тебя, свою большую драгоценность. Поэтому кто-то должен тебя искать. Логично? Если они не остановились перед убийством твоего отца, напрасно ожидать от них милосердия. Ты сама всей душой пожелаешь оказаться в моей постели, когда они тебя найдут. А я сумею защитить тебя.Мне не нужна твоя защита. – Она снова попыталась вывернуться из его объятий, но он был слишком силен. А она слишком слаба.

– Ты связана со мной, – шептал он. – Ты всегда будешь связана со мной. Куда бы ты ни убежала, я найду тебя повсюду. Ты вернешься ко мне.

Она заметила какое-то движение во тьме. Это был слуга, наверное вышедший по нужде.

– Минуту, друг! – крикнула она дрожащим от страха голосом.

Хью завернул ей руку за спину, крепко прижав к себе.

Слуга повернулся.

– Что случилось, друг? – спросил он. – Нужна помощь?

– Пожалуйста… – начала Лиат, но Хью прижал свободную руку к ее горлу, она потеряла дар речи.

– Ничего, брат, – сурово ответил Хью. – Помощь не нужна. Можешь следовать дальше.

Человек повернулся и исчез.

– Нет. – Как только Хью снял руку, она снова обрела голос.

– Да, – улыбнулся Хью. – Ты моя, Лиат. Ты полюбишь меня.

– Я люблю другого, – сказал она хрипло. Перо, как раскаленный уголь, жгло ее свободную ладонь. – Я люблю другого мужчину.

Хью изменился в лице. Побелев от бешенства, он резко встряхнул ее:

– Кто? Кто он?

Она заплакала от бессилия:

– О боже, он мертв.

– Любой мужчина, которого ты полюбишь, умрет. Я позабочусь об этом. Люби меня, люби только меня, и ты будешь в безопасности.

– Я никогда не полюблю тебя, я тебя ненавижу.

Ненависть лишь оборотная сторона любви, красавица моя. Ты не можешь ненавидеть то, что не можешь любить. Прекрасная моя Лиат. Как я люблю произносить это имя.

Она поверила ему. Это было хуже всего. Он говорил так убедительно, его голос был так нежен, – она слишком хорошо знала его.

– Я всегда буду обращаться с тобой хорошо, – сказал он, словно прочитав ее мысли. – Если ты будешь меня слушаться.

Она снова заплакала. Он отпустил ее. Как кролик, чудесным образом освободившийся из когтей ястреба, она пустилась бежать.

– Куда ты денешься? – насмешливо крикнул он вдогонку. – Ты никогда не убежишь от меня, Лиат. Никогда.

Она вбежала в конюшню, где животных и людей было так много, что их дыхание почти согревало воздух. Но ей никогда больше не будет тепло.

3

Ветер завывал в кронах деревьев. Снег кружил в воздухе.

Ох, как холодно было в лесу!

Высокая ель немного защищала от ветра. Анна не могла побороть страх.

Голод жестоко терзал желудок. Вместе с ней под ветвями ели стояли две лошади. Они обнюхивали сухую траву и ветки в поисках чего-нибудь съедобного: лошади тоже были голодны. «Постереги коней, – сказал ей один из солдат лорда Уичмана. – Если появятся Эйка, хватай поводья и спасайся верхом».

Она и не думала, что до Эйка так близко. Она бродила в лесной чаще, стараясь отыскать что-нибудь съедобное, но каждый день приходилось уходить все дальше от разоренного Стелесхейма. Лорду Уичману поэзия Гельвидиуса уже изрядно наскучила, да и не до поэзии было теперь. Госпожа Гизела старалась избавиться от всякого, кто «себя не окупал». Все было бы иначе, если бы был жив Матиас.

Она всхлипнула. Мысль о смерти Матиаса все еще не укладывалась в голове. Лучше бы ей умереть, без него так плохо. Но старый поэт и крошка Хелен нуждаются в ней.

Она потерла руки и прислушалась. Ей было велено оставаться с подветренной стороны холма и спасти лошадей, если что-то пойдет не так. На вершине холма оставалась пожелтевшая трава. Оттуда можно скрытно наблюдать за окрестностями. Что если мечи солдат не смогут пробить шкуры Эйка? Что если лорд Уичман и его люди уже убиты? Эйка рыщут вокруг, а она может не заметить их приближения. Что если ей не удастся сбежать, если поводья не отцепятся от дерева, если она упадет с лошади? Она не сумеет даже забраться в седло!

Может быть, надо было оставаться с лошадьми, ожидая возвращения солдат, но она не в силах просто сидеть и ждать.

Кроме того, хуже быть уже не может. Она на четвереньках вползла на холм. Трава шуршала под коленями. На вершине холма лежал большой серый валун, заросший сухим лишайником. Спрятавшись за валуном, она украдкой оглядела долину.

Вдалеке стоял покосившийся коровник. Пасущееся стадо скота охраняли трое рабов, одетых гораздо хуже, чем Анна. Изредка одна из коров поднимала голову и нервно мычала. Козы рассеялись по дальнему склону, за которым виднелись рощицы. В отдалении угадывались башни Гента. Изможденная женщина бегала за козами и сгоняла их в стадо. Анна не слишком хорошо умела считать, но даже в этой лощине, где на склонах еще оставалась трава, животных было много. Без сомнения, они угнаны из Стелесхейма или другой несчастной деревни. По сообщениям разведчиков лорда Уичмана, много таких стад паслось в окрестностях Гента.

В долине росло несколько деревьев. Вероятно, раньше здесь были возделанные поля. Анну скоро перестали интересовать скот, трава и рабы. Ее внимание привлекли стоящие вертикально камни. Ни один Эйка не охранял рабов, и все же те не пытались бежать.

Солдат лорда Уичмана тоже не было видно.

Эти камни почему-то казались ей знакомыми. От них исходила угроза.

Ближайший камень стоял как раз у подножия холма, с вершины которого она следила за долиной. Ей почудилось, что, когда она впервые выглянула из травы, он находился дальше. Откуда здесь эти камни? Почему они так отличаются от валуна на вершине холма? Почему на них не вырос лишайник?

Она испуганно смотрела на камень. Что-то здесь не так. Что Гельвидиус говорил об иллюзиях?

Но это был лишь камень.

Мешок со скудными дарами леса давил на плечи. Там было немного желудей, вялая крапива, петрушка и мертвая белка.

Мысли ее вернулись к тем счастливым дням, когда Матиас работал в кожевенной мастерской, а Гельвидиус каждую ночь пел на пирах. Анна выпрашивала объедки у солдат, они каждый день ели досыта. Теперь же они постоянно голодали, у крошки Хелен едва хватало сил плакать. Может быть, надо было оставить ее умирать вместе с матерью и новорожденным братиком или сестричкой.

Камень зашевелился. Из-под него высунулось острие копья, затем показалась голова. Это был уже не камень, а Эйка, крадущийся к ней по пологому склону. Ужас сжал ее сердце, по телу забегали мурашки. Она хотела закричать, но не смогла издать ни звука. Ведь Матиас предупреждал, еще в вонючих дубильных сараях, что по звуку их быстро найдут.

А вдруг крик снова превратит его в камень? Разбудит ее и прекратит этот кошмарный сон? Может быть, прибегут на помощь те два солдата? Ведь они где-то неподалеку, прячутся, ищут охраняющих стада Эйка.

Или Эйка уже убили их?

Может быть, солдаты видели только камни? И погибли, до последнего мгновения не подозревая, что перед ними враг?

Она заметила движение у коровника. Маленькая прихрамывающая фигурка вынырнула из-под низкой крыши.

Из ее горла вырвался громкий, пронзительный крик: – Матиас! – Анна ничего не могла с собой поделать. Она вскочила, подпрыгнула. – Матиас!

Его имя пронеслось через долину. Животные подняли головы.

Кравшийся к ней Эйка замер, как будто пытаясь снова превратиться в камень, но было уже поздно. Косые лучи солнца ярко осветили его: обсидиановый наконечник копья, сияние золотистой чешуи. Иллюзия исчезла. Дюжина Эйка стояли неподвижно, как статуи, и до того момента, как первые солдаты выскочили из укрытия, не понимали, что они обнаружены.

Они рванулись в бой, но их хитрость обернулась против них. Когда их атаковали, Эйка оказались слишком далеко друг от друга.

Ближайший к Анне дикарь сделал два прыжка вверх по склону, затем в нерешительности остановился и повернул обратно к долине. С холма неслись десять всадников во главе с лордом Уичманом. Из травы выскочили еще шестеро солдат с копьями.

Эйка устремился к ним. Огромная фигура дикаря закрыла от Анны человека. Она увидела, как из спины Эйка выскочило острие копья. Эйка покачнулся, и Анна увидела солдата. Оба упали. Треснуло древко копья, топор тяжело упал на ногу солдата. Раздался жуткий треск – то ли сломавшегося копья, то ли раздробленной кости. Уже лежа на земле, солдат обломком древка наносил удары по лицу и шее Эйка, пока тот не затих окончательно. Эйка падали один за другим. Матиас бросился обратно в коровник. Один из рабов последовал за ним, двое других бросились наутек.

– Матиас! – кричала она. Он должен бежать. Вдруг еще остались живые Эйка?

Дикарь у подножия холма снова устремился к ней. Нож в руке голодной девочки не мог быть для Эйка серьезной угрозой, и она бросилась бежать. Она помчалась к дереву, у которого ей было велено ждать. До нее доносились крики людей лорда Уичмана.

Только бы успеть добежать до лошадей!

Но Эйка быстрее, расстояние между ними быстро сокращается. Она чувствует его дыхание, его тень обгоняет ее. Бежать бесполезно, но она не может остановиться.

Послышался топот копыт. На нее упала еще одна тень. Раздался боевой клич. Сверкнул меч. Удар. Она летит кувырком, поднимается на колени, встает. Руки и лицо исцарапаны до крови. Задыхаясь, она оборачивается.

Преследовавший ее Эйка лежит ничком, разрубленный от шеи до спины, голова запрокинулась. Жизнь быстро угасает в его глазах. У этого Эйка не было кольца Единства. Боже, сколько они убили людей, может быть, и папу Отто. Он мог убить и Матиаса.

Она плюнула ему в лицо. Но он уже умер.

– Ну, дитя! – Всадник остановился и снял шлем. Она узнала лорда Уичмана. Его глаза возбужденно блестели. – Это тебя нашли солдаты в лесу? Почему ты не ушла с беженцами? Из-за тебя наш рейд мог провалиться!

У него были сытое лицо человека, который даже в тяжелые времена не испытывает недостатка в пище. Она не знала, как к нему следует обращаться. Никогда еще ни один лорд не обращал на нее внимания.

Заикаясь, она ответила:

– Мастер Гельвидиус – мой дедушка, милорд. – Она солгала не моргнув глазом. – Я должна была остаться с ним: он был слишком слаб, чтобы идти так далеко.

Лорд ухмыльнулся, вкладывая меч в ножны:

– Сегодня он сможет спеть славную песню. Мы отбили добрых шесть десятков коров и быков да столько же коз. – Он казался ничуть не уставшим. – Домой, домой. – Он махнул рукой па запад. Белые снежинки кружились вокруг него. – До Стелесхейма отсюда далеко.

Он повернулся к своим всадникам. Они отправлялись на восток. Анна взбежала на холм и там…

Дыхание перехватило, как будто ее ударили в живот. Она закричала:

– Матиас! Вместе с другими освобожденными рабами он помогал солдатам сгонять стадо животных. Услышав ее голос, он вздрогнул, обернулся и, прихрамывая, заковылял вверх по склону.

Она заплакала и побежала навстречу. О Владычица, он был похож на скелет, обтянутый кожей.

– Ты такая худая! – ужасался он, обнимая ее. – Анна, Анна, я уж не чаял тебя увидеть снова.

Она только всхлипывала в ответ.

– Все, все, – успокаивал он. – Все позади.

– Ничего не все! Они никогда не уйдут! Они все время будут преследовать нас, вот увидишь!

– Анна, перестань! – сказал он уже строго. Привыкнув его слушаться, Анна замолчала. – Я как раз подумал о папе Отто. Он ведь смог выжить, потеряв всю свою семью. Я тем более смог бы, зная, что ты жива.

– Но ты не знал, что я жива. Ты же видел, как они напали.

– Я должен был верить в это. Она затихла.

– Пошли. – Он взял ее за руку. Стадо медленно пошло на запад. – Эйка, конечно же, заинтересуются, куда подевались животные. Нам надо уйти подальше. Бог над нами, Анна, почему ты здесь, с солдатами? Что, в Стелесхейме осталось так мало народу, что солдаты берут в рейды детей?

Он сильно изменился, это был уже не тот Матиас, которого она знала прежде. Он больше не был маленьким мальчиком.

– Хоть собак здесь нет, – сказала она тихо. Возбуждение прошло, ее начало трясти. Ноги болели.

Она пошли вдоль стада. Матиас не давал козам отбиться.

– Собаки убивают коров, и Эйка пришлось бы охранять коров от собак, вместо того чтобы стеречь скот от рейдов вроде этого.

– Что с твоей ногой?

Он только покачал головой.Остаток дня они провели в дороге. Матиас хромал все больше. Наконец один из всадников сжалился над ним и взял к себе в седло.

Увидев скот, госпожа Гизела не могла скрыть радости и тут же приказала слугам готовить пир.

Анна привела Матиаса в сарай, где они теперь жили. После нападения Эйка было выстроено несколько таких хижин.

Гельвидиус оставил Хелен на попечение Анны и занялся ногой Матиаса, отпуская нелицеприятные замечания в адрес госпожи Гизелы.

– Пиры в то время, когда не хватает пищи для слабых. Епископ Гента кормила бедных, благословение ее памяти!

Матиаса лихорадило, желудок не принял ничего, кроме глотка эля и корки хлеба. Наконец он уснул с крошкой Хелен, свернувшейся калачиком на его груди. Анна укрыла его всеми одеялами, которые у них были.

– Нет, так не пойдет, – возмутился Гельвидиус. – Пойдешь со мной в зал. Не хватает тебе заболеть, когда надо ухаживать за ними обоими. А там подадут жареную говядину, могу спорить.

Анна неохотно оставила Матиаса и девочку.

Разомлевшая от тепла и сытости, Анна уже засыпала, сидя у очага, когда на нее вновь накатила волна холода.

Совсем уже пьяные солдаты завели непристойную песню, госпожа Гизела удалилась в дальнюю часть зала. Анна услышала сердитые голоса, а через некоторое время хозяйка возвратилась, ведя за собой награду для лорда Уичмана.

Мертвенно-бледная племянница Гизелы, красавица, каких Анна прежде не видывала, покорно следовала за своей теткой. Она казалась скорее статуей, чем живым существом. Лорд Уичман этого не заметил. Он произнес витиеватый тост, затем взял ее за руку и под приветственные выкрики солдат повел к своему ложу, устроенному за занавесом.

Слуга вышел с ведром помоев для свиней, через открывшуюся дверь ворвался холодный ветер.Дверь закрылась, солдаты вернулись к выпивке.

Много позже, когда солдаты уже храпели, а Гельвидиус замер, уронив голову на руку, Анна услышала тихий женский плач.

4

Воистину неистребима человеческая похоть. Какой бы холодной и промозглой ни была погода, какая бы теснота и скученность ни царили в помещениях, при дворе постоянно завязывались любовные интриги. Молодые клирики Росвиты давно привыкли перемывать кости придворным и следить, кто с кем спит.

– А Виллам завел новую любовницу, что, вообще-то говоря, не новость. Кроме того, – своими глазами видел! – она дарит свою благосклонность еще и лорду Амальфреду. – Брат Фортунатус, один из многочисленных сыновей графини Эсбе, сплетничал без конца.

– Если лорд Амальфред захватит с собой любовницу, возвращаясь в Салию, то он спасет бедного Виллама от мук ревности, – заметила сестра Амабилия.

– Но Виллам уже нацелился на более крупную дичь. Я видел, как он смотрит на одну «орлиху».

– Наш друг – «ястреб»? – тихо спросила сестра Одила.

– Вовсе нет. Брюнетка. Но «орлы» ведь ведут себя иначе. Кроме того, у них присяга. Они ни с кем не путаются, кроме своих. А вот в других местах наблюдал я интересное развитие событий. Руки, встречающиеся при застольном омовении…

Сестра Амабилия глубоко вздохнула, ничего не сказав. Брат Фортунатус разочарованно замолчал.

– Вся жизнь при дворе стала вялой и неинтересной, когда погиб принц Санглант.

– Я прошу вас почтительнее отзываться об умерших, – сурово одернула ее Росвита.

– Брат Константин поднял глаза от ступки, в которой толок киноварь для красных чернил: Я никогда не видел принца Сангланта. Его уже не было, когда я здесь появился.

– Ну, двор кипел жизнью, когда он был здесь, – настаивала Амабилия.

– Я прошу вас не упоминать его имя, когда поблизости король, – сказала Росвита, потрогав пальцем кончик пера, и взяла нож.

– Но ведь он был воин, – сказал брат Константин. – Не мог же он быть таким элегантным и обворожительным, таким ученым и любезным, как отец Хью.

Амабилия фыркнула:

– Отцу Хью следовало бы заниматься своим монастырем, а не отираться при дворе. Я уже восемь лет при королевском дворе, брат Константин…

– О чем неустанно мне напоминаете, – хихикнул юный клирик.

– …и я вспоминаю отца Хью еще в школе. Утку можно нарядить в павлиньи перья, но от этого она не перестанет быть уткой.

– И вы еще восемь лет будете на том же месте, если не приступите наконец к работе, – мягко пожурила ее сестра Росвита.

При всей язвительности характера Амабилия умела придавать своему лицу совершенно невинное выражение. Кроме того, владела всевозможными видами письма, включая Литерас Галлика и древний Скрипта Актуарна. По этой причине, несмотря на свое незнатное происхождение, она стала незаменимой в королевской капелле. Амабилия обучала технике письма самых талантливых студентов королевской школы.

– Я прошу прощения, сестра Росвита. Вы правы, упрекая меня в греховной приверженности мирским удовольствиям.

– Скорее не мирским, а людским, – поправил Константин. Он был слишком серьезным для своих пятнадцати лет.

– Бог дал нам глаза, чтобы мы могли видеть, и язык, чтобы мы могли высказывать свои мысли.

А скромность учит нас опускать наши глаза долу и молчать.

– Дети мои, – спокойно сказала Росвита, – займитесь своими делами.

Константин покраснел и усердно заработал пестиком, время от времени добавляя в киноварь то яичный белок, то гуммиарабик. Амабилия не выглядела обиженной. Замечая человеческие слабости, она все же не была злой. Она заточила свое перо и продолжила работу над копией драгоценного «Жития святой Радегунды» для библиотеки Кведлинхейма. Другие тоже занялись своими делами.

Росвита перечитала последнее из написанного: коронация первого Генриха, герцога Саонии, и его жены Люсьены, правящей графини Аттомарской, на престол Вендара; его речь перед лордами и одобрение последних; мелкие восстания и битвы, а также вооруженная борьба против королевы Варре Гизелы. Красными чернилами она вывела название новой главы.

У Генриха и его супруги Люсьены родились дети. Первого, всеми любимого, нарекли Арнульфом, второго, храброго и усердного, – Отто. Третьим ребенком была Кунигунда – мать настоятельница Кведлинхеймского монастыря, женщина исключительно мудрая и уважаемая.

Еще была дочь у Генриха, по имени Хадуйдис, сочетавшаяся браком с Иммедом, маркграфом Истфоллъским. И у Люсьены был другой ребенок – сын по имени Реджиберн. Этот сын стал капитаном «Королевских драконов». Он сражался против Эйка, которые в это время разоряли пределы Саонии, и изгнал дикарей, и боялись они ходить мимо вендарского берега еще многие годы.

Когда закончились эти войны, в восточную страну Саонию вторглись орды кумских всадников, сжигая города, и селения, и монастыри. Они несли такие беды, что лучше умолчать об их злодеяниях. Случилось, однако, что один из кумских принцев был пленен. Маркграф Иммед доставил его ко двору короля. Принц был настолько важен для своего рода, что Кум предложил королю десять телег золота и серебра в качестве выкупа за его освобождение. Но король отверг золото и потребовал мира, на что они согласились в обмен на пленника и некоторые другие подарки.

Снаружи донесся шум: гул голосов, ржание и топот, лай собак. Вернулись охотники. Росвита встала, расправила затекшую спину и подошла к двери. Во дворе король Генрих смеялся в ответ на замечание своего верного спутника – маркграфа Хельмута Виллама. Отец Хью спешился и помогал принцессе Сапиентии сойти с седла. Повсюду толклось множество народу, слуги внесли во двор нескольких убитых оленей, связки куропаток, зубра и кабана.

Сапиентия заторопилась в нецессариум, а Хью ловко развернулся, чтобы успеть помочь спешиться принцессе Теофану, хотя она, будучи прекрасной наездницей, в помощи не нуждалась. Но Хью настолько лучился готовностью помочь всякому, невзирая на его ранг, что казалось грешным не принять его помощь. Задержала Теофану свою руку в его руке несколько дольше необходимого? Ее щеки так раскраснелись от ветра и быстрой езды? Отходя от двери, чтобы впустить короля, Росвита представила, что сказал бы брат Фортунатус, если бы увидел эту сцену, и рассердилась сама на себя за праздную мысль.

Придворные вошли в зал. Эккехард ходил за Хью по пятам. Король Генрих уселся в свое кресло. Слуги внесли горячую воду и полотенце, вымыли его руки. К счастью, этот зал – самый большой в охотничьих угодьях короля – без труда вмещал всех. Сапиентия скинула плащ и села рядом с отцом. Впустили бедняков, которые пришли с другого конца леса. Получив от короля милостыню, они вышли через боковую дверь. Хью, преследуемый ревнивым взглядом Сапиентии, помог Эккехарду раздать им хлеб. Теофану подошла к Росвите. Ее щеки все еще пылали.

– Надеюсь, вы не подхватили лихорадку, – обеспокоилась Росвита, отвлекаясь от работы.

Теофану бросила на нее вопросительный взгляд:

– Думаю, мне не грозит такая лихорадки, от которой я не смогла бы сама излечиться. – Она теребила края своей одежды.

Амабилия, сидевшая с другой стороны длинного стола, подняла глаза, но промолчала.

– Где моя бесценная сестра Росвита? – спросил король, когда все просители удалились. Она послушно поднялась. – Почитай нам, прошу тебя. Что-нибудь красноречивое, приятное слуху и полезное.

Росвита сделала знак Амабилии, та отложила перо и подала копируемый том «Жития».

– Не продолжить ли нам чтение «Жития святой Радегунды», ваше величество?

Король согласно кивнул.

Эккехард, примостившийся в ногах отца, запищал:

– Пусть почитает отец Хью. У него такой красивый голос. Я лучше все запоминанию, когда он читает.

Щеки Теофану горели. Король выглядел удивленным, Сапиентия торжествовала. Все присутствующие насторожились, а Фортунатус весь превратился в слух.

Хью стоял у двери рядом с молодой женщиной, «Королевским орлом» по имени Лиат. Он сосредоточенно вытирал руки. Он поднял голову и, мягко улыбнувшись, отдал полотенце слуге, прежде чем двинуться вперед.

– Ваше замечание очень лестно, ваше высочество, – обратился он к Эккехарду, но я недостоин такой похвалы. Высокочтимая сестра Росвита настолько затмевает меня в любой области знания, что я могу лишь скромно склонить голову. Желающему понять, каким путем достичь совершенства, отвечу: «Познай себя». – Он почтительно поклонился сестре Монике, присевшей недалеко от закрытого окна, рядом с камином. Но Росвита заметила, что его взгляд при этом скользнул дальше, в сторону двери, остановившись на фигуре молодого «орла» – Лиат, которая явно хотела уйти.

Лицо «орла» выражало одновременно страх, ненависть и унижение, хотя девушка пыталась принять уверенный вид. Никто больше на нее не смотрел. Росвита продолжала следить за ней краем глаза. Где она взяла эту книгу? Украла? И ее умение читать…

– Ваше похвальное смирение да послужит примером для всех, отец Хью, – ответила на его поклон сестра Моника.

– Почитайте, пожалуйста, – канючил Эккехард. Росвита была опытной придворной.

– Я тоже присоединяюсь к этой просьбе, отец Хью. – С этими словами она передала ему книгу.

– Вы слишком добры, – сказал он.

– Да уж, – пробормотала себе под нос сестра Амабилия. Росвита снова села. Теофану, все еще теребя край своего платья, пристально смотрела ей в лицо.

Генрих указал Хью на место рядом с ним, напротив Сапиентии, ничем не обнаружив своего удивления. Судя по всему, Хью его устраивал так же, как и Росвита, что священница не преминула отметить.

Хью открыл книгу и приступил к чтению.

Начало Жития. Благословенная Радегунда родилась в высокородной семье. Королевская кровь варварской нации Атамани текла в ее жилах. Она младшая дочь короля Басира и племянница королевы Хермингарды, потому что той страной, по обычаю, управляли брат и сестра. Но Враг действует коварно и хитро, как вор, который старается выкрасть самое ценное. Вор разбрасывает мелкий песок по всему дому, который он собирается ограбить, и по звуку, производимому песком, определяет стоимость вещей. Так же и слуги Врага рассеивают мелкий песок злых соблазнов над сокровищами человеческой души.

И вот королеву Хермингарду неожиданно охватывает ненависть к брату. Пригласив его с друзьями на пир, она приказывает их всех истребить. Случилось так, что среди друзей короля Басира были и салийские лорды, и, когда весть об этом злодеянии донеслась до Салии, возмущенные кланы погибших собрали войско, двинулись на Атамани и всех уничтожили. Уцелело лишь несколько детей, среди них и святая Радегунда. Суждено ей было стать предметом спора лордов, каждый из которых считал ее своей добычей и пытался ею завладеть. Дошло известие о ее несчастной доле до императора Тайлефера, повелел он доставить ее к себе и поместить на своей вилле в Баралче.

Здесь она узнала грамоту, познакомилась с трактатами по ведению хозяйства Палладиуса и Колумеллины, научилась вести учет и многому другому, что необходимо для управления имением. Она часто беседовала с другими детьми о своем желании стать мученицей. Самолично выносила она объедки со стола и отдавала их нищим, собственными руками мыла детей бедняков. Она протирала пол у алтаря своим платьем, а пыль вокруг него собирала в салфетку и высыпала перед дверьми, а не выбрасывала.

Сапиентия усмехнулась и выпалила:

– Господи, помилуй. Так похоже на нашу леди Таллию. Может быть, Радегунда ее прапрабабушка?

Генрих нахмурился:

– Не говори так легкомысленно о благословенной святой, Сапиентия. Детей от ее брака с императором не было, а после его смерти она отошла от мира и уединилась в монастыре на долгих пятьдесят лет. Неприлично даже предположить, что она могла отойти от данных ею обетов.

При этом замечании короля воцарилось молчание: каждый в зале старался не смотреть на отца Хью. Брат Фортунатус зажал рот ладонью, стараясь подавить смех.

Теофану встала и вышла вперед.