Текст книги "Костяной браслет"

Автор книги: Кевин Кроссли-Холланд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

7

Только утром он поведал всем о том, что же произошло:

– Оно замаячило в темноте, выплыло из мрака. Только что не было – и вот оно уже тут.

– Что же? – выспрашивали все. – Что это было?

– Корабль. Черный как смоль. Темнее ночи.

– Даже парус? – спросила Сольвейг.

– И он тоже. Выступал из темноты только впередсмотрящий на носу. Крупный такой мужчина, – сказал он девушке. – Вроде твоего отца, только просвечивал насквозь.

Сольвейг застыла на месте, а Одиндиса шумно втянула воздух сквозь зубы.

– Я ему кричал, но он мне не ответил. Тогда я наклонил рулевое весло и стал молиться, чтобы боги даровали мне сил. Весло чуть не выкрутило мне руки, честное слово.

– Если бы не ты, Торстен, – сказал Рыжий Оттар, – мы бы уже спали на дне Балтийского моря.

Торстен выдвинул вперед челюсть и обратил взгляд к Асгарду:

– Не меня благодари, а свою морскую жену, свой корабль!

Тут Эдит сказала, будто припоминая что-то:

– Плеск волн. Шум волн. Крики.

– В этом и дело! – ответил Торстен. – Корабли издают звуки. Нос разрезает воду, трещит корпус, хлопают знамена. А этот двигался бесшумно, совсем бесшумно.

– А я предупреждала, – вступила в разговор Одиндиса. – Это чародеи. Я почувствовала их, когда вытянула над водой руки. Они плыли с Аланда.

– И кто ж это говорит? – насмешливо спросил ее Рыжий Оттар.

– Я говорю, – ответствовала она, расправляя плащ.

– Послания, – сказал Бруни.

– Что-что? – переспросил Оттар.

– У нас в Исландии, – пояснил тот, – есть колдуны, которые умеют насылать смертоносные заклятия и поднимать людей из могил. И сотворять послания.

– А что это? – вмешалась Сольвейг.

– Наваждения. Послания могут становиться громадными, а могут сжиматься до размера мухи. Они садятся на корабль и пересекают океаны. И погружают людей в такой глубокий сон, что те никогда не проснутся.

– Позже расскажешь, Бруни, – прервал его Рыжий Оттар. – Для басен у нас еще будет время.

– Послания – это не выдумки. Мы в Исландии все про них знаем.

Торстен со злобой зыркнул на него:

– Так пошли себе что-нибудь, мне плевать.

– Чародеи с Аланда, – повторила Одиндиса. – Или призраки. Нам бы лучше не плыть туда.

– Почему? – спросил Рыжий Оттар. – Они плыли не за нами.

– Он прав, – согласился Торстен. – Иначе нам бы не удалось спастись.

– Я не изменю курс, – сообщил ему Оттар, – из-за какого-то бесшумного корабля.

Одиндиса предупредила их:

– Мы должны принести благодарственную жертву за спасение. Иначе Эгир…

– Что же? Что мы можем пожертвовать? – спросил Бруни.

– Что-нибудь живое.

Торговцы переглянулись. Затем взгляды всех обратились к Бергдис. Та сказала:

– Эгир и Ран не очень-то обрадуются мышке или крысе, даже если нам удастся их поймать. Значит… если не считать нас самих… единственные живые существа на корабле – это куры.

– Значит, решено, – объявил Рыжий Оттар. – Курица.

Бергдис приказала Сольвейг достать одну из кур, что сидели в клетке у мачты:

– Бери пожирней. Чернушку.

Сольвейг покачала головой:

– Жалко губить ее зря.

– Зря? – удивился Торстен. – Подношение богам – это ты называешь «зря»?

– Да нет, – с улыбкой ответила Бергдис. – Она не пропадет даром. Богам нужен всего лишь ее Дух.

Когда Сольвейг вернулась с кудахчущей черной курицей, Бергдис уже успела надеть странный браслет. Девушка вместе с Эдит подошла поближе, чтобы разглядеть его.

– На вид похоже, будто он сделан из фаланг пальцев. – Девушка пересчитала их. – Семь штук. Будто их расположили рядом и переплели.

– Это и правда так? – спросила Эдит.

Бергдис ничего не ответила, лишь бросила на нее испепеляющий взгляд.

Затем достала из глубокого кармана свой разделочный нож – тот самый, которым размахивала перед Сольвейг. Она выхватила у девушки курицу, подняла вверх и с криком перерезала ей горло. Кровь и потроха расплескались по всей палубе.

Торговцы опустились на колени. Эдит вырвало, а остальные вознесли хвалу Эгиру и Ран. Бергдис заговорила нараспев:

– Когда мы плыли из Сигтуны, наш морской жеребец брыкался и вставал на дыбы. Затем из тьмы выплыл черный корабль. Вы направляли руку Торстена, вы безопасно провели нас…

После того как Бергдис закончила, Торстен напомнил:

– Не забудьте про эль. Эгир всегда хочет пить.

– Пусть возьмет мою долю, – пробулькала Эдит, и ее снова стошнило.

– Вылей половину кувшина перед нами и половину за нами, – приказал ей Рыжий Оттар.

И Эдит выплеснула свой эль в жадные волны.

– Хвала Эгиру и Ран! – сказал Слоти. – И Христу хвала.

– Что?! – рявкнул Рыжий Оттар. Его бычья шея налилась кровью, и вены выступили наружу. – Да как ты смеешь? Я не потерплю, чтобы на моем судне славили Белого Христа.

– Ты мне не муж, – ледяным голосом проговорила Одиндиса. – Христос… Христос.

– Можно чтить и богов, и Христа, – оправдывался Слоти. – Я так и поступаю.

– Он принес войну в Швецию. Кровь и смерть. – Оттар повернулся к Сольвейг: – И в твою страну тоже. Когда король Олаф вернулся из Киева и сражался во имя Христа при Стикластадире.

Сольвейг медленно кивнула и закрыла глаза.

– Я знаю, – проговорила она шепотом, вспоминая, как призраки погибших при Стикластадире скользили по воде, когда она добиралась до Трондхейма.

Рыжий Оттар задумчиво посмотрел на нее:

– Ты была там?

– Я и сейчас там. Кто приходит в Стикластадир, остается там навеки. Так люди говорят.

Она остановила на шкипере печальный взгляд.

– У них было время, – ответил он. – И именно тогда им было назначено умереть. Ну ладно! Ни слова больше о Христе. Его люди убили моего брата и сына моего брата.

Бергдис повернулась к Сольвейг и протянула ей искромсанные останки черной курицы:

– Ощипай ее. Все, что останется, пойдет в суп.

Итак, девушка села, прислонившись спиной к мачте, и принялась ощипывать несчастную птицу. Морской ветер унес перья – даже те, что были испачканы кровью. Почуяв кровь собственной сестрицы, оставшиеся курицы беспокойно закудахтали в клетке.

Торстен. Ему известно что-то про Бруни. И они не ладят.

Сольвейг ощутила в горле комок. А затем, нежданно-негаданно, закапали горестные слезы.

«Кровь, – думала она между всхлипами. – Слезы смывают кровь».

Все утро команда провела степенно. А днем на море спустилась легкая завеса тумана. Она то осыпалась каплями, то поднималась, то меняла очертания, и всем казалось, будто они заточены в плен внутри собственной головы и собственного сердца. Всем, кроме Вигота. Тот свистел соловьем и объявлял, что туман очень плох для рыбы, но очень хорош для ее ловцов.

Пока Сольвейг стояла рядом с Торстеном на корме, с ней заговорила Одиндиса:

– Этот туман наслали жители Аланда. Они творят туман, когда хотят, чтобы от них держались подальше.

– Что за вздор ты несешь, – возразил Торстен. – Туман творят жар и холод, если смешиваются слишком быстро.

– А сколько всего Аландских островов? – спросила его Одиндиса.

– Не знаю.

– Вот именно. Чародеи поднимают и топят острова, поэтому их число постоянно меняется.

– Одиндиса. – Торстен протянул к ней руку и постучал ей по лбу. – Вот где на самом деле туман. Сплошной туман!

– Вот увидишь, – пригрозила она ему.

Но Торстен и так видел неплохо и уверенно направлял судно к Аланду. Пока Бергдис с Одиндисой спускали огромный парус, четверо мужчин – Рыжий Оттар с Виготом и Бруни со Слоти – устроились у весел и неспешно повели корабль к гавани.

Уже почти стемнело, и Сольвейг только следующим утром смогла разглядеть окрестности. Место было грязное, убогое и продувалось насквозь. Берег был почти необитаем: тут проживала лишь жалкая горстка торговцев, зато повсюду, среди рыбьих потрохов и смердящих островков влажных водорослей, кричали чайки и сновали туда-сюда кошки.

«Я ждала чего-то совсем иного, – подумала Сольвейг. – Совсем-совсем иного! Или, может, эти чайки и кошки и есть чародеи?»

Все утро Сольвейг вместе с торговцами пыталась раздобыть побольше еды в дорогу. Рыжий Оттар разрешил команде бродить всюду, где вздумается, лишь бы они вернулись к закату.

– Но куда бы вы ни отправились и что бы ни делали, возвращайтесь в хорошем расположении духа. Ни одно судно не ждет успех, пока на нем царят враждебность и распри. Они опасны не меньше, чем плавучие льды и подводные скалы. – Шкипер оглядел всю команду таким пристальным взглядом, что каждый был уверен, будто обращается Оттар именно к нему. – И уж не сомневайтесь. Если ссоры будут продолжаться, один из вас покинет корабль. Даже посреди моря.

Сольвейг решила побродить в одиночестве.

«Нас одиннадцать. На борту так тесно; иногда мне даже кажется, что я задыхаюсь. Неудивительно, что мы все время вздорим.

Я знаю, мне следовало бы сейчас заниматься резьбой, но я возьму с собой поясную сумку, поброжу по берегу и наберу костей».

Стоило ей услышать, как подошвы ее кожаных ботинок зашлепали по сходням, стоило расправить длинные ноги и руки, как Сольвейг почувствовала себя лучше. Она пила воздух большими глотками, наслаждаясь острым запахом водорослей и рыбьих потрохов, затем с силой выдохнула, пока ее легкие не опустели и не стали плоскими. Сольвейг закашлялась.

Она оставила позади маленькую гавань и побрела по взморью. Ей на глаза попалась желтогрудая птичка, какой она никогда не видела прежде. Птичка все прыгала и прыгала подле нее, косясь на Сольвейг и насвистывая.

«Ты ведешь меня, – подумала девушка. – И я пойду за тобой. – Но затем засомневалась: – А вдруг ты чародей? Вдруг ты собираешься схватить меня и отрезать мне волосы?»

Сольвейг засмотрелась на птичку и совсем потерялась в своих мыслях, а потому не расслышала шагов за спиной.

– Ага! – проговорил тот, кто шел за ней. – Значит, мы идем в одну сторону.

Сольвейг резко развернулась и поскользнулась на скользком камешке.

– Осторожнее! – сказал голос. Чьи-то руки обхватили узкие плечи девушки и помогли ей подняться.

– Вигот! – воскликнула она. – Ты что, преследовал меня?

– Нет.

– Лжец!

– Ну что ж, – ответил Вигот. – Ты стоишь того, чтобы тебя преследовать.

Юноша склонился к ней с полуоткрытым ртом, будто готовый проглотить малейшие возражения Сольвейг. Но она отвернулась и оттолкнула лицо Вигота ладонью.

– У тебя странные глаза, – сказал ей Вигот.

Сольвейг пожала плечами:

– Мне их не видно.

– Один серый, а другой цвета фиалки. Будто у подменыша.

Сольвейг усмехнулась:

– Моя мачеха тоже так говорит.

– Ты и не юна, и не стара.

– И это она тоже говорит. – Сольвейг нахмурила брови. – Ну, как бы то ни было, у тебя тоже странные глаза.

– Почему?

«Они похожи на рыболовные крючки, – подумала она. – И я не могу оторвать от них взгляда».

– Так почему? – переспросил Вигот.

Но Сольвейг лишь покачала головой и хранила молчание.

– Куда ты идешь?

– Я следую за птицей.

– А я – за тобой. – Вигот рассмеялся.

– Уходи.

Но она говорила не от всего сердца, и юноша это знал.

– Ладно же, – продолжила Сольвейг. – Если эта птичка отрежет мне волосы…

– Что-что?

– …и сплетет из них сеть, чтобы ловить мышей в волнах прилива, тебе придется меня спасать.

Вигот, улыбаясь, покачал головой.

Затем они прошли через песчаный пляж и взобрались на зеленый холм. Оттуда они увидели, к своему изумлению, что внизу, почти прямо под ними, расположилось целое селение: множество хижин и несколько длинных домов, крытых дерном.

– Так вот в чем дело, – проговорил Вигот. – Пристань – это всего лишь пристань.

– И посмотри, – добавила Сольвейг. – Видишь ту тропу? Она ведет от деревни прямо к гавани.

– Та тропа скучнее, – ответил юноша, недобро улыбаясь.

Посреди деревни собралась изрядная толпа, и Сольвейг поняла, что люди наблюдают за двумя борцами.

Но вот внезапно со всех сторон раздались вопли; один из молодчиков повалил соперника и крепко прижал к земле. Вот и все, поединок завершился.

И тогда Сольвейг поняла, что рядом с нею больше нет Вигота.

– Погоди! – кричал он, пытаясь продраться через толпу. – Постой! – Он оглянулся на Сольвейг: – Вот увидишь, что будет.

«Нет, – подумала она. – А если мы не вернемся вовремя? А если… Нет, я не знаю».

Вигот направился прямо к юному победителю. Показал пальцем сначала на него, потом на себя. Нырнул рукой в карман и достал оттуда кусочек рубленого серебра размером с ноготь.

Островитянин, улыбнувшись, кивнул и достал в свой черед предмет, который со стороны был похож на серебряный наперсток, и положил его на землю рядом.

Вигот разделся до пояса, и толпа засвистела, заулюлюкала, приветствуя бойцов.

Как только Вигот и его противник сцепились, Сольвейг поняла, сколь проворен и коварен ее спутник. Он, в отличие от жителя островов, не мог похвастать особой силой или статью, но с избытком возмещал это быстротой, отвлекая внимание соперника ложными выпадами.

И все же тот нанес удар первым. Он вытянул руку и попытался схватить Вигота за загривок. Юноша увернулся, но все же неприятелю удалось расцарапать ему щеку от уха до подбородка. Выступила кровь.

И тогда Сольвейг увидела, что Вигот может быть и жестоким. Он поймал противника за руку и вывернул ее. Молодой мужчина боролся и извивался, но Вигот его не отпускал, заставляя опуститься на колени. Юноша застонал.

Во рту у Сольвейг пересохло. Она хотела, чтобы победил Вигот, и хотела, чтобы он проиграл.

Но, как бы то ни было, Вигот эту схватку выиграл. Он вынудил соперника встать на колени, а затем лечь лицом на землю. И даже после того, как тот сдался, Вигот еще сильнее вывернул ему руку. Сольвейг это заметила. Потом ее спутник с силой пнул молодого бойца по ребрам, и он, стеная, остался лежать на песке.

Вигот подхватил свой обрубок серебра вместе с наперстком. Жители села разозлились.

Под их вопли один из юношей бросился вперед и выхватил у него рубашку. Вигот дернулся за ним, но его схватили двое других.

– А ну верни! – закричал он, но теперь они с Сольвейг оказались в гуще потасовки.

Сольвейг ударили по лицу и дали локтем в ребра.

– Бежим! – выкрикнул Вигот. – Быстрей! Нам нужно выбраться отсюда!

Он схватил Сольвейг за руку и поволок за собой. Они прорвались сквозь толпу и под улюлюканье побежали по тропе обратно в гавань.

Люди плевали в них, а мальчишки кидали им вслед камни.

Когда оба они убедились, что погони больше нет, путники остановились, переводя дух.

– Ты глупец! – крикнула Сольвейг.

– Он сам напросился. – Вигот никак не мог отдышаться.

– Он сдался. А ты поступил жестоко.

– Он бился нечестно.

Сольвейг не поверила ему:

– Если кто-то и бился нечестно, то только ты.

– Единственный способ победить того, кто жульничает, – это сжульничать самому.

Сольвейг все еще хватала воздух ртом.

– В том не было никакой нужды. Ты навлек опасность на нас обоих.

– Пфф!

– Да, так и было, – со злобой ответила Сольвейг. – Нас могли забросать камнями.

– Ты ушиблась? – Вигот обнял Сольвейг за плечи.

Она стряхнула его руку:

– И кто же научил тебя так бороться?

Вигот пожал плечами.

– Братья?

– У меня нет братьев.

– Значит, отец?

Он покачал головой:

– Он для меня умер.

– А где твоя мать?

Вигот снова передернул плечами, и Сольвейг поняла, что ему не хочется говорить о ней, и о своей семье вообще.

Когда они дошли до мостков, то увидели, что к ним навстречу шагают Рыжий Оттар с Торстеном. Шкипер сощурил глаза и медленно провел ногтями по своей щеке.

– Ну? – спросил он. – Это что, следы любви? Женские коготки?

– Борьба, – ответила Сольвейг. – Он боролся.

– Не с тобой, я надеюсь! – воскликнул Торстен.

– Конечно нет. – Девушка почувствовала, как кровь прилила ей к щекам. – Там, в деревне. У них были состязания.

– Ты выиграл? – спросил Рыжий Оттар.

Вигот кивнул.

– И где приз?

Юноша показал Оттару и Торстену серебряный наперсток.

– Вигот сжульничал. Все местные жители были в ярости. Они вопили и преследовали нас.

Вигот злобно уставился на Сольвейг, но она уже смолкла.

– А где твоя рубашка? – спросил его шкипер.

Тот сжал челюсти и задрал подбородок.

– Они схватили ее, – ответила Сольвейг. – И не хотели отдавать.

– Стыд и позор! – рявкнул Рыжий Оттар. – Вам обоим! Ваше дело торговать, а не воровать! На обратном пути вас уже будут здесь поджидать.

Сольвейг знала, что если заговорит снова, то лишь навлечет на себя еще больший гнев.

– Ладно! – Рыжий Оттар хлопнул в ладоши. – Там уже потушили мясо. Курятина. А на рассвете мы отчалим. Не так ли, Торстен?

– Если Эгир не воспротивится.

– Лучше б ему не противиться, – резко ответил шкипер. – Потому что именно сейчас начинается наше странствие.

– Но не мое.

– Что ты имеешь в виду? Ты что, остаешься?

– Нет. Я хотела сказать, что мое странствие началось в тот день, когда уехал отец.

– Тогда тебе давно пора платить за дорогу! – рыкнул на нее Оттар. – Мы же так договаривались, а? Вместо того чтобы наживать нам врагов, лучше бы тебе заняться резьбой.

8

Сольвейг смотрела, как Слоти кусочком мела рисует на сосновом настиле шахматную доску. Он попросил Барда и Бриту расставить на ней фигурки из моржовой кости, а затем начал рассказывать:

– А теперь запомните, вам не нужно убивать всех противников. Лучшие игроки побеждают, не проливая рек крови.

Брита спросила, как же это делается.

Слоти протянул руку и постучал дочери по лбу:

– Пользуйся вот этим. Разумом. Хитростью. Если ты выиграешь, не устроив бойню, тем отраднее для тебя будет победа.

«Жаль, что отец не научил меня шахматам, – думала Сольвейг. – Они гораздо интереснее шашек, требуют большей изворотливости. Заставляют мозги болеть от напряжения».

Но на самом деле у Сольвейг болели не мозги, а сердце. Глядя, как Слоти играет со своими детьми, она затосковала по отцу.

– А что у тебя в сумке, Сольвейг? – спросил ее Бард.

– Это мешок, – поправила его Брита.

– Кости! – ответила девушка.

– Кости! – воскликнул мальчик. – Человеческие?

– Нет. Хотя да. Есть одна человеческая.

– Можно поглядеть? – взволнованно спросила Брита.

– Бард, Брита! – осадил их отец. – Вы жужжите, как целый рой мух.

– Она не против.

– Правда, Сольвейг?

– Я покажу вам позже. Сейчас же вы будете играть в шахматы, а я – вырезать. Так я плачу за то, что меня взяли на корабль.

Оставшись в одиночестве, Сольвейг быстро раскрыла свой мешочек, пошарила в нем и извлекла комок мха. Убедилась, что никто не следит за ней…

Сколько бы она ни смотрела на драгоценную золотую брошь, все равно сердце ее начинало скакать галопом. «Вот этот человек на носу… – думала девушка, – я ведь до сих пор не знаю, кто он такой, но мне это даже по душе. Я могу представить это сама. А та фигурка, что поменьше – стоит на корме вытянув руки, – я тоже о ней ничего не ведаю, но чем дольше смотрю, тем лучше ее узнаю».

Сольвейг перевернула брошку. и . ХС и ХА.

Я знаю, что мне сделать. Я вырежу еще пару рун рядом с этими.  – Сольвейг, дочь Хальфдана.

И она быстро завернула украшение обратно в мох.

«Здесь ведь можно его хранить. Никто не будет рыться у меня в мешке. Среди моих спутников воров нет. Да, думаю, что нет».

Итак, Сольвейг взялась за работу: она провела почти целый день в тишине, скобля рог благородного оленя, а затем пытаясь придать ему нужную форму. Закончив, девушка потянулась и сжала руки, пытаясь избавиться от боли в пальцах.

«Надо закончить иголку из моржовой кости, – решила она. – Я украшу ее длинными волнистыми линиями. Похожими на локоны. Или на барашки, что плещутся со всех сторон».

Но едва она дотронулась шилом до иголки, как лодку тряхнуло. Шило соскользнуло.

Сольвейг сжала губы и нахмурилась. Она крепко держала шило в правой руке между указательным и большим пальцами и, прижав руки к бокам, снова направила острие на иголку.

– О… – услышала она голос. – А вот и моя ученица.

– Ой-ой! – вскрикнула Сольвейг от неожиданности. Ей было досадно, что ее отвлекли и что она никак не может сделать насечку.

– Что не так?

– Это неправда.

– А?

– Я не твоя ученица.

– Мудрый ремесленник знает, что всегда можно научиться чему-то еще. Это вроде как забираться на мачту. Чем выше сидишь, тем больше видишь. Ну что, украшаешь иглу из моржовой кости?

– У меня не получается, – пожаловалась Сольвейг. – Корабль все время шатает.

Бруни проворчал что-то, а затем сказал ей:

– Возьми иглу в левую руку. Да, а шило – в правую.

– Но я же левша.

– А теперь, Сольвейг, медленно подноси иглу к лезвию, а не наоборот. Вот видишь? Так тебе проще управлять инструментом.

Сольвейг кивнула:

– Да. Я этого не знала!

– Но учти, – продолжал ее собеседник. – Молодые женщины не умеют правильно вырезать. Они слишком мягкие. Да и старухи не умеют. – Бруни наклонился к Сольвейг, и она почувствовала на себе его смрадное дыхание. – Но им тоже можно найти применение.

– Вот, значит, как ты думаешь? – яростно спросила Сольвейг.

– Я никогда не встречал незамужнюю женщину, которая была бы хорошим резчиком. Да что там, я и вообще хороших женщин не встречал.

Девушка встряхнула волосами:

– Так ты был против того, чтобы меня взяли на корабль? – резко спросила она. – Ты был заодно с Бергдис?

Бруни пропустил ее вопрос мимо ушей.

– Но, дорогуша, как бы там ни было, мы с тобой подходим друг другу. Так-то! – Он обнял Сольвейг за плечи.

– Нет! – Голос ее звучал сердито. Она попыталась отстраниться и нечаянно наткнулась ладонью на острие шила.

Будто молния ударила ей в руку. Сольвейг громко вскрикнула. Горячая алая кровь забрызгала ей платье, а когда девушка приложила руку ко рту, она измазала в крови и лицо.

Она зарыдала в ярости:

– Смотри! Смотри, что я из-за тебя наделала.

– Я перевяжу тебе руку.

– Убирайся! – всхлипнула Сольвейг. – Я сама.

Большой палец ныл. Остальные пальцы почти не двигались, вся рука покраснела и стала горячей. Левое запястье и предплечье наполнились пульсирующей болью. Два дня она просто сидела на носу судна или у мачты, баюкая руку, замотанную в сальные отрезки полотна.

Бергдис отчитывала девушку за то, что она теперь не могла помочь со стряпней. А Рыжий Оттар злился, ибо вырезать она тоже не могла.

За лодкой вслед летели странные темнокрылые и острохвостые птицы. Сольвейг медленно прошаркала к корме, чтобы расспросить о них кормчего.

– Это поморники, – ответил Торстен. – Один из видов. Их нечасто можно встретить так далеко в море.

– А что они тогда здесь делают?

Торстен посмотрел на нее долгим взглядом, и она вдруг подумала, что никогда еще не встречала человека с таким пронзительным и немигающим взглядом, который мог смотреть сквозь волны океана и достигать взором до самых краев света.

– Почему они тут? – еще раз задала она вопрос.

Торстен повел широкими плечами:

– Я могу поведать тебе многое о приливах, о звездах и ветрах, о том, где плодятся моржи и где кормятся киты. И о птицах. Но не все… – Тут шкипер развел руками и медленно покачал головой: – Они не такие, как у нас на фьорде. У этих клювы и хвосты острее.

– Острые, будто шило.

Сольвейг шумно втянула воздух и поморщилась.

– Я видел, как с тобой разговаривал Черный Зуб. – Торстен поглядел ей прямо в лицо. – И как хватал своими лапами. Будь осторожна.

Не успела девушка вернуться на середину судна, как к ней подошла Эдит и пристроилась рядом на сиденье:

– Болит?

– Да, ужасно. И еще озноб.

Эдит сощурилась и кивнула.

– И не только рука.

– У тебя болит сердце, – отозвалась молодая женщина.

Сольвейг в отчаянии замотала головой так, что ее золотые волосы заметались из стороны в сторону.

– Ох! – вскрикнула она. – А что, если я никогда не доберусь до Миклагарда?

– Я понимаю тебя, – ответила Эдит и очень бережно сжала ей правую руку. – Я правда понимаю.

Сольвейг втянула щеки и шумно сглотнула.

– Ожидай худшего, – наставляла ее Эдит. – Тогда все остальное покажется тебе блаженством. Ты сможешь удивляться даже самым ничтожным радостям.

Девушка уставилась на нее во все глаза. «Темные волосы постоянно лезут ей в глаза, – подумала она. – Будто блестящая челка у длинношерстного пони. Кажется, будто она всегда улыбается, даже если это не так. И тихо бродит вокруг меня ласковой тенью».

– Ожидать худшего? Тебе приходится так поступать, да? – Сольвейг запнулась. – Я знаю, что ты – невольница Оттара. Его рабыня…

Эдит скрестила ноги и накинула шаль. Из покрывала выпал черный жук и быстро побежал по палубе.

– Видишь? – спросила женщина. – Он свободен. Может идти, куда захочет.

– Но он не знает о своей свободе. И не знает, куда бежит.

– И что тогда лучше? Обладать свободой и не знать, что с ней делать, или быть рабом, но иметь цель?

– Звучит как загадка.

– Ты знаешь, что я из Англии?

– Да.

– А знаешь, где находится эта страна?

– На юге.

– На юго-востоке. Напротив Дании. За двумя группами островов.

– Шетландские, – вспомнила Сольвейг.

– И Оркнейские.

– А! Это ведь оттуда привез Слоти шахматные фигурки.

– Да, – ответила Эдит. – Он рассказывал мне об этом.

– Мне нравится, как ты говоришь на нашем языке. Как ты пробуешь слова, словно ступаешь по тонкому льду.

– Так и есть, – улыбнулась Эдит и подвинулась поближе к Сольвейг. – А ты хочешь знать, что… что случилось со мной?

– Ох! – выдохнула девушка. – Расскажи мне все!

– Нас атаковала ватага шведов.

– Но почему?

– Это как-то связано с проклятием. Его наложила старая Хильда… она была нашей знахаркой.

– И что они сделали?

– Они убили Хильду и пронзили моего отца копьем. – Эдит приложила руки к горлу.

– Нет! – вскричала Сольвейг.

– Отец был вождем. Они уволокли меня прочь от детей.

– Детей?! – не поверила своим ушам девушка. – У тебя есть дети?

Эдит печально опустила голову и показала два пальца.

– О, Эдит!

– Эмма, – прошептала та. – И Вульф.

– Нет, нет, – причитала Сольвейг.

Эдит схватила ее за руку – ту, что болела. Сольвейг вздрогнула, но не отняла руки.

– И тогда, – рассказчица сглотнула комок ярости, подступивший к горлу, – они отнесли меня к своей лодке. Я вопила, но они бросили меня внутрь и привязали. И отвезли в Сигтуну.

Девушка смотрела на нее, словно потеряв дар речи.

Эдит кивнула и продолжила голосом холодным, будто камень:

– И продали меня.

– Рыжему Оттару?

Снова кивок.

Мимо них с визгами пронеслись Брита и Бард. Эдит внезапно разрыдалась, и Сольвейг обняла ее одной рукой.

– Это все из-за Эммы. И Вульфа, – сдавленным голосом пояснила она. – В остальном у меня все хорошо.

– Все хорошо?! – возмущенно повторила Сольвейг. – Тебе нравится быть рабыней Рыжего Оттара? Тебе нравится, что он делает с тобой все, что пожелает?

Эдит поглядела на нее сквозь пелену из слез и волос.