Текст книги "Костяной браслет"

Автор книги: Кевин Кроссли-Холланд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

9

– Сольвейг, – всхлипнула она. – Оттар – неплохой человек. По сравнению с другими даже хороший. Но такова жизнь большинства женщин: работай до изнеможения от рассвета до заката, а после заката ублажай мужчину. Да, вынашивать и рожать детей опасно. Да, больно, когда мужчина бьет тебя, стегает или делает что похуже. И поэтому мы должны ожидать худшего. И поэтому надо наслаждаться тем немногим, что у нас есть.

Сольвейг покачала головой. Она так сочувствовала Эдит и злилась из-за того, что услышала.

Но ее собеседница улыбалась. Она приложила два пальца к губам и легонько коснулась затылка девушки.

«Мы разговариваем с ней, – подумала Сольвейг, – словно две сестры. Надеюсь, что нам еще удастся вскоре побеседовать. Надеюсь, что смогу рассказать ей про отца и про все остальное».

– Да, – сказала ей Эдит. – Я верю, что Оттар будет хорошо со мной обращаться. – Тут она перекрестилась. – И я верю, что на небесах для меня уготован дом получше этого.

– Ты христианка! – воскликнула Сольвейг.

На следующий день им удалось посидеть вдвоем, пока Рыжий Оттар спал, напившись эля. Но только Сольвейг приступила к рассказу об отце, как к ним подошел шкипер.

– Торстен, – прокричала она ему. – Я говорила Эдит про моего отца.

Торстен кивнул и сказал:

– Земля. Земля! Мы пройдем в устье Невы еще до заката.

Сольвейг и Эдит встали. Они наблюдали вместе с Торстеном, как неясная дымка на горизонте окрашивалась в голубые и зеленые тона.

– Мне надо разбудить Оттара, – проговорила Эдит.

Но, словно обладая неким шестым чувством – будто все время был настороже, – шкипер и сам уже проснулся. Потягиваясь, он поднялся на ноги.

– Все к веслам! – загрохотал Оттар. – Все к веслам! Бергдис, вы вместе с Одиндисой. А ты, Эдит, сядь напротив этой увечной Сольвейг.

Эдит улыбнулась ей:

– Можешь не грести.

Сольвейг, – позвал ее Бруни между гребками. – Иные из нас считают, что тебе надо было бы родиться мужчиной. – Затем он поглядел на того, кто греб напротив него: – И тебе тоже, Слоти!

Рыжий Оттар с Виготом загоготали. К ним присоединилась и Бергдис, которая ощипывала в трюме курицу.

– Если бы лошади умели смеяться, – выкрикнул Оттар, налегая на весло, – Бергдис, если бы лошади умели смеяться, они бы смеялись в точности как ты.

Затем наступила тишина, пока все прилежно гребли.

– Ладно, – наконец отозвалась Сольвейг. – Тогда я прикрою волосы.

– Тебе придется изменить кое-что еще, – пропел Вигот, и команда расхохоталась. Все, кроме Эдит, которая громко вздохнула, а потом сказала потише:

– Старые как мир насмешки. Одно и то же раз за разом.

Закрепив рулевое весло, Торстен наконец смог ненадолго отлучиться со своего поста. Он подошел к гребцам, разминая руки.

– Хочешь присоединиться к ним? – окликнула его Бергдис.

– А ты хочешь, чтобы тебя ощипали? Как твоя рука, Сольвейг?

Девушка ответила, работая веслом:

– Женщины редко жалуются.

Пятеро мужчин заулюлюкали.

– Сольвейг права, – заметила Эдит.

Бергдис подняла голову:

– Вы, мужики, думаете, было бы лучше, если б женщины походили на вас. А мы знаем, сколь проще была бы жизнь, если б это вы были на нас похожи.

Рыжий Оттар повернулся на скамейке:

– Ты, кривозубая горластая карга! И что нам такого сделать, чтобы стать на тебя похожими? Если ты забыла, это я ваш шкипер.

– Да-да, без тебя мы бы все заплутали в море, – насмешливо отозвалась Бергдис. А затем добавила, понизив голос: – Ох, начиню я тебя, Оттар, как курицу к праздничному обеду!

– Да ты же завидуешь, Бергдис, а? – вторя капитану, вмешался Вигот. – Завидуешь мужчинам. Завидуешь молодости.

– Я такая, какая есть, – пробормотала та.

И вот опять заработали весла, если и не в согласии, то хотя бы одновременно.

Торстен стоял прямо перед Сольвейг. Он нагнулся к Бруни:

– У тебя есть жена, правда?

Он не ответил.

– Жена есть, а?

– В каждом порту.

– А дома, в Исландии?

– Да, есть, – сдержанно отозвался гребец.

– Небось норвежка?

Бруни отбросил весло.

– Кто тебе сказал? – спросил он и встал прямо перед Торстеном, со злобой всматриваясь в его лицо.

Кормчий выдержал взгляд, не мигая, и мрачно промолвил:

– Я так и думал. – Затем резко повернулся, пошел на корму и отвязал рулевое весло.

Сольвейг была сбита с толку. Почему они враждуют?

Перед закатом Рыжий Оттар подошел к стоявшему у руля Торстену:

– Как насчет вон того взморья?

Торстен пригляделся:

– Думаю, сойдет. Вода там мелкая и берег песчаный.

Рыжий Оттар погладил планшир и приказал кормчему:

– Веди осторожно.

Шкипер выкликнул Барда с Бритой:

– Трюм затоплен. Как только причалим, начинайте выгребать воду. Понятно?

Дети ответили, что поняли.

– Заслужите-ка свой ужин, – добавил Оттар.

Ночь выдалась холодная. Звезды мерцали, и команда устроилась спать под парусом, натянув на себя шкуры и меха.

На рассвете, сразу после завтрака (состоял он из вареной сельди и куска хлеба), снова отправились в путь и весь день плыли вверх по Неве – то под парусом, то на веслах, – пока наконец не попали на озеро, столь огромное, что конца и края ему не было видно. Вечером им снова пришлось вытаскивать судно на берег.

Ложась спать, Сольвейг услышала вой волков.

– Гардарики, – объяснил ей Вигот.

Сольвейг выглядела озадаченной.

– Волки страны Гардарики, – пояснил юноша.

Она обхватила себя руками.

Вигот пристально ее разглядывал.

– Если хочешь, – предложил он, – можешь устроиться под моей шкурой.

Сольвейг выдвинула подбородок:

– С волками и то безопасней.

На следующий день Рыжий Оттар с командой держались вдоль берега, пока не вышли к широкому руслу.

– Почти прибыли, – прокричал Торстен. – Осталось два часа.

– Два часа! – вскричал Вигот, оборачиваясь к Сольвейг. – Всего два часа – и мы в Ладоге. Я покажу тебе все! Земляной город. Крепость. Лучший рынок на всем Восточном пути.

– Если не считать Киева, – возразил Торстен.

– Киев, – повторил Рыжий Оттар, наслаждаясь звучанием слова.

– Но на реке нам потребуется проводник, – сообщил ему кормчий. – Я незнаком с ее изгибами, поворотами и отмелями, к тому же…

Шкипер поднял правую руку, давая ему знак замолчать:

– Мы бы не добрались сюда без хорошего кормчего. Ты оказал нам честь, Торстен.

– Благодари Эгира и Ран, – ответил тот. – И духи всех утонувших.

– Нет, я благодарю тебя, – настаивал Оттар. – Все из нас одарены разными умениями, но некоторые дары полезнее прочих.

После заката, в час, когда все – земля и вода, мысли и чувства – полно неопределенности и загадок, Рыжий Оттар с командой тихо гребли по широкому руслу, ведущему с озера на пристань Ладоги. Они поели, не спускаясь с корабля, и во время еды Рыжий Оттар рассказывал им о правителе родом из шведов, что живет в городе, и о тамошних жителях.

Шкипер пребывал в таком веселом расположении духа, что даже взъерошил золотистые волосы Сольвейг.

– Ладога, – промолвил он. – Ладога, где начинается страна Гардарики. Так что скажешь, какая часть путешествия самая лучшая? Начало, середина или конец?

Всхлипывал и свистел ветер, дергая корабль за снасти.

Сольвейг лежала между Бергдис и Одиндисой. Обе женщины спали. Она смотрела на парус, который растянули между планширами так, что получилась самодельная палатка.

Она протянула руку и провела по ткани подушечками пальцев. Хорошая ткань. Еще бы. Ей и нужно быть такой, словно жена, которая терпит угрозы и побои. Но плетение кое-где уже начало протираться. И поглядите-ка, соленый ветер грыз этот кусочек и чуть не унес его с собой.

Сольвейг подняла голову и заглянула в один из глазков, проделанных ветром: снаружи бежали розовые ленты пушистых облаков да низко пронеслась стайка прибрежных птиц.

«Мой любимый час, – подумала она. – Безвременье, в котором застыли столетия…

В Ладоге правит швед… Так сказал Рыжий Оттар. Но не объяснил, почему так случилось. Все эти имена, названия – я в них запуталась. Тут виновен и эль… – Сольвейг прищурилась и ощутила стук в висках. – По-моему, он сказал, что сейчас здесь правит уже седьмое поколение шведских ярлов. Получается, со времен моей прапрапрапрапра… нет, мне этого не сосчитать. Но я помню имя первого ярла. Рюрик. Так сказал Рыжий Оттар…»

Время шло. Кто знает, сколько его успело пробежать? И вот Сольвейг услышала пение. Не завывание ветра, а мелодичный высокий голос:

 
Выкует мороз оковы, и огонь поглотит угли,
Затвердеет зимний лед, мосты из хрусталя
воздвигнет.
Хлад не даст взойти посевам…
 

«Кто же это? – недоумевала Сольвейг. – Голос у нее, как у снежной девы. Или у одного из воздушных духов».

 
Но Христос-освободитель разобьет зимы оковы,
Снег сойдет с полей, и снова в мир наш радость
возвратится.
Летний день с палящим солнцем реку выведут
из плена…
 

«Христос. Она поет о Христе? – Сольвейг снова сощурилась. Это ведь неправильно! Погоду нам творят Фрейр и Фрейя».

Но вот снова зазвучала песня, и только потом девушка поняла, что пела ее Эдит.

– Ты поешь, как бесплотный дух, – сказала ей Сольвейг.

– Этот голос дал мне Бог, – ответила она, поджав прелестные губки.

– Ты пела какое-то заклинание? Призывала хорошую погоду?

Эдит кивнула:

– Да, что-то вроде. Это песнь надежды.

Сольвейг распахнула глаза:

– Ты же учила меня ожидать худшего!

– Это не значит, что нельзя надеяться.

– Мне кажется, надежда похожа на… на открытую дверь. Она позволяет хорошему войти в нашу жизнь.

Снова кивок.

– Но на самом деле, – добавила Эдит, – песня не очень-то обнадеживает.

– Она о хорошей погоде?

– Нет, о мужчинах и женщинах. О жене из племени фризов.

– Из племени в ризах?

Эдит рассмеялась:

– Нет, о жене из Фрисландии.

– Это где?

– К югу от земли данов. Ниже по побережью. Жена ждет своего мужа из морского похода, и в песне говорится, что женщины непостоянны и вероломны.

– Но это же неправда! – возразила Сольвейг. – Они не похожи на мужчин!

– Поэтому я поменяла слова, – с улыбкой ответила Эдит.

 
Верных есть мужей премного, как и тех, что
клятв не помнят.
Те находят утешенье, позабыв жену за морем.
Ты, ходя по пенным тропам, оставайся терпеливым.
Возвращенья жди к подруге, что тебя всемерно
любит.
Если не падешь в болезни, не уснешь в волнах соленых,
Принесет тебя обратно море резвое в ладонях.
 

Эдит посмотрела на Сольвейг. Сольвейг посмотрела на Эдит. И обе они рассмеялись.

Сольвейг сразу поняла, как разумно размещены укрепления Земляного города. Путники озирали излучину, где морской путь из озера встречался с большой рекой.

– Волхов, – объявил Торстен. – Так зовут эту реку. И мы проскачем по ней половину пути до Киева.

– Проскачем? – не поняла Сольвейг.

Торстен улыбнулся:

– На спине нашего морского зверя.

Пристань располагалась прямо под стенами и караульными помещениями крепости. У берега уже стояло три лодки; две из них сильно напоминали судно Рыжего Оттара, но самая дальняя показалась Сольвейг очень странной. Скобы не скрепляли ее боков, и к тому же она была ужасно широкой. Будто бочка! Наверху коротенькой мачты золотилось в ранних лучах знамя. Потом девушка заметила, что у пристани стоит еще не меньше дюжины судов поменьше: рыболовных лодок, яликов, маленьких торговых парусников и безмачтовых суденышек, пригодных только для гребли. Пара старых остовов, облепленных ракушками и водорослями, покоились на самой пристани.

– Сначала самое главное, – объявил Рыжий Оттар. – Бруни, Вигот, к сходням.

И вскоре все уже бегали взад и вперед, таская на причал коробы и перекатывая бочки. В пятидесяти шагах от них стояло другое торговое судно, явно принадлежащее викингам.

– Ульрик, – понял Бруни. – Твой соперник, Оттар. И твой близнец.

– Я бы легко обошелся без такого близнеца.

– Он всегда добирается сюда раньше.

– Но всегда продает меньше, – добавил шкипер. – И покупает меньше. Если мало продаешь, то не сможешь и купить много.

Как только все спустили на берег, Одиндиса с Бергдис уселись за разборный стол и принялись выкладывать товар. Шкуры и меха – соболиные, беличьи, медвежьи, оленьи; глыбы воска, шашки и шахматы, коробы с солью. Они зачерпнули золотистого меда из бочки и выложили его на два деревянных блюда.

– А что насчет оружия? – спросил Бруни.

– Завтра, – откликнулся Рыжий Оттар. – Или послезавтра. Нам надо каждый день показывать что-нибудь новое.

– А резные изделия?

– Три гребня и несколько дубовых бусин, – язвительно перечислил шкипер. Он остановил взгляд на Сольвейг, и от его немигающего взора волосы ее будто встали дыбом. – Или ты будешь больше стараться – гораздо больше! – или пойдешь на корм рыбам.

Бергдис уставилась на нее своими серебристыми глазами и громко произнесла:

– А ведь я предупреждала тебя, Рыжий Оттар.

Взяла за руку Бруни и отошла с ним на несколько шагов от пристани.

«Они говорят обо мне. Они оба против меня».

– Ладно, – обратился к ней Оттар. – Я хочу, чтобы вы со Слоти присматривали за нашими товарами. Если тебе надо будет отойти облегчиться, позови Эдит, она постоит за тебя, а ты иди вон туда, до конца причала. Ясно?

– Да, – ответила Сольвейг. – И я буду вырезать.

– Нет, мне нужно, чтобы две пары зорких глаз неотрывно следили за товаром. Если ты увидишь, что кто-то хочет что-то купить, кликни меня, я сразу явлюсь с гирями и весами.

И вот, пока остальные занимались чем-то на корабле или бегали с поручениями в Земляной город, Слоти с Сольвейг несли вахту у стола, а Бард и Брита носились, играя, взад и вперед по причалу.

Первыми заинтересовались товаром не жители Земляного города, а моряки со странной лодки, стоявшей в дальнем конце причала.

– Булгары, – со знанием дела поведал Слоти. – Это булгарская лодка. Они поднимаются по Волге и огибают Ладогу. Будут осматривать наши меха.

– Ты с ними знаком? – спросила Сольвейг.

Слоти покачал головой:

– Взгляни на их бороды. Длиннее некуда. И эти мешковатые порты, красные, будто листья рябины по осени. Точно булгары! Я их всюду узнаю.

– Ты часто бывал здесь?

– Вот уже семь лет прихожу. В год по нескольку раз.

Все булгары по очереди пожали руку Слоти и отвесили Сольвейг чинный поклон.

Сольвейг не знала, как ответить на приветствие. Она протянула обе руки – одна все еще была замотана в тряпки, – но булгары этого будто не замечали. Один из них, сильно коверкая слова, проговорил по-шведски:

– Да пребудет с вами Аллах!

– Да пребудет с вами Христос, – тут же ответил Слоти. – И боги.

– Что такое Аллах? – спросила Сольвейг.

– Это их бог. Тебе теперь повстречается много новых богов!

Булгары и впрямь с интересом рассмотрели весь выложенный на продажу мех, особенно тот, что подороже. Они щипали и потирали пальцами шкуры, быстро перебрасываясь словами между собой.

– Проверяют, в хорошей ли сохранности меха, – объяснил Слоти для Сольвейг. – Смотрят на цвет, густоту. Погляди-ка! Оценивают возраст животных.

– Откуда ты знаешь?

– Я наблюдаю за ними. Посмотри, как тот постоянно вращает соболя. Во-от! Нюхает. Теперь проверяет, хорошо ли просушен.

Когда Брита и Бард, розовые и запыхавшиеся от бега, рухнули рядом с ними на медвежью шкуру, двое из булгар широко улыбнулись Слоти и закивали.

Они и сами ворчали и рычали, точно медведи. Затем один из них склонился над Бардом и сжал ему левое плечо. Положил большие пальцы мальчику на щеки, а указательные – на лоб. Потянул за веки и вгляделся юнцу в глаза.

– Оставьте меня, – недовольно проговорил тот.

В это же время другой ущипнул Бриту за ягодицу, словно проверяя, не пора ли ее ощипать и зажарить. Положил ладони ей на щеки, отвел вниз челюсть и заглянул в рот.

– Хватит! – закричала Брита. – Зачем это вы?

– Довольно, – подтвердил и Слоти, притянув дочь к себе.

Но булгары лишь продолжали улыбаться и кивать. Они осмотрели еще одну шкуру, оживленно переговариваясь. Они неторопливо отошли от стола, а затем столь же неспешно вернулись.

Тот, что был постарше, спросил, поглаживая бороду:

– Сколько?

– Какая? – отозвался Слоти, повернув руки ладонями вверх и разведя их над товаром. – Беличья, из черной куницы? Сколько возьмете?

– Обоих.

– Каких обоих? – не понял Слоти.

– Детей.

– Нет! – вскричала Сольвейг.

– Нет, нет! – ответил и Слоти, то ли улыбаясь, то ли хмурясь. – Эти дети, – тут он показал на себя, – они мои. Мои дети.

– О! – в великом удивлении выдохнули булгары.

– Не рабы? – уточнил один из них.

– Нет, – решительно покачал головой Слоти. – Точно. Нет.

Другой булгар показал на Сольвейг:

– Раб?

– Нет! – громко ответила Сольвейг. – Конечно же я не раб!

Сердце громко колотилось у нее в груди.

Мужчина выпятил нижнюю губу и странным жестом потер большой палец об указательный.

– Скажи им, – попросила Сольвейг спутника.

Слоти взял ее под руку и сказал булгарам:

– Она с нами. Умеет хорошо грести. Хороший моряк.

– Ах, – отозвались они. – Ах! Не раб.

Они покивали Сольвейг, но не сводили с нее глаз. Сердце ее продолжало бешено стучать.

– В следующий раз, – обнадежил их Слоти. – Рабы. Может, в следующий раз.

Булгары опять пожали ему руку и чинно удалились.

– Они купят наши шкуры и меха, – сказал Слоти. – Вот увидишь. Может, им кажется, что если они заставят Рыжего Оттара подождать, то он сбавит цену. Тогда они ошибаются.

– Что ты имел в виду? – потребовала у него ответа Сольвейг. – Когда сказал: «Может, в следующий раз». Рыжий Оттар ведь не продает рабов, правда?

– Если они сами не попадаются ему на пути, то нет. Уж поверь, рабы – не самый лучший товар.

– Но он ведь не продаст Эдит?

Слоти рассмеялся:

– О нет, только не Эдит.

«А меня? – подумала Сольвейг. – Что, если я не смогу заплатить за переезд?»

– А вообще могу рассказать тебе секрет. Рыжий Оттар очень доволен ею и хочет подарить ей что-нибудь.

– Она похожа на мою старшую сестру. Хотя вообще-то у меня никогда не было сестры.

Слоти улыбнулся:

– Нам всем нужен такой человек. Который бы рассказал нам про нас самих. Так вот, Рыжий Оттар попросил Одиндису выбрать для нее брошь у здешнего превосходного ремесленника и заговорить ее.

– Ох! – воскликнула Сольвейг. – Как бы я хотела попасть в его мастерскую!

10

Бруни с Одиндисой отправились в мастерскую, захватив с собой Сольвейг и Вигота.

– Я бы лучше порыбачил, – ворчал юноша. – Но у меня потерялись все крючки. Бронзовые. Вы уверены, что этот ремесленник…

– Олег, – подсказал ему Бруни.

– Вы уверены, что у него хороший запас крючков?

– В прошлый раз было много. И еще продавался чудесный нож с костяной рукоятью.

– Я только ловлю рыбу. Это Бергдис ее потрошит. Их дорога проходила через кладбище, лежащее на зеленом холмике у самого моря.

– Тут лежат бок о бок русы, шведы, финны и балты, – рассказал им Бруни.

– Что, все вместе? – удивилась Сольвейг.

– А почему бы нет?

– Но они все чтут разных богов. В нашей стране христиан нельзя хоронить рядом с нами. В Норвегии. Разве что они поклонялись и старым богам тоже.

– Справедливо, – ответил Бруни. – Но люди, которые обосновались здесь, уехали далеко от своих очагов. Может, вера и разделяла их, но торговля объединяла. Сюда приезжают даже булгары и арабы. И все они как жили вместе, так и лежат сейчас рядом.

Сольвейг оглядела грубо отесанный камень чуть выше ее ростом.

– Похоже, я могу прочесть эти руны.

 
Альрик сей камень сыну воздвиг.
Он вспахивая килем Восточный путь,
Он в Ладоге сделал последний вдох,
Бергвид отважный, мой славный сын.
 

– Старики, молодые, – заговорил Вигот. – Одину все равно. Отважный малый, погиб в битве.

– Откуда ты знаешь? – спросила Одиндиса. – Может, он подхватил лихорадку.

– Или утонул, – добавил Бруни.

Сольвейг огляделась. Вокруг теснились могильные камни. Она перевела взгляд на море.

– Что от нас останется? – спросила всех она. – Здесь, в Мидгарде.

Но Бруни, Одиндиса и Вигот были погружены в свои мысли и не ответили ей.

И Сольвейг услышала слова отца: «Лишь одно не погибнет вовек и не изменится. Это имя, что ты заслужишь своей жизнью».

То, что остается, сказала она себе, это всего лишь руны. Иные так разъела морская соль, что их теперь и не прочесть. Нет! Это неверно. Рукою, что начертала эти руны, каждым ее движением двигали любовь и скорбь. Вот что останется от нас. Тоска, что связывает отца с дочерью, мать с сыном.

Сольвейг вспомнила, как ходила на могилу матери вечером накануне ухода, как упала на колени и говорила с Сирит. Девушка вдруг поняла, что слезы застилают ей глаза. Она шмыгнула носом и утерла влагу с глаз повязкой, что все еще была на ее руке.

– Призраки, – произнес Бруни. – От них не спастись никому.

– К этому и не следует стремиться, – возразила Одиндиса. – Мы должны даровать им покой. Мы должны возвращать их в землю. Особенно своих собственных призраков.

Тут она внезапно потеряла равновесие, ухватилась за могильный камень, охнула и упала на колени.

– Что такое? – спросил Вигот, быстро оглядываясь по сторонам. Он, как и Бруни, знал, что Одиндисе видно то, чего не могут разглядеть остальные. Они уже путешествовали с ней раньше и были свидетелями того, как она возвращалась в прошлое и предсказывала грядущее.

– Вы видели его? – прошептала Одиндиса.

– Видели кого? – спросил Бруни.

– Он стоял там. И махал нам.

– Кто?

– Бергвид. – Одиндису трясло. – Бергвид Отважный! Он приказывал нам вернуться, плыть домой в Сигтуну.

Бруни, Вигот и Сольвейг переглянулись.

Одиндиса закрыла глаза:

– Появился – и вот его уже нет. А я чувствую себя вялой, будто тряпка.

– Ты так побледнела, – сказал Бруни.

– Даже стала голубой. Будто луна, – вторила ему Сольвейг.

– Возвращайся к судну, – приказал ей старший мужчина.

– Может, мне пойти с тобой? – предложила девушка.

– Нет, – отказалась Одиндиса. – Ты иди. Тебе там понравится. – Она открыла глаза и равнодушно поглядела на нее: – Слоти… он рассказал тебе?

– Про Эдит? – спросила Сольвейг. – Да, рассказал.

– Тогда ты должна выбрать. И ты узнаешь эту брошь. Ты сразу ее узнаешь.

Одиндиса, шатаясь, поднялась на ноги и повернула обратно к причалу.

– Она блуждает между мирами, – заметила Сольвейг.

– Скорее шатается, – поправил ее Вигот.

– На фьорде у нас тоже есть такая женщина. – На лбу Сольвейг выступили морщинки. – И мы никогда не знали, чему верить, а чему нет.

– В любом случае, Рыжий Оттар не свернет с пути из-за какого-то призрака. Вот уж вряд ли! – сказал Бруни.

Они поглядели вслед Одиндисе, а потом продолжили путь в Земляной город.

– Видите вон тот дом? – Бруни указал на него рукой. – С крышей, похожей на шатер…

– Похож на сидящего тролля, – заметила Сольвейг. – Некоторые тролли носят такие шапки.

– Это дом ярла Рогнвальда, – пояснил Бруни. – Он правит городом. Рыжий Оттар тебе рассказывал.

Сольвейг улыбнулась и похлопала себя по лбу:

– Да? Боюсь, что эль говорил громче, чем Оттар.

– А ты знаешь, почему русы стали христианами?

– Я и не знала, что они христиане.

– Мало же ты знаешь. В Киеве был конунг, который решил, что пора русам выбрать себе веру.

– Зачем?

– Хватит меня перебивать, – брюзгливо оборвал ее Бруни. – Я собирался рассказать об этом позднее. Ну да ладно. У шведов, финнов, балтов, славян, булгар, хазаров и арабов были свои боги. И этот конунг, его звали Владимир, отправил посланников в разные страны, чтобы узнать их веру. Они поскакали в Азию, переплыли Великое море. Когда они вернулись, конунг послушал их рассказы и решил, что ислам – вера арабов – подходит им лучше всех прочих.

– Почему? – снова не удержалась Сольвейг.

– Но когда послы сообщили ему, что последователи веры сей не пьют жидкостей, которые перебродили или были каким-либо образом очищены…

– Что?! – изумился Вигот. – Они не пьют эля?

– Нет, ни эля, ни сидра, ни вина. Ничего хмельного.

– А что же они тогда пьют?

Бруни пожал плечами:

– Затхлую воду. Молоко.

Сольвейг и Вигот медленно покачали головами.

– Когда об этом услышал Владимир, он тоже покачал головой и сказал, что вера, запрещающая эль, никуда не годится.

– В Норвегии тоже так думают, – сообщила Сольвейг.

– И тогда посланники, вернувшиеся из Миклагарда, – Сольвейг навострила ушки, – рассказали конунгу, сколь великолепно святилище христиан, великий храм Святой Софии, и как пышны все обряды, что в нем совершаются. Вот что они сказали: «Не найдется на земле ни красоты, способной затмить эту, ни блистания, свету этого храма подобного». – Глаза у девушки засияли. – Так конунг Владимир решил, что русы должны принять христианство. Но не сомневайся, старых богов они тоже чтут. Я даже слышал слово, придуманное специально для этого, – «двоеверие». Земля двух вер.

Стоило Сольвейг наклонить голову перед притолокой и ступить в обшитую бревнами клеть, как она почувствовала, что попала в волшебный мир.

Внутри было жарко и душно; потолки и стены были закопчены, и все покрыто сажей, и всюду, в каждом уголке, лежали сокровища, каких она еще никогда не видала.

Тут – россыпь стеклянных бусин, голубых, словно незабудки, и зеленых, точно мох, жемчужных и цвета шафрана… Там – глыба янтаря, огромная, размером с колено. Вот гора заклепок, а вот – два серебристых березовых лукошка.

Сольвейг едва успевала разглядеть одно, как глаза тут же влекли ее к другому. Она едва дышала от восторга и с радостью согласилась бы провести в этом чудесном месте всю свою жизнь.

Слышно было, что внутри избы кто-то двигается, затем обтрепанная занавесь, отделявшая мастерскую, распахнулась, и к гостям выскочил – как из лука выстрелил – невысокий худощавый мужчина; его голова была слишком велика для такого тела. На лице его сияла широкая и добрая улыбка, белки глаз отливали розовым.

– Олег! – воскликнул Бруни.

– Бруни! – воскликнул Олег.

Они обнялись. Не разжимая объятий, оглядели друг друга и рассмеялись.

Бруни указал на своих спутников:

– Вигот. Сольвейг.

– Добро пожаловать! – ответил Олег. – Муж… жена… – Он умильно заулыбался и медленно сцепил пальцы в замок.

– Нет! – вскричала Сольвейг. – Нет, мы не…

– Не что? – спросил Вигот.

– Мы не муж и жена, – ответила девушка, чувствуя, что щеки ее багровеют. – Он думает, что мы вместе.

Вигот в ответ расхохотался.

– Все умоляет взять ее в жены, – обратился он к Олегу.

– Мои юные друзья уже слышали о тебе, – снова заговорил Бруни. – О кузнец из кузнецов!

– Да брось ты, – ответил тот.

– Всякий, кто желает научиться ремеслу, должен поработать с тобой. Хотя, конечно, из женщины хорошего резчика не выйдет.

– У меня двое учеников. Вполне достаточно.

Сольвейг заметила, сколь неугомонен был Олег: то возьмет что-нибудь, то положит обратно, примется сдувать сажу, одернет рубаху… словно ни мгновения не может постоять спокойно.

– Сольвейг хочет учиться, – поведал ему Бруни.

Олег улыбнулся ей. Она увидела, что, хотя белки его глаз покраснели от сажи и беспрестанного трения, радужки были коричневыми и блестящими, словно лесной орех.

– Одному – отважным воином быть, другому – успех на доске для игр, иному – боев рукопашных жар… – добродушно произнес он.

– Это про тебя, Вигот, – упрекнула того Сольвейг.

– А кому-то – соколов приручать, – продолжил Олег. – Есть люди искусные в ремесле. Я тут подумал… ведь мастерская – это место встреч.

– Как так? – спросила Сольвейг.

– Позволь задать тебе вопрос. Есть ли что-либо прекрасное, что не было бы полезным? А действительно полезное может ли быть некрасивым?

– Нет, – ответила она. – Одного без другого не бывает.

И Олег умел соединять эти два качества. Он показал Сольвейг чаши, которые только поставил на колесо во внутренних покоях. Показал резные костяные рукоятки, наконечники стрел, скобы и гвозди, резаные куски полированного янтаря, булавки…

Затем Олег нырнул рукой в карман, вытащил бронзовый ключ и отпер тяжелый деревянный сундук на петлях. В нем лежали украшения из металлов, и, как только Сольвейг увидела бронзовую брошь, она поняла: это то, что нужно. Это подарок для Эдит.

Брошка напоминала пару крошечных молотов, приложенных один к другому рукоятками. Или нет… скорее двойной крест. В головках молотков поблескивала пара серебряных глаз… Сольвейг смотрела как зачарованная.

Олег положил брошь ей в ладонь. Она ощутила ее вес, а затем, перевернув, увидела, как искусно сработана застежка.

Ремесленник забрал у нее украшение и пристально вгляделся в него. Затем положил на верстак и достал маленький молоток.

И тут же Сольвейг заметила, как притих Олег. Разговаривая, он непрестанно двигался и суетился, но стоило ему приступить к работе, как беспокойство оставило его.

Он легонько ударил по застежке, а затем еще раз, посильнее. И в третий раз.

– Вот теперь годится. Да, песни, саги, ковры, корабли, гусли и свирели, мечи, броши… для каждой вещи нужен свой особый материал, но все они должны быть сделаны с умением.

– Вот она, – сказала ему Сольвейг.

– Кто она? – переспросил Бруни. – Ты о чем?

– Спроси Одиндису! – ответила Сольвейг. А затем обратилась к Олегу: – Одиндиса придет завтра и купит эту брошь. И я тоже вернусь, если смогу.

Олег улыбнулся:

– Буду ждать вас обеих.

Сколько же ему лет? У него почти нет морщин. Но и волос тоже нет, кроме этих двух выцветших клочков над ушами. Он гибок, и движения его быстры, но в глазах прячется мудрость старика.

Рыжеватые ресницы Олега дрогнули. Он понимающе посмотрел на Сольвейг и сказал с веселым смехом:

– Сколько подумаешь, столько и есть.

Вигот купил семь бронзовых крючков, и один из ремесленников завернул их в промасленный обрывок тюленьей кожи. Бруни сказал, что пора возвращаться к лодке.

– Наш шкипер – настоящий рабовладелец, – сказал он Олегу, подмигнув Сольвейг и Виготу. – Да и Сольвейг не захочется идти по темноте с такими, как мы.

– Ей не захочется идти по темноте без вас, – заметил Олег. – Вот это уж наверняка.

– Я могу постоять за себя, – возразила Сольвейг. – Мне скоро пятнадцать!

– Вот именно, – печально улыбнулся Олег.

Затем он вложил что-то в пораненную ладонь девушки и загнул ей пальцы.

– У тебя глаза мастера. – Олег развел указательный и большой пальцы. – Двух цветов. Широко расставленные глаза мечтательницы.

Сольвейг раскрыла левую руку. На ладони покоилась фиалково-серая стеклянная бусина, тихо сияя изнутри.

– Ох! – воскликнула девушка, стараясь рассмотреть ее на тусклом свету. – Какая красота!

– Это тебе третий глаз, – тихо проговорил Олег.

– Похоже на рыбью чешуйку. Такая же тонкая, – заметил Вигот.

Сольвейг порывисто обняла ремесленника.

– Он и на мужчину-то почти не похож, – с пренебрежением отозвался о нем Вигот, когда все трое бок о бок шагали прочь из Земляного города. – Гном-переросток.

– Он самый лучший кузнец и резчик из всех, кого я видел, – возразил Бруни.

– Он мастер, каким тебе не бывать никогда, – добавила Сольвейг.

– Да он только и мечтает, чтобы поболтать о своих… штуках!

– А чего ты ждал? Мы не погоду собирались с ним обсуждать.

– Послушать его, так на свете и ничего важнее его ремесла нет.

– Так и есть, – ответила Сольвейг. – Для него так и есть.

– Для мастеров нет ничего слаще, чем поговорить о своем искусстве, – заметил Бруни. – Для них в нем таится целая жизнь.