Текст книги "Костяной браслет"

Автор книги: Кевин Кроссли-Холланд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

– Ммм! – Сольвейг заулыбалась, соглашаясь. – Я не могу объяснить этого ясно, но для меня встретиться с ним было точно шагнуть на радужный мост.

– Чего? – поинтересовался Вигот.

– Эта маленькая мастерская… Она похожа на мост между Мидгардом и Асгардом. Между мирами людей и богов. Мне так показалось.

– Ты хочешь сказать, – уточнил Бруни, – что когда люди творят что-то прекрасное…

– Да! – согласилась она. – Боги словно высекают из них искру.

– Бах головой о кремень! – сказал Вигот.

– Да нет, ты не понимаешь.

– Есть история, – начал Бруни, – о том, как Один добыл кубок, до краев заполненный медом поэзии. Он делится этим медом с богами, но порою капля-другая падает и в мир смертных.

– Вот это я и имела в виду! – с жаром подхватила Сольвейг. – Очень похоже.

– Он не спросил у нас ничего о наших странствиях, – недоумевал Вигот. – Ни о наших спутниках, ни о товарах… ему неинтересно, куда мы направляемся.

– Он спросил тебя, какую рыбу ты хочешь поймать, – напомнила ему Сольвейг.

– Да всякую, – ответил Вигот и одарил ее улыбкой. – От меня не сбежит никакая рыбешка. Ни малая, ни большая.

Бруни заворчал:

– Снова одни девчонки на уме, а, Вигот?

– И рыба.

– У тебя не голова, а выгребная яма.

– Твои мысли и того грязнее, – отрезал Вигот.

Бруни поглядел на него с презрением, его толстые губы приоткрылись. Он фыркнул:

– Чья бы корова мычала. – Он взглянул на Сольвейг: – Не обращай на него внимания. Вигот со своей рыбой напомнил мне кое о чем.

– О чем? – спросила девушка.

– Да ты на крючке, а? – Рот Бруни снова открылся. – Послушай-ка вот что. Однажды Тор пошел на рыбалку, и знаешь ли, какую он взял наживку?

– Дерьмо? – предположил Вигот.

– Нет, он насадил на свой крючок – очень большой крючок, запомни, Вигот! – бычью голову. В глуби морской его поджидало чудище, Змей Мидгарда, кольцом охвативший наш мир. Он выпустил изо рта собственный хвост и схватил наживку. Море вспенилось, словно эль, и зашипело. Но Тор вытянул чудовище из морских глубин, достал свой молот и ударил змея по голове. Змей Мидгарда рванулся, и огромный крюк разрезал ему нёбо. Он замотал головой из стороны в сторону, он вырывался…

Бруни и сам рычал, шипел и плевался, точно змей из сказания, – и разбудил всех собак в округе.

В паре сотен шагов Сольвейг и Вигот услышали вой и лаянье. Звуки приближались.

– Ты и этот твой монстр! – огрызнулся Вигот. – Вы разбудили псов!

Две гончие, рыча, бежали к ним по пристани огромными прыжками.

Бруни не двинулся с места. Он заорал на собак, но тех его крики лишь разозлили. Псы окружили путников. Сольвейг слышала, что они запыхались, и чувствовала на себе их зловонное горячее дыхание.

– Убирайтесь! – завопил Вигот, поднимая весло, валявшееся рядом с лодкой булгар.

Но пока он наклонялся, одна из гончих с рыком бросилась на Сольвейг и сбила ее с ног.

– Беги! – крикнул ей Бруни.

Но Сольвейг не могла бежать. Она отшатнулась. Ей не за что было зацепиться. И тогда обе собаки прыгнули прямо на нее. Она смотрела им в горящие глаза. Видела острые зубы.

Сольвейг завизжала, пытаясь отбиваться.

Но одна гончая вцепилась ей в левую голень, а другая погрузила клыки прямо в тонкую шею.

Сольвейг никогда еще не кричала таким страшным криком. Потом она услышала звук тяжелого удара – ХЛОП! – и почувствовала, как на нее всем весом упало тело одной из гончих.

– Попалась, псина! – загремел голос Вигота. – А теперь ты!

Но другой пес решил с ним не связываться. Увидев, что за ужасная участь постигла его спутника, он заскулил и, поджав хвост, понесся прочь.

Вигот снова повернулся к первой гончей. Ткнул ее веслом и снова огрел по голове. Изо рта у той вырвался поток кровавой слюны, замочив спину и плечи Сольвейг.

– Сними с нее псину, давай! – прошипел Бруни.

Они вдвоем стащили тяжелое тело с Сольвейг, и Бруни опустился перед ней на колени:

– Девочка! Сольвейг! Ты в безопасности.

Сольвейг свернулась комочком, будто неродившийся младенец. Ее перевязанная рука накрывала укус на шее, другой она сжимала окровавленную лодыжку. Девушку трясло крупной дрожью. Услышав успокаивающий голос Бруни, она начала всхлипывать.

Бруни взял ее под мышки и попытался поставить на ноги, но мышцы отказывались ей служить. Тело обессилело, конечности были точно ватные, и лишь сердце бешено билось. Когда Бруни ослабил хватку, Сольвейг просто скользнула из его рук обратно на доски.

– Ну давай же, девочка! – пытался подбодрить он ее.

Но Сольвейг не отзывалась на его слова, сотрясаясь от рыданий.

Бруни шмыгнул носом и почесал правое ухо:

– Да, плохо дело.

– Гончие из самого Хелля, – промолвил Вигот. – Убийцы.

Бруни уставился на него:

– Как и ты сам.

– Что вовсе не плохо, – отозвался юноша. И затем переспросил с яростью в голове: – Не так ли?

Бруни снова опустился рядом с Сольвейг на колени:

– Я донесу тебя, девочка.

– Я понесу ее, – предложил Вигот.

Но руки Бруни уже проскользнули под спину и бедра девушки, и он взглянул на Вигота с вызывающей улыбкой.

А Сольвейг все не могла унять рыдания. Бруни качал ее на руках, словно младенца, и она чувствовала себя совершенно беспомощной. «Как жаль, что я уехала из дому», – думала она. Всем сердцем, всеми мыслями и истерзанным телом своим жалела она о том, что покинула дом.

11

Ее тело сотрясала лихорадка. Она то садилась на постели, не понимая, где находится, и протягивала руки куда-то вдаль, бессвязно бормоча, то снова ложилась и, задыхаясь, обливалась потом. Она кричала, а затем затихала, и спутникам ее уже начинало казаться, что она не заговорит никогда. Она дрожала и стонала.

Одиндиса выхаживала ее всю ночь напролет. Она положила голову девушки себе на колени и нараспев читала над ней заклинания и втирала мед в ее раны; она растирала сухие травы – тимьян, мяту, еще что-то, – мешала их с желтком и кормила Сольвейг с кончиков пальцев.

– Пока укусы не потемнели, – объясняла она всем. – Пока она еще чувствует боль…

Временами Сольвейг слышала вокруг себя голоса.

– Неправильно. Мы поступили неправильно. Не надо было везти ее с собой.

– Сами норны против нее!

– Она и дня не провела за своим ремеслом.

– Продай ее!

– Что за глупая затея!.. Да лягушка скорее запрыгнет на луну.

Сольвейг слышала обрывки разговоров и знала, что говорят о ней, но ответить была не в силах.

Посреди ночи Сольвейг проснулась от странного сна. Она снова была крошкой, лет двух или трех, и что-то испугало ее. Испугало так сильно, что она не могла пошевелиться, будто все ее члены онемели.

Она видела бабушку Амму и слышала ее ледяной голос. Та стояла над девочкой и говорила с отцом:

– Я уже говорила тебе, Хальфдан. Ты посмотри на ее глаза, посмотри, какая она слабая. Ты знаешь, что тебе надо сделать. И надо было это сделать сразу же.

Отец Сольвейг застыл на скамье, понурив голову.

– Лучше бы ты оставил ее снаружи, во льдах, – не унималась Амма. – Там бы ее съели волки. В наши времена так и поступали. Да, это жестоко, но один слабак может погубить всю стаю.

– Довольно! – прорычал Хальфдан.

– Особенно когда еды и так едва хватает. Завел себе отпрыска! Теперь, когда ты остался один, только ее тебе и не хватало.

Отец Сольвейг, поднимаясь, опрокинул скамью:

– Я свой выбор сделал. И не жалею о нем.

– Она приносит смерть, – с горечью сказала Амма. – Она уже убила свою мать. Сильная, словно солнце, как же! Хилая, и…

– Нет, – перебил ее Хальфдан. – Моя кровь течет в жилах у Сольвейг, а ее кровь – в моих. Я пообещал Сири поступить так. Она бы прокляла тебя за то, что ты сейчас говоришь.

– Я предупредила тебя, Хальфдан. – Амма сжала кулаки. – Я предупреждала, что Сири умрет родами. Попомни мои слова, настанет день, когда слабость Сольвейг навредит еще кому-нибудь. И возможно, этим кем-то будет ее отец.

– Довольно! – повторил Хальфдан. Он сгреб маленькую дочь в охапку, и, просыпаясь, Сольвейг все еще чувствовала, как он крепко сжимает ее в объятиях. Очень крепко.

Когда она открыла глаза, занимался рассвет. Сон все еще парил над ней бледной и мучительной тенью. И кто-то действительно держал ее.

Тут она увидела над собой лицо Одиндисы и поняла, что лежит у нее на коленях.

– Ты вернулась, – проговорила та с мягкой улыбкой.

Но Сольвейг никак не могла убежать от ночных голосов. Она слышала их повсюду.

– Что он сделает со мной? – прошептала она.

– Кто?

– Рыжий Оттар. Он же не продаст меня…

– Никогда! – отмела ее сомнения Одиндиса. – Только через мой труп. Вот что я скажу: если бы ты не была такой сильной, укусы бы тебя прикончили. Ты бы умерла ночью.

Сильной? Но Сольвейг совсем не чувствовала себя сильной. Она казалась себе такой слабой и хрупкой.

– Ты… ты отнеслась ко мне как мать, – сказала она еле слышно.

– Ну, ну. Ты поговорила с Олегом?

Сольвейг вздохнула. Она была так слаба, что не могла ничего ответить. Вместо этого она закрыла глаза.

– Я так и думала, – сказала Одиндиса. – И ты нашла брошь.

– Она такая красивая, – прошептала девушка. – Я сказала Олегу, что ты придешь за ней.

Одиндиса прищелкнула языком:

– Рыжий Оттар передумал. – Сольвейг снова открыла глаза (о, какими же тяжелыми были ресницы!). – Я все равно куплю ее на серебро Слоти. Куплю, а Рыжему Оттару скажу как-нибудь потом.

– Но…

– Он часто меняет свои решения. Будто флюгер! Поначалу он рассердится, но потом сам же будет доволен.

– Как хорошо ты его знаешь, – пробормотала Сольвейг.

Одиндиса не ответила, лишь сощурилась и бросила на девушку хитрый взгляд.

И тогда Сольвейг вспомнила о бусине, которую подарил ей Олег: «Может, я уронила ее на пристани? Подобрал ли ее Вигот? Или Бруни?»

Пока она размышляла об этом, явился Вигот, будто призванный ее мыслями. Он пристально взглянул на нее.

– Снова ты! – сказала Одиндиса. – Вигот то и дело навещал нас ночью.

Сольвейг подняла на него глаза, и улыбка ее была подобна первому весеннему подснежнику.

– Ты спас меня. Ты спас мою жизнь.

– А что мне, по-твоему, оставалось? Стоять и смотреть?

– Шшш… – тихо прервала его Сольвейг со слезами на глазах. – Я же благодарю тебя.

Вигот постоял, смущенно разминая пальцы. Потер щеку, оцарапанную в борьбе.

– Все еще больно? – спросила его Сольвейг.

– Уж поменьше, чем тебе.

Сольвейг не знала, спросить ли ей Вигота про фиалково-серую бусину. Девушке не хотелось, чтобы он подумал, будто она обвиняет его, поэтому решила первым расспросить Бруни.

Следующим посетителем Сольвейг стал Рыжий Оттар.

– И это ее вы считаете сильной? – возмутился он, уставившись на Сольвейг. – Сначала рука, теперь это…

Шкипер видел, что ее всю трясло, но это его не остановило.

– Сокровище! Турпин сказал, что ты сокровище, а я говорю – мешок с несчастьями! Так-то.

Где-то глубоко в душе у Сольвейг начало закипать возмущение. Она решила, что больше не даст Рыжему Оттару себя обидеть.

– Боги против тебя.

– Нет! – хрипло проговорила она и сощурилась. – Будь так, я бы не добралась сюда.

– Даю тебе еще одну возможность исправиться. – Шкипер потряс рыжей головой и нажал большим пальцем на нос Сольвейг. – Так или иначе, ты нужна на пристани. Приходи, как сможешь.

– Сегодня она еще не сможет, – сказала ему Одиндиса.

– Сегодня настало время выставить на продажу наше оружие, – поведал им Оттар. – Наши превосходные скрамасаксы! И меч с рунами, который Бруни сработал прошлой зимой.

– Я их еще не видела, – слабым голосом отозвалась Сольвейг.

– О, ты их не забудешь. Они врежутся в твою голову навеки!

Сольвейг моргнула:

– Мне уже достаточно ран, спасибо.

– А завтра, – продолжил шкипер, – мы выставим наши резные товары. – Он свирепо поглядел на Сольвейг. – Сколько есть, столько и выставим. Да, а еще нам нужно найти проводника, который бы провел нас по реке. Сегодня на борт поднимутся трое.

– Трое? – спросила Одиндиса.

– Чтобы было из чего выбрать. Все смогут высказаться.

Сольвейг приподнялась на локтях. На ее лице пылал нездоровый румянец, а глаза сильно блестели.

– Ложись, девочка, – приказал Рыжий Оттар. – У тебя лихорадка.

Рыжий Оттар прогнал первого проводника почти сразу же, как тот ступил на борт. Этот светловолосый кормчий с длинными и тонкими усами вызывал раздражение тем, что непрестанно кивал, пока шкипер задавал ему вопросы, а затем медленно повторял услышанное. И лишь после этого отвечал – многоречиво и витиевато.

– И вот сейчас ты спрашиваешь меня, сколько дней пути от Новгорода до Смоленска, – эхом отозвался тот. – Разве не об этом ты меня спрашиваешь?

– Да! – рыкнул капитан. – Это я тебя спрашиваю, а не наоборот. Мне что, ждать ответа до того дня, когда замерзнет Волхов?

– Когда замерзнет Волхов? Об этом ты меня спрашиваешь?

– Пшел вон! – ответил Рыжий Оттар. – Торстен, пусть он спросит тебя, спрашиваешь ли ты его, знает ли он дорогу до причала.

Второй проводник был рыхлым, точно мешок с помоями. Он еле сумел сесть, и голос его звучал так, будто он все время задыхается.

– Любишь поесть, а? – поинтересовался Рыжий Оттар.

– О да, – ответил тот с хитроватой улыбкой.

– Это заметно. Тебе уже случалось вести суда до Киева?

– Врать нехорошо. Матушка мне всегда так говорила.

– Ну так что ж, да или нет? – потребовал ответа Оттар.

– Да! – Мужчина визгливо хихикнул. – Да! Если бы я сказал «нет», я бы соврал!

Бард взревел от смеха, да и Брита тоже развеселилась, но остальные переглянулись, нахмурившись.

– Попался! – пробулькал толстяк.

– Хиханьки, хаханьки… не захлебнись слюнями! – воскликнул Рыжий Оттар и взмахнул рукой. – Уведите его.

Команда ожидала прихода третьего соискателя. Сольвейг встала и оперлась на планшир. Она все еще нетвердо держалась на ногах и была слаба, точно старуха; шея у нее так распухла, что голова не поворачивалась ни влево, ни вправо. Но стоял последний день апреля, воздух был мягок, и она слышала крики прибрежных птиц.

А затем девушка почувствовала, что кто-то встал рядом.

– Твоя шея, – заметила Брита. – Она выглядит так, будто это вареная колбаса из оленины.

Сольвейг моргнула.

Брита взяла ее за руку и принялась пристально разглядывать шею:

– Можно потрогать?

Но Бард, проскакав мимо них по палубе, спас девушку от любопытства Бриты.

– Эй! – воскликнул он, хватая сестру за руку. – Пойди посмотри на Торстена!

У кормчего в руках была веревка. Подойдя поближе, Сольвейг услышала его голос:

– Так что, примемся за голову турка?

– Голову турка? – повторил Бард. – Ты спросил, хочу ли я приняться за голову турка?

– Ты ужасен, ничуть не лучше первого проводника.

Брита улыбнулась:

– А что это? – В голосе ее звучала неуверенность. Может, ей и не очень-то хотелось узнать правду. – Что за голова турка?

– Это стопорный узел на конце веревки. Сейчас я покажу.

– Для чего он нужен? – спросил Бард. – А! Понял. Это когда проденешь веревку через глаз.

– Ты хотел сказать, через кольцо? – поправила его Брита.

– Кольцо называется глазом.

– А почему узел называется головой турка?

Кормчий дважды перекрутил конец веревки, затем подоткнул конец и поднял вверх. Но Брита так ничего и не поняла.

– Похоже на головной убор турков, – пояснил для нее Торстен. – Ты их еще увидишь.

– Ну, а что такое турок? – спросила она.

Затем Сольвейг услышала позади себя голос Слоти. Он громко сказал:

– Нет! Конечно нет. Это слишком опасно.

– Он еще передумает, как всегда.

– Нет, Одиндиса.

– Эх ты… жалкий христианин.

«Они обсуждают, надо ли покупать брошь у Олега. Да, должно быть, так…»

– Слоти! – выкрикнул Вигот. – Слоти! Иди сюда, посмотри!

– С радостью! – ответил тот, встал и пошел к дальнему планширу. Там Вигот только что вытянул из воды одну из своих лесок. – Фу! Что это такое?

Столько изумления было в восклицании Слоти, что все обернулись. С одного из новых бронзовых крюков свисал невероятно огромный моллюск. Не сердцевидка, не мидия и не краб. Это было странное создание. На его покрытом илом панцире росли волоски, а глаза горели злобой.

– Дайте посмотреть! – потребовал Бард.

– И мне! – Брита протолкнулась мимо брата.

– Какая гадость! – с восторгом воскликнул мальчик.

– Эта тварь стара как мир, говорю вам. – Вигот помахал крючком у детей перед носом. – Годами таилась в тине, вас поджидала.

– Выброси ее обратно! – повелела ему Брита.

– Вот еще! Чтобы она восстала в последний день этого мира?

Вигот опустил существо на палубу и вместе со Слоти и детьми принялся его толкать.

А Сольвейг в это время отвлеклась, услышав разговор Бергдис и Эдит.

– Трое, – объявила старшая из женщин, шлепая себя по животу. – Я потеряла троих. И это при моем здоровье и широких бедрах! Двое из них были мальчиками.

– Если у меня будет сын, – начала Эдит, но Бергдис ее перебила:

– А потом я потеряла мужа. Его звали Джорунд. Его забрала Ран.

– Другая женщина?

Бергдис фыркнула:

– Вроде того. Ран и ее гибельная сеть.

– А! Ты про богиню, – поняла Эдит.

– Вот Джорунд был настоящим мужчиной. – Бергдис возвысила голос. – Остались ли на корабле люди с горячей кровью?

– Хватит, Бергдис, – огрызнулся Рыжий Оттар.

– Я сказала, с горячей кровью, – нарочито громко повторил она. – Может, ты, Бруни?

– В последний раз предупреждаю, – пригрозил шкипер.

– Ну ладно, один-то есть, – с хитрецой в голосе сообщила Бергдис своей собеседнице. Сольвейг невольно подалась вперед. – Он знает, кто он есть, – продолжала Бергдис. – Но мужчины… Разве они бывают довольными долго?

Сольвейг услышала, как кто-то бежит по причалу.

Маленький человечек прыжками пересек настил, широко шагнул и упруго приземлился прямо рядом с Сольвейг.

– Михран! – объявил он.

Девушка, поглядев на него, не смогла сдержать улыбки. Он был столь же невысок, как Олег, но гораздо смуглее. Его глаза поблескивали, будто желая сказать: к жизни лучше всего относиться с легкостью.

– Все знать Михрана, – сообщил он Сольвейг. – Все в Ладоге и Киеве.

Рыжий Оттар встал, чтобы его поприветствовать:

– Может, это и так. Но что знаешь ты сам? О реках, течениях, озерах?

Торстен подошел к капитану, все еще держа в руках связанную узлом веревку, и Михран тут же ткнул в нее пальцем:

– Голова турка! – Он сжал себе горло руками и рассмеялся. – Я армянин. Мы ненавидеть турков!

Рыжий Оттар фыркнул и сощурил глаза:

– Так ты не из Киева, а?

– Я? – воскликнул проводник. – Юг. Далекий юг. Море Черное.

– Черное море, – поправил его Торстен.

– Люди в Киеве, – поведал им Михран. – Русы. Очень высокие. Очень бледные. Король – рус.

– Так и есть, – отозвался Рыжий Оттар. – Король Ярослав.

Михран уселся на палубе. Вокруг него сгрудилась команда, и он завел речь о Восточном пути. Он рассказал о долгой дороге по хмурым лесам, о величии Новгорода, о невзрачных и тихих торговых поселениях, о великом Ильмень-озере и реках, которые его питают. Когда Михран закончил, все согласились, что путь займет не меньше месяца. И все – Рыжий Оттар, Торстен и прочие – убедились, что, несмотря на все его прибаутки, смешки и забавные оговорки, Михран знает дорогу хорошо и в своем умении уверен.

Когда шкипер спросил его, какие их подстерегают опасности, проводник тут же поднял вверх три пальца:

– Первое – это волок. – Он согнул руки и принялся толкать воздух, будто надрываясь от усилий, а затем закрыл глаза растопыренными пальцами. – Дикие звери! – прорычал он. – В лесах очень, очень многие дикие звери. Дикие свиньи – клыки.

– А третье?

– Разбойники. Людские дикие звери.

– Мы подготовились, – сказал ему Рыжий Оттар.

Михран покрутил черные усы и огляделся:

– С этими женщинами?

– Я умею драться, – тут же ответила Бергдис. – И да сохранят боги того мужчину, что свяжется со мной.

Михран внимательно посмотрел на Одиндису и Эдит. Мягко покачал головой. Затем обратил взгляд на Сольвейг:

– Может быть. Высокая. Сильная.

– Однорукая и одноногая, – сообщил ему Рыжий Оттар. – И шея не гнется.

– А что про меня скажешь? – вмешался Бард.

Но Михран лишь махнул рукой на него с Бритой:

– Слишкие маленькие. Слишкие молодые. – Он поднес правую руку к сердцу: – Но настоящая опасность всегда здесь, а? Внутри. Не снаружи. Тот, кто боится. Тот, кто болеет… Тот, кто украдет.

– Ты прав, – откликнулся Оттар. – Как у богов был плут Локи, так и у нас. Один из нас.

– Который? – с осторожной улыбкой поинтересовался Михран.

– Остерегайтесь зла в себе, – медленно проговорил Рыжий Оттар, переводя взгляд от одного к другому. – Если один из вас оступится, мы все можем упасть.

Поначалу Сольвейг думала, что шкипер говорит о ней. Но потом услышала, как сглотнул Бруни, и заметила, что он смотрит на Торстена; Сольвейг увидела, как Одиндиса притянула к себе и обняла Барда с Бритой; Эдит положила руки на живот. И пока Рыжий Оттар предостерегал их, Слоти беззвучно произносил какую-то молитву, раскрыв руки, будто распятый. Сольвейг поняла: каждый из них считает, что Рыжий Оттар говорил именно о нем.

– Ну, – спросил шкипер. – У кого-нибудь есть вопросы? Может, у тебя, Торстен?

– Когда настанет час. – Торстен дружелюбно кивнул Михрану. – Когда возникнет нужда.

Бергдис спросила проводника о том, часто ли попадаются торговые поселения, какие там продаются животные, какие овощи; Вигот и Слоти хотели узнать, что за рыба водится в реках, а Бруни поинтересовался, где лучше покупать серебро.

– А что ты молчишь? – спросил Рыжий Оттар Одиндису. – Не хочешь разузнать про речных духов?

Одиндиса лишь пожала плечами.

– И еще про эти… как их там… послания?

– Они не остановят тебя, – отозвалась Одиндиса. – И ничто не остановит.

– Как далеко от Киева до Миклагарда? – спросила Сольвейг.

Михран запрокинул голову:

– Миклагард! Ха! – Он с улыбкой повернулся к Рыжему Оттару: – Но вы… вы же едете в Киев?

– Для меня Киева достаточно. Для меня – и моей морской жены.

– Но я собираюсь в Миклагард, – объяснила Сольвейг. – Я хочу найти отца.

Михран поднял брови и вопросительно поглядел на нее. Затем оттопырил нижнюю губу и медленно кивнул.

– Ну ладно, – обратился Рыжий Оттар к команде. – Все обсудили?

Вместе с Михраном и Торстеном они отошли на корму, чтобы обговорить оплату и решить, когда отбывать из Ладоги.

Пока они договаривались, Сольвейг прошаркала по пристани к тому месту, где на нее напали гончие.

Земля здесь была сильно истоптана, и, наклонившись, Сольвейг разглядела лужицы собственной запекшейся крови, в которых застряли волоски из собачьей шерсти. Она подняла весло, которым Вигот огрел пса, и уронила его в воду.

С лодки за ней наблюдали несколько булгар. Один из них позвал ее и жестом пригласил подойти ближе. Сольвейг сделала вид, что не заметила.

«Мой третий глаз, – подумала она. – Мой глаз мастера. Одноглазый Один, помоги мне найти его».