Текст книги "Дочь Дома"

Автор книги: Кэтрин Гаскин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

Она вернулась и встала перед туалетным столиком. Мора взглянула на свое лицо, с которого еще не слетел сон, на растрепанные волосы. Она задумчиво прикоснулась к серебряному зеркальцу, с любовью ощупала пальцами его тонкую рамку. И тут ее взгляд упал на нефритовый перстень Джонни, лежащий там, куда она его положила прошлым вечером.

Схватив его, она подержала перстень перед собой на вытянутой руке; подставила его под солнечный луч. Все ее утреннее беспокойство заключалось в нем.

– Конечно, – сказала она вслух. – Конечно... Это Джонни!

Мора медленно положила перстень, все еще находясь в возбуждении. Ее глаза вернулись к отражению в зеркале. Она отбросила волосы со лба.

– Дура ты! – сказала она своему отражению. – Дура ты! Ты думала, что смогла бы так удержать его на расстоянии?

Отвернувшись с неким отчуждением от зеркала, она заметила, когда начала одеваться, что ее руки слегка дрожат. От постоянного потока солнечных лучей комната стала нагреваться. Заело молнию на ее ситцевом платье, и Мора оставила его как было. Когда Мора взяла в руку гребень, молодая служанка постучалась и открыла дверь.

– Доброе утро, Роза.

– Доброе утро, мисс Мора. Вы оделись очень рано. Но, конечно это понятно, – день прекрасный!

Она поставила поднос и начала наливать в чашку с чаем молоко.

– Роза, я сейчас ничего не хочу.

– Ну, раз уж я налила, вы выпейте, ладно? Наверняка это не займет больше полсекунды.

– Ну, хорошо. – Мора закончила причесываться, допивая чай. Стало почти холодно, оттого что служанка задержалась с кем-то в коридоре, оставив дверь открытой.

– Холодно, Роза, – сказал она.

– Разве, мисс Мора? Ну, конечно, я должна сказать повару. Может быть, кухонная плита не греет как следует. А вы знаете, мисс Мора, что ваше платье не в порядке?

– Да. Мне некогда возиться с ним. – Она положила гребень. – Я должна идти.

Служанка прислушалась к ее быстрым шагам по коридору. Тут ее взгляд упал на пару туфель, которые, начистив, она только что принесла. Роза вскрикнула и бросилась с ними к двери.

– Мисс Мора! Мисс Мора!

Ответа не было и не было слышно звука ее шагов.

– Наверняка умчалась к мистеру Тому в конюшни. И в комнатных туфлях! – сказала она в изумлении.

Мора не нашла его в конюшне.

– Мистер Том уехал тренировать Люси, мисс де Курси, – сказал конюх.

– Вы не знаете, в каком направлении? Конюх сдвинул кепку на затылок:

– Не могу сказать наверняка... Но обычно по утрам, если жарко, он едет по тропе вдоль стены.

– Да... Хорошо. Попробую пройтись по этой дороге. Она повернулась, чтобы снова пересечь двор конюшни.

– Мисс де Курси!

– Да.

– Вы забыли сменить обувь! Вы промочите ноги.

Она остановилась и взглянула на туфли:

– Боюсь, что я это уже сделала. Хуже не будет.

Она рассеянно улыбнулась ему и продолжала идти. Он сдвинул кепку на глаза и смотрел ей вслед, пока она не скрылась из виду:

– Да, и сломает в них шею, весьма вероятно. Ну, это же ее шея...

К тому времени, как показался Том верхом на Люси, на лбу и шее Моры выступили капельки пота. Он повернул у дальнего конца тренировочной дорожки и возвращался к дому. Увидев ее, он помахал рукой и пустил лошадь рысью.

Она остановилась и ждала его приближения. На высокой траве по обе стороны тропы, как капельки дождя, лежала роса. Мора подняла руку и вытерла пот со лба. Том остановил Люси рядом с ней и спешился.

Он ничего не сказал, пока не остановил лошадь, потом повернулся и взглянул на Мору. Она увидела, что на лице его уже появилась тень настороженности:

– Ну, Мора?

– Том... – Его имя словно встало ей поперек горла. – Том...

– Да?

– Я пришла, чтобы сказать тебе...

– Да.

– Я пришла, чтобы сказать тебе, что я уезжаю. Я не выйду за тебя замуж...

Том, казалось, не был ни удивлен, ни раздосадован. Он поднял голову и огляделся по сторонам, как бы раздумывая, что он должен сделать. Эмоции, отразившиеся на его лице, заставили ее увидеть под внешним спокойствием любовь, которая была сильнее его любви к домашнему очагу. Девушка, любившая его, должно быть, часто видела это выражение, гораздо чаще, чем Мора. Потом она заметила, как оно постепенно исчезает с его лица; его взгляд вернулся к ней.

Он нежно взял ее под руку и провел через высокую траву, холодящую ей ноги, к каменной стене, возвышающейся над их головами. Порывшись в карманах, он достал сигареты, спички и протянул их Море. Она покачала головой.

Запах дыма казался резким в утреннем воздухе.

– Расскажи мне об этом, – сказал он.

– Я не знаю...

– Просто расскажи мне...

Мора посмотрела на стену, старую и покрытую пятнами зеленого мха.

– Это случилось, когда я проснулась, – сказала она. – Я вдруг почувствовала себя так, словно воскресла из мертвых. Все, происходившее до этого, казалось нереальным. Том, постарайся понять... Все эти последние десять дней были потерянным миром. Ты понимаешь, что это значит. Я должна увидеть Джонни. Я должна поехать к нему.

– Ты должна увидеть Джонни? – Он прислонился к стене. – Что это даст после... последней встречи?

– Последняя встреча не имеет значения, – сказала она.

– Дело не в этом. Дело в том, что я все еще люблю его.

– Ты любишь его очень сильно?

– Да... Ты понимаешь, что я пытаюсь сказать? Я люблю его так, что жизнь с кем-нибудь другим для меня невозможна.

Он быстро взглянул на нее.

Ее спокойствие улетучилось, линия губ искривилась:

– О, Господи, я не хотела говорить этого. Но это правда. Ты был добрым... Я не заслужила, но нельзя все время пользоваться чужой добротой. Через некоторое время я сделаю тебя несчастным, потому что мне станет ее мало, я нуждаюсь в чем-то большем.

– Ты одержима им, не так ли?

– Одержима? Назови это так, если хочешь. Но если ты думаешь, что это одержимость, тогда ты понимаешь, почему я должна увидеть его снова. Чего это будет мне стоить – не в счет. Я потеряю тебя и всю нашу совместную жизнь, которую мы планировали... И я потеряю моего отца, потому что он никогда не сможет меня простить. Но в этом я не вольна – чему быть, того не миновать, Том.

Он долго молчал. Мора смотрела на него. Он был огорчен, но не удивлен... В глубине сердца Том все понимал. Отсутствие удивления и придавало ему такое спокойствие. Она увидела, как повисла его рука, державшая сигарету. Это выдавало его поражение и смирение.

– Я выложил тебе мои причины, по которым хотел бы продолжать наши отношения, – сказал он.

– Да, но это было десять дней тому назад... Мне не надо было приезжать сюда. Тебе следовало бы понимать, что я сохраню свое влечение к нему. Даже если бы я была ослеплена, оно со временем все равно пробудилось бы во мне. Это несправедливо и нечестно по отношению к тебе. Но я не могу иначе, и поэтому уезжаю. Ничего не могу с этим поделать.

Он еле заметно пожал плечами:

– Это была также и моя ошибка. Брак по расчету не бывает удачным, когда один из двоих любит кого-то другого, как ты любишь Джонни. Это не был бы брак по расчету.

– Ну, брак по взаимной привязанности и уважению. Это не порождает любовь.

Он швырнул сигарету в мокрую траву:

– Мне хотелось полюбить тебя, Мора... Заставить себя полюбить. Я думаю, ты великолепна с твоей одержимостью. Один твой вид: ты полуодета, на тебе дурацкие туфли, которые ты испортила... Ты прибежала, чтобы прокричать мне о своей любви. Кроме этого, тебе наплевать на все остальное в целом мире.

– Да, ты прав – мне наплевать.

– И я не люблю тебя, не так ли? Даже при всем желании – я не могу так же одержимо полюбить тебя. Поэтому ты вполне свободна уйти. Не существует никаких обязательств. Не совершено никакого преступления.

– Да, но я виню себя.

– О, не притворяйся, Мора! Ты женщина, которая любит. Тебе не надо винить себя ни в чем. В твоем сердце есть место только для одного, и этот единственный человек – Джонни.

– Это правда. Но для тебя это такая горькая проза жизни.

– А почему бы и нет? Я больше не романтичный мальчик. Десять лет назад я стал бы протестовать и клясться, что люблю тебя. Я наделал бы шуму. Но время поднимать шум давно прошло, когда я впервые увидел тебя и Джонни вместе. Я потерял тебя даже раньше... Я потерял тебя в тот день, когда вы с ним встретились. Только последний дурак поднимает шум из-за того, что уже навсегда потеряно.

Он выпрямился:

– Я возвращаюсь домой.

Она осталась у стены и смотрела, как он садился на кобылу. Вдруг она подбежала к нему:

– Том!

– Да?

– Что ты будешь делать?

– Когда? Сейчас?

– Когда я уеду?

– Откуда, черт возьми, мне знать?

– Ты женишься на ком-нибудь?

– Боже милостивый... О чем тебе взбрело в голову спросить меня! Я позабочусь о себе, Мора. Я к этому привык.

Он повернул лошадь и быстро поскакал по тропе между деревьями. Она смотрела ему вслед, пока он не исчез... Потом последовала за ним, дивясь тому, что наделало ее раннее пробуждение в это прекрасное летнее утро.

VI

Мора ждала в течение часа в кабинете отца в Темпле. Она сидела в кресле перед столом, сложив руки на коленях. Теперь, когда пришло время увидеться с ним, она неожиданно стала спокойной. Может, это от усталости после путешествия, а может, избыток эмоций достиг своего потолка. Что бы там ни было, это придало ей чувство уравновешенной холодности. Она откинулась на спинку кресла. По Темплю разносились знакомые предвечерние звуки. Было тепло. Ей казалось, что слышно даже жужжание насекомых среди высоких сорняков на пустыре.

Она не сообщила отцу о своем приезде... Том позвонил в Дублин и заказал ей место в самолете. Ее отъезд не вызвал смущения. Но эти последние часы окончательно убили страсть в Томе. Она знала, что он поймет и простит ее, и его жизнь будет продолжаться в Ратбеге по-прежнему. Он станет холоднее и отчужденнее, чем прежде, более благоразумным и менее склонным к импульсивным поступкам. Но он был добр. Она почувствовала стыд, когда вспомнила о его доброте. Том принял вину за все это на себя, облегчил ее отъезд, сказав ради нее Джеральду какую-то полуправду.

Сонливый послеполуденный воздух, солнечный свет, пронизавший гардины, которые, казалось зашевелились внезапно и задвигались при звуках голоса ее отца в соседней комнате... Мора почувствовала, что кровь бросилась ей в лицо; она наклонилась вперед, глядя на дверь. Десмонд пришел сразу же, как только ему сообщили о ее приезде. Она уловила перемену в его тоне еще до того, как отец нетерпеливо загремел дверной ручкой.

Он громко захлопнул за собой дверь, одновременно глядя на нее:

– Мора, почему ты вернулась?

– Пожалуйста, войди и садись, – сказала она. – Я должна поговорить с тобой.

Он не обратил на это внимания, подошел и встал у стола, не спуская с нее глаз.

– Что-нибудь случилось? – снова спросил он.

– Я вернулась, потому что не выйду замуж за Тома.

Когда она проговорила это, он отпрянул от нее. Она увидела не предполагаемый гнев, а боль. Десмонд положил на стол шляпу и отвернулся. Казалось, он не знал, как себя вести. Мора смотрела, как он подошел к своему креслу, выдвинул его. Но не сел; он направился к окну и встал там. В этом ракурсе, на фоне летнего неба, его тело казалось огромным и массивным. Руки в карманах, пиджак скорбно топорщится на спине.

– Я полагаю, это из-за того парня, Седли? – проговорил он.

– Да.

– Он написал тебе? Он хочет тебя увидеть?

– Нет.

Он повернулся:

– Тогда что же случилось?

Она развела руками:

– Не все так просто. Как я могу сказать тебе что-то, кроме того, что не могу выйти за Тома. – Мора энергично вскинула голову. – Отец, я должна снова увидеть Джонни.

– Ты же говоришь, что он не написал тебе, и, однако, по какому-то безумному капризу решила, что не выйдешь за Тома. Мора, о чем ты думаешь?

– Я должна увидеться с ним. Я лечу в Нью-Йорк.

– В Нью-Йорк... В Нью-Йорк?! – Он шагнул к ней. – Ты что, с ума сошла? Этот человек сказал тебе, что не хочет на тебе жениться!

– Это было две недели назад.

– Две недели назад... Два года назад! Какая разница? Он сказал, что не женится на тебе.

– Джонни сказал это всего лишь через несколько дней после смерти Ирэн. Весь его мир перевернулся. Но, видишь ли... С тех пор у него было время подумать. Время прийти в себя, как и у меня.

– Ты называешь это «прийти в себя»?

– Настоящим безумием было позволить Тому взять меня в Ирландию. Если бы я не была в таком ослеплении, я немедленно последовала бы за Джонни. Я не оставила бы его одного в такое время.

На его лице ясно проступило недоверие:

– Неужели у тебя нет чувства гордости или приличия? Прошло меньше трех недель, как умерла Ирэн. О чем ты думаешь?

– Ирэн любила его так же глубоко, как и я. Она тоже не смогла жить без него.

Он вынул одну руку из кармана и погрозил ей:

– Мора, будь осторожна! У него хватило мудрости понять, что он разрушил жизнь Ирэн. Он способен разрушить и твою. Что, если он все же откажется жениться на тебе?

– Джонни и я любим друг друга. Я знаю, что если я приеду к нему, все будет в порядке.

– Может быть... Но, предположим, он не захочет? Что ты будешь делать?

Она не поверила ему и слегка пожала плечами:

– В таком случае, я вернусь сюда и постараюсь справиться с этим.

– И это все, что ты можешь сказать?

– Да.

– А как насчет Тома?

– Том? С Томом все в порядке.

Он обреченно всплеснул руками.

– Почему ты поступила так безумно? Ты же не сможешь больше вернуться к Тому.

– Вернуться к нему? Конечно, я не смогу! Ты что, воображаешь, что я могу выйти за Тома, в то время как люблю другого мужчину?

– Десять дней назад ты сказала, что сможешь.

– Десять дней назад... Да. Когда я была так убита и поражена, что не знала, что делала. – Ее голос смягчился. – Папа, ты ведь любишь Тома, как и я... Ты чувствуешь к нему то же, что и к Крису. Мог бы ты честно сказать, что желаешь, чтобы мы поженились, если у нас нет надежды быть счастливыми? Потому что, без сомнения, я сделала бы его жизнь кошмарной.

– Разве не Тому лучше судить об этом? Ведь он все же хотел жениться на тебе, хотя и знал о Седли. Том любит тебя.

– Том не любит меня.

– Кто это сказал?

– Он сам. Ты же не знаешь, папа, что он был однажды влюблен, но не в меня. Он чувствует ко мне привязанность, как и я к нему. Но не любит меня.

– Кого же он любит?

– Одну итальянку... Она была убита во время войны. Том так сильно любил ее, что уже никогда в жизни не сможет полюбить другую женщину. Сложись все удачно, он никогда не вернулся бы в Ирландию. Никто не любил так верно, как Том... В некотором смысле, благодаря этому он и понимает, почему я должна снова вернуться к Джонни.

– Я не знал, – сдержанно сказал Десмонд. – Том никогда не рассказывал мне.

– В этом не было необходимости. А сейчас я хочу, чтобы ты понял, как обстоят дела. Он хотел жениться на мне, потому что мы понимали друг друга, и, я думаю, потому, что я единственный человек, которому он рассказал о Джине. По-видимому, для него дорога память о ней, которую он доверил мне. Том знает, что я унаследовала твою любовь к Ратбегу. Он хотел жениться на мне, потому что это было легче, чем искать кого-либо еще... И потому, что я не ожидала от него любви к себе. Но он не будет страдать по мне вечно. Он женится... Вероятно, он женится на Шиле Дермотт, которая была помолвлена с Гарри. Шила чудесная девушка. Тому, помимо всего, будет приятно знать, что он спасает ее от довольно неприглядного существования. Некоторым образом она подходит ему больше, чем я. Она не католичка и всю свою жизнь прожила в Ирландии. Она выращивает красивых лошадей и умеет управлять ирландскими слугами. И Джеральд любит ее. Отец, ты же видишь, что счастье Тома будет более надежно с ней, чем со мной.

Он нехотя ответил:

– Полагаю, что так. – Тут вдруг он снова запротестовал: – Но со временем ты забыла бы Седли! Эти чувства не длятся вечно.

– Ты в этом уверен? Стал бы ты на этом основании рисковать счастьем моим и Тома?

– Счастьем? Ах, да. Но будешь ли ты счастлива с Седли? В этом тоже нет уверенности.

– Почему же нет? Мы любим друг друга.

– Ирэн была вполне достойна любви... И обладала мягкостью. Он же не смог сделать ее счастливой. Понимаешь ли ты, что он за человек, Мора? Он неуравновешен. Это человек, который получил свои деньги в наследство. Он не обладает ни характером, ни силой, чтобы вести дело, которое было создано благодаря энергии его отца. Седли склонен скорее колесить по Европе, таская следом свою жену. Такого ли человека ты хочешь себе в мужья?

– О, ты не честен! – Взорвалась она. – Ты не даешь Джонни никакого шанса! Что за важность, что он не желает производить текстиль? Фирма гигантская, жадная и жестокая. Существуют другие виды деятельности, кроме этого.

– Другие виды? Проводить время на средиземноморских курортах, я полагаю?

– Например, сельское хозяйство. Джонни хочет завести ферму. Что ж тут плохого, если человек предпочитает работать собственными руками, а не при помощи кнопок и диктофона? Почему нельзя вести ту жизнь, какую хочется, если есть выбор? Правда состоит в том, что ты никогда не пытался узнать Джонни. Он не был для тебя личностью – лишь мужем Ирэн. Но он более чем просто личность для меня, потому что я люблю его. Какую бы жизнь он ни избрал, его мотивы прямодушны. Для меня этого достаточно!

Десмонд медленно проговорил:

– Ты бросаешь все, что, как мне хотелось, должна была бы иметь. Ты будешь жить в другой стране. Если он купит ферму, ты никогда не сможешь покинуть ее и будешь находиться там весь год напролет. Я никогда не увижу тебя, если не приеду сам... А ты знаешь, как я презираю Америку. Многого о твоей жизни я не буду знать, если ты уедешь. Для твоих детей я буду всего лишь именем. А ты не любишь писать письма, моя дорогая.

Между ними повисла тяжелая пауза.

Наконец, он сказал:

– Может быть, не слишком поздно сказать Тому, что ты совершила ошибку?

– Поздно... Слишком поздно. Это было слишком поздно уже в последний день Рождества, когда мы встретились с Ирэн и Джонни на мосту. Ты помнишь это? Видишь ли, я действительно люблю его. Гораздо сильнее, чем ты можешь понять. Ничего в мире для меня не существует, кроме Джонни. Такова простая истина. Я хочу, чтобы ты смог понять, что я чувствую к нему... Как-то разделить это со мной. Потому что это моя жизнь. Это должно стать частью и твоей жизни. Таковы обстоятельства. Если Джонни не женится на мне и я вернусь в Англию, то мне будет грустно думать о том, как я огорчила тебя, о том, как бесцельно разрушила всю привязанность и любовь, какие мы питали друг к другу. Но ты должен понять, что я ничего не могу с собой поделать.

Он подошел и сел рядом. Мора увидела, что отец рассматривает ее. Его глаза останавливались на каждой черте ее лица. Мора никогда не представляла себе, что Десмонд может плакать, но сейчас ей казалось, что он вот-вот заплачет. Она подумала, что все планы, которые он строил, рухнули за эти полчаса. Если он заплачет, то эти слезы будут, по крайней мере, оправданы. Она ожидала, что отец скажет что-нибудь, станет упрекать. Вместо этого он придвинул к себе лист бумаги.

Его голос был хриплым и неровным:

– Я не позволю ему разлучить нас, Мора. Никому не дано поступать так со мной... В конце концов, ты моя дочь. У нас больше общего, чем у кого бы то ни было.

Он что-то быстро написал на бумаге:

– Если ты поедешь в Америку, то это будет, по крайней мере, с моей помощью. Тебе надо лететь – это сэкономит время. А я должен найти кого-нибудь в Нью-Йорке, у кого ты сможешь остановиться. Казначейство не даст тебе долларов, чтобы оплатить гостиничные счета. Я должен кое-что обдумать. Теперь ступай домой. Я приду примерно через час.

Она встала:

– Спасибо тебе.

Он продолжал делать заметки в блокноте, когда она выходила из комнаты.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

I

До того, как был закончен таможенный досмотр, Мора услышала, что по громкоговорителю называют ее имя. В столь ранний час этот звук наполнил ее чувством нереальности. Она оглянулась по сторонам, точно ожидая, что какая-нибудь другая фигура отделится от очереди к таможенному барьеру и быстро пройдет сквозь вращающиеся двери. Голоса пассажиров звучали тихо, словно люди едва проснулись. Таможенник заученным движением отметил мелом ее сумки:

– Похоже, кому-то срочно надо увидеть вас.

– Да... Я думаю, что это так. Это все?

– Конечно. Теперь вы можете идти.

Когда она прошла через стеклянные двери в главный зал, Джонни там не было. Вообще не было ничего знакомого, за исключением того, что знакомо в любом аэропорту. Кучка людей, прилетевших вместе с ней, направилась к автобусу авиакомпании, другие стояли и озирались, как она. Мора повернулась и подошла к справочному бюро.

– Могу я узнать...

– Ваше имя, пожалуйста.

Она назвала себя. Девушка кивнула в сторону ряда ожидающих:

– Вас ждет джентльмен.

Когда она назвала свое имя, мужчина опустил газету, затем он встал и снял шляпу:

– Я Марк Бродни. Меня прислал Джонни.

– Где же Джонни? – спросила она. – Он телеграфировал, что будет в Нью-Йорке и встретит меня.

– Конечно, я знаю, – Встречавший ее мужчина был среднего роста, плотного сложения. У него были прямые черные волосы и очки в роговой оправе. Тон его был странно нарочитым, словно в конце каждой фразы он выжидал, желая знать, как ее воспримут.

– Послушайте, – сказал Бродни. – Не хотите ли выпить кофе или вы предпочитаете сразу отправиться в город?

– Я предпочла бы двигаться.

– Конечно. – Он коснулся ее руки. – В таком случае необходимо забрать ваш багаж.

Они молча подождали, пока не прибыл багаж. Бродни взял ее чемоданы и повел Мору к машине.

Включив двигатель, он искоса бросил на нее изучающий взгляд:

– Выспались?

– Не очень. Полагаю была возбуждена, чтобы уснуть.

– Ага. Это уж наверняка.

Они ехали по улицам, на которые Мора не смотрела.

– Где Джонни? – спросила она.

– Ах, да... Джонни. Он не смог приехать, поэтому попросил меня. Он сказал, что вы, вероятно, помните меня по его рассказам.

– Разумеется, я помню. Почему он не приехал?

– Очень болен его отец. Фактически он умирает. Джонни в Питсбурге.

– Когда он уехал?

– Два дня назад. Он не стал телеграфировать вам, потому что я сказал, что буду здесь и встречу вас.

– Что с его отцом?

– Полагаю, что-то вроде удара. Врачи говорят, что он не протянет больше двух дней.

– Лучше бы мне, приехать в другое время.

– Почему же? – спросил он.

Она не знала, что ему сказать. Мора чувствовала себя неловко и тревожно. Казалось, ее спутник либо не может, либо не хочет поддерживать разговор. Однако она видела, что Бродни запоминает каждое ее слово и обдумывает его. Джонни был лишь наполовину прав в своем описании Марка. Этот человек, сидящий рядом с ней, мог бы двигать события в том темпе, который ему подходит. А сам будет сидеть и позволять жизни медленно катиться, чтобы воспринимать связанные с Морой факты без пристрастия и воодушевления, пока не поймет, что она за человек.

На широком подъеме к мосту он вдруг заговорил:

– Если бы в моем распоряжении было хоть несколько минут до того, как на нас налетит полицейский, я бы остановился посередине и дал вам взглянуть. Вот это Ист-ривер и Квинсборо-бридж, а это – Манхеттен. Я думаю, зрелище стоит того, чтобы поссориться с полицейским.

– Джонни говорил мне, что вы родились в Нью-Йорке, – сказала она.

– Конечно... Но не обязательно родиться здесь, чтобы быть нью-йоркцем. Это просто чувство, которое захватывает вас, и вы уже никогда не расстаетесь с ним. Всякий раз, как я возвращаюсь сюда, когда такси везет меня на Ла-Гардиа, я заставляю его остановиться на шоссе под мостом, выхожу и бросаю в реку монетку. Я называю это моей денежной данью. Все думают, что я сумасшедший.

Они оставили реку позади, и эстакада от моста замелькала прямо на уровне крыш домов.

– Вам известен адрес, куда я направляюсь? – спросила она.

– О, да... Это люди, которым написал ваш отец. Ну, у вас есть выбор, ехать ли туда. Я полагаю, вы знаете, что они в отъезде?

– Да, но они телеграфировали, что их квартира открыта и я могу воспользоваться ею.

– Это ваше дело, конечно. Но если вам желательно проживать в десятикомнатном морге на Парк-авеню, то, разумеется, милости просим. Может быть, вас позабавит возможность подкидывать монетку, чтобы решить, какой из четырех ванных комнат следует воспользоваться.

– Откуда вы знаете?

– А я там вчера побывал. Просто захотел посмотреть, куда это они вас запускают. Женщина, занимавшаяся уборкой, поставлена в известность, что там будет жить дочь английского королевского адвоката. Она освободила место на каминной полке для портретов королевской семьи. Вы думаете, что хотели бы туда поехать?

– А куда я могу еще ехать?

– У меня есть квартира к западу от парка, где имеется лишняя комната. Можете воспользоваться ею, если желаете.

– Я никого не стесню?

– Конечно нет! А я вас не обижу... У меня нет такой привычки.

– Я не это имела в виду.

– Разве? – ухмыльнулся он. – Ну, даже если и не это, то тем более будет все в порядке. По крайней мере, там вы сможете докричаться до кого-нибудь.

– А то – другое место?

– Я им позвоню – скажу, что вы не прибыли. Или направились прямо в Питсбург. Что-нибудь придумаю.

– Спасибо.

Мора откинулась на сиденье и смотрела на проносившийся мимо город. Они срезали путь к западу от реки. На Третьей авеню их остановил светофор. Она смотрела на проносившийся мимо по «надземке» поезд и узнавала сцены из фильмов о Нью-Йорке. Здания имели неопрятный вид из-за железных пожарных лестниц, лепившихся по стенам, как кружево. Было пыльно, и в водостоках валялись бумажки. Даже в тени становилось жарко. Они пересекли Парк-авеню и Пятую улицу и подъехали к скверу на площади, где начинается Центральный парк. Впервые она увидела солнце на верхушках зданий, образующих широкие каньоны под ярким синим небом. Концы каньонов сужались в перспективе, и эта мертвая их прямизна казалась Море нереальной... словно кто-то играл с макетом города. Это было просто и красиво, если вообще находишь красоту в такого рода вещах.

Квартира, куда привез ее Марк, находилась неподалеку от парка.

– Я нанял ее с мебелью на два месяца, поэтому не надейтесь на домашнюю атмосферу, – сказал он.

Комната, которую он ей выделил, была небольшой и выходила окнами на другой ряд окон. Двенадцатью этажами ниже было дно светового колодца.

– Характерно для англичан, – сказал он, наблюдая за ней. – Куда бы они ни прибыли, всегда устремляются прямо к окнам, словно ожидают увидеть поля и пасущихся коров. Что до меня, я ощущаю одиночество, если не слышу три радиопрограммы и о чем толкуют люди на пяти кухнях. Нью-Йорк сначала напугает вас до смерти, но в конце концов, вероятно, понравится. Так бывает со многими.

– Надеюсь, так будет и со мной, – сказал она.

Он поставил ее чемоданы на стулья.

– Когда мы получим известия о Джонни?

Он пожал плечами:

– Придется оставить это на его усмотрение. Не думаю, что он захочет разговаривать с вами по телефону. Вы же знаете Джонни. Как вы думаете, что будет, когда его отец умрет?

– Джонни приедет сюда.

– Ага... Так и я считаю. Поэтому мы просто подождем. Я полагаю, – добавил он, – что вам хотелось бы принять ванну. Не мешало бы и поспать несколько часов. Я сварю кофе, если вы не против.

В дверях он обернулся:

– Вы, конечно, слышали новость?

– Что за новость?

– Начет Кореи?

– Нет... А что?

– Вчера около одиннадцати часов утра коммунисты с севера пересекли тридцать восьмую параллель и вторглись в Южную Корею. Они громогласно бросили вызов Организации Объединенных Наций.

– Что это означает? Что теперь произойдет?

– Никому неизвестно, скорее всего война... Мы лишь надеемся, что она останется войной местного масштаба... – Он начал прикрывать дверь. – Кофе будет готов минут через пять.

II

Такси въехало на стоянку и остановилось. Тепло утреннего солнца переросло в полуденный жар, хлеставший по высоким домам, зеленому прогалу парка, яркой краске кузовов машин с откидным верхом, ожидавших клиентов.

Марк вышел и открыл дверцу:

– Ну, вот оно. Тут действует формула: «деньги-товар»! Через несколько кварталов отсюда – Пятая Авеню, магазины Бергдольфа Гудмана и Картье.

Она вышла, поднимая голову, чтобы взглянуть на слепящее солнце, потом посмотрела на фонтаны в сквере.

– Да... – проговорила она, – вы делаете богатство привлекательным.

– Кто подал вам мысль, что богатство всегда привлекательно? – Он захлопнул дверцу. – Давайте поедим. Мой желудок подсказывает, что и вы, должно быть, умираете с голоду.

Он привел ее в затененный сверкающий зал. Мора ощутила прохладу на своих руках. Он протянул ей меню. Она читала его несколько секунд, а потом резко положила.

– Что-то вас беспокоит?

– Да. Я думаю, что Нью-Йорк великолепен, но я чувствую себя, как человек, пришедший на пир, не надев праздничного наряда. У меня нет долларов, чтобы расплатиться за такую еду.

– Забудьте об этом. Я продал несколько статей в «Сэтэрдей ивнинг пост», и должен избавиться от денег, прежде чем карманы моих брюк лопнут от их тяжести. – Он снял очки. – Кроме того, куда еще я мог отвести женщину, которая носит ярко-зеленое платье и шляпу такого фасона? Джонни захочет знать, что я сделал с вами.

– Вы думаете, Джонни позвонит сегодня вечером?

– Может быть. Но не будем же мы сидеть в ожидании его звонка. Нельзя так проводить первый вечер в Нью-Йорке. Я не думаю, что Джонни одобрил бы это.

– Он долго пробыл в Нью-Йорке? Я имею в виду – с тех пор, как выехал из Лондона?

– Все время, пока не получил известие об отце.

– Он жил на квартире?

– Конечно.

– Марк, скажите мне... что думает Джонни? Что он думает о себе, об Ирэн? Хотел ли он, чтобы я приехала?

– Подождите минутку, ладно? Мне не очень хочется разговаривать на пустой желудок.

Он с аппетитом ел салат из омаров. Потом подождал, пока она закончила есть и положила вилку.

– Не возражаете, если я закурю? – ухмыльнулся он. – Это поможет мне рассортировать все по порядку. Джонни писал вам? – спросил он после того, как зажег сигарету.

Она покачала головой:

– Я послала ему телеграмму, лишь когда стало известно, что я получу место в самолете, и когда эти люди на Парк-Авеню сообщили, что закрепили за мной квартиру. Я послала телеграмму по его питсбургскому адресу. Он ответил также телеграммой, что встретит меня здесь, в Нью-Йорке.

– Ну вот, теперь мы знаем, на каком мы свете.

– Что вы этим хотите сказать?

– Я стараюсь уточнить, что вы не имеете ни малейшего понятия, о чем думал Джонни с того дня в Лондоне, когда он столь решительно отверг вас.

– Должны ли вы выражать это таким образом?

– А будет ли помягче, если я скажу, что он отказался жениться на вас? Это имеет то же значение.

– Да, полагаю, что так.

– Только вы по-настоящему не поверили, что он отверг вас? Иначе не прилетели бы сегодня утром.

– Да... Я не поверила, что Джонни отверг меня. Он любит меня.

– Конечно, это так. Но не все люди, которые любят друг друга, вступают в брак. Иначе у меня сейчас было бы уже полдюжины жен.