Текст книги "Баба Яга против! (СИ)"

Автор книги: Кейт Андерсенн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Баба Яга против!

1. Избушка на курьих ножках

ПОСВЯЩАЕТСЯ ВСЕМ ТЕМ,

кто извлекает нас из-под диванов на свет божий

На сцене от рыцарей не скрыться,

А в жизни попробуй их найди.

Канцлер Ги. Песенка актрисы.

– Избушка, избушка! Повернись к лесу задом, а ко мне передом!

Барышня неопределенного возраста, в льняном фартуке поверх платьица, замерла с бутербродом у открытого рта. С лица ее как ветром сдуло прежнее благостное выражение, что появляется на лице эстета в предвкушении изысканной трапезы.

А барышне было что предвкушать: кусочек вареного окорока, тонкий ломтик козьего сыра, хрустящие кружки огурца между оными, свежесбитое масло, домашний хлеб, еще теплый и дышащий ароматами зерен и семян. И кофе, вручную смолотый, в старинной турке сваренный, доведенный до идеальной температуры. Кофе…

– Встань к лесу задом, а ко мне передом!

Барышня с досадой отложила так и не тронутый бутерброд на желтую тарелку. Покосилась с тоской на кофе и сдвинула скорбно брови.

– И сюда добрались!

– Ой, не причитай, Яга, – лениво отозвалась из-под стола белая в пятна кошка, – сама говорила – до тебя тридевятые раз в сто лет на болотах доходят.

И вытянула лапы, потягиваясь.

– Вот и дальше бы топли, – возмущенно пробубнила Яга, стягивая фартук через голову и вешая на гвоздик позади двери.

– Злая ты, – хмыкнула кошка. И потребовала с протяжным мявом: – Поесть да-ай!

– Ты свое уже съела, – отрезала Яга. – У тебя и так вечное несварение – жрешь как тигр, а я потом коврики за тобой отмываю.

– А вот тетя Иоланта не жалуется, – отвернулась кошка. – У меня, вообще, здоровье слабое, мяу, меня жалеть надо… Хозяйка тебе не простит, если узнает, как ты ко мне без уважения! И лоток не каждый день чистишь, думаешь, я не знаю-мяу?! Все расскажу!

– Тетя Иоланта вернется только завтра, а я – здесь и сейчас, – коварно прищурилась Яга, приседая на корточки и заглядывая в кошкины наглые глаза. – Так что тут – без выбора, Мег. К тому же, она тебя не понимает – наябедничать не получится. Не всем в Тридевятое ход есть. Пока, – резко поднялась барышня и нажала дверную ручку.

Кошка Мег стрелой выскользнула через коридор в комнату Яги. Она вот любила ходить в Тридевятое. И, вообще, ходить куда угодно, особенно куда нельзя. Например, в подъезд или в окно. На последствия Мег было плевать. Иногда буквально. Обычно находился кто-нибудь, кто их разгребал. Последствия. Или отстирывал. В стиральной машинке.

Девушка по имени Яга тихо затворила дверь на кухню, где остались священные бутерброд и кофе, затем через коридор дошла до комнаты. Свое светлое каре скрутила в тугой пучок на затылке, а в замочной скважине повернула ключ, ключ спрятала в карман.

– Ладно, если этот визитер пойдет на кости, может, и дам обглодать, – пообещала с сарказмом, сняла с крючка старый серый балахон и натянула поверх платья.

– Ни стыда у тебя, ни совести, – пожаловалась кошка, и не было до конца ясно – на свою судьбу или путника. И всерьез ли это все.

Отстраненно почесала за ухом.

– Думаешь, они не знают об этом, когда орут у меня под дверью? – кивнула Яга на окно с еловыми лапами. Окно давно нуждалось в помывке.

За окном был самый обычный небольшой балкон, первый этаж, унылый дождь и заурядная улочка спального района. Пара тощих городских елок стыдливо прикрывала комнату от обозрения прохожих. Невооруженным взглядом никаких молящих о помощи путников и не видно. Но это невооруженным.

Кошка тоже про это знала, когда орала у Яги под дверью – что у нее «ни стыда, ни совести». Но все равно орала. Отчаянно и с верой.

Так и люди к бабе Яге шли из Тридевятого царства. Когда уже идти больше некуда, выбирать не приходится. И их крики и сюда, в реальность, доносились.

Яга взялась перед зеркалом пристраивать парик-паклю седыми лохмами да косами. И на нос уродливую накладку.

– Тридевятое, – велела куда-то мимоходом в пустоту и коснулась губ бледной помадой.

Над окном у Яги висела безделушка: резная избушка-флюгер, над ее крошечной дверкой на дневном свету переливался прозрачный камушек. Но только в этой безделушке была вся соль. По команде Яги флюгерок наверху избушки повернулся на девяносто градусов, против часовой стрелки. А в камушке блеснул зеленый огонек.

В окно вместо балкона вдруг уткнулись еловые лапы. Мощные и здоровые. А за елями дальше, в тумане – растворились болота. И пол заходил ходуном, закрутился вокруг собственной оси. Первый этаж канул вниз.

Повернувшись, флюгер превращал балконную дверь в портал. И комнатка Яги в съемной квартире вдруг становилась внутренностью избушки на курьих ножках.

Флюгер этот попал к ней совершенно случайно энное время тому назад, и в его прочих способностях Яга так и не разобралась.

– Избушка, избушка! – снова прокричали, на сей раз куда слышнее, прямо под дверью на болота. – Повернись к лесу задом, а ко мне передом!

Яга тяжко вздохнула.

– И не надоело ведь… Всем надо, чтобы кто-нибудь решил их проблемы, – Яга причмокнула губами, оставаясь довольна собственным отражением старухи редкой степени безобразия. – Так в каждом королевстве, знаешь ли: в Тридевятом ли, в перевернутом, как называет его Кики, всюду перед и за Горизонтом. О мужчинах я вообще молчу. Одни дураки да царевичи. Ладно, Мег, довольно болтать – принимаем гостей.

И старуха отвратительной наружности с ноги распахнула балконную дверь наружу.

– Здравствуй, бабушка!

Ну, так и есть – не то дурак, не то царевич. По одежке – дурак. По выправке – царевич.

– Здравствуй, Иван, с чем пожаловал?

Тут любого Иваном назови – не ошибешься. Есть в Тридевятом и хорошего много, конечно, но идиотизм тут имеет тенденцию доходить до высшей точки. Так что больше выходных Яга тут и не проводит.

– А… – Иван не стал спорить насчет имени да почесал затылок. Весело рассмеялся. – Шел я по долам да по лесам, бабушка, ночь на болотах меня застала. Пусти погреться.

Яга закатила глаза. Везение просто сказочное – впрочем, а какому в Тридевятом-то царстве быть?

Охотники за собственным счастьем еще хуже тех, кто с проблемами. Проблемники хоть знают, чего им надо (даже если как рыбе зонтик, но получили свое и отстали), а развеселые путнички – люди непредсказуемые, а потому потенциально опасные, еще и в основном шумные экстраверты.

– Далеко до ночи-то еще, день едва занялся, – возразила старуха сварливо.

И подумала: "Я еще кофе утренний даже не выпила".

– Ноги у тебя молодые, Иванушка, сильные. Ступай-ка на север, там жар-птица живет.

– Жар-птица? – вытаращил Иван глаза.

Ну, например. Держит ее некто царь Долмат, в клетке золотой.

– Она самая, – с готовностью подтвердила Яга. – Желания твои исполнит, коли ей понравиться сумеешь.

– Желания я и сам как-нибудь, да и нечего желать мне пока, – пожал Иван плечами. – А вот твоя избушка – больно хороша!

И с восхищением присвистнул, осматривая ее от бревнышка до бревнышка.

Так свою построй и радуйся. Делом займись, а не людей от позднего завтрака по ерунде отвлекай…

– Интересно, что за убранство внутри… А чего это ты, бабуль, такая негостеприимная? Или скрываешь чего?

Иван-дурак озорно прищурился.

Яга свела клеенные в кустик брови и покосилась на кошку Мег. Кошка Мег знай себе спинку вылизывала и почвакивала. Отвратные ее манеры.

– Нет там ничего интересного, – брякнула баба Яга и едва на месте не подскочила: дурак Иван уже на порог подтягивался.

А взгляд такой с таким огоньком восторга, полный предвкушения приключений на свою голову и прочие части тела. Тоже свои и еще каждого имевшего несчастье ему на дороге встретиться.

Яга не раздумывала – она вообще была барышней решительной: наступила ему по пальцам как бы невзначай, Иван-дурак взвыл и отвалился. Прямо под ножки курьи.

– А будешь лезть без дела – поджарю, съем и на косточках твоих покатаюсь, – плюнула она вниз погрознее. И солгала благородно: – Судьбу благодари, Иван-дурак, что я не голодна. Убирайся подобру-поздорову.

И скомандовала избушке:

– Пли!

Только Ивана-дурака и видели.

Кошка с интересом проследила траекторию шумного полета гостя.

– Плакал мой обед, – заунывным мявом прокомментировала она, вперив укоризненный взгляд узких зрачков в «старуху».

Яга пожала плечами и размяла шею.

– Можешь сбегать посмотреть – вдруг повезло и Иван расшибся. Только удостоверься, что у тебя аллергии на человечину нет перед тем, как его останки лопать. Опорожнять желудок только на болотах, пожалуйста. Сор в избу не неси. Да, и лапы не простуди, мышек не лови, медведю не попадись, в лесу не заблудись… Я ни о чем не забыла?

Кошка Мег прищурила один глаз.

– Я тебе ничего плохого не сделала, а ты меня обижаешь!

Яга подняла брови, насколько позволил клей. Кажется, она случайно пару складок на лбу склеила.

– Это у тебя аллергия, – продолжила кошка Мег. – На человечину. На котов. На жизнь!

Яга хмыкнула и развела руками виновато. Шумно втянула фальшивыми ноздрями влажный воздух.

– А хорошо сегодня в Тридевятом… Пойду подогрею свой кофе. Если решишь сбежать, попомни: никто тебя не станет так лелеять, как тетя Иоланта, когда вернется.

– Вот наемся какой-нибудь гадости, будешь потом объясняться!

– Тогда придется в переноске к ветеринару ехать.

Этот довод убил последние кошкины мысли о мести.

– Не хочу к ветеринару.

Она снова посмотрела вдаль задумчиво. Туда, куда улетел Иван-дурак.

– Может, он на что другое сгодился бы?

– На что? На опыты?.. – отозвалась Яга из кухни.

Кошка Мег мяукнула сердито и спрыгнула за порог.

Дождик перестал, в воздухе повис тот самый капельковый туман, который тронь – и рассыплется этим самым дождем. Но пока не трогаешь, а только смотришь и вдыхаешь, под рассеянными лучами солнца летает волшебство. Яга смотрела на болота, над которыми бродили кучками Туманные Призраки, болтала ногами, свесив их с порога, и с самой сладостной улыбкой редкими глотками отпивала кофе из желтой чашки. С молоком. Между глотками отставляла чашку на порог, обеими руками брала бутерброд, откусывала, прожевывала, жмурилась… и начинала ритуал сначала.

Скоро начнется сезон ягод. И можно будет пироги печь. Что хорошо тут, в Тридевятом – так это вот эта лесная жизнь. Уединение. Туман. Деревья. Природа. Тишина. Гуси всякие лебеди…

Яга прикрыла глаза.

Рай для интроверта. Кухню бы еще устроить собственную, без возвращения во владения тети Иоланты, по эту сторону от китайского флюгера-домика. И санузел, ванную. Чтоб полная автономия.

Ага, мечтать не вредно.

Громкое «карр» и хлопанье крыльев: на еловую лапу справа приземлился большой ворон, стряхивая веток добрый стакан дождевой воды на землю.

– Сколько лет, сколько зим! Яга! С возвращением на болота, подруга!

– Всего-то одна зима и пол-весны, – помахала остатками бутерброда наша липовая старуха. – Угощайся, гостем будешь, – сняла остатки окорока с бутерброда и бросила ворону.

Птиц одним взмахом крыльев сорвался за подношением, щелкнул клювом – тут конец окороку и пришел.

– Я видел необычный летающий предмет. Так и смекнул, что это ты вернулась, – изрек ворон.

Яга хохотнула, едва не подавившись глотком кофе.

– Гость незваный пожаловал. Только ничего путного не просил, вот я его и… отправила. Что нового в Тридевятом царстве, Вещий Олег?

Вещим Олегом ворона Яга окрестила, конечно же. Птиц носил имя гордо, выпячивая грудь при каждом удобном случае.

– Жар-птица опять золотые яблоки в царском саду ворует, за ее голову повысили награду, – ворон вытянул кривую лапу и поскреб черепушку. – Царевна в хрустальном гробу во сне перевернулась.

– Она ж мертвая?

– Спит мертвым сном. Есть разница. А у тебя еще есть?

Яга рассмеялась. Это уже относилось к окороку.

– Погоди, – легко вскочила она на ноги и юркнула в избушку. – Принесу.

Вещий Олег в довольном нетерпении заерзал на еловой ветке, но, подумав, одним махом влетел вслед за хозяйкой избушки. Едва не врезался в странное дерево в кадке, метнулся вбок, а там – стена, и вся в каких-то бумажках! Перепуганный вконец Олежка забил крыльями, приземлился на стол, сбив лампу арабскую, обсыпанную бисером зачем-то. Когти скрипнули на тормозном пути по черному длинному столу, гладкому, как мокрый камень, и Вещий Олег едва не разнес костяным клювом в осколки настольное зеркало. Моргнул пару раз. Ворон по ту сторону тоже моргнул. Столько же раз.

Вещий Олег каркнул. Ворон в зеркале молча открыл клюв.

– Яга! – завопил Вещий Олег. – Что это за колдовство такое страшное?!

Седая лохматая голова просунулась в дверную щель. И, узрев беду Вещего Олега, загоготала самым неприличным образом.

– А это для гостей незваных. Говорила ведь тебе «погоди», а не «заходи», как ошибиться-то можно было? Ладно, постой…

Яга протиснулась в дверь, снова закрыв ее на ключ за собой, поставила на стол тарелку с мясной нарезкой. Поставила лампу на место, подушки поправила. Нажала кнопку электрического чайника. Потом сжалилась над съежившимся в углу вороном:

– Это просто зеркало. Не тронет оно тебя.

– Да это я его трону! – вспушил перья отважный Олежка, двигаясь боком на врага.

– Ты видишь свое отражение, Вещий Олег. Как в речке. Вороны – умные птицы, ты разберешься. Смотри…

Следующие минут десять баба Яга и Вещий Олег исследовали возможности зеркала и всего, что в нем отражается, пока птиц не убедился, что это не колдовство, ну, или во всяком случае, более для него не опасное, и не позволил себе умиротворенно смолотить угощение.

– Зря ты так… с гостями незваными… Прежде оно как было – баба Яга и накормит, и напоит, и спать уложит, и в баньку пустит. Советом поможет, опять же. Традиция.

Яга пожала плечами на поднятое вороном указательное перо. Залила на сей раз чаю в кружку побольше. Вещий Олег настороженно проводил взглядом самогреющийся чайник и отодвинулся. Попал в поле зрения зеркала и, занервничав, отлетел на порог.

Яга усмехнулась и пошла вслед за птицем. Уселась, свесив ноги вниз, к курьим ножкам. Посидели, уставившись в туман. Она – сдувая разбухшие чаинки к краю.

– Народ говорит, теряем мы предания народные, баба Яга – и та пропала… – несмело пожаловался Вещий Олег, кося черным глазом.

– Все бы их кто из луж вытаскивал, – вздохнула Яга, отмахиваясь небрежно. – Много дел было в последнее время, но я тоже соскучилась за Тридевятым. Только поить-кормить-укладывать не буду, даже не проси. Зря я что ли отрицательный персонаж? Советом помогу, не вопрос. Это по моей специальности.

Чай был крепкий, горький. С кардамоном и гвоздикой.

– Кого отправила? Царевича? Как же он подвиг совершит, коль ты ему коня богатырского не присоветуешь?

Яга покачала головой.

– Нет, дурак был это. Сказал, ему и жар-птица не нужна – наверное, он про награду и не слышал. Ну, что с него взять, коль дурак. Дурью маялся – счастья искал.

Вещий Олег тихо каркнул себе под клюв. Странная она, эта Яга. Недавно в их краях, но совсем будто неправильная.

– Ты злая. Зачем же за такое в небо отправлять?

Яга хмыкнула и отсалютовала чашкой.

– Ну, искал ведь – пусть и поищет. В другом месте. Там, где приземлился, например. Я ему – не счастье.

И сердито спрятала кривой мясистый нос в чашку. Вещий Олег удивился даже, хотя и жил на свете сто лет без трех недель. За что тут сердиться-то?

– Конечно, не счастье, красна девица ему счастье, Яга! Ты-то при чем?

Яга рассмеялась и пролила чай на курьи ножки. Избушка нервно переступила. До слез Яга рассмеялась.

– Ох, прости, избушка, не удержалась… Прям вспоминаю того психолога…

– Это кто такой?

– М-м… психологи – лекари человеческих душ, что ли. В том, другом мире, их тьма-тьмущая. Говорят, будто психологи – это бывшие ведьмы. Сказал такой психолог мне, будто я – старуха с лицом девочки. А тут наоборот получается… Это даже весело. Нет, Олежка, с добрыми молодцами я завязала не из-за возраста. Перевелись богатыри, понимаешь, по эту сторону от флюгера и по ту. Если, вообще, были. Ну, да это неважно…

И Яга продолжила попивать остатки чая, вглядываясь в туман мечтательно, как ни в чем ни бывало. Вещий Олег отлетел на еловую лапу и взмахнул крыльями, устраиваясь поудобней.

– Кикиморе и Лешему привет передать?

Яга кивнула задумчиво.

– Загляну к ним вечерком. Добрые – это ж слово только, Олежка. Людям плевать по большому счету – кто злой, а кто добрый. Каждому нужны только его проблемы и радости, а ты не вписываешься, да и как может быть иначе? Ну, может, пара людей еще впишется, но решающий фактор тут вовсе не "добрый/злой". Мораль какова? Функцию социальной ячейки выполняй, и будет тебе счастье. Остальное – туман войны. Функция бабы Яги в Тридевятом царстве какая? Правильно. Пугательная. Ну, еще помочь иногда. Так, время от времени, чтоб не привыкали. Лес беречь, опять же. Есть нарекания?

Вещий Олег ничего не понял, но со знанием дела покрутил своей большой головой с увесистым клювом. Значит "нет нареканий". Яга кивнула победно.

– Так что уровень моей неположительности в пределах нормы. Мой дом – моя крепость, как говорят англичане, и да не войдет в нее нечестивый. Хотя кошка Мег с тобой бы согласилась насчет того, как я зла и плоха.

– Это пятнистое недоразумение? – оживился Вещий Олег. – Когда я летел к тебе, она цеплялась за ветки ивы над рекой Смородиной. Наверно, уже утопла… Зачем тебе такой дурной кот, Яга? Завела бы нормального.

– Эх… если бы… Но своего кота я завести не могу, Мег же не переживет мук ревности, а если она не переживет, то тетя Иоланта не переживет, а этого, в свою очередь, я не переживу, потому что надо будет искать новую комнату на съём, а другого такого дешевого варианта не найти. Значит, придется больше работать, и не видать мне тогда речки Смородины…

Ворон засобирался. Поточил лясы с Ягой, мяска наелся, пора и честь знать.

– Полечу посмотрю, что с твоим котом.

– Бывай, – помахала рукой Яга. – Да ничего с ней не случится, Мег неубиваемая.

2. Иван-дурак и Иван-царевич

Я безнадежно влюблен в паруса,

В скрип башмаков и запах дорог.

Хелависа. Бродяга.

Иван приземлился почти удачно. Лицом на ветки, правда – теперь так с седмицу бриться не судьба, ну да и не больно хотелось. Все равно он с болот теперь ни ногой, пока до бабы Яги не доберется.

Старушка, конечно – ужас на крыльях ночи: нос крюком, глазки злые, сердце каменное, желудок, видать, луженый, да и про ноги костяные, судя по придавленным пальцам – не врут, а вот избушка до чего ж хороша! Ножки курьи, диво дивное. Не ходит – танцует!

Больше всего на свете белом было Ивану по сердцу на диковинки поглазеть, истории послушать да посказывать, на людей посмотреть и себя показать. Еще непоседой безусым отправился он на поиски счастья, все как полагается. Да еще до первого моря сообразил Иван, что искать его и не нужно вовсе, потому как тут оно, счастье – в груди птахой бьется. Покуда солнышко встает да садится в положенное ему время, покуда за горизонт паруса чайками летят, башмаки по пахучим дорогам поскрипывают да харчевни в дальних землях пылятся, будет Иван счастлив.

Говорили люди, что дурак он, а не добр молодец – молодцы за счастьем коли идут, знают, что делать.

Счастье – оно ведь как ищется: без красной девицы тут никак. Лучше всего – царевна, но и просто краса-длинная-коса сойдет. И будь она в беде али неволе, так ясно все как божий день: оно это, счастье твое. Хватай, увози, прячь, дерись, не отдавай ни за что – на войне все средства хороши, и добр молодец даже самой смерти не проиграет. Живая вода на то существует и друзья верные. После битвы (для недруга роковой) – домой невесту прекрасную, голову врага и дары судьбы привезти надобно. А после избу поставить. С печью изразцовой, чтоб жена молодая пироги пекла, деток растила да не скучала.

У Ивана же все не как у людей: вон – борода отросла, целый свет за плечи забросил, подметки уже седьмые снова в дырах, а все ему не глянется никто, с кем бы домой воротиться. Куда глаза глядят бредет, и ни кола тебе, ни двора, ни жены, ни врага. Только улыбка блаженная на роже да котомка с краюшкой хлеба за спиной болтается. Ну чем не дурак?

Посмеивался Иван, нахлобучивал кулаком шляпу дорожную да дудел на своей дуде песни задорные: когда по свету ходишь, научаешься, что не ты – самый мудрый, а в том и есть настоящая мудрость. Вот и звание дурака начал он почитать со временем за комплимент.

Люди – мы ведь такие, вечно что-нибудь выдумываем да говариваем. Вот, например, в славном городе Переславле, умник какой залетный ляпнул, будто баба Яга местная в болотах сгинула – с осени ее никто не видал, а уж и май-травник стукнул. Значит это, что мировое равновесие пошатнулось. И переславляне тут же закручинились, к концу света готовятся. А делов-то: пойти на эти самые болота и поискать толком. С чувством, с толком, с расстановкой. Иван так сразу и сказал: найду я вам бабу Ягу, люди добрые, будьте покойны. Пошел на болота, кружил седмицу, но да не иголка в стоге сена – сыскалась. И все с равновесием в порядке. Разве что кроме как в душе этой самой старушки. Но души чужие – потемки, Ивану не по компетенции. Он плотницких и столярных дел мастер. И еще всякое по мелочи.

Услыхал, что переславский дворец царя Берендея починяют, вот и решил приехать. «Мо-дер-ни-зи-ро-вать». Кровлю там, окошки резные. Нет равных в деле плотницком бокорашам на Черной реке – а Иван у них научился, когда лес вместе сплавляли, тыщу лет тому. Вот теперь коль путь его лежал по земле, так людям избы ставил, терема, дворцы – по настроению. Не все ведь умеют, а всякому добру молодцу крыша нужна. Над головой и вообще. И не только молодцу, а и старикам каким. Нравилось Ивану людям дома сотворять. А своего не хотел. Жизнь для Ивана – дорога.

Даже врагов не нажил, да и зачем они ему?

Но против собственной головы не попрешь, а голова говорила, что с крышей все же даже ему, дураку, лучше, чем без. Только чтоб у крыши не было якоря и в любой день можно было в путь отправиться. Чесал репу Иван и шел дальше – не знал он, как такую загадку разрешить. Дом, а чтоб на месте не сидел?

И вот, нате вам – избушка о курьих ножках. Диво дивное, терем ходячий. Слыхивал Иван сказ о замке заколдованном, что ходит по свету, пока волшебник огня ему велит, да не верил, что взаправду бывает такое, пока сам не увидал.

Яга ему зубы жар-птицей заговаривала, но на кой ему жар-птица, когда вот – избушка на курьих ножках, ходячий дом, предел всех мечтаний?

Захочешь к морю – отправляйся к морю, будешь там на солнышко смотреть да бока греть на бережку песчаном. Утречком рыбачить, в обед – уху в тенечке варить. Да шторма слушать. Синдбаду весточку отправить – вместе-де не одну версту под парусом исходили. В лесу потеряться пожелается – так тоже на здоровье. По ягоды, по грибы, чтоб пироги ароматные печь, птичек певчих слушать, на дудочке мавкам речным играть… А и за Горизонт если… Мир смотри, да и дом веди.

А враги завестись решат… Иван потер перешибленную курьей ногой поясницу и посмеялся – так и здесь избушка не промах. Не дом – крепость.

Он построит себе такую. В лепешку разобьется – но построит.

А вприсядку избушка пойти сдюжит?.. Иван задумался. Просвистел частушку, повыкидывал коленца на пробу – коленца сказали, что избушка, глядишь, и справится, а Ивану вот лучше их пока поберечь. Отбились малость. О елки.

Что за диво Ягина избушка!

Нечто он – и не договорится? Там ведь подсмотреть только надобно, что да как устроено. Не собирается Иван у бабушки дом отнимать, он – парень доброй души. Еще и по хозяйству подсобит. Вдруг починить ей чего нужно? Наверняка.

Решено. Хлопнул Иван в ладоши. Достал из котомки матушкину мазь, синяки да ссадины смазать. Служила мазь ему верную службу с тех самых пор, как отправился он в путь-дорогу из дома родительского. И у бокорашей пригодилась, и в путешествиях заморских, и давеча, когда занозу на кровле берендеевой под ноготь вогнал.

И ступа у Яги, должно быть, есть. С помелом. Эх, вот полетать бы. Но старуха вряд ли пустит.

Так весело насвистывал Иван-дурак, замазывал раны мазью целебной, да о избушке Яги мечтал. Но услыхал голоса и ушки навострил.

– Лиходей серый! Ты! Моего коня! Да ты знаешь хоть, кто я?!

– Вижу, Иван-царевич… Нет мне прощения…

– Раньше надо было думать! Я пешком пойду, по-твоему?

Иван-дурак сунул свой любопытный длинный нос в кусты, откуда доносилась перебранка. Сидел на полянке юный царевич – в червленом кафтане с золотом, в уборе чудесном на кудрях златых… Иван-дурак фыркнул весело: добры молодцы-любители, может, и добрые, а о том, как одеваться для странствий и подвигов, понятия не имеют.

Хотя и в доброте их сомневаться впору.

Перед царевичем понурил голову огромный Серый Волк.

И как с другими детьми природы общаться, тоже не обучены. Эх, добры молодцы да красны девицы, вам бы к миру да с уважением, с не велением да хотением…

– Буду я тебя возить, Иван-царевич, лучше любого коня! – предложил радостно Серый Волк.

Натянул свою рубаху дырявую Иван-дурак да и выкатился из своего куста на полянку, утренним солнцем освещенную – распогодилось как.

– Здравия вам, люди добрые, – отвесил Иван поклон царевичу, – и твари божие, – а это уже волку.

Волк – он ведь не «люди добрые».

Царевич задрал нос, волк уши прижал виновато.

– Неудобно на тебе ездить. И несолидно. Тут подумать надобно. Батюшка мой из тебя коврик бы сделал…

– Это вы про царя Берендея? – поинтересовался Иван-дурак.

– А ты что в разговор влезаешь, болезный? – отметил Иван-царевич взъерошенный вид Ивана-дурака.

– Да я ведь поздоровался, ваша милость. Вот вы – забыли, кажись.

Иван-царевич снова задрал нос. Еще выше. Так можно, оказывается. Хотя и был он ниже нашего Ивана, который дурак.

– А тебе меня и так знать должно.

– Да ведь и знаю. Седмицу назад кровлю над вашей горницей тянули, ваша милость. Вы тогда еще золотые яблоки под кровать прятали.

Царевич покраснел.

– Так ведь я…

– Для запасу, понятное дело, – с самым серьезным видом кивнул Иван-дурак. – Все равно жар-птица ворует больше, чем вы, какое тут преступление?.. А позвольте уточнить – это вы сейчас за ней отправляетесь?

– ОтправляЛСЯ, – сложил руки на груди Иван-царевич и холодно кивнул на волка. – А эта вот… тварь божья моего коня съела.

Серый Волк лег и накрыл глаза лапами.

– Век тебе буду служить, царевич… Верой и правдой…

Совестливый какой. Совесть – это чудесно, но все хорошо в меру. И у Волка с душой тоже нет равновесия. Все же прогнило что-то в этом лесу… Впрочем, неудивительно – болота.

А Иван-царевич и обрадовался, прямо глазки заблестели. Избалованный отрок.

– Ну, коли так, прощаю я тебя… – поднял руку для благословения царевич.

– Постой, постой, Серый Волк, не поспешай с клятвами. Служба без дружбы – тут не дело. А скажите, ваша милость, вы коня ночью стерегли?

– Стреножил я его, зачем стеречь? – пожал Иван-царевич своими плечами в червленом с золотом кафтане. – Ночью спать надобно, а не коней стеречь.

Иван-дурак рассмеялся, разводя руки.

– А волкам серым ночью создатель положил на охоту выходить. Такова уж их природа, ваша милость. Не можете же вы супротив божьего промысла идти?

Почесал Иван-царевич затылок.

– И что же мне делать?

Иван-дурак двинул бровями вверх, потом двинул вниз. Вправо и влево. Молвил наконец:

– Вернуться можно. Мы уже починять вашу горницу закончили. Теперь у старшего царевича, Василия, орудуем. Батюшка ваш, царь Берендей, коврики за провинности делать не станет, ни из волков, ни из сыновей…

– Не подходит, – уперся Иван-царевич. – Я с подвигами возвращаться обещал.

Иван-дурак кивнул. Понятное дело.

– Ну, тогда можно дальше пойти. Пешочком. Подвиги – их ведь самому добывать надо, ваша милость. К сожалению. А то их серому волку припишут, зачем вам это?

Вообще-то, Иван-дурак не очень любил строить из себя умного, но больно Волка непутевого жалко было.

– Баба Яга говорит, что знает, где жар-птица живет. Подскажет вам, ваша милость, если вежливы будете. Очень она строгая.

Иван-царевич так и подскочил, где стоял.

– Ты бабу Ягу видел?! И живым ушел?!

Иван-дурак осклабился.

– Можно и так сказать… Но дорогу к жар-птице показать баба Яга предлагала.

– А ты что же?..

– Ну, мне жар-птица не нужна, ваша милость. Я и сам летучий.

Иван-царевич рассмеялся.

– Ничего ты не понимаешь, болезный! Жар-птица – это же!

Иван-царевич потряс кулаком, и это должно было объяснить все.

– Только как я буду жар-птицу добывать без коня… – озадачился Иван, который царевич.

Ну да, сапожки сафьяновые развалятся.

– Господь дал вам ноги, ваша милость. До бабы Яги дойти хватит. А там – может, она вам коня богатырского справит… Она ведь весь народ лесной в кулаке держит. Верно, Серый Волк?

Волк тоскливым взглядом посмотрел на одного Ивана, на другого… и кивнул.

– Далече идти-то? – стукнул Иван-царевич каблуком о каблук нетерпеливо.

– А вон туда, полянка приметная, огромная темная ель на берегу большого болотца, версты три, наверное… Только на болотах осторожно, ваша милость, и в гости к ней не напрашивайтесь!

Иван-дурак прокричал это уже юному царевичу вслед.

– …ВАШИ ноги не выдержат, – закончил он тихо и чуточку злорадно.

Покосился на Серого Волка со вздохом.

– Так я, это… – пробормотал Серый Волк, – проводить бы царевича мог…

– А тебе оно очень надо? – нахмурился Иван-дурак.

Волк попятился в испуге.

– Ты… о чем? Да и кто ты такой?

– Я тоже Иван. Только дурак. Потому объясни мне – на кой тебе служить царевичу и виниться за съеденную лошадь?

– Ну, так это…

– Он ее проворонил, он и виноват. Серый, ты же Волк! Возьми себя… в лапы, что ли. Вот был бы царевич тебе другом – другое дело. А из чувства вины?!. Ему до того, чтоб стать другом верным, еще расти и расти, не надо на дармовщинку, это для всех сторон плохо кончается.

Одернул Иван-дурак рубаху. Почесал затылок, вытащил ветку из кудрей своих нечесанных, посмотрел туда, где царевич скрылся.

– Рассердит ряженный царевич нашу Ягу… Подождать придется, пока старушка остынет, эх…

Волк примостился рядом.

– А тебе к бабе Яге зачем?

Иван-дурак покосился на зверя. Бедняга. Что же он такой неприкаянный и виноватый. И бесхозный совсем. Наверно, потому и Иван-царевичу себя в друзья-слуги предлагал. Вздохнул Иван.

– Домик мне ее нравится. Такой же построить хочу.

Серый Волк вытаращил желтые глазищи.

– Да ладно!

– А что? Я строитель.

– Ну… – развел лапами Серый Волк, – это же не только построить… Избушка ведь еще… живая. Такое не построишь.

– Вот и спрошу у Яги, как оживить. Али она не знает?

Волк сел и почесал за ухом задней лапой.

– Не знаю, согласится ли. Строгая у нас Яга.

Иван устроился поудобнее и потер спину. Болит ведь…

– Это я заприметил. Вот и думаю – как мне ее уговорить? Может, подскажешь что, Серый Волк?