Текст книги "Баба Яга против! (СИ)"

Автор книги: Кейт Андерсенн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

14. Подземные пещеры змеевы

Две монеты брось в огонь

И перо три раза тронь,

И жар-птица прилетит со мной.

Браво. Жар-птица.

Недолго Яся на полу сидела. Холодно на нем сидеть-то. Да и сидеть вместо того, чтобы что-то делать – это не выход.

Вскочила Яся на ногу свою больную и ногу здоровую, пальцами за виски схватилась и заходила, хромая, из угла в угол.

– Думай, Яга, думай… Нет флюгера чудесного, но что-то ведь можно сделать, чтобы попасть обратно в царство Тридевятое?..

Покосилась на фрукты заморские в мешке целлофановом для Кикиморы приготовленные.

– Пусти-и! – заорала под дверью кошка Мег. – Яга, пусти-и!

Подбежала Яга к двери, ее отворила. Кошка Мег белой стрелой в пятнах да и проскочила прямо в кресло. И начала устраиваться поудобнее.

– Мег, потерялся флюгер избушкин, – шепотом сказала ей Яга.

Кошка Мег отвлеклась от умывания и посмотрела на барышню то ли с упреком, то ли с удивлением.

– Не могу я теперь в Тридевятое царство попасть… – пояснила Яга для особо одаренных. – К Ивану.

Мег чихнула и отвернулась.

– Ну и ладно, – и вылизывать хвост принялась.

– Ну ты даешь! – всплеснула Яга руками. – Черная неблагодарность, а ну слезай с моего кресла! Как может быть «ну и ладно»?!

– Яга, чего беленишься? – лениво спросила Мег. – Хочешь к Ивану – иди к Ивану, держу я тебя что ли? Больно надо.

И снова чихнула.

– Хочу! Но как? – и показала кошке на балкон.

Только кошке Мег балкон интересен был сугубо с практической точки зрения: птичек посмотреть, погонять.

Хлопнула Яся себя по платью в досаде. И нащупала Иванову окарину. И вспомнила вдруг:

– Перо жар-птицы у меня ведь есть!

Вытащила из одного кармана платья окарину, из другого – перо жар-птицы. И сразу светло стало в комнате, как днем, даже еще ярче.

– Окарина мне вряд ли поможет… Но попробую.

И стала Яся дудеть на все лады. И слезы покатились по ее щекам, когда вспомнила она закат и свой полет на Вихре вчерашний. И Зельдину колыбельную вспомнить попыталась.

– Мег, люблю я его… И Вихрю. И Тихомиру… Там моя жизнь, и сомневаться теперь не об чем…

Мег лапой голову мыла.

– Ты вечно разводишь демагогию, – отвечала она. – Только не признаешься никому.

– Да ведь не бывает так, чтобы любить что-то вот сразу, с первого взгляда, и навсегда.

– Я тебя с первого взгляда невзлюбила, и правильно.

Яся расхохоталась.

– Ну да, невзлюбила. Всюду за мной таскаешься. Даже в Тридевятое.

Кошка Мег не удостоила Ясю ответом. Выгнула спину лениво.

– Полюбить и невзлюбить – дело разное. Ладно, давай перо попробуем. Как думаешь, если я жар-птицу позову, прилетит она?

– Балкон открой, – посоветовала кошка Мег.

Яся кошку послушалась – Вещему Олегу в прошлый раз было трудно – вышла на балкон и прошептала:

– С добром. Как Иван. «Когда в пропасть шагнешь…» Жар-птица, помощь мне твоя нужна! Прошу!

Сжала перо со всех сил, жмурясь. Ничего не произошло.

– Жар-птица, ну, очень надо, будь так добра!

И снова тишина. Только сирены скорой помощи вдалеке промчались.

Плюнула Яся, вернулась в комнату, да за свое «яблочко» села.

– Кикиморину не чета, – обернулась к Мег, открывая экран светящийся.

Но кошка Мег лишь залезла на спинку кресла над Ясиной головою и мурчать начала.

– Мы не сдаемся, – сказала Яся и почесала Мег под шейкой белой. – Кролик ты наш мягкий и пушистый. Думаешь получится у меня? М?

Кошка Мег встала лапами Ясе на плечо и потерлась головою о ее каре цвета пшеницы.

– Ты когда себе в голову что вобьешь, так всегда сделаешь.

И топтать плечо начала. Яся приласкала кошку Мег за голову.

– Спасибо.

– За что?

– Благодаря тебе я знаю, что все это правда было.

Мег фыркнула Ясе в ухо.

– Конечно, было. И клетка серебряная мне не понравилась. Я, например, в Тридевятое навсегда не хочу.

Тужила Яся, а печаль лапою когтистой сжимала ей сердце. Мягкое оно стало, живое. И больно было от того.

Достала Яся окарину, слезу отерла, нашла на ютубе песню Зельды для окарины.

– Сыграю и Ваньку моего вспомню…

Играла снова и снова, мастер-класс снова и снова пересматривая, пальцами по дырочкам снова и снова бегая. Исполнилась наконец духа упрямого да отважного и молвила:

– Может, найду я того продавца, что мне флюгер Тихомиры продал… Куплю новый, доберусь до Тридевятого… Это ж только поискать как следует надо.

Потерла перышко жар-птицы и окарину любовно. Застучала по клавишам.

– И обязательно мы снова встретимся. Иваны-дураки мне очень по сердцу, ошибалась я. Они заставляют мир гореть красками яркими, и даже выбираться из избушки с ними не страшно…

Снова потерла перо.

Хлопанье крыльев раздалось, кошка Мег на плече Ясином с громким мявом взвилась под потолок, а комната узенькая, увешанная фотографиями, озарилась таким светом, что и смотреть больно.

– Звала ты меня, Яся?

– Ну вот, – пожаловалась Кикимора, – в твоем зеркале, братец, тоже можно только Тридевятое смотреть?

– Угу… – кивнул сокрушенно Царь Морской.

Он больше судьбою дочери сокрушался. Хотя змей лучше человека, он и в море жить может, и преемник из него достойный, и помощник… Но как того Горыню в море синее-то сманить?

– Нечестно это, что у Горыни есть, а у нас нет. Муженек, может, договоришься? Пусть нам от энтих зеркал даст хоть осколочек…

Леший вздохнул да в бороде закопался.

– Вот приведет Ваня Ягу обратно, и уже не нужно будет. И вообще не нужно будет. Видели, как Ванька обиделся? А я тебе говорил, Кики…

– Сам ты первый это придумал! Мамба твоя любовная!

– Не ругайся!

– Ш-ш! Они идут в Горынины пещеры, – перебил супружников Царь Морской.

И подумал тихо: хорошо, что Золотая Рыбка в реке Смородине осталась. Мало ли оно, что в этих пещерах Змей Горыныч прячет, да и что из него за змей, тоже пока непонятно. Нечего дочку неизвестно кому отдавать. Вот и хорошо пещеру посмотреть, нрав его узнать, богатства при случае пересчитать.

Иван-дурак потирал бока ушибленные и шел за Горынычем, назад оглядываясь. Оборотился обратно в змея Горыныч, да и повесил рвущегося в бой Ивана-царевича за ворот на тополе высоком. Размахивал теперь тот руками да кричал громко, а Вещий Олег кружил над ним сначала, но потом подлетел к Ивану-дураку и на плечо ему сел.

Вещему Олегу тоже до Яги добраться надо. А то жар-птица его испепелит, если без имени еще сутки останется. Нельзя ему иначе воротаться в тайный овражек.

Серый Волк подумал-подумал, решил, что не-Елену прекрасную никто мертвой красть не станет, а Ивану-царевичу ничего не станется на тополе, да и помочь ему он не в силах, тоже за Иваном-дураком за Змеем Горынычем потрусил. Все ж дружба лучше службы.

Перешел Змей Горыныч Калинов мост, уселся на камень телом своим грузным да и спросил:

– А звери зачем с тобой, Ивашка?

– Мы друзья Ванины, – отвечал Серый Волк, прижимаясь к ноге Ивана. – В обиду его не дадим.

– Здесь мои земли начинаются, – ответил Змей Горыныч и снова Горыней сделался.

Статный из него был молодец. Не молодец, впрочем. Но и не старец еще. Ого-го как не старец. Черная одежа блестит-переливается, как крылья Вещего Олега. А глаза, как у Серого Волка, желтые да с огоньками хищными. И веночек ромашковый на волосах от Рыбки Золотой.

– И кто кого обидит, я решаю.

– Не серчай, Горыня, – откликнулся наш Ванька. – Дружба – она завсегда сильнее смерти и беды.

– Слыхивал я, что дураком тебя называют, и вроде за дело, – сощурился Горыня. – Но эти слова твои – мудрые. И если испробовал ты дружбы такой, счастливый ты человек, Ивашка.

– И тебе того желаю, – поклонился Горыне Ванька. – Что хочешь ты, Горыня, за услугу твою?

– А что ты предложишь? – отвечал Горыня вопросом на вопрос.

Удивился он, что Иван-дурак платить собрался. Обычно хотят все и сразу, и можно без хлеба.

Присел и Иван на камушек.

– Не знаю, – признал. – Очень хочу я Ясю вернуть. Если, конечно, – спохватился, – она захочет.

Усмехнулся Горыня.

– Захочет, захочет. Кручинится твоя баба Яга. Вернуться к тебе она хотела, да нет у нее флигелька заветного, вот только что и видел. А ты мою Золотую Рыбку спас. Пойдем, добрый молодец.

– Постой, – попросил Иван. – А царевич… дашь живой воды для него?

– А тебе какой в том интерес? – вопросил Горыня, бровь нехорошо подымая.

– Не друг он мне… но жалко парня. Полюбил в кои веки, да так вляпался. Отчего не помочь, если можно? Тебе ведь не будет обидно кувшинчик ему дать? Ты судьбу нашел, я судьбу найду, пусть и он…

– Добрый ты, Ваня. Дам тебе кувшинчик. Пойдем.

Переглянулся Иван с Серым Волком и Вещим Олегом. Не ожидал никто, что так просто будет с Горыней договориться. А то «злой он днем, злой!».

Долго вел Горыня гостя по лабиринтам каменным, мхом поросшим, меж гор да камней причудливых, уже смеркаться начало, и вошли молодцы да звери в первую пещеру.

– Здесь у меня богатства припрятаны. Дай завяжу тебе глаза, Иван-не-дурак. Чтоб не знал ты, что у меня тут найти можно, и не рассказывал никому ненужного. А друзья твои снаружи подождут.

– Ваня! – воскликнули Волк и Олежка, когда камень упал и вход в пещеру закрыл.

– Ничего ты им не сделаешь, Горыня? – строго спросил Иван, совсем как Яга, пусть глаза у него теперь были завязаны, да и полностью он был во власти Горыныча Змея.

– Не знаю, – хитро сказал Горыня. – Но тебе же Яга-Яся нужна?

Иван-дурак как был, так и остановился. С завязанными глазами, со связанными впереди руками.

– Мы так не договаривались, Горыня, – не своим голосом сказал Иван-дурак.

– А ты на то и дурак, что поверил, – отвечал Горыня.

– Почему ничего не видно и не слышно? – постучал Леший по зеркальцу желтым ногтем.

– Наверное, не видит зеркальце обычное пещеры змеевы… – вздохнул Царь Морской. – Поплыву я тогда, родственнички.

– Зеркало оставь! – потребовала Яга.

– Забирай, – махнул Царь Морской рукой.

Он так рассуждал: коли и правда есть в пещерах Горыныча источник с живой водой, то он туда добраться может. И подсмотрит все про зятя названного. Раз в зеркальце-то не видно.

Вживую всяко лучше.

– Нечто тебе друзья дороже суженой? – спросил Горыня.

– Легко смертному безоружному условия диктовать. А давай, Горыня, мы силой померяемся. Только не руками махать – головой.

– Головой махать?..

– Соображать. Интеллектуальный бой называется. Ты ничем не рискуешь, достоверно известно, что я дурак.

Было слышно, как Горыня потер ладоши довольно. Любил он поразвлечься.

– А давай. Стихи сочинять.

– Стихи хороши, тебе ли не знать.

– А ты прятаться будешь потом под кровать.

– Не испугает меня и огромная рать.

– Я страшен, я буду рвать и метать.

– Но не реви, станешь мигренью хворать.

– А что такое мигрень?

– Выбываешь, Горыня, – рассмеялся Иван с повязкою на глазах.

– Так нечестно! – обиделся Змей Горыныч.

– Слово есть слово, божества не могут от него отказываться. Веди меня к зеркалу, да друзей моих не трогай.

– Ты, Иван…

– Ага. Я.

Толкнул Горыня Ивана вперед, руки-то ему развязал.

– За стенку держись, упадешь.

Шли они так и шли, и стенка под правой рукой Ивана не кончалась. Наконец остановились шаги Горыни, зажурчало что-то, да развязал змей Ивану глаза. Поморгал Иван, к сумраку приноравливаясь.

Пещера была большой, широкой, круглой. И посередине фонтаном брызгал большой водный источник. А наверху – кусочек неба видно. И сумерки.

– Живая вода, – вяло махнул рукой Горыня.

И подумал, что сейчас он еще с Ивана плату востребует какую. Слово божества он давал-то только про зеркало, да и то в один конец, про воду разговора не было.

– Хорошо, – покопался Иван в котомке, флягу отыскивая. Откупорил, понюхал. Забористый ром с моря остался. – Хочешь, Горыня? На двоих. Жаль выливать.

– Это что? – подозрительно прищурился Горыныч.

Он чего попало не пьет. Отравить вздумал?..

– Средство от мигрени, – подмигнул Иван, сделал глоток и Горыне протянул. – Мигрень – это головная боль, кстати.

Ах, тепло по горлу, по желудку, по сердцу побежало. И вспомнилось Ивану, что окромя двух пельменей у Кикиморы с Лешим он сегодня и не проглотил ничего. Зато жизнь как-то стала ему краше казаться, пусть и нету рядом его ясна солнышка, он непременно отыщет ее, вон – как далеко уже зашел, в пещеры Горыныча подземные, и состязание выиграл, и сейчас ром ему всунет в обмен на воду живую для незадачливого Ивана-царевича, что на тополе висеть да выть остался.

Но поморщился Горыня, испробовав горький напиток тягучий. Отдал Ивану фляжку, язык горестно высовывая и проветривая. А Ивашка знай себе еще выпил, и еще, и силы как исполнился, да и стал он сказывать разудало:

– В синем море, когда седмицами не видать земли и воды сладкой, добавляют такой ром в бочки с водой. Тогда она не портится, и пить ее можно месяцами. Такое вот снадобье – ром. Коль горло застудишь, глотни рому да под одеялко пропотеть. Наутро здоров будешь. На раны открытые его тоже употреблять хорошо.

– Так если у тебя своя живая вода есть, зачем тебе моя?

Пожал Иван плечами с досадою.

– Ром из мертвых не воскрешает. Правда, если много выпить, или на желудок голодный, или с непривычки… может на время сделать мертвым почитай.

– Меняемся, – протянул руку-лапу в черной перчатке Горыня. – Ты мне – ром морской, я тебе – живую воду.

– Идет, – согласился Иван.

Так он и планировал. Но штука в том, что Горыня должен был верить, что его эта придумка, личная.

Перелил Горынычу в кувшинчик рому, а сам из фонтана воды зачерпнул. И поймала его за руку чья-то рука. Фляжку Иван чуть и не упустил.

– У тебя тут чудища водятся, Горыня? – спросил он голосом ровным, не давая себя утянуть под воду этой странной руке.

– Чудища?! – изумился Горыня и к фонтану подошел.

В тот же миг вылез из фонтана Царь Морской собственной персоной. Нахмуренный такой.

– Ну, здравствуй, зятек, – хмуро поприветствовал он Горыню, венок на нем разглядывая.

– Царь Морской! – удивился Иван. – Сколько лет, сколько зим…

И втихую фляжку-то полную забрал, закрутил, в котомку спрятал.

– Иди, Ивашка, – махнул Царь Морской. – Нам с Горыней поговорить надо… по-семейному.

– Это ж по какому-такому семейному? – рассердился Горыня.

– Про дочку мою, Золотую Рыбку. Обручилась, говорит, с тобою? Венком вот энтим? Всю твою подноготную знать хочу. Не обидишь ли, позаботишься ли…

– Иди, Иван, – устало махнул рукой и Горыня. – Правой рукой и дальше за стену держись, дойдешь до пещеры с зеркалом.

Делать нечего – пошел Иван дальше по пещерам один, за стеночку держась. Пошатывать его чуть начало, так что обрадовался он этой стеночке. Долго ли, коротко ли, добрался он до пещеры с волшебным зеркалом. Стоит зеркало, а рядом факел горит. Вот и вся волшебность. Увидел Иван себя в этом зеркале – краше не бывает: поцарапанный, в синяках, рубаха порвана, глаза мутные…

– И это я на встречу с Ясей иду, – покачал он головой. Поправил волосы, как мог – шляпу-то он потерял, когда Горыня ему на входе глаза завязывал – грязь с лица рукавом стер, да и поздоровался: – Здраво будь, зеркало.

Поклонился на всякий случай. Поклоны всегда срабатывают, как знак уважения. За морем научился.

– Не знаю, как обращаться к тебе… – почесал затылок свой русый Иван-не-дурак. – Но очень уж мне нужно Ягу-Ясю увидеть, жизни мне без нее нету.

Засветилось зеркало, дрогнуло. И увидел Иван в нем горницу странную.

И сидела в ней… Яся его! И на окарине дудела. Мелодию ту самую, что торговец играл, будто именно ей Зельда Линка научила…

Так Иван обрадовался, что в ладоши захлопал. Зеркало на него шикнуло, и стал Ваня тихо приглядываться, где же это Яся сидит. Вопреки правилам поведения похищенных и потерянных невест, не плакала Яся, не убивалась и не горюнилась.

Сидела она в горнице узкой да диковинами заставленной за столом, только не обеденным, а каким-то странным, черным, длинным, и перед нею светилось, и отвечало ей, волшебное зеркало. И что-то оно показывало, дудело, а Яся нажимала что-то на пластине перед зеркалом, оно смалкивало, а Яся повторяла за зеркалом. Сыграв мотив немудреный раз пятьдесят, Яся и вовсе окарину отложила и к зеркалу своему обратилась.

– Может, найду я того продавца, что мне флюгер Тихомиры продал… Куплю новый, доберусь до Тридевятого… – приговаривала.

Высунула язык и шлепала что-то по этой пластине призеркальной, и на зеркале картинки менялись всякий раз.

А и светло у ней в горнице было, словно жар-птица там перо свое оставила. В последний раз он видел такой свет давеча утром, когда на рыбалку выходил, что-то так и вспыхнуло. Промелькнула мысль в голове Ивана, и бросился он в котомке копаться.

Нечто обокрала?.. Яся?! Быть того не может!

Не мог Иван пера в котомке волшебной найти, и все больше съедал его душу червячок сомнения. Будто Яся просто воспользовалась тем, какой он дурак. И плакать ему захотелось неожиданно.

– Многовато рому-то, – пробормотал Ваня, понявши, отчего столько в нем чувств сразу поселилося, и отчего мир вдруг запутался, хуже клубочка волшебного. Или оба эти мира.

– И обязательно мы снова встретимся, – говорила в зеркале Яся.

Иван прищурился и стал глядеть на нее повнимательнее. И разглаживался его лоб, потому как любо-дорого было ему на Ясю смотреть, и все он ей простить был готов. Сдвинул брови. Кроме побега этого странного! На службу! Чего удумала! Ну, он…

– Иваны-дураки мне очень по сердцу, ошибалась я. Они заставляют мир гореть красками яркими, и даже выбираться из избушки с ними не страшно…

Так и растаял Иван, когда это услышал.

Рядом с нею перо светилось – и вправду. И вдруг захлопали крылья, загорелись будто стены в Ясиной горнице, кошку Мег, подскочившую до потолка, и вовсе снесло…

Не заметил Иван, что Царь Морской, Горыня и Рыбка Золотая давно до пещеры дошли, да сзади смотрят, наблюдают.

И толкнул Горыня Ивана вперед.

– Что стоишь? Не плошай!

Взмахнул Иван-дурак руками, полетел вперед, в пустоту какую-то яркую. И как сквозь сон услышал голос:

– Звала ты меня, Яся?

Влетел прямо во что-то или кого-то, а в глазах так светилось звездочками, что и не понял Иван-дурак, что произошло.

15. Решающая победа Ивана

Украду, если кража тебе по душе,

Зря ли я столько сил разбазарил?

В.Высоцкий. Лирическая.

– Ванька… – выдохнула Яся, когда из ниоткуда, одновременно с жар-птицей на нее налетел Иван. – Ты откуда знала, что я про него просить буду?

– Да я и не знала, он сам, – хмыкнула жар-птица и по сторонам посмотрела с плохо скрываемым презрением. – Что ты в этой горнице делаешь?

– Живу… – усмехнулась Яся и затрясла Ивана, который был будто пьяный: улыбался блаженно, да отстраненно, а сам как кукла тряпичная на ногах не стоял – как на нее налетел, так и не двинулся никуда. – Сам?.. Да как же ты меня отыскал, Ваня?!

Охнула – тяжелый-то какой! – и на диван отпихнула. Упал Ваня на подушки до покрывала, кучей набросанные, как мешок с картошкой. Жар-птица только крыло подняла, чтоб не мешать полету добра молодца от кресла да Яси на диван и подушки.

– Второй раз я его полетать отправляю… – хмыкнула Яся и лицо в руках спрятала. – Вернуться нам, жар-птица…

– Н-не надо, – отозвался Иван с диванчика.

Яся, жар-птица и кошка Мег так на него и обернулись.

– Там Леш-ший, Кик-кимора… п-потешаются н-над нами, в б-блюдечко смотрят и тропинки п-путают, – запинаясь, проговорил Ванька, да и отключился.

– Ваня… – так и села Яся в кресло. – Что ж такое ты говоришь…

Тропинки путают?.. Блюдечко?.. Это Кикимора, что ль?

– Пьяный наш Ваня, – фыркнула жар-птица, приблизив к нему клюв свой огненный и рассматривая внимательно.

– Пьяный?! – едва не возопила Яся.

– А что, ты вот так взяла и полюбила, не узнав подробности? – прищурила глаз один жар-птица – Вдруг твой Ивашка – пьяница?.

– Не может он быть пьяницей! – топнула Яся ногою. – И не прямо полюбила вот так сразу, на любовь время нужно, а мы только сутки и знаемся… Ну, поболе чуть.

Засмеялась жар-птица. Не поверила.

– Это, скорее, какое-то совпадение. Он столько по свету ходит, столько знает, столько умеет, сердце у него такое… Не может он пьяницей быть, жар-птица! И… дорог он мне, так что не возводи напраслину!

Ваня поднял с дивана палец, не открывай глаз.

– Верно, жар-птица. Не возводи. Это ром, Горыня и пельмени.

Яся так и прыснула. Даже кошка Мег на спинку кресла снова взобравшись чихнула. От смеха ли, от простуды ли – никто судить не брался.

– Скучала я по тебе, Ваня.

В дверь вдруг постучали.

– Яся?

Яся так и вздрогнула всем телом и вскочила. Тетя Иоланта!

– Ох, если увидит она вас…

Жар-птица, если бы смогла, бровь бы подняла.

– И что будет? Колдунья это какая? Так я ее молнией, так и быть…

– Нет, – шепотом Яся закричала, – не колдунья и не надо… молнией.

Ручка двери повернулась. Сейчас войдет тетя Иоланта…

– Я прикрою, – в кои-то веки кошку Мег поперло на настоящие подвиги.

И скользнула она в щель в приоткрывшейся двери с громким мявом.

– Ох, Мег, вот ты где, – запричитала тетя Иоланта. – Что, к Ясе снова сбежала? Ах ты, моя маленькая да пушистенькая…

– Тетя Иоланта, я тут кино смотрю, – выглянула Яся в щель, своим телом всю ее и закрывая. – Простите, не сразу услышала.

От одной жар-птицы сияние такое, что и одеяло накинь – не поможет.

– Ох, а светло у тебя как!

– Это… новые фонарики вот испытываю… И свечки.

– Дом только не спали, – добродушно пошутила тетя Иоланта и ушла за картинно плачущей у кормушки Мег на кухню.

Затворила Яся дверь, повернула ключ и вздохнула тяжело, испарину вытирая.

– А если не колдунья… – начала жар-птица.

– Да как я ей это все объясню! – воскликнула Яся как можно тише. – Тебя светящуюся, чужого мужчину на диване, еще и пьяного…

– А зачем объяснять?

– Я не чужой мужчина, – промямлил Иван. – Я твой мужчина.

– Сказала «не твое это дело» и дверь закрыла. Все.

Яся взмахнула руками неопределенно, тем временем от замечания Ванькиного краснея.

– Это бабой Ягой я так могу. А Ясей… никак. Что делать-то нам теперь? Ты нас вернуть в Тридевятое можешь?

– Это и «твой мужчина» может, – фыркнула жар-птица. – У него в котомке лежит Тихомира.

– Как?! – не поверила Яся.

– Флюгер заветный, а душа избушкина в нем заточена.

– Значит, я могу… вернуться в свою… нашу избушку?!

– Прямо уж «нашу».

– Нашу, – подтвердил Иван.

И возьми-пойми, здоров он, болен, пьян, трезв, спит или бодрствует? Зло брало, а и радость в сердце птичкой металась. Что он «ее мужчина» и вообще. Нашел! Из Тридевятого, чудом каким-то до ее дивана добрался!

И было чувств этих взбалмошных слишком много сразу.

– Есть у вас три пути, – подняла жар-птица лапу и выставила три пальца. – Через флюгер в избушку, но тогда тебе снова Ягой придется сделаться и тогда Ваню надо забыть, негоже Яге со смертным водиться, народ не поймет, – загнула она один палец, – в волшебное зеркало в пещеры Змея подземные, но что потребует с вас Горыня за свободу и сможете ли расплатиться – не знаю, – загнула второй и замолчала.

– А третий? – уточнила Яся для порядку.

– А третий – тут остаться.

– А ты? Помочь не можешь?

– Так не нравится тебе мир перевернутый? Да и Иван хотел.

– А ты так не хочешь, чтобы мы возвращались?

– Я имя хочу. Как ты Вещему Олегу дала.

Яся хлопнула глазами.

– Это значит, что ты подумаешь?

– Это значит, что я перо забирать не стану. За ложный вызов.

Яся долго и не думала. История Вещего Олега? Да будет так.

– Ольга?

– Ольга… – повторила жар-птица и глаза прикрыла, в транс впадая.

– Нет, воротиться надо… – попытался Ваня глаза открыть. – В пещерах Волк Серый, Олег Вещий и Иван-царевич со спящею царевной остались. Нельзя их б-бросать…

– Так вот, значит, где Олежка от меня прячется! – рассмеялась жар-птица. – За спиной Ивана-дурака. А все сама, даже имя сама добывай…

Припала Яся к дивану, потрогала лоб Ивана-дурака. Перехватил он ее ладонь, и улыбка блаженная разлилась по его устам.

– Яся… поцелуй меня в уста сахарные.

Яся так и побагровела, вскочила, затрещину ему дала.

– Я тебе дам уста сахарные! Пьяница!

Иван так и сел. В голове у него чуть прояснилось, то ли от затрещины, то ли от того, что Яся снова Ягою сделалась. По характеру.

– Это я тебе дам, – свел он брови хмуро. – Кто на «службу» какую-то в другой мир от меня убег и не сказал ничего? Кто перо жар-птицы увел? Кто…

Яся так и поставила руки в боки, намереваясь все ему сказать. Этому дураку треклятому!

– А ты мое сердце украл, это подороже будет стоить, чем перо! Тем более, сам его посеял, потому что растяпа и дурак, и…

Не договорила Яся: сгреб ее Иван в охапочку на свой диван да колени, и там поцеловал. В уста сахарные.

Жар-птица Ольга крякнула и хмыкнула. Вот ведь влюбленные – и чудес да миров им в такой момент не надо. Позавидовала даже птица волшебная на мгновение смертным неразумным.

А вот тетя Иоланта снова до двери Ясиной добралась – ходила она медленно, от криков и затрещины пока дошла, уже и тихо в комнате квартирантки сделалось.

– Яся? – постучала она снова. – У тебя все в порядке?

Яся тут же оттолкнула Ивана-дурака, уста рукавом вытерла и просипела:

– И кто придумал, что они сахарные!

На дверь покосилась и едва не заплакала.

– Да!

Крикнула, а голос-то и сорвался. Где Тихомира с ее звукоизоляцией?.. И отсутствием необходимости объяснять кому бы то ни было, что ты делаешь, с кем, зачем и когда?..

Домой, домой! Пусть и Ягой снова стать придется… Но без Вани-то как, без Вани она теперь никак не хочет… Ни Ягой, ни в Тридевятое, ни мир перевернутый… Все возможно, конечно – губу закусила и пошла, но… зачем, когда вот он, настоящий, живой… сахарный? Хех…

– Что же делать… – в волосы пальцы запустила.

Иван встал, покачиваясь, отодвинул свое ясно солнышко вредное и решительно к двери направился. Яся ужаснулась, прыгнула на него сзади, обвила руками и ногами, едва устоял Иван на ногах. Если бы стены тут не были так близко с каждой стороны, то и не устоял бы.

– Даже не смей… к ней ходить…

– Но я слышал, она не колдунья? А я даже с колдунами договариваться умею, ясно солнышко. Ик! Скажу, что руки твоей прошу и с собою забираю…

– Какой руки? – воззрилась Яся на него из-за его же плеча.

– Вот этой, – коснулся Иван ее ладони и осклабился. – И этой. И сердце еще бы попросил, но оно все равно уже у меня, ты сама сказала.

– Марш на балкон, мистер Ик! Ты протрезвеешь завтра и передумаешь, – отпихнула Яся Ивана к стене и на пол спрыгнула.

– Не передумаю. Ни завтра, ни через год, никогда. Я долго по земле ходил, Яся. Тебя искал. И нашел. И не отпущу.

– Яся? – донеслось из-за двери с беспокойством нарастающим.

– Руки просят не из этой двери, а из входной. И не в таком виде.

Поглядел Иван на нее грустно, да и пошел на балкон. Светились они, конечно, с жар-птицей Ольгой знатно, как тысяча фар, но что поделаешь.

Яся очень старалась не краснеть, по щекам себя даже похлопала, в грудь с сердцем выскакивающим в горло, ударила. Прокашлялась, и дверку-то открыла. Стыдно прохрустел в ней ключик.

Лицо тети Иоланты выражало крайнюю степень заинтересованности.

– Ты прости, что мешаю тебе… Но услышала крики, думаю… точно ли кино?

– Да… – засмеялась Яся натужно. – Я сделаю потише, тетя Иоланта.

– Ой, да не мешает мне, – махнула тетя Иоланта рукой. – Я же двоих детей вырастила, что мне теперь-то? Ты Мег не видела?

– У меня ее нет, – покачала Яся головой.

– Ну, прости, что помешала. Смотри кино.

Легко сказать – «смотри кино»! Яся закрыла дверь, да так и сползла по стеночке. Стыдно ей было квартирной хозяйке врать, а как ей скажешь-то?.. Даже если и поверит, это слишком много слов, слишком много…

На балконе было темно. Яся вскочила, побежала… И никого. Вернулась в комнату. Закрыла лицо руками. Она… с ума сходит?

И даже пера не столе не осталось. Окарина только. Коснулась Яся свистульки пальцами, опустилась на кресло.

– Не схожу… Но, понять не могу… Волшебное зеркало схлопнулось?.. Жар-птица терпение потеряла?.. Ольга, тоже мне…

Коснулась Яся губ, на которых горел еще поцелуй Ивана-дурака неожиданный. Пискнула от счастья и расстройства одновременно.

– Тихомиру хотя бы мог мне оставить! Дурень! Дурень он и есть дурень…

Покрутила Яся головой вокруг, по лампам своим, фотокарточкам, растениям тропическим… Пакет с бананами и апельсинами для Кикиморы стоит. Тьфу!

Задрыгала коленками, завизжала в бессилии.

– Ненавижу!.. Он меня бросил! Пойду с кошкой Мег поговорю, что ли.

Пошла Яся на кухню, кормом шелестеть, кошку Мег ждать. Но едва заглянула кошка Мег, как домофон зазвонил. Взвилась кошка Мег с глазами выпученными на месте, как она обычно это делала, и сбежала на табуретку под стол.

– Ждешь кого, Яся? – спросила тетя Иоланта, долезая до двери.

– Нет… – озадачилась и Яся.

Ждет, конечно, но не в домофоне. И уши ему оторвет при встрече.

– Кто там? – спросила тетя Иоланта.

Трубка тетя Иоланте что-то ответила, она и кнопочку открыла.

На выглянувших из кухни осторожно Ясю и кошку Мег обернулась, замок на двери входной открывая:

– К тебе, Яся. А кто это – Ваня Дуров?

Яся так и поперхнулась. Дуров?.. Хотела сказать «не знаю я никаких Дуровых», но слова в горле так и застряли. Знает ведь.

У распахнутой двери стоял и улыбался Ванька-дурак, при всем параде. Современном параде. Значит: пиджак, рубашка, брюки под цвет, ботинки начищенные, волосы причесанные, а не незнамо что, как пять минут назад, царапин, синяков и дыр нет и в помине, зато в руках держит он огромный букет ромашек…

Яся зажмурилась и головой мотнула.

– Ясенька, не знала, что у тебя есть кавалер, да еще пригожий такой, – разулыбалась тетя Иоланта. – Проходите, проходите, Ваня.

Она была добрая.

– Я к вам больше, тетя Иоланта, – улыбнулся Ваня широко да белозубо. – И цветы для вас. Яся-то все вам сказать боялась, вот я и пришел… сам поговорить.

Отдал с поклоном, как в тридевятом. Тетя Иоланта впечатлилась и побежала вазу искать.

– Ой, это и хорошо, Ясенька у нас всего боится. Рада я познакомиться с вами, Ваня! Ясенька, да ты у порога не держи гостя. В зал проводи, чаем напои.

И исчезла тетя Иоланта на кухне.

– Спать уложи, баньку натопи, – проворчала Яся, складывая руки на груди. – Ботинки снимай, что ль. Тебе бы по шее дать, Ваня Дуров.

– За что ж это? – удивился Ваня искренне и затылок почесал привычным жестом дураковским.

– За то, что бросил меня, ничего не сказав!

– А, – расцвел Иван, ботинки свои начищенные снимая да бросая как попало, – так теперь ты понимаешь, как мне у моря синего было, ясно солнышко?

– Я же не специально… – бухнула Яся кулаком ему в грудь, да и расплакалась.

Обнял Иван свое солнышко ясное, повел в горницу дивную, которая, наверное, и называться должна была словом странным «зал».

– Не туда, – шмыгнула носом Яся, – это опочивальня тетя Иоланты. Направо. А там, дальше – моя комната.

– Ты же сказала, что руки просить надо из других дверей. Вот и отдал я жар-птице перо мое – оно ведь мое было – чтобы она меня сделала таким, каким быть надо, когда руки просишь в мире вашем перевернутом. А от имени, которое ты ей дала, она в силе раздалась-то еще поболе. Ох, и что это, Яся?..