Текст книги "Девушка-сокол"

Автор книги: Кэтрин Ласки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Глава 8
За тенью – свет

Вскормить ребенка может и посторонняя женщина, а вот сокола благородный человек должен растить сам, не полагаясь на нанятого сокольничего. Нет никакой радости в том, чтобы следить за птицей, сидящей на чужой руке.

Поднимаясь по лестнице после охоты с Лирой, Мэтти слышала, как шумят остальные соколы в клетках. Их приглушенный клекот, щебет и скрежет когтей казались ей чудесной музыкой, от нее темный камень светлел и рассеивались царившие в замке тени.

Войдя в помещение для птиц, девочка совсем успокоилась. Лишь здесь она по-настоящему чувствовала себя дома. Помещение было круглым и довольно просторным. Несколько насестов торчали по кругу из каменной стены, словно спицы колеса. Лира вернулась на свое место у окна. Рядом сидела пустельга Моргана, за ней Улисс, Мох и, наконец, Календула.

Стена круглого помещения была поделена на три части. Птицы занимали наибольшую из них, примерно в половину круга. Две остальные части были равны между собой. В одной находились столы с различным снаряжением для соколиной охоты: ремешками, коробками с иглами для вставки перьев, натертыми воском нитями, несколькими горшками с мазями, порошками и маслами, небольшими ножами, а так же плоским камнем, на котором резали мышей, чье мясо входило в ежедневное птичье меню. Иногда, если повезет, в мышеловки попадались и небольшие крысы. Сбоку от этих столов находились два больших бассейна для купания птиц. Один был наполнен водой, другой – песком для сухих зимних ванн. Над столами было вбито несколько колышков, на которых висели путы. А еще выше находилась полка с маленькими красивыми кожаными колпачками. Некоторые из них были уже очень старыми, прослужившими долгие годы. Все они были раскрашены в цвета герба Фитцуолтеров – малиновый и зеленый. А в третьей части было место для самой Мэтти. Там стояла кровать, помещенная в стенную нишу, и ванна, а в стене было несколько выступов.

В двадцати футах от пола, под конической крышей башни, находилась платформа, на которой стояли клетки. Мэтти соорудила ее с помощью Финна. Это было очень удобное место для линяющих птиц – в этот период они становятся привередливыми, а иногда и вздорными. Значит, следовало держать их отдельно от прочих хищников.

Мэтти регулярно следила за чистотой в помещении. На полу под насестами толстым слоем были насыпаны опилки и стружки, оставшиеся с тех дней, когда в замок приходили работники для рубки дров. Девочка покрывала эти опилки тростником и сухой травой – шалфеем, ромашкой, зверобоем и мелиссой – и регулярно меняла их. Она постоянно отскабливала насесты и ежедневно подметала пол, а каждую неделю оттирала камни. Птицы были ухоженными и опрятными, их клювы и когти сверкали. Когда черенки перьев изнашивались, Мэтти укрепляла их тканью, смоченной в горячей воде. Если перо ломалось, она вставляла другое, из запасных, бережно хранившихся в специальной коробке. Это помещение казалось девочке самым прекрасным на свете, и она бы вообще не выходила оттуда, если бы не соколиная охота в Барнсдейлском лесу и не встречи с друзьями. Здесь царил порядок, к живым существам относились с заботой и уважением. И Мэтти казалось, что такая же гармония наступит в стране, когда на трон взойдет Ричард.

Прошло уже более двух недель с тех пор, как она принесла Календулу в замок. И за это время девочка проводила с нею почти каждый час, уходя лишь для того, чтобы поесть. Она чувствовала, что Лира и Моргана слегка завидуют новенькой. Улисс же был необычайно терпелив и уравновешен. Они с Мохом будто понимали, насколько трудно вырастить молодого сокола. Сапсан особенно хорошо знал, что значит учить молодежь – ведь он учил саму Мэтти. Его преданность была безграничной, почти родительской, и все, что было дорого девочке, было безоговорочно дорого Моху.

Когда Мэтти нашла Календулу на лугу, трудно было сказать, выживет ли птица. Ей требовались любовь и забота. Голод, заметный по прожилкам на ее голове, ослабил каждое перышко птичьего тела.

Если Календулу и тренировали прежде, то это ничего не значило. Мэтти пришлось все начать заново – закрывать ей глаза колпачком, ухаживать за ней каждое свободное мгновение, постоянно разговаривать с ней, чтобы приучить к своему голосу. Мэтти старалась кормить новенькую самыми толстыми мышами, но кормление кречета – не такая простая штука. Отец объяснил ей, что питание птицы должно строго меняться в зависимости от ее роста, поскольку у нее активная натура и быстрое сердцебиение. Нужно каждый день подсчитывать рост путем измерения крыльев и после этого взвешивать пищу. Так что за прошедшие две недели Мэтти сильно подтянулась в математике.

Однако кречет бросал ей вызов при любом удобном случае. И хорошо, что девочка жила рядом с птицами и могла оставаться рядом с Календулой всю ночь. В первые недели это было особенно необходимо, так как они были наиболее критическими для всего обучения. Во время этих долгих бессменных дежурств Мэтти часто думала о странном разговоре с Финном в тот день, когда она нашла кречета. Тогда она была уверена, что остроумно пошутила, а теперь ей так уже не казалось. А потом Финн прикоснулся к ней, потрогал прядь волос за ухом. Этот момент все повторялся и повторялся в ее сознании. Вспоминая об этом, она невольно вздрагивала. Слова почти забылись, но тон, которым они были произнесены, остался в памяти. Он был каким-то непривычным, в нем совсем не чувствовалось ни обычного зазнайства, ни подшучивания, ни насмешки. Финн говорил совершенно серьезно, что бывало с ним крайне редко. И кажется, они оба выросли и как-то изменились.

Сейчас Мэтти было уже двенадцать с половиной, и за прошедшие годы она еще сильнее сроднилась с птицами. Теперь они узнавали ее голос и даже дыхание. Между девочкой и ее подопечными установились таинственная связь и доверие, о которых сокольничий может только мечтать.

Календула тоже начала сближаться с Мэтти. И хотя кречет оставался еще неприрученным, между ними росло взаимоуважение. После третьей недели тренировки птица перестала сердиться и нервничать и прижималась к девичьей ладони, ища у нее защиты.

Теперь Мэтти, осторожно приближаясь к кречету, ворковала и пела.

– Календула! – шептала она. – Календула!

Ах! Маленькая головка в колпачке поворачивалась к ней, раздавался шорох перьев. Заметив кожаную перчатку, птица поднимала ногу, готовая шагнуть на руку хозяйки. Это был очень добрый знак.

До Мэтти доносилось негромкое воркование Морганы и Лиры. Хотя они обе вчера уже были на охоте, им хотелось особого внимании. Девочка понимала, что они говорили: «Она больше даже не глядит на нас, правда?»

Было слышно, как Мох пытается угомонить их, терпеливо шурша перьями. «Ку ту пшоу гру гру». (Это очень важно. Деликатный пункт в тренировке кречета.) Мэтти согласно кивнула. Улисс обратился к Лире и Моргане с резким клекотом: «Ки ки как ки как…»(Вы ничего не знаете о тренировке и дисциплине. Вы забыли собственное прошлое, когда лорд Уильям потратил на вас сотни часов. Будьте же чуточку милостивее, неблагородные и неблагодарные вы создания!) Пристыженные Лира и Моргана успокоились и сели на место.

Мэтти продолжала обучение кречета. Она знала все о звуках, необходимых для общения с птицей, особенно об успокаивающих.

–  Птчоу, чу чу, Календула, моя хорошая девочка. Ча ка? Чу шо муап. Нет, нет… моя милая, тча, – шептала она.

Птица взобралась ей на ладонь, потом на руку. Мэтти говорила мягко, почти касаясь колпачка губами, странным образом мешая английский со звуками, которые, как она чувствовала, были более понятны кречетам, чем остальным птицам, с которыми она общалась. Эти неясные звуки рождались у задней стенки ее горла и переходили в шепот, мягкий, словно бархат. Календула слушала ее, и было видно, что она понимает все больше и больше. Возможно, вечером можно будет снять с нее колпачок.

Снимать колпачок в первый раз следует в полной темноте. И когда птица впервые увидит свет, предосторожность не будет лишней. Время должно быть тщательно подобрано, а свет правильно установлен. Мэтти решила сделать это в полночь. Она взяла маленького кречета с собой, уйдя в свою часть помещения и успокоив остальных птиц.

Серебристый серп луны уже много часов плыл по небу и теперь удалялся, поэтому в помещении стало темнее. Девочка почувствовала во сне, что близится нужный момент. Она лежала, держась за стойку, а кречет сидел у нее на руке. Теперь же Мэтти мгновенно проснулась и вскочила. Пересадила Календулу на специальный низкий насест рядом со свой кроватью и достала свечу. Поставила ее как можно дальше от птицы и зажгла. Потом вернулась к Календуле и снова усадила ее к себе на ладонь.

–  Птсчау, муап, чу, чу.Хорошая Календула. Чу шо но но…такая милая тша. Ча ка. Хсчау сачуа, моя Календула.

Мэтти начала осторожно снимать завязки, державшие колпачок на голове Календулы. Она тщательно подбирала его. Золотистые инициалы УФ, когда-то столь же яркие, как глаза кречета, теперь потускнели, а кожа с годами стала мягкой. Один рывок ослабил все завязки, и колпачок почти что соскочил. Птица оставалась спокойной. Девочка взялась за плюмаж и осторожно потянула. И он полностью соскочил! Календула тут же повернула свою маленькую головку к озеру медово-золотистого цвета, исходившего от свечи.

–  Тсчау птсчау лукка лукка. Да, Календула, да, милая. Это свет.

Самая волнительная часть приручения почти завершилась.

Вскоре Мэтти медленно повернула голову к птице и пристально посмотрела ей в глаза. Это произошло лишь после того, как девочка почувствовала, что между ними установилась настоящая, нерушимая связь. Она ощутила, как ее собственное сердце забилось быстрее. Птица опустилась ей на руку, словно услышав участившийся пульс хозяйки. Мэтти наклонилась к ней и тихо прошептала:

–  Птсчау чатау, моя Календула.

Пока Мэтти не получила знак, она не могла глядеть прямо в птичьи глаза. Поэтому девочка медленно отвернулась. Слегка взъерошив перья Календулы, она снова повернула голову, опустив глаза. Сперва посмотрела на вытянутые когти, кончики крыльев, коричневую грудку с вкраплениями серого и пурпурного. И вдруг Мэтти почувствовала это. Золотистые полоски, словно тонкие стрелы, осветили ее лицо. Она перехватила взгляд кречета. Девочка посмотрела на птицу и увидела глаза, такие же любопытные, как у нее. Не робкие, а доверительные, умные и готовые на большее. В свете свечи кречет и девочка глядели друг на друга. Как будто двое друзей наконец-то встретились после долгой разлуки.

Глава 9
Первый полет

Для каждого сокольничего есть наиболее трудный момент, когда путы развязаны и птица впервые отправляется в полет. Пройдут часы, недели, месяцы, результат дастся не просто. Сокол будет готов к охоте, но можно ли будет ему доверить? Он полетит за добычей, но вопрос в том, вернется ли к хозяину?

–  Чуап чауап птутч(крылышки жаворонка такие вкусные), – произнесла Мэтти.

Через два дня после того, как она сняла с Календулы колпачок, девочка стояла во дворе перед разрушенной башенкой, где раньше содержались птицы. Она держала на веревочке окровавленные крылышки жаворонка. Приманивая Календулу, привязанную за ногу длинной веревкой, она умасливала и подбадривала ее. Было необходимо, чтобы птица взяла приманку.

–  Фрин, дарм. Ты прекрасный, сильный кречет. Ты станешь замечательным охотником.

Мэтти внимательно наблюдала за Календулой. Она видела, как темные глаза с тонкими золотистыми полосками следят за движениями приманки. Кречет расправил крылья и ненадолго взлетел, пытаясь схватить лакомство когтями.

Лорд Уильям наблюдал за происходящим из высоко поднятого над двором окна и восхищался своей дочерью. Ее способности оказались просто невероятными. Она заставила кречета летать за приманкой гораздо раньше, чем какую-либо птицу из тех, что видел старый сокольничий. И это не только благодаря ее очевидному таланту общения. Она прекрасно кормила своих питомцев. Каждой птице нужен жир, и поэтому очень трудно следить за идеальным для них весом. Слишком легкая и совсем без жира птица может казаться здоровой, но у нее не будет сил для успешной охоты.

Вечером, когда тени уже протянулись по двору, Мэтти и ее воспитанница все еще резвились, будто ясным днем.

– Она готова, Мэтти! – крикнул сверху лорд Уильям. – Она готова.

– Ты правда так думаешь, папа? – Девочка задрала голову.

– Я это знаю! – воскликнул отец.

«Сегодня жаворонкам крупно не повезет», – думала Мэтти, шагая к лугу с Календулой на плече. Теплые потоки воздуха поднимались вверх; это очень нравится птицам – ведь так они могут парить, не шевеля крыльями. Девочка была взволнована и надеялась, что ей не попадется ни Финн, ни Рич, ни кто-то еще. Ей не хотелось, чтобы кто-нибудь наблюдал за первым свободным полетом Календулы. Сейчас птица была великолепна, расправив свой шикарный коричневый плюмаж. А если бы кто-нибудь пригляделся повнимательнее, то заметил бы фиолетовые полутона, как у зрелых слив.

Мэтти рассчитала все верно. Этот кречет станет первым достойным служить королям или императорам среди соколов. Но при этом он будет только ее.

Девочка почувствовала, как птица завозилась у нее на плече, когда они приблизились к лугу. Это был признак возбуждения. Хотя жаворонков видно не было, Календула чувствовала их присутствие. Потом один из них вылетел из кустов, а затем еще три.

При виде первого же жаворонка вкус крылышек мгновенно пробудился в памяти хищницы. Из ее горла вырвался крик, означавший жажду добычи.

–  Хула хула муатч… Чуап чуап птутч, – мягко произнесла Мэтти, развязывая путы. Слова, словно негромкий рокот, поднимались в воздух, и птица ловила их на лету, совсем близко от девичьих губ. – Милая тша. Птсчоу чу чу, прекрасная Календула. Ча ка? Чу шо муап. Мррру шру ча птсчау.

С путами было покончено. Мэтти опустилась на землю, чтобы Календула не поднималась высоко, и полет получился долгим, горизонтальным. За это время птица почувствует свободу. Мэтти подняла руки и дала команду. Календула, не медля ни секунды, снялась с места, сперва скользя над землей, а потом яростно кинулась искать поднявшихся жаворонков. Девочка наблюдала за нею, скрестив руки на груди. И ощущала сквозь кожу перчатки бешеное биение своего сердца. Она даже как будто чувствовала трепетание птицы. Календула не оглядывалась, опьяненная свободой. Было видно, как она круто развернулась в ветерке, колышущем вершины деревьев. Жаворонки почувствовали ее присутствие, хотя она летела очень высоко. Нервно вереща, они нелепо размахивали крыльями на неожиданно пронесшемся потоке воздуха. Когда самый толстый из них оказался на середине поля, Календула устремилась вниз. Ее ноги вытянулись назад, вдоль полуразвернутого хвоста, крылья почти прижались к бокам, маленький острый клюв рассекал воздух. Она неслась словно дротик. Потом полетели во все стороны перья жаворонка и брызги крови. Все произошло так быстро, что у Мэтги на мгновение перехватило дыхание.

Потом она задумалась над тем, что чувствует каждый сокольничий, когда впервые отпускает птицу в свободный полет. А что, если кречет улетит навсегда? Вернется ли он на свист хозяйки? Или же она потеряла птицу?

Но Календула вернулась. Она села на плечо девочке, и вдруг у той пробежала по спине внезапная дрожь. Кто-то наблюдал за нею. Она почувствовала, как чьи-то глаза сверлят ее спину, но решила не оборачиваться. Страх захлестнул ее. «Если бы только я сама была птицей и могла улететь отсюда!» – подумалось ей. Но таким ли уж странным было это желание? Девочка будто бы внезапно открыла правду, таившуюся в глубине сознания.

Наконец страх начал постепенно ослабевать. Девочка почувствовала, что избавилась от этих глаз, пристально смотревших на нее. Она подождала некоторое время. Календула почувствовала беспокойство хозяйки и вытянула шею, чтобы поймать любой звук. Мэтти тоже прислушалась. Природные звуки леса были ей прекрасно знакомы. Поступь оленя была совсем не такой, как у олененка. Сова летала совершенно бесшумно, а вот потоки воздуха, вызываемые крыльями сокола, создают рев. Мэтти вместе с птицей на плече подкралась к стволу шишковатого дуба и услышала звук человеческих шагов. Но когда все успокоилось, она выпрямилась и начала долгий путь к замку.

Этим вечером, вернувшись к клеткам, девочка ощущала смесь радости и опасения. Несомненно, за нею кто-то шпионил. Она не могла отогнать страх, внезапно охвативший все ее существо. Широкий месяц повис изогнутым клинком над крышей замка, но Мэтти все никак не могла заснуть. Она чувствовала, как веки становятся тяжелее. Но за последние несколько месяцев, с тех пор, как она нашла Календулу и постоянно присматривала за нею, девочка отвыкла от нормального сна. И теперь ей казалось, что она иногда ходит во сне, будто в каком-то трансе.

Нынешней ночью Мэтти была уверена, что находится в этом странном состоянии. Может быть, оно наступило из-за сегодняшних полетов Календулы. Девочка широко распахнула глаза и почувствовала, будто покинула собственное тело и оказалась на насесте. Плечи как-то странно двигались, а посмотрев вниз, она разглядела крошечного муравья, забившегося в щель в полу. Мэтти мигнула, огляделась по сторонам и увидела не просто паука, но каждый волосок на его восьми ногах. Ее зрение никогда не было столь острым, таким потрясающе ясным. И вдруг девочка почувствовала, что ее руки больше не руки. Что же произошло? Она была не в своем теле, но и не совсем в чужом. Она чувствовала себя наполовину девочкой, а наполовину еще кем-то. Голова кружилась, как будто ее затягивало под воду. «Неужели я стала соколом?» – подумалось ей. Но в следующий миг Мэтти поняла, что снова находится в своей постели. И она совсем не испугалась случившегося… ну, может, совсем чуточку. И теперь ощущала потерю того, что только что исчезло.

1191 год
Глава 10
В Барнсдейлском монастыре

Для настоящего сокольничего хорошо натренированная птица никогда не бывает пленником, только другом.

Воскресным утром Мэтти вместе с отцом сидела на скамье в молельне Барнсдейлского аббатства. Внезапно она услышала какой-то свист за спиной. Девочка поняла, что это даже до того, как увидела у себя на плече колючую головку чертополоха. Должно быть, Финн сидел где-то позади. Он плевался чертополохом из тростниковой трубочки так же хорошо, как стрелял из лука. Мэтти обернулась. Ее вдруг поразила мысль о том, каким высоким кажется теперь Финн, сидя на скамье, и какими широкими стали его плечи. У него даже появились первые признаки усов! Она никогда не разговаривала с ним о том дне, когда подобрала Календулу, и Финн заявил, что птица нашла самую подходящую хозяйку. Но девочка не забывала, какое у него было выражение лица и как играл свет в его глазах, когда он это сказал. Оглядываясь на прошлое, Мэтти поняла, что знает Финна почти половину своей жизни. Сейчас ей было тринадцать, а ему – уже четырнадцать, но он по-прежнему вел себя как озорной мальчишка. Что ж, Мэтти и сама не походила на чопорную леди.

Еще один чертополох ударил ее в шею. Она снова обернулась, чтобы посмотреть на стрелка. Финн попытался улыбнуться и сделать серьезное лицо, но глаза хитро поблескивали. Он кивнул в сторону придела. Девочка невольно последовала за ним взглядом и увидела, как Хьюби пытается поймать муху. Она не знала, что это, если не святотатство, однако это ее развеселило. К счастью, в этот момент монашки затянули самый громкий из своих гимнов, предшествовавший Евхаристии. Отец Персиваль готовился заняться просвирами. Наступал тот момент, когда ощущалось реальное присутствие Господа. «Надо же было мухе появиться в такой момент!» – подумала Мэтти и начала прикусывать щеки изнутри, чтобы не рассмеяться, и стала молиться о том, чтобы никто не услышал ее смеха. Какая глупая тема! Но слава богу, монашки пели слишком громко, а у отца Персиваля голос был и вовсе громовой. Так что никто ничего не заметил. Но Хьюби! Он был таким гордым, таким довольным собой! Мэтти снова обернулась и увидела, как Уилл дал ей сигнал подождать их.

Со всеми этими чертополохами, мухами и тайными сигналами девочка совсем забыла сосредоточиться на службе, как остальные. В толпе торчали даже несколько людей шерифа, выглядевших самыми богатыми джентльменами, которые могли только служить при дворе принца.

Рядом со старой настоятельницей из находившегося неподалеку аббатства Святого Михаила стояла более молодая женщина, на шее у которой так же висел крест. Мэтти обернулась и стала разглядывать ее. Она была довольно крупной, с густыми бровями. В ее взгляде было что-то странное – он как будто пронзал насквозь. Мэтти даже поежилась – он напомнил ей о чем-то. Она точно не знала о чем, но совсем не хотела, чтобы эта женщина смотрела на нее. Девочка даже слегка сползла вниз и отвернулась, чтобы снова не встретиться с нею взглядом.

На фоне массивной женщины казалось, будто старая настоятельница с прошлого воскресенья ссохлась и сморщилась. Что произошло? И кто эта большая дама? Почему ее взгляд столь неприятен? Как будто смотришь прямо на солнце. Только ее глаза не сверкали, а казались пустыми, бесцветными. И обладали какой-то силой – Мэтти тонула в них, будто падала с высокого утеса в бездну. Наконец ей удалось отвести взгляд и помотать головой. Но ощущение переполняющей ее угрозы осталось. Захотелось поскорее выбраться из церкви. Служба казалась теперь бесконечной. Отец Персиваль читал молитву долго, как никто другой.

Наконец раздались слова благословения, и служба закончилась. Выходя на улицу, Мэтти задела младшую настоятельницу, но та склонила голову, будто изучая каменные плиты пола. Оказавшись во дворе, она увидела Финна, стоявшего с каким-то таинственным выражением лица.

– Ну, что там? – спросила девочка, приближаясь к ребятам.

– Люди шерифа убрались, – ответил Уилл. – Они любят ходить в церковь не больше нашего.

– Давайте встретимся сегодня вечером, в сумерках. У большого камня возле ручья, – сказал Финн. – А теперь разбегаемся. Нас не должны видеть вместе.