355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Кэтрин Скоулс » Королева дождя » Текст книги (страница 8)
Королева дождя
  • Текст добавлен: 10 октября 2016, 00:25

Текст книги "Королева дождя"


Автор книги: Кэтрин Скоулс



сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 34 страниц)

И Сара занялась своей подопечной. Анна смотрела ей вслед, когда она выходила из палаты: Сара поджала губы, а движения ее стали резкими.

Майкл бросил кости, и они скатились на пол. Анна засмеялась, когда он стал искать их, опустившись на четвереньки. Сара перестала печатать.

– Я ложусь спать, – заявила она.

Хотя было еще рано, Анна собрала игру: они с Майклом не могли оставаться вдвоем в гостиной после того, как Сара выходила, да и в доме Анна не могла задерживаться, когда Керрингтоны начинали готовиться ко сну.

У входной двери Анна сняла в гвоздя фонарь и зажгла фитиль, чиркнув спичкой. Она чувствовала, что Майкл стоит рядом. Онемевшими пальцами она опустила стекло, прикрывая сине-золотое пламя.

Когда Майкл последовал за Анной на веранду, Сара тоже вышла из дома. Она стояла возле мужа, положив голову ему на плечо, пока они желали друг другу доброй ночи.

Анна ушла в темноту. Она чувствовала у себя за спиной присутствие двух человек, чувствовала на себе их взгляды. Теплый свет лампы, освещающий путь, казался ей символом их близости, утешительным лакомым кусочком, украденным из очага семейной пары.

Лежа на узкой кровати, Анна видела дом миссии в окно своей хижины. Сквозь занавески спальни Майкла и Сары пробивался уютный розовый свет. Анна смотрела на него, ожидая, когда он погаснет. Когда это случилось, ее накрыла волна одиночества. Это было сладостно-горькое двойственное чувство: боль одиночества и сладкие грезы о будущей любви. Она стала вызывать в памяти сцены близости из прошлого, утешаясь тем, что когда-то было в ее жизни. Вернула себе ощущение радости первой любви; подростковая любовь, ярко вспыхнув, не могла пылать долго. Вспомнила неловкое волнение глаз, губ и рук, играющих на грани неизведанного и запретного.

Как она осталась на берегу, у дюн, с другом из молодежной компании. Джейми Лестером. Был вечер, мокрый песок холодил ноги. Они оба лежали на боку, лицом друг к другу, так что одна рука оставалась свободной, а вторая была вжата в песок. Они целовались, закрыв глаза, чтобы полнее ощущать необычность касаний чужих зубов, чужого языка. До Анны не сразу дошло, что рубашка ползет по ее коже. Затем пришло ощущение внезапного холода ночного воздуха, и теплая рука стала прокладывать себе путь под расстегнутую одежду. Пальцы двигались вверх и вниз, исследовали изгиб ее позвоночника, поднимаясь все выше, и от этих прикосновений по коже бежали мурашки. Анна не почувствовала, как его пальцы расстегнули лифчик. Она внезапно поняла, что уже ничто не мешает руке путешествовать.

Анна замерла. Пришло время остановить его. Пока они не зашли слишком далеко. Но Джейми был старше нее. Его выбрали капитаном спортивной команды. Он знал, что делает…

Теперь его руки – уже обе – пролезли под мышками Анны, оказались у нее на спине и там стали медленно танцевать, двигаясь слаженно, рисуя круги на ее коже. Анна почувствовала, как соски, и так напрягшиеся из-за холода, еще сильней затвердели, страстно желая ощутить его прикосновения. Она застонала. Джейми замер, и его горячие руки неожиданно остановились, словно умерли. Затем он отодвинулся от нее и сел.

– Прости, – сказал он, ероша волосы, словно стирая с рук следы касаний к коже девочки-женщины. – Я не должен был… – Он отвернулся и стал смотреть на море, а Анна слишком поспешно застегнул лифчик, грудь не попала в чашки и теперь болела.

– Мне правда очень жаль, – снова заговорил он. Анна ничего на это не сказала, и он отодвинулся еще дальше от нее. – Лучше вернуться по отдельности, – пробормотал он. – Я пойду первым.

Он ушел, а Анна все еще лежала, ощущая, как тело вдавливается в податливый песок, и смотрела на яркие звезды, позволяя влажному воздуху охладить ее тело, чтобы оно потеряло чувствительность.

Здесь, в Лангали, звезды были такие же яркие. Анна смотрела на них, но видела вовсе не светящиеся точки, образующие расплывчатые узоры. Нет, она видела аккуратно сложенную одежду на стуле в спальне. Свет от лампы, пробивающийся через москитную сетку. Простыни, пахнущие лавандой, саше с которой Сара перекладывала постельное белье. И высокого белокурого мужчину, опускающегося на них. Тяжелого. Теплого. Мускулистого.

Мужчина наклонился над столом и тряхнул перевязанной рукой. Из-под повязки выпали личинки и рассыпались по столешнице – белые извивающиеся пятнышки. Анна, увидев их, шарахнулась назад и ударилась о спинку стула. К ней быстро подскочила медсестра, смахнула личинки себе на ладонь и унесла их куда-то.

– Эти насекомые, у меня от них все чешется, – пожаловался мужчина и снова наклонился над столом. – Внутри еще есть.

Анна нахмурилась. Но неприятно ей стало не из-за личинок, а от мысли, что они поселились в ране, которую она лично обработала антисептиком и перевязала стерильным бинтом. Словно сама природа взбунтовалась против законов медицины и теперь хвасталась безусловной победой. Анна взяла ножницы и начала вскрывать повязку. Ее удивило, что, хотя в ране завелись личинки, пахла она нормально, да и вообще отсутствовали какие-либо признаки инфекции. Во всяком случае, судя по внешнему виду, рана хорошо заживала.

– Сестра, сестра! Я должен поговорить с сестрой, – ворвался чей-то голос в мысли Анны.

Она подняла голову и увидела пожилого африканца, ругавшегося с медсестрами, которые пытались удержать его в конце очереди. Очередь сегодня была особенно длинной – Анна принимала амбулаторных больных самостоятельно. Сара, Майкл и Стенли уехали на «лендровере» в соседнюю деревню, где Майкл собирался открыть новую больницу.

– Вы должны дождаться своей очереди, – объяснила ему Анна. – Я ведь работаю так быстро, как только могу.

Мужчина вырвался и, прежде чем медсестры успели остановить его, рванулся к Анне. Подскочив к ее столу, он обеими руками вцепился в край столешницы, словно черпая силу в ее основательности.

– Умоляю! – воскликнул он. – Мой единственный внук умирает. Вы должны спасти его! Вы должны прийти в мою хижину! – Он уставился на Анну широко раскрытыми от волнения глазами. Его губы дрожали, а по подбородку стекала струйка слюны.

Анна посмотрела на длинную очередь ожидающих приема людей. Все не сводили глаз со старика. Они стали зрителями разыгравшегося тут спектакля.

Медсестры окружили его.

– Принесите ребенка сюда, – потребовали они. Успокаивающий тон. Попытка снизить накал страстей. – Таковы правила.

– Нет! – крикнул старик. Он еще сильнее вцепился в край стола и наклонился к Анне. – Я прошу вас. Я умоляю вас вместе со всеми моими предками. Пойдемте со мной. Если вы не придете, ребенок умрет.

Было в голосе мужчины, в его глазах такое отчаяние, что Анна не могла его проигнорировать.

– Это далеко? – спросила она.

– Совсем рядом, в двух шагах, – ответил старик.

Анна видела, что надежда вспыхнула в глазах мужчины, белки которых пожелтели от возраста. Его руки выпустили столешницу, плечи расправились.

– Вы пойдете со мной! – радостно воскликнул он.

К Анне подошла медсестра.

– Они должны приходить сюда, – напомнила она, медленно выговаривая английские слова. – Таковы правила.

Анна кивнула. Она знала правила больницы. Но она не могла заставить себя погасить свет надежды, вспыхнувший в глазах старика. Она встала. Медсестра, стоявшая около нее, замерла. Она собиралась сказать что-то еще, но Анна ее опередила.

– Займите мое место здесь, – попросила она. – Сделайте все, что можете. Остальных оставьте мне. Я скоро вернусь.

Ни один из больных, терпеливо ждущих своей очереди, не стал протестовать, когда Анна взяла медицинскую сумку и приготовилась идти. Они просто наблюдали за ней с нескрываемым любопытством, в полном молчании следили за каждым ее движением. Идя через территорию станции, Анна все еще чувствовала на себе их удивленные взгляды.

Послеполуденное солнце нещадно жгло, a тропа, по которой старик вел Анну, была узкой и крутой. Как только Анна приняла решение отправиться с ним к больному ребенку, она с беспокойством думала о том, куда ей придется пойти. В джунгли, в темные чащобы… Но когда они дошли до края долины Лангали, тропа повернула на север, в район, территория которого только казалась поросшей густым лесом. На самом деле свет пробивался до самой земли, так что можно было даже рассмотреть ближний подлесок. Но Анна не сводила глаз с тропы и пыталась не думать о змеях, свисающих с ветвей деревьев, и о насторожившихся зверях, глаза которых сверкали из тени. Время от времени она останавливалась, чтобы отогнать мух, крутившихся перед лицом, или переложить сумку в другую руку.

Вскоре Анну и старика уже сопровождала небольшая толпа. Люди возникали словно из ниоткуда: дети, подростки, юноши, женщины. Все были обернуты традиционными тканями, с бусами и другими украшениями. Они не пытались заговорить с белой женщиной, но изучали ее, замечая каждое движение, каждую деталь ее платья, рассматривали кожу, лицо. Ее густые рыжие волосы, собранные в узел на затылке. Многие предлагали ей помочь нести сумку, но Анна вежливо отказывалась. Ей очень не хотелось расставаться с медицинскими принадлежностями. В конце концов, какой толк от медсестры, если у нее нет ни лекарств, ни перевязочного материала?

Путешествие оказалось вовсе не таким коротким, как обещал старик, и, постепенно уходя все дальше от Лангали, Анна уже начала сомневаться в том, что поступила правильно, согласившись пойти с африканцем. Она помнила, что медсестры не одобрили ее поступок, и спрашивала себя, как отреагирует на него Майкл. Вряд ли он стал бы нарушать правила, наверняка остался бы принимать амбулаторных больных. Но, уговаривала она себя, возможно, он почувствовал бы то же, что и она, если бы увидел старика… услышал его мольбы…

Наконец впереди показался хутор. Он находился на большой поляне – четыре хижины, окруженные загонами для скота. Возле главной хижины собралась группа людей. Вокруг бегали и играли голые дети, а взрослые стояли неподвижно и молчали.

Спутник Анны побежал вперед, давая знак собравшимся расступиться и пропустить сестру. Затем он обернулся и поманил ее рукой.

– Быстрее, быстрее! – крикнул он.

Анне пришлось наклониться, чтобы войти внутрь через низкий дверной проем. Как только она вошла, ее поглотила темнота. Густая темнота, наполненная дымом и запахом коровьих лепешек, несвежей пищи и чего-то еще, очень знакомого. Сладковатый запах свежей диареи.

Через пару минут мрак начал рассеиваться, стали видны смутные очертания предметов. Постепенно они превращались в нечто осязаемое: клетку с курами, коз, почти потухший очаг, мужчину, сидящего в углу на корточках. А на груде шкур на полу сидела женщина, качающая на руках сверток из тряпок.

Все молчали.

– Джамбо, – поздоровалась Анна.

– Джамбо, – хором ответили ей мужчина и женщина.

Снова воцарилась тишина. Анна задумалась, стоит ли ей совершать длинный ритуал приветствий, как это обычно делают африканцы. Как ваш дом? Как ваш скот? Что вы едите? Как ваша работа? На каждый из вопросов следовало отвечать кратко – и положительно. Она представила себе, как это будет происходить:

«Как ваша семья?»

«Мы здоровы. Мы все здоровы. Вот только ребенок болен».

– Покажете мне ребенка, – попросила Анна и, бочком обойдя очаг, подошла к груде шкур.

Мать осторожно положила сверток на пол и посмотрела на приближающуюся к ней белую женщину. Из полумрака на Анну испуганно уставились два широко раскрытых глаза.

– Давайте посмотрим, хорошо? – предложила Анна профессионально-спокойным тоном.

Она попыталась не вдыхать вязкий, несвежий воздух, когда склонилась над ребенком и развернула тряпки, прикрывавшие его тело. Она сразу же увидела, что состояние ребенка критическое. Он уже даже не кричал, а только запищал, как котенок, когда она приподняла его голову, чтобы прощупать гланды. Кожа была горячей, сухой и тонкой, как бумага.

– Мать не говорит на суахили, – сказал старик, подойдя к Анне.

Анна посмотрела на него.

– Ребенок очень болен, – сказала она.

Старик кивнул.

– Мы должны забрать его в больницу, – твердо заявила Анна.

В ее сумке был небольшой запас антибиотиков в ампулах, лекарств от малярии и компоненты, которые дают при обезвоживании. Но к этому ребенку нужно было применить все возможные методы, иначе его вряд ли удастся спасти.

Анна наклонилась так, чтобы поймать взгляд матери ребенка, и через плечо попросила старика:

– Скажи ей, что ее ребенок в опасности. Он может умереть.

– С ней разговаривать бесполезно, – заявил старик. – Она хотела пойти в дом белого знахаря, но муж ей запретил. Ребенок, которого они отнесли туда, так и не выздоровел. Он умер там, окруженный чужими людьми. Под крышей, сделанной из металла, не дававшей приюта ни одному из наших предков. Этот ребенок теперь у них единственный. Отец говорит, что ему нельзя покидать дом.

В углу раздалось одобрительное ворчание.

– Это отец ребенка? – спросила Анна, указывая на неподвижную фигуру на корточках.

– Да, – подтвердил старик. – И он не передумает. Он боится.

Анна спорила с ним, используя различные подходы, в точности так, как это делала Сара, но вскоре ей стало ясно: что бы она ни говорила, ей не удастся переубедить этих людей. Все это время ребенок лежал перед ней, с трудом втягивая воздух в легкие и резко выдыхая. Мать начала плакать. Сначала это был тихий плач, сопровождаемый неясным бормотанием, но затем он перешел в мучительные рыдания. Словно ребенок уже умер.

– Она просит вас, сестра, – сказал старик, – не позволить ее единственному ребенку умереть.

Анна замерла, пытаясь не обращать внимания на звуки и запахи хижины, пытаясь думать. Не было никакой возможности определить, чем болен ребенок. Необходимо было дать больному микстуру от обезвоживания и обмыть его, чтобы сбить температуру, пока не начались судороги. Затем применить антибиотики. В изоляторе, конечно. Анна открыла сумку, чтобы уточнить, что именно она принесла с собой. Мать перестала рыдать и смотрела на нее опухшими, воспаленными от слез глазами. «Какая же она юная! – подумала Анна. – Да она же сама почти ребенок! Снедаемый страхом за своего малыша».

– Я сделаю все, что смогу, – сказала Анна. Старик перевел. Женщина просто смотрела на Анну, онемев от горя. – Я обещаю, – добавила Анна. – Я сделаю все, что в моих силах, чтобы ваш ребенок выжил.

Переводя ее слова на суахили, старик восхищенно вскинул руки. Мужчина на корточках в углу резко поднял голову. Мать вскрикнула от радости, затем склонилась над своим ребенком, так что слезы облегчения падали на его пылающее личико. Увидев их реакцию, Анна почувствовала, что необходимо объяснить им: вполне возможно, что она потерпит неудачу. Что, несмотря на все ее усилия, ребенок все же может умереть. Но сейчас это казалось ей бессмысленным, бессердечным.

И Анна стала осматривать ребенка. Судя по всему, у него вот-вот должны были начаться судороги. Она быстро сделала микстуру от обезвоживания, смешав сахар, соль и кипяченую воду. Затем вылила из своей фляги немного воды в миску и приготовилась обмыть ребенка. Заглянув в сумку в поисках необходимых препаратов, она заметила крошечную бутылочку. Узнала золотую крышечку, красную восковую печать и знакомую фабричную этикетку: «Одеколон № 4711». Это был еще один подарок от Элеоноры – женщина не могла представить, что кто-то может куда-то поехать без одеколона. Анна открыла крышку и брызнула содержимым на подол своего платья. В воздухе разлился резкий цветочный аромат, заглушая весьма неприятные запахи. Анна с благодарностью вдохнула его.

Старик кивнул с умным видом.

– Хорошая медицина, – сказал он.

Анна непонимающе посмотрела на него, а потом сказала:

– Здесь слишком жарко. Воздух очень тяжелый. Нужно сделать окно.

Старик и мать ребенка обменялись несколькими репликами, но тут неожиданно встал мужчина, сидевший в углу. Он поднял копье и подошел к Анне. Она шарахнулась в сторону, а он воткнул острие в стену из высушенных на солнце кирпичей позади девушки. Уже через несколько секунд он выбил небольшое отверстие, и в хижину хлынули свежий воздух и свет.

Мужчина с высоты своего роста посмотрел на Анну, ожидая ее реакции.

Она стерла пыль с лица и сказала:

– Спасибо.

Анна положила ребенка себе на колени и принялась вливать ему в рот подслащенную и подсоленную воду. Большая часть проливалась мимо, но каждый раз несколько капель все же попадали куда следует. Другой рукой она обтирала тонкие ручки и выпирающие ребра влажной тряпкой. Она хотела попросить мать ребенка помочь ей, но молодая женщина наблюдала за ней с таким священным ужасом, словно Анна совершала некий сложный, невообразимый ритуал. По-видимому, она не посещала «материнский клуб» Сары. В хижине, безусловно, нельзя было обнаружить ни единого признака влияния программы «Идеальная хижина»: здесь не было никаких возвышений для сна, спасающих от укусов клещей, никаких крючков, на которые можно было бы повесить одежду, чтобы она проветривалась. Кроме того, хижина давала приют и людям, и животным.

Время словно остановилось. Температура у ребенка никак не спадала, несмотря на обмывания холодной водой. Диарея усилилась – из заднего прохода малыша текла тонкая, почти бесцветная струйка, сбегала по худым бедрам и пачкала и без того грязные тряпки. Кроме того, дышать ребенку стало еще труднее. Осознав, что она еще не скоро сможет отсюда уйти, Анна попросила послать мальчика в Лангали с сообщением – она хотела, чтобы Керрингтоны знали, чем она занимается и что она, возможно, не успеет вернуться к чаю. Когда в хижину вошел юноша и, получив задание, побежал на станцию, Анна почувствовала, что ее охватывает возбуждение. Элайза тоже так делала. Оказывала помощь вдали от цивилизации. Решала вопросы жизни и смерти, совершенно одна.

Прошло несколько часов. Цвет лоскута неба в новом окне изменился с ярко-синего на мягкий оттенок голубого, характерного для предвечернего времени. Внезапно снаружи донесся шум – взволнованные крики и звук приближающейся машины.

Через минуту в дверях появилась Сара.

Анна изумленно уставилась на нее.

– Как вы сюда добрались? – спросила она. – Ведь здесь нет никакой дороги.

– Я поехала через буш, – заявила Сара. В ее голосе звучала решимость. – Я приехала за вами. Майкл принимает амбулаторных больных. – Она замолчала и вздохнула. – Мы полагали, что вы поняли. Существует непреложное правило. Пациенты должны приходить в больницу. Мы не можем бегать по всей округе и наносить визиты больным. – Ее голос был напряженным от нескрываемой ярости.

– Но я думала…

Сара оборвала ее на полуслове:

– Вы не думали. Если бы вы подумали, вы бы осознали, какой вред причиняете своим поступком. Сводите на нет все наши усилия.

Анна посмотрела на ребенка, лежащего у нее на коленях, затем на Сару. Разумеется, она поймет…

– Пора ехать, – заявила Сара.

Анна не двинулась с места.

– Садитесь в «лендровер», сестра Мейсон. – Это было сказано приказным тоном.

Анна так и не пошевелилась. Она глубоко вздохнула, затем попыталась спокойно объяснить свои действия Саре, описав ей ситуацию.

Сара оставалась непреклонной:

– Если отец не позволит отнести своего ребенка в больницу, ему придется жить с последствиями такого выбора. Они должны выучить это назубок.

Анна, опустив голову, молчала, потрясенная безжалостными словами Сары. Она видела, что молодая мать следит за разговором с растущей тревогой. Не сводит с Анны взгляда, полного немой мольбы.

– Я должна остаться, – просто сказала Анна, поднимая голову, и вернулась к сложной задаче – влить микстуру в вялый ротик ребенка. – Я пообещала, что не позволю ребенку умереть.

– Что вы сделали? – в ужасе воскликнула Сара. Она подошла к Анне и прошипела сквозь зубы: – Вы должны отказаться от своих слов. Вы не понимаете, что натворили! Только Бога следует рассматривать как того, кто дарует… или отбирает… жизнь. Бога или могущественные лекарства белых людей. И никогда – конкретного человека. Потому что вы тем самым заявили о наличии у вас сверхъестественных способностей.

Рука Анны замерла на полпути к губам ребенка. Вспомнив, что ее обещание произвело такое сильное впечатление на африканцев, она признала, что в словах Сары есть логика. Но теперь было уже поздно. Слова уже были сказаны. Обещание уже было дано.

– Я не поеду с вами, – стояла на своем Анна.

Целую минуту Сара пристально смотрела Анне в глаза, ожидая, что девушка сдастся. Но Анна была непоколебима. Наконец Сара спросила, согласится ли отец ребенка на то, чтобы вся семья поехала в больницу на «лендровере». Мужчина немедленно отклонил ее предложение, заявив через старика, что хочет, чтобы другая белая леди заботилась о его ребенке – здесь, в доме его предков.

Повисла напряженная тишина. Ее нарушало только хныканье ребенка. Где-то лаяла собака, смеялась женщина.

Сара развернулась и ушла. Несколько мгновений спустя Анна услышала, как заработал мотор «лендровера». Она поняла, насколько Сара рассердилась на нее, по тому, как взревел двигатель и как быстро этот звук затих вдали.

В воцарившейся тишине Анна снова сосредоточилась на ребенке, совершая привычные, механические движения. Она уже не была возбуждена, не гордилась собой. Она испытывала лишь беспокойство и страх. Беспокойство по поводу того, что ждет ее в Лангали. И страх перед тем, что может ожидать ее здесь, на этом хуторе в буше, если она позволит ребенку умереть.

Незадолго до рассвета наступил кризис – момент, когда организм проходит решающее испытание, и человек живет дальше или засыпает вечным сном. Анна держала ребенка на руках, страстно желая, чтобы он боролся, чтобы преодолел кризис. Она пыталась не обращать внимания на направленные на нее взгляды, прекрасно понимая: африканцы считают, что она использует волшебство, чтобы одолеть болезнь. «И в некотором смысле, – подумала Анна, – они правы». Она оказалась здесь – в Африке, в этой хижине, – лишь потому, что Господь призвал ее выполнять миссию любви. Конечно, сила любви творит чудеса. И она могла воспользоваться ее могуществом…

Она сосредоточилась на любви. Любви Божьей. Любви родительской. И своей собственной любви. Она черпала любовь из запасов своей души, направляла ее в поры младенца. Отчаянно, решительно.

И, как ни странно, у нее получилось. Вялые пальчики медленно сжались в кулачки. Пересохший ротик раскрылся, чтобы принять немного жидкости. Младенец сделал три или четыре жадных глотка. Затем трепещущие веки успокоились и замерли. Дыхание стало ровным. И пришел сон. Не смерть, но отдых. Возвращение.

Анна подняла голову и встретилась взглядом с матерью ребенка. Ни одна из них не произнесла ни слова, но они разом облегченно вздохнули. Отец вскочил на ноги и шагнул вперед. Слезы текли по его лицу, когда он заговорил с Анной, его голос срывался от переполнявших его чувств. Старик переводил.

– Ты обманула смерть! Ты одна заставила ее убраться прочь из моей хижины! Мой ребенок жив!

Присутствующих охватило радостное волнение. Анна пыталась объяснить им, что простые медицинские приемы, которыми она воспользовалась, спасли ребенку жизнь, но ее никто не слушал. Новость о чуде облетела хутор. Барабанщик занялся своим делом: его проворные руки отбили дробь сообщения, затем замерли на натянутой воловьей коже, пока он слушал ответ вдалеке – еле слышный стук, долетевший до его ушей. История отправилась дальше в буш.

К тому времени, когда Анна покончила со скромным завтраком – мутным чаем, налитым в высушенную маленькую тыкву, и несколькими бананами, – у хижины уже собралась большая толпа доброжелателей. Они были решительно настроены идти в Лангали вместе с белой медсестрой. Анна не могла остановить их. Они выстроились гуськом у нее за спиной, как только она отправилась в путь, превратив ее возвращение в триумфальное шествие.

Раннее утро было прекрасным. Нетерпеливое солнце уже выглядывало из-за верхушек деревьев, омывая землю золотым светом, словно одаривая ее. Хотя из-за бессонной ночи у Анны все плыло перед глазами, она быстро шла по лесной тропе, черпая силы в восторге от совершенного ночью.

Ее сумку нес старик. Другие члены семьи сгибались под грузом подарков – кудахчущих кур со связанными ногами, раскрашенных тыкв, початков сахарной кукурузы и глиняных горшков. Отец ребенка, который еще недавно не мог ни говорить, ни двигаться от горя, теперь пел и плясал. Он весело потрясал копьем – тем самым копьем, которым пробил окно в хижине, ставшее вечным напоминанием о той ночи, когда его ребенок был спасен. Радость охватила всех, ей невозможно было не поддаться. Анна улыбалась. Она ела кусочки папайи, которые ей совали в руки. Она наклонялась, чтобы дети могли коснуться ее волос и убедиться, что они настоящие. Все останавливались, лишь когда Анна снова и снова осматривала малыша, плывущего впереди процессии на руках горделиво выступающей матери. Он чувствовал себя хорошо, но Анна все равно переживала. Она радовалась, что теперь, когда самочувствие ребенка скорее улучшалось, чем ухудшалось, его отец согласился отнести его в больницу. Но только если Анна станет за ним ухаживать.

Когда впереди показалась станция Лангали, Анна замедлила шаг. Побеленные здания производили солидное и благонравное впечатление, словно их совершенно не трогало волнение приближающейся к ним группы людей. Жизнь на территории больницы, похоже, текла без изменений. Уборщики убирали. Амбулаторные больные терпеливо ждали. Медсестры усердно ухаживали за пациентами. Анна заметила Сару и Майкла – они стояли возле «лендровера». Под ложечкой у нее засосало от недоброго предчувствия. Ей захотелось скользнуть за спины туземцев и сделать вид, что не имеет отношения к шествию. Но она понимала, что это невозможно. Ей ничего не оставалось, кроме как встретиться лицом к лицу с двумя миссионерами. Идти к ним, расправив плечи. Они же стояли молча и ждали, когда она подойдет.

– Доброе утро, – поздоровался Майкл, как только Анна приблизилась. Его взгляд скользнул по ней, избегая встречаться с ее взглядом, и остановился на ее платье, отметив и неряшливые складки на юбке, и пятна грязи, пота и диареи. – Наверное, вы бы хотели переодеться и позавтракать, а затем мы можем начать обход. – В его голосе звучали дружелюбные нотки, и Анна воспряла духом. Она не решалась посмотреть на Сару, но чувствовала ее напряженность и отчаянные попытки сдержаться. – А я пока оформлю ребенка, – добавил Майкл, подходя к родителям малыша.

Похоже, он уже был в курсе произошедшего. «Наверное, так оно и есть, – подумала Анна. – Кто-то перевел ему то, что сообщили тамтамы». Она удивилась – он был вежлив и проявлял заботу о ребенке, которого благодаря Анне доставили в больницу. Сара держалась на расстоянии. И только во время ленча, когда все три миссионера собрались в доме миссии, Майкл заговорил о решении Анны отправиться на хутор и остаться там, даже когда за ней приехала Сара. Он резко раскритиковал ее действия и не скрывал своего разочарования. Однако когда он произносил обличительные речи, Анна уловила сомнение в его голосе, словно на самом деле он чувствовал себя неловко и скрывал это. В данном конкретном случае между нарушением правил и спасением жизни была прямая связь. Тем не менее он должен был поддержать требование следовать правилам. Слушая его, Анна косилась на Сару. Женщина не выказывала ни малейших признаков слабости. Взгляд ее был мрачным, а подбородок она решительно выставила вперед. Уголки ее рта были слегка приподняты, словно она испытывала удовлетворение от разыгрываемой перед ней сцены. Удовлетворение – или, возможно, удовольствие.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю