Текст книги "Баба Яга против! (СИ)"

Автор книги: Кейт Андерсенн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

Серый Волк уж с нетерпением поглядывал на тех, кто на двух ногах все задерживались.

– Вихря, ты останься здесь. Если, – взглянула Яся на часы, – через шесть часов… – Ах, ладно. Если до предрассветного часа мы не вернемся, возвращайся к Тихомире. Значит… кончилось все.

– И ничего не кончилось, – из пещеры возразила Кикимора, и голос ее причудливо отразился от стен темных каменных, – Горыня на мировое равновесие покуситься не посмеет. Одно дело – Иванами закусить, и другое – Кикиморой, Лешим и бабой Ягой. Пошли. Вихря, скоро будем. Просто жди.

– Иванами он тоже закусывать не будет, – возразила Яся решительно и поспешила вперед всех, сразу за клубочком.

Ибо нечего. Наткнулась тут же на… шляпу его.

– Иван… – всхлипнула, к груди находку прижимая.

И на парик натянула сверху.

Долго клубочек петлял по темным, пустым да страшным пещерам. Гулко отзывались под их сводами шлепающие шаги топающей плечо в плечо за Ягой Кикимора, а по ее мокрым следам уже шлепал каждый. И стук когтей Волка, вперед клубочка бегущего да на нос свой полагающегося, и хлопанье крыльев Вещего Олега, что иногда мышей летучих задевал, и тогда вообще громко становилось.

Словом, громко они шли. А Горыныч все не появлялся.

– Не нравится мне это, – прошептал Леший Кикиморе, и отозвались пещеры эхом шелестящим:

– Не нравится, не нравится, не нравится…

Иванов факел погас от очередной летучей мыши, и он выругался так, как царевичу не полагается. Царевичу вовсе не полагается, если уж на то пошло.

Но вот выскользнул клубочек в пещеру, костром посередине освещенную, и над костром была огромная дыра в потолке, и свет огня встречался под ней с лунным светом, и было это до того волшебно и красиво, что и не сразу Яга змея о трех головах, у костра на нижней части спины восседавшего, и каждая его голова выражала такое гаденькое довольство и злорадство, что Яга сдвинула брови втрое крепче обычного, подбоченилась по подушкам, шляпу на один глаз сдвинула и молвила грозно:

– Ну, здравствуй, Змей Горыныч.

А члены их сомнительной экспедиции, сыпясь из коридора пещерного, как из мешка, споткнулись о нее один за другим – так баба Яга была непреклонна, и за подушками и не чувствовалось ничего.

– За Иваном мы пришли.

18. И жили некоторые долго и счастливо

Но ты со мной, и я не смею надеяться…

Давай войдем в закрытую дверь.

Немного Нервно. Истинное волшебство

Расхохотался Змей Горыныч на все свои тридцать три пещеры, костер погас, и на месте его оказался источник дивный, фонтан. И только лунный свет остался, и как-то холоднее сразу сделалось.

– Ой, уморили… За Иваном они пришли!

– Ахаха! – передразнила хохот его Яга и сжала кулаки. – Где ты его прячешь, Горыня?

– А если я его уже съел? – спросил Змей и поглядел одной головой хитро, второй – скорбно, третьей – злобно. – И прячу здесь? – и пузо свое огромное огладил довольно.

Яга так и отступила, на Волка подвернувшегося села.

– Быть не может, – поднесла она руку к горлу.

– Голову на отсечение даю, – сказал Горыня. – Какую? Правую? Левую? Среднюю?

Защипало у Яги у носу.

– Вот тебе за Ивана, супостат! – взвыл вдруг Иван-царевич да с мечом своим не-кладенцом полетел вперед, к этим самым головам упомянутым.

Махнул лениво змей хвостом, да и отлетел Иван-царевич к стеночке: меч из рук его выпал, сознание царевич потерял.

Должно быть, после песта с небес да хвоста исподтишка лежать ему вместе с царевною егошнею с сотрясением мозга.

– Говорил же, что даешь голову на отсечение, пробормотал Серый Волк. – И соврал.

– Вот верно, – согласился Вещий Олег, – врун он, балбес и самодур.

Так жар-птица говорила, а лучше нее не скажешь.

Смекнула Яга, что и вправду Змей их обманывать может. Ради развлечения. Встала, чтоб обличить его и справедливости потребовать, да нахмурился Змей Горыныч на обвинение воронье, и огнем в птица черного как полыхнет! Раскаркался Вещий Олег и в дыру подлунную над фонтаном порхнул.

– Я отсюда вас прикрою! – только и слышали.

Серый Волк бочком за Ягины подушки попятился.

Выступил Леший вперед, как самый старший и мудрый.

– Отдай нам, Ивана, Горыня, не кочевряжься. Не станешь ведь ты с Лешим, Кикиморой и Ягою биться. Смешно это.

– И что вам дался этот Иван? – поморщился Змей головой правой.

– Защищать мы его поклялись. И суженой вернуть.

– О, так он ее не достал? – зевнул змей. – То-то из зеркала самолично вывалился, один.

– Не твоя это забота. Ты, давай – Ивана-то вертай, и мы пойдем уже, спешится бабе Яге.

– Спешится-переспешится. Скушно мне, Леший-батюшка. Закрою я дверь в пещеры-то. Оставайтесь на ужин, гости дорогие.

Где-то ухнул камень. И недовольно – Вихря.

– И посмотрим, кто ужином этим станет, – ухмыльнулся Горыныч зловеще.

– Да будет тебе «скушно»! – возмутилась Кикимора. – У тебя зеркала – что хош в них смотри, это нам только в яблочке да в зеркальце Царя Морского Тридевятое маленькое видно, а и то – радуемся.

– Надоело. Все надоело! – психанул вдруг Змей и встал на лапы свои короткие.

– Вот она, испорченность общедоступностью информационного хлама, – сказала Яга.

– Чего?.. Это заклинание какое, Яга?.. – заинтересовался Змей Горыныч.

– Говорю, все блага тебе доступны, вот и маешься! – рассердилась Яга. – Нет, чтоб делом заняться, мир посмотреть, себя показать… Тьфу! В общем, что в пещерах засел, раз скучно тебе?!

Огляделась по сторонам, подобрала клубочек волшебный, да и запустила в Змея Горыныча, в лоб голове его средней.

– Посередине бей, – подсказала траекторию на всяк случай.

Со славой выполнил клубочек боевое задание – замотал головой Горыня, взревел, обидевшись. Нащупала Яга в кармане окарину. Сама не знала, что на нее нашло – а и заскользили пальцами по дырочкам, музыку Зельдину из нее добывая.

Память моторная не подвела.

– Ты… чего? – поразился Горыня. – Еще одна сумасшедшая женщина в этих пещерах!

Да не мог перебить он глубокий голос окарины заморской и тренировки Ясины упорные.

– Про Рыбку он? – шепотом спросил Волк Лешего.

– Вот и я говорю… – раздался вдруг нежный голосок… из фонтана. – Давно тебе, Горынюшка, пора на воздух вольный, в воды широкие.

Поперхнулась Яга и играть перестала.

Вылезла из фонтана девица в платье золотом, с косами рыжими и… в венке с ромашками.

– Долго ли мне ждать тебя, муж мой? – выдохнула красавица, в пещеру с парапета слезая. Увидев змея, содрогнулась: – Ох, и сколько можно превращаться в это пугало?

Усмехнулся Змей Горыныч, хотя и показалось Ясе, будто пот у него на всех трех лбах сразу выступил.

– Все равно ты сама пришла, Рыбка Золотая.

И голос его медом льется, аж дивно. Свои тут у них разборки, местные. Яся окариной взмахнула, да остановили ее Кикимора и Леший.

– Постой, сейчас все ясно будет…

– Угадал… Хорошо, что на месте Горыни не я… – пробормотал Волк.

И по морде его было видно, что он рад тому, что Горыня – это Горыня, а он, Волк – это Волк.

Иван-царевич застонал под своей стеночкой. Рыбка Золотая же и Змей Горыныч продолжали речи свои медовые, тягучие и как обоюдоострый меч опасные:

– И не стыдно тебе жену гонять! Над Иваном глумишься. Что он тебе сделал? Человек добрый и сердцем мягкий, не то, что ты…

Вот-вот, Рыбка, ты мне уже нравишься.

– Это я глумлюсь?! – возмутился Змей и встал на лапы задние, из угла в угол заходил. – Кто его на дно морское утащил, лишь бы мне насолить?! Что может быть большим глумлением для мужчины, чем сделаться орудием в женских руках?!

Ах, вот оно как?! Ну, Рыбка! Клубочки кончились, поискала Яга взглядом еще оружия какого. Вот, кладенец царевича валяется, но неподъемный он больно.

– Ах, Горынюшка, но ты ведь внимания на меня не обращаешь… Думала, хоть за Иваном прибежишь, а ты..

– А твой отец меня ждет на морском дне не дождется! Морского змея ему подавай! Не стану я под дудку Царя Морского плясать! Мне и тут хорошо! Не по сердцу мне, Рыбка, отец твой! И ты мне сама навязалась!

Попытался Змей лапы на груди сложить, да слишком короткие они были, только ладошками одна до другой и дотянулись. Плюнул Горыня, ударился о пол пещеры каменной да и молодцем сделался.

Мажоры мажорами… Чесслово. Истерики не случаются по тому поводу, по которому их закатывают.

Нахмурилась Яга, шляпу Иванову размахнулась, и в парочку эту злодейскую бросила, на себя внимание обращая:

– Хватит воду лить! Повторяю вопрос, потом за себя не ручаюсь. Где Иван? На дне морском? У тебя, Рыбка ты ж Золотая?

– У меня. Что это за старушка страшная?

– Страшная, еще какая страшная – Иван мой, тащи его сюда.

– Прости, бабушка, но он мне нужен! Без него Горыня на дно не придет, а батюшка меня на сушу больше пускать не хочет! Вот и мотаюсь…. через фонтан на мужа смотреть, что за жизнь семейная такая?..

– Каждую четверть часа, – выплюнул Горыня. – Все нервы уже истрепала, рыба проклятая.

– Ах! – обиделась Рыбка Золотая, да в фонтанчик и скаканула.

Ну, Яга – за ней. А следом и Кикимора. Мало ли, что девицы не поделят, а она божество, как никак, водное, мудрое, старое.

Подушки не дали Яге нырнуть как человеку нормальному. Уж пыталась она, пыталась, а все ее на поверхность выталкивало. Наказание какое!

Так и барахталась, и вдруг подхватило ее что-то, да и обратно из фонтана наверх и вынесло. Отфыркнулась Яга от воды, как могла, глядит – а у кого на руках она сидит?..

– Ваня! – всхлипнула и повисла у него на мокрой шее.

– Что же ты делаешь тут, солнышко ясное? – удивился Иван, к себе старуху липовую прижимая.

– Тебя, дурака, спасаю, – ударила его в грудь Яга и теперь в голос разревелась.

Так и стоял Иван по колено в фонтане воды живой, а на руках у него рыдала в три ручья, при том истекая подушками, настоящая баба Яга. И плевать ей было, что Яге, вообще-то, не положено, что нос отвалится, что они в пещерах змея-маньяка, у которого в голове и супружестве разлад, и от того честные люди страдают.

– А они тут отношения выясняют, за наш счет! – пожаловалась Яся Ивану, и в Горыню пальцем ткнула.

– Фу, – скривилась Золотая Рыбка. – Это и есть твоя суженая? А ты как вылезти смог, я ведь заклятье на тебя сонное наложила?

– А любовь настоящая разрушает любые заклятья, Рыбка, говорил ведь я тебе, – усмехнулся Иван. – И что надо вот тут, в груди ее чувствовать. Тогда и дело будет, тогда и других обижать не нужно.

Осторожно вылез Ванька-дурак из фонтана, и Ясю свою все не отпускал – на руках держал.

– Вот видишь, – сладостно обратилась Рыбка к Горыне, повиснув на его руке могучей, – побеждает любовь все заклятья. Это ли не сила, Горыня? Ну, пойдем со мной на дно морское… Будешь корабли топить, чем не развлечение? Я отца попрошу.

Но отодвинул Горыня Рыбку Золотую, к Ивану с претензией выступил, пальцем тыча:

– Сколько ты живой воды выхлестал, Иван! – и разглядывает его со всех сторон, и не то Ягу, не то Иванову суженую, с которой вода так и льется. – И суженая твоя тоже! Чем расплачиваться станешь?

И лицо сделал такое ехидное – а сейчас он выдумает чтой-то. Или Иван выдумает. Он неплохой выдумщик, и не скучно с ним, вот совсем. А Рыбка возьми и забери!

– Прости, Горыня, мне только глоток и нужен был – не предупредил ты ведь меня о свойствах зеркала волшебного – а вышло, что весь искупался. Не по своей воле, но по воле суженой твоей, а она так сделала потому, что ты с ней идти не хотел…

Сделал вид Ваня, что думу глубокую думает, глаза к дыре над фонтаном поднимая. Прищурился и Горыня.

– И что?

– А то, – поднял палец Ваня, поудобней другой рукой Ягу перехватывая, и подушки ее снова потекли живою водою на пол, – что коли бы ты был хорошим суженым Золотой Рыбке, не случилось бы такой траты воды живой. И моя суженая бы сейчас из-за вас не убивалась. Так что не я расплачиваться должен. Я тебе уже сполна заплатил: ромом, волшебным зельем – забыл?

– Вот стану морским змеем, буду корабли топить, и станут бочки с ромом мне на дно падать, – пригрозил Горыня.

Пожал Ваня плечами и посмеялся.

– Ты не забывай, на море тоже дураков хватает. Есть у меня друг, Синдбад, так он со змеями морскими только так.

Изобразил Ваня пару ударов воображаемым мечом по воздуху, и загорелись глаза Горыни интересом.

– И что – побеждает?

– Побеждает.

Отошел Горыня в уголок, задумался, что-то просчитывать на пальцах начал. А потом и вовсе из пещеры уполз куда-то в лабиринт, а Рыбка за ним побёгла.

– Что ж ты тяжелая такая, ясно солнышко? – спросил Иван, снова Ягу перехватывая.

– Подушки это – мало ли что, да и имидж чтоб держать… Вон, Рыбка сказала, что я страшная.

Откинул Ванька голову, расхохотался.

– Ну, подушки мы позже снимем.

А Яга покраснела. Прилюдно говорить такое! Это даже наедине не очень!

– Я тебе запрещаю…

Но Иван на землю ее поставил осторожно и палец к устам приложил.

– Это ведь ты на окарине играла?

– Играла…

– Значит, не снилась мне песня Зельды, а разбудила от заклятья морского. Не врал торговец бродячий – волшебны песни окарины.

Прильнула Яся к Ивану, голову на плечо ему положила.

– Как хорошо, что ты вернулся, хоть ты дурак и негодяй, и плут, и грубиян…

– Ну, с грубияном она перегнула, – сказал Серый Волк.

– Милые бранятся – только тешатся, – отмахнулась Кикимора и дальше смотрела на любимцев своих с умилением. – Носки! – вспомнила вдруг, и в карманах копаться начала.

– Колыбельную эту я просто разучивала, потому что по тебе скучала. И делать, что не знала.

– А я в зеркале волшебном это видел и слышал.

И поцеловал ее в уста нежно.

Захлопали Кикимора и Леший в ладоши.

– Вот видишь, говорил я тебе – счастливый конец будет.

– Так не конец еще это, – возразила Кикимора. – Вон, второй Иван еще есть.

– А его доля – уже не нашей «Мамбы» дело.

Иван-царевич, держась за голову и стеночку, встал на колени.

– Так это живая вода? – уточнил он у оставшейся в пещере общественности.

– Ага.

Покопался Иван-дурак в своей волшебной котомке одной рукой, (второй продолжал он прижимать к себе свою красную от стыда, счастья и злости одновременно Ясю), нашел и бросил Ивану-царевичу фляжку.

– Вот, тебе это, царевич, как и обещал. Оживляй свою невесту. Да узнай ее хорошо прежде, чем жениться – а то будешь, как Горыныч, маяться… – подхватил шляпу с пола, там где она упала, когда Яга в Горыню с Рыбкой запустила, на волосы мокрые нахлобучил, улыбнулся залихватски. – А нам пора, верно, Яга? Где тут у тебя Вихря припрятана?

– Здесь мы! – каркнул Вещий Олег под потолком.

Опустилась ступа, лунным светом облитая, под самый фонтан, перекинул через бортик Иван свое солнышко красное да мокрое, и сам запрыгнул. А следом – Серый Волк.

– Простите, господа… – поклонился всем присутствующим Иван прямо из ступы. – Но нам на службу с утра…

– Нам? – удивилась Яга.

– Уж прости, не стану я тебя одну пускать, ясно солнышко. Как одну тебя оставляю, так вечно случается что. А потом ты сердишься или плачешь, и вечно всего против. Буду сидеть, кофе пить и на тебя смотреть.

Вылезли из коридорчика Горыня и Золотая Рыбка, об чем-то бранясь, в руках Горыня мешок тащил. С золотом.

– Желаю счастья, – подмигнул Иван Горыне, а затем с Ясей они всем махали, обнявшись, а Вихря наверх летела.

Медленно, и не по-лихачески, словно оценивала торжественность момента. И обливала их светом голубым полная луна.

Помахали Кикимора и Леший молодым, слезы счастья пуская. Кики подозвала Вещего Олега жестом незаметным, сунула ему носки да велела молодым передать, на свадебку. Только пущай говорит, что в лесу нашел. Нечего смертным знать, что божества их любят, мировое равновесие это нарушает.

Иван-царевич, фляжку схватив, клубочек подобрав и меч свой богатырский, к выходу из пещер поспешил. Не-Елену Прекрасную оживлять.

А Горыныч на Рыбку посмотрел, рассмеялся вдруг пакостно, подхватил на руки и молвил:

– Да зачем нам счастье? Пойдем с этим Синдбадом встретимся, посмотрим, так ли он хорош, как Иван говорит?

И в фонтан сначала мешок с золотом швырнул, а затем и сам с дочерью Морского Царя на руках прыгнул.

– Ну вот, – сказала Кикимора, – вот теперь конец, теперь «Мамба» молодец. А нам с тобой, Лешеюшка, самим домой вертаться, ясное дело, без ступ, избушек на курьих ножках и клубочков.

– Яся-я! Ваня-я! Есть хачу-у!

Кошка Мег сидела на ступеньках их антресоли опочивальной и настырно требовала то, чего ей не причиталось.

Заворочался Ваня, зевнул.

– Мег снова за тобой в Тридевятое пробралась, ясно солнышко?..

Замычала Яся, одеяло на голову натягивая:

– Не знаю ничего… Наконец выходные, никаких перевернутых миров больше…

– На коврик нагажу! – продолжала кошка Мег свой шантаж.

– Я тебе дам коврик, – отозвалась Тихомира, и возмущенный мяв кошки Мег дал знать, что ее за шкирку переместили куда-то, куда она отправляться не собиралась. – Уже и так за тобой два раза вытирала! Теперь глаз не спущу!

– Кажется, придется и сегодня сбегать к тете Иоланте, – рассмеялся Иван, и одеяло-то откинул.

– Или Ивана-царевича за огнегривым конем поведу, – ехидно сообщила Мег с дивана. – Ну, Ваня-я!

– Ты нА двор посмотри – какой Иван-царевич, – ответил Иван, с кровати слезая, носки из травы болотной как тапочки грели. Окно распахнул наружу и потянулся. – Да и проснулась его царевна, Марья, вроде, Моревна. Мир им и любовь пусть будет.

Влетел соленый ветер, занавески кружевные разметал, картинками на стенах зашелестел, досыпавшей последний сон Ясе волосы короткие взъерошил.

Как он и просил, Мира снова привела их к морю. Яся ведь так ждала этого заветного дня со странным именем «суббота».

На море тихо и шторм не шумит – верно, не так уж худо все у Горыни и Золотой Рыбки. Или подались они в моря южные на встречу с Синдбадом, и может Царь Морской отдохнуть от непутевой дочери немного.

Взял Ваня в руки окарину, уселся на подоконнике, да давай колыбельную Зельды наигрывать – пока Яся службу свою отслуживала, он тоже сложа руки не сидел.

Как никак, сегодня седмица с их знакомства прошла. Наконец не спешит Яся никуда, сняла этот неугомонный тикающий браслетик под названием часы с запястья и можно будет ее схватить в охапку, да на бережок сбежать, да купаться и брызгаться, а потом на кухне оладушки жарить и кофе варить, и не спешить наконец на всякие трамваи.

Тихомира и избушка никуда не деваются: спасибо Иван-царевичу, уже весь Переславль знает, что Иван-дурак в суженые толстую бабу Ягу с носом-крючком и в шляпе выбрал. На то он и дурак. Да ушла баба Яга на покой, мировое равновесие в норме, переславляне пересуды точат, да не кручинятся, а жизнь свою живут по привычной.

Впрочем, Ягу из Яси фиг выгонишь, даже без носа клеенного. Но за то и полюбилась она ему.

За эту старушку в девице и девицу в старушке.

Яся еще в полудреме слушала ветер, Ванину окарину и как ровно и спокойно бьется сердце в груди. В ее и в его. Вот так – счастья не ищешь, и приходит оно тихо.

И часов можно и вправду наконец не считать – только земли заморские, звезды на ладони и чашки чая на кухне до ночи.

Откуда не возьмись – кошка Мег: на одеяло Яси прыгнула, а оттуда – на подоконник, мимо Ивана, а потом – в окно!

– Мег! – воскликнул Ваня, роняя окарину, руки за ее пушистой белой шубкой простирая, да поздно.

– Что стряслось? – села в кровати Яся, глаза протирая.

Загородил Иван окно собою, заулыбался широко.

– Н-ничего… Спи, ясно солнышко!

– Иван?.. – голосом бабы Яги настороженно зазвучала Яся, да руки на груди сложила. – Что ты уже натворил?

– Ну, Яга…

– Ты же знаешь – не люблю, когда ты мне лапшу на уши благостную вешаешь, а потом лезешь к Горынычу. Что случилось, Ваня, толком скажи?

– Держите пропажу, – бросила Мира недовольную кошку Мег из окна Ясе на кровать.

Засмеялась Яся, схватила кошку Мег да к сердцу прижала:

– Ах вот оно что! Эх, Мег, несносная Мег…

Одеялом укутала, за ушком почесала. Недовольна Мег сначала была, но потом смилостивилась, замурчала. Головой о Ясину голову потерлась, и бодались они, пока не присоединился и Иван к этому делу веселому, и подставила кошка Мег им пузико, мягкое, как у кролика.

– За тобой, знаешь ли, тоже глаз да глаз. А то сядет в ступу и пестом размахивает, а я верю, что она дома спит и в безопасности, – сообщил Иван.

– Я против, чтобы ты себя подвергал опасности…

– Ты всегда против, Яга, – перегнулся через кошку Мег Ваня и ясно солнышко свое сладко поцеловал.

Ткнула Яся в него подушкой, смеясь.

– Пошли, Мег закинем домой и в море покупаемся.

– Не хочу-у, – возразила Мег.

– Ты купаться не будешь.

– Домой не хочу.

– Тетя Иоланта станет беспокоиться, маленькая. Нельзя так.

Только так начала вырываться Мег в чулане, что задела лапой флигелек, и замигал вдруг брильянтик на нем синим. Отворилась дверь, а там не подъезд тети Иоланты, а… вьюга снежная!

– Ой, – сказала Яся, поймав ветер в лицо.

– Мира… это что такое? – пробормотал Иван, рукой от слепящего снега заслоняясь.

– Сама не знаю… – ошеломленно проговорила избушка.

И дверь испуганно захлопнула.

– Намело… Растает, и лужи будут.

И тут же все снежные остатки прибрала.

– Значит, не только в одно место в этом флигельке портал открывается? – расширила глаза Яся.

И пусть в них и страху немного, и осторожности, но в остальном – тот же восторг и радость, какие Ваньку всегда перед неизведанным охватывают. И лезет он незнамо куда, и делает незнамо что, а потом счастье получается и краски яркие.

– Постой, открой еще раз… – попросил Ванька, да осторожно наружу-то вышел, снегу в руки набрал, на язык, носками по снегу протопал, по колено утопая. Все как есть: зима лютая.

Едва не потеряла Яся Ваню в метели, с ноги на ногу переступала, а на ногах этих тоже носки болотные зеленые. Олежкой обнаруженные и подаренные.

– Ваня! – прокричала в белую слепоту.

Забежал Иван обратно, да в Ясю снежок запустил коварно. Взвизгнула Яся, взвизгнула избушка. А Иван по плечам себя хлопал, прыгал на месте и хохотал весело, как снеговик белый.

Дверь Тихомира закрыла, причитая, сколько ей убирать, и Ивана высушивая.

– Все. Не открою. К тете Иоланте идите сначала, кошку отнести.

Смотрят все трое – а кошки Мег-то и нет!

– Сбежала! – ужаснулась Тихомира. И запаниковала: – В снег! В холод! В метель! Что тете Иоланте говорить будем?..

Ваня с Ясей переглянулись и расхохотались невольно.

– Открывай дверь обратно, Мира… Искать будем.

Ох уж эта несносная кошка Мег!

– Только котомку Ванину возьмите! И шубы… Куда ты шляпу, Ваня?! Шапки вам надо… У Фонарных столбов не стойте, к фавнам в на чай не ходите, львам златогривым не помогайте… Ах, все равно ведь не послушаетесь… Стойте! Меня возьмите… флюгером.

Но это уже совсем другая сказка.