Текст книги "Дочь Дома"
Автор книги: Кэтрин Гаскин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)
Катрин Гаскин
Дочь Дома
Scan, OCR: Larisa_F; SpellCheck: Федор
Гаскин К. Г 22 Я знаю о любви; Дочь Дома: Романы/Пер. с англ. ИПП «АМЕХ Ltd». – Мн.: ПКФ «Аурика», 1995. – 512 с. – (Для милых дам).
Оригинал: Catherine Gaskin «Daughter of the House», 1952
ISBN 985-6046-14-9
Переводчик: ИПП «АМЕХ Ltd»
Аннотация
Жанр, в котором пишет известная американская писательница, автор десятков популярных на Западе книг, вряд ли может быть отнесен к легковесному потоку так называемых «любовных романсов». Ее книги – это романы о женщинах, женщинах с большой буквы, об их проблемах, страстях, тяготах и удачах.
Современный роман «Дочь Дома» это своего рода семейная хроника, посвященная силам, сталкивающим и объединяющим различные поколения одной семьи.
Катрин Гаскин
Дочь Дома
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
I
В один из летних вечеров 1949 года, усевшись на высоком табурете перед стойкой в баре «Олень», Мора, не могла и предположить, что влюбится вдруг в сидящего рядом мужчину. Ей всегда казалось, что какое-то предварительное предчувствие, но его не было, поэтому она просто улыбнулась бармену Джереми, стоявшему за стойкой, и заказала порцию джина.
Он взглянул на нее искоса.
– Мы ожидали тебя с шести часов, – сказал он.
– Не смогла вырваться из конторы.
– Опять пробки на дорогах?
– Южная чертовски забита. Все стремятся к побережью, чтобы захватить последний уик-энд сезона.
Он с пониманием кивнул.
– Так лето же еще не кончилось.
Она пожала плечами и отхлебнула джина. Мора решила: что бы там ни сказал Джереми насчет того, что лето, мол, еще не прошло, в конце своего пребывания здесь она поставит «Радугу» на стапель и закроет коттедж на зиму. Она сидела неподвижно, поглядывая на ряды бутылок и бокалов, отдыхая от утомившего ее переезда из Лондона. Не поворачивая головы, она по памяти представляла себе зал: в глубоких удобных креслах сидят вечерние завсегдатаи, на стенах отполированные медные украшения, на каминной полке строго сияет старинный фарфор, а камин, может быть, уже украшен ранними хризантемами.
Для нее давно вошло в привычку посещение «Оленя» перед возвращением в коттедж. Это олицетворяло факт ее прибытия в поселок и представляло собой нечто большее, чем просто проявление вежливости по отношению к Уилле и Джереми, которые были ее друзьями. Утром она спустится к лодочной пристани, и старина Эйбл, приветствуя ее, обязательно спросит, почему она опоздала в «Олень» сегодня вечером? Ее иногда раздражали эти ставшие уже традиционными вопросы, но в то же время они наполняли ее гордым чувством принадлежности к этому месту. Джереми снова подошел к ней.
– Как погода в Лондоне? – спросил он.
– Я думаю, там будет гроза, Джереми. Знаешь, как это было все лето, – мы жили в ожидании, что погода вот-вот испортится. Я была рада уехать оттуда.
– Папаша здоров?
– Да, здоров. Он терпеть не может жару, но никогда не согласится из-за погоды изменять своим привычкам.
– А Крис и Том?
Она кивнула и улыбнулась:
– На этой неделе отец поручил Крису довольно важную работу и намекнул, что тот должен оставаться вечерами и работать. Крису это не очень-то понравилось... Но должна сказать, что он в последние дни усаживается за работу с большей легкостью.
– А что нового у Тома?
– Ничего нового... Все еще в министерстве. Он собирается уйти оттуда весной и вернуться в Ирландию.
– Он не очень-то часто бывает здесь, Мора...
– Ну, знаешь, Джереми, Все они думают, что я слишком независима и ношусь со своим коттеджем, поэтому и позволяют мне самой возиться с ним. Хотя я думаю, что Том втайне одобряет всякую независимость. Уж он-то не станет совать свой нос в мои дела.
Джереми оставил это замечание без комментариев, хотя наверняка давно интересовался взаимоотношениями этих двоюродных братьев и их сестры. Поженятся ли когда-нибудь Том и Мора? Нельзя было сказать, что они влюблены... По крайней мере, не так, как в свое время Джереми и Уилла были влюблены друг в друга... Но существовала спокойная дружба, которая продолжалась все четыре года после войны. Похоже на то, что она закончится женитьбой.
Поглядывая на Мору, он заметил, что и мужчина, сидевший неподалеку, тоже обратил на нее внимание. Он вспомнил, что по небрежности не познакомил их друг с другом.
– Мора, позволь представить тебе Джонни Седли, который здесь остановился. Мора де Курси.
Она повернулась к нему.
– Рад познакомиться, – сказал с американским акцентом блондин. На нем была тенниска свободного фасона, что, по-видимому, присуще только американцам.
– Уилла сказала мне, что вы приехали, – произнес он. – Она заходила сюда несколько раз, все вас искала.
– Вы давно здесь? – спросила Мора.
Это было банально, но больше сказать было нечего.
– Дней десять, – ответил он. – Думаю, что останусь, пока погода не изменится.
– Я думала, большинство американцев не позволяет погоде вмешиваться в их дела.
– Я не из «большинства американцев».
– Извините.
Внезапно он сел на свободное место рядом с ней.
– Знаете, я не хотел грубить. Я просто привык к тому, что весь остальной мир воспринимает американцев как вечных туристов. Мне мерещится такое отношение даже там, где его не существует. Получилось так, что это моя любимая часть страны.
– О... вы были здесь во время войны?
– Нет. Перед войной я проходил аспирантуру в Кембридже... Семья моего прадедушки жила неподалеку от Кингс-Линна.
– Стало быть, вы англичанин, – сказала она и засмеялась.
Джонни подумал, что она выглядит милой, когда смеется, хотя в те первые минуты, когда Мора взбиралась на табурет и заказывала джин, он решил, что эта девушка даже не хорошенькая.
Перед тем, как отойти от них, Джереми сказал:
– Вы должны рассказать ей о вашей третьей кузине, из Кингс-Линна, Уверен, Море понравится эта история.
– О... моя кузина, – повторил он. Он посмотрел на свой бокал, покрутил его, подвигал взад-вперед по стойке, глядя на оставляемый им мокрый след. – Да, моя кузина, милая маленькая женщина, еще живет в Кингс-Линне, как говорит Джереми. Учась в Кембридже, я приезжал сюда, чтобы разузнать, что сталось с членами семейства Седли. Ведь с ними не было связи после отъезда моего прадедушки в Америку. Я отыскал их. Довольно симпатичная ферма, с характерным викторианским домом, небольшим и наполовину деревянным. Он был продан лет за двадцать до того. Соседи послали меня к мисс Дженет Седли, заведовавшей библиотекой в Кингс-Линне. Сначала она не знала, что со мной делать. Ведь я был американцем, а она почти не общалась с янки. Кроме того, я жил в Кембридже, а это было тоже подозрительно. Но мы вполне поладили. В следующее воскресенье я пригласил ее на целый день в Кембридж. Думаю, ей это понравилось. По крайней мере, я не водил маленькую красную спортивную машину, как она ожидала. Она торжественно рассказала мне, что ее отец умер, не оставив наследников, а она не смогла управиться с фермой. В ней я почувствовал благородство и некий викторианский дух. Она еще жива и очень стара... Я ездил навестить ее на прошлой неделе...
Было довольно смешно и... трогательно. Она рассказала мне гораздо больше, чем я знаю сам, о Канзасе, Литл-Роке и Алабаме. Как я сказал... это милая маленькая женщина.
Тут он поднял голову и взглянул на Мору.
– Вижу, что вы думаете, какой я наивный и немного забавный, как все американцы.
– Зачем вам понадобилось все испортить? – вздохнула она. – Я тоже думаю, что мисс Дженет Седли – милая маленькая женщина. И не нахожу ничего забавного в том, что кто-то ищет в этой земле свои корни. Вам следовало бы знать англичан получше.
– Да... Да, я должен был бы понимать англичан гораздо лучше, чем это у меня получается. Но как бы там ни было, я делаю первые неуверенные шаги... Вот как сейчас.
– Вы не совершили ничего ужасного, – сказала Мора.
Наблюдая за ней, американец понял, что последнее замечание ему следовало высказать мягче, и решил изменить тему разговора.
– Это ваша яхта на пристани Эйбла? – спросил он. – Вы назвали ее «Радуга»?
– Да, это моя «Радуга», – сказала она. Ей было приятно, что он упомянул название яхты. – Она принадлежит кузену моего отца, который живет в Ирландии. Перед войной я путешествовала с ним каждое лето.
– А теперь?
– Он подарил «Радугу» мне, – сказала она просто. – Во время войны ему не с кем было плавать – оба его сына воевали. А потом ему, как видно, уже не так этого хотелось. Последний раз он управлял ею, когда мы плыли сюда. Мы делали это вместе.
– Он еще жив?
– О, да. Он не такой уж старый... по-настоящему-то. Я часто думаю, не жалко ли ему было расставаться с яхтой?
– Не думаю, – сказал он, желая немного польстить ей. – Любой рыбак в поселке скажет, что она в хороших руках. – Он сделал паузу и добавил: – Если вам когда-либо понадобится команда, можете рассчитывать на меня. Я всегда под рукой.
– Спасибо. Я это запомню.
Он быстро добавил:
– Только не подумайте, что я вмешиваюсь в чужие дела.
– Вы не вмешиваетесь. Я всегда хотела иметь команду. Но не у всякого найдется время путешествовать со мной.
– Ну, если вы ...
В этот момент в отдельном кабинете бара запела девушка. Мора, как и Джонни, повернулась к открытой двери, чтобы взглянуть на нее. Она казалась очень юной. Сидела за пианино, тихо аккомпанируя себе. Пела она тоже тихо. Но голос ее был сильным и низким и доходил до них, несмотря на шум в многолюдном зале. Песня – «Дым попадает вам в глаза» – была нежной и приглушенной, как колыбельная. Мора чувствовала, что певице было безразлично, что многие в зале прекратили разговоры. Она пела потому, что ей это было приятно, и ни в грош не ставила никого из присутствовавших.
Когда она закончила эту песню и пробежала пальцами по клавиатуре перед тем как начать другую, Мора подумала, что девушка очень мила. На ней были белое хлопчатобумажное платье и сандалии на босу ногу. Мора решила, что кожа ее рук, должно быть, удивительно гладкая наощупь.
– У нее красивый голос, – сказала она. Потом спросила Джонни: – Вы ее знаете? Она живет здесь?
– Она моя жена.
Мора покраснела, потому что ошибочно считала само собой разумеющимся, что он пребывает здесь в одиночестве. Ведь он всегда говорил «я» и никогда «мы».
– Извините, – сказала Мора с некоторым смущением, – я не связывала...
– Нет, конечно, нет. Разве вы могли знать?
Постепенно разговоры в баре возобновились, но голос девушки все еще был хорошо слышен. Она пела песню «Всегда».
– Она очень красивая – ваша жена.
– Да.
Джонни тут же слез с табурета и повернулся к ней лицом.
– Увидимся еще как-нибудь, – сказал он. – Не забывайте, что я готов быть в вашей команде по первому зову.
– Не забуду. Спокойной ночи.
Его уход был неожиданным. Она ощутила непривычное чувство одиночества, когда увидела, как он склонился к своей жене. Девушка встала, слегка улыбнувшись, а Джонни взял ее за руку. Так они и пошли вместе к лестнице. Из-за того, что ступеньки были узкими, ей пришлось подниматься впереди, но он накрывал ее руку своей, когда она держалась за перила.
Мора с нетерпением поджидала Уиллу. Через десять минут она увидела, как та прошла через бар. Ее загорелое маленькое лицо озаряла улыбка.
– Мы уж думали, что ты не придешь сегодня вечером. Миссис Бернет ожидала тебя до шести.
Мора улыбнулась в ответ. Увидев Уиллу и услышав ее приветливый голос, она почувствовала себя не такой усталой.
– Я знаю. Меня задержали.
– Рада, что ты выбрался сюда, – мягко сказала Уилла.
– Надолго к нам на этот раз?
– До следующего уик-энда. По крайней мере, побуду, пока продержится погода.
В ответ Уилла сочувственно вздохнула.
– Как быстро пролетело лето! Кажется, так мало времени прошло с тех пор, как ты весной вывела «Радугу». Что будешь пить?
– Я больше не хочу, Уилла, спасибо. Мне пора идти.
Уилла внимательно посмотрела на нее. Она отметила, что Мора побледнела от усталости, а ее глаза и волосы казались более темными, чем прежде. Тонкие морщинки пролегли под ее глазами.
– Ты устала, – сказала Уилла.
Мора кивнула.
– Отец с Крисом много работали, а это значит, что и я работала много. Но отец был сыт по горло моим усталым видом. Он сказал, что, если плаванье на моей маленькой лодке не сделает меня менее раздражительной, то лучше мне убираться к черту. Не меньше, чем на неделю.
– Ты не так уж раздражительна...
– Может быть, немного. Сейчас это не имеет никакого значения. Ведь мы втроем – вы с Джереми и я – отплывем на «Радуге».
Уилла скривила губы.
– Последнее плавание на «Радуге» теперь всегда означает для меня конец лета. Ненавижу, когда ты уезжаешь.
– Я разговаривала с вашим Джонни Седли, – сказала Мора.
– Да... Интересно, что ты думаешь о нем?
– Он милый... Но очень чувствительный.
– Да, по отношению к некоторым вещам. Нам с Джереми он очень нравится.
– Да, и мне тоже. Он выразил желание поплавать.
– Если на яхте найдется место, ты должна взять их обоих. Им это понравилось бы. Тут им, наверно, наскучило. У него милая жена. Вы познакомились с ней?
– Я видела ее.
– Чудесное создание, не правда ли?
– Да... чудесное.
Мора слезла с табурета.
– Мне надо идти... Я чуть не падаю. Запомните, я отправляюсь в плавание завтра днем.
– Да... Загляни по пути. Джереми, может быть, тоже отправится в море.
– Прекрасно. – Она кивнула Джереми через плечо: – Спокойной ночи!
– Спокойной ночи, Мора.
Несколько беглых приветствий было обращено к ней, когда она проходила через толпу. Уилла проводила ее до двери и постояла, глядя в темноту. Затем она моргнула при внезапной вспышке фар, которые скользнули по приземистому деревянному зданию и приветственно махнула рукой, глядя, как машина скрылась из виду на улице поселка.
II
Наконец, она была дома. Мора всякий раз замечала, что чувство возвращения домой появлялось у нее только после того, как она, прочитав записку миссис Бернет, приносила из кухни кофе и сухари и ставила их на стол рядом с диваном. Потом она с любовью смотрела на свои книги, пианино, шкафчик с пластинками – все что было дорого ее сердцу. Они были приобретением последних четырех лет, как бы олицетворяя собой ее зрелость, пришедшую за годы войны.
Она потянулась к сумочке и достала сигарету. Ее отец, Десмонд де Курси, был приведен в замешательство покупкой коттеджа. Он был против этого, так как не хотел ничего, что могло бы хоть в малейшей степени разлучить его с детьми. Отец слишком любил их всех. Он ревниво подмечал мельчайшую деталь, которая указывала на их ответную привязанность к нему.
Мора всегда боготворила своего отца. Он был чрезвычайно практичным человеком. Самоуверенность и целеустремленность помогали ему преодолевать трудности, часто более значительные, чем он предполагал.
Десмонда очень успокаивала мысль, что дети его любят. Но они слишком долго терпели бремя его успеха и энергии. Ради него они напрягались сверх своих сил. Десмонд всегда был уверен в том, что одаренность отца будет воспроизведена в его детях. И вот теперь он, умудренный опытом и в то же время удивительно наивный, был обескуражен их неудачами.
Мора ясно помнила, как его поразило, когда она купила этот коттедж и подержанную машину после демобилизации из армии. Она истратила всю накопленную за время службы зарплату плюс деньги, которые у нее были до войны. Он был огорчен, и последовавшие за этим месяцы были трудны.
Когда приехали Том и Крис, чтобы помочь ей отремонтировать дом, отец молчал. Даже когда она пошла на распродажу мебели. Много такта и еще больше времени ушло на то, чтобы убедить Десмонда, что она все еще считает его лондонский дом родным. Но даже когда это убеждение в нем укрепилось, отец все равно не мог противиться искушению тратиться на роскошь, чтобы создать более резкий контраст с ее жизнью в коттедже. Она давно уже обнаружила этот невинный обман и снисходила к его честолюбию, делая вид, что это для нее все еще тайна. Всю его жизнь, думала она, никто без необходимости не огорчал отца.
Но окончательная уступка Десмонда была достаточно великодушной. Он преподнес ей подарки для коттеджа ковер и пианино. Мора даже догадалась, что он зауважал ее больше, оттого что она боролась с ним и победила. Отец никогда не вмешивался в ее жизнь в коттедже и почти не спрашивал о ее жизни здесь. Этим притворным равнодушием, думалось ей, он демонстрировал свою обиду, как дитя.
Но такое положение дел ее вполне устраивало и позволяло быть счастливой в своем коттедже. И последовал дар, на который она не смела надеяться, – «Радуга», и великолепные дни плавания по дельте реки. Это еще больше привязало ее к своему дому в пригороде, не будь даже дружеского общения с Уиллой и Джереми. В глубине души Мора всегда знала, что у нее есть Крис и Десмонд, к которым можно в любой момент вернуться, что прочность их существования снова послужит ей якорем. И был еще ее двоюродный брат Том. Четыре года назад ей хотелось влюбиться в Тома и выйти за него замуж. Но это было все равно, что дожидаться свежего воздуха в жаркий безветренный день. Она не могла заставить себя увлечься им, как, впрочем, никогда не могла увлечься никаким другим мужчиной. Весной, думала она, Том оставит свою работу в министерстве и вернется в Ирландию. И весной ей стукнет тридцать.
Она раздавила сигарету в блюдце и неохотно начала готовиться ко сну.
III
Джонни слегка повернул голову, чтобы солнце не светило ему прямо в глаза. Он расслабился, удобно устроившись на сиденье, постукивая кончиками пальцев по рулю. Однако при первых звуках приближения Ирэн он напрягся, и беспокойство снова охватило его.
Он вообразил, как жена направится к машине быстрой плавной походкой. Ее лицо будет таким же оживленным, как само утро. Ведь она была счастлива с ним и не уставала подчеркивать это. Ирэн была деликатной и все же достаточно выразительной в демонстрации своей любви, решившись на собственный манер сделать их брак делом простым и легким. Джонни повернулся, когда открылась дверь дома и Ирэн вышла на солнце. Она тотчас же подставила лицо под его лучи, как бы одобряя тепло, которым одаряет ее природа.
Позади нее появилась Уилла. С открытой улыбкой она подошла к машине.
– Джонни, я собралась ненадолго подняться на холм. Вы подбросите меня?
– Конечно, – сказал он и открыл дверцу. – У нас не было определенных планов. Куда вы хотите поехать?
– Я хочу повидать Мору де Курси. Ее коттедж находится примерно в полумиле по переулку.
Он кивнул.
– Ты готова, Ирэн?
Она подошла, проскользнув мимо Уиллы, и села на переднее сиденье. Поселок в это воскресное утро являл собой какую-то странную смесь равнодушия и беззаботности. Толпа нарядных прихожан валила в церковь. Джонни повернул машину и попытался проехать по узкой улице в тесном людском потоке.
– Поверните налево, – сказала Уилла, и он повиновался, нетерпеливо посигналив.
Переулок с обеих сторон ограждали густые высокие изгороди. За ними ничего нельзя было разглядеть. Джонни не покидало чувство тесноты, которое угнетало его в поселке. Он почувствовал укол раздражения.
– Зачем кому-то захотелось жить здесь? – спросил он внезапно Уиллу. – Тут все на запоре. Не видно ни души.
– Коттедж Моры наверху.
Он молча кивнул.
– Она живет здесь одна? – спросила Ирэн.
– Да.
– Как одиноко. – Ирэн взглянула искоса на Джонни. – Она часто приезжает?
– Почти каждый уик-энд весной и летом. – Тут Уилла вспомнила, что Мора говорила ей о намерении закрыть коттедж, и добавила задумчиво: – Мы будем сильно скучать по ней, когда она уедет, – Джереми и я. Мы привыкли считать недели по ее приездам и отъездам. Мора – это часть лета для нас.
Взглянув на нее, Джонни увидел легкий оттенок печали на ее лице. Внезапно он догадался, что Уилла рассматривает этот отъезд как бегство от привычной рутины, и на мгновенье позавидовал независимости Моры.
Взгляд Ирэн задержался на лице Уиллы. Она прочла на нем нечто, возбудившее ее интерес. Но когда она снова задала вопрос, в ее тоне прозвучало что-то большее, чем просто любопытство.
– Чем она занимается... В Лондоне, я имею в виду?
– У нее ученая степень по юриспруденции. Она работает со своим отцом и братом.
Ирэн обдумывала эту информацию. Черты ее лица напряглись, а мысли сосредоточились на женщине, с которой она еще не была знакома; она пыталась составить ее характеристику. Ирэн быстро сопоставила немногие подробности, и, как бы подытоживая их, сказала:
– И она путешествует под парусами, не так ли? Она владеет яхтой... как ее называют, Джонни... «Радуга»?
– Да, – сказала Уилла. – Она плавает и слушает музыку, немножко готовит... Но ничего из этого не делает слишком увлеченно.
Изгороди внезапно кончились у вершины холма. Джонни остановил машину перед коттеджем и огляделся по сторонам. Соффолк на том берегу реки с огороженными полями и шпилями церквей имел опрятный вид. Переменчивая, извилистая, загадочная река Стаур была важнейшей частью пейзажа: ручьи, тонкими нитями прорезающие поля, мелководье, сиявшее, как матовый серый сатин, под сеткой высокого тростника и сорняков, виднелись зеленые болота и перелески, птицы устремлялись в смелый полет над блестевшими заливными лугами.
Джонни оглянулся на коттедж. По тропинке к ним спускалась Мора. Он заметил, что девушка выглядит иначе, чем в тот вечер в «Олене». Прежде всего, она вела себя свободнее, движения ее были легкими без напряжения. Она улыбалась им:
– Я думала, вы забыли обо мне, Уилла.
– Когда это я упускала случай посплетничать с тобой воскресным утром? Ни разу за все лето.
Ирэн вышла из машины. Теперь Уилла жестом указала на нее:
– Мора, вы же не знакомы еще с женой Джонни, не так ли? Это Ирэн Седли... Мора де Курси.
Они улыбнулись друг другу. Мора уловила неожиданную робость в ее лице. Это разрушило ее первое впечатление о жене Джонни как о молодой женщине, умеющей хорошо владеть собой, певшей в многолюдном баре «Олень», так словно он был пустым. Она с интересом рассматривала их обоих, а затем, не совсем понимая, почему позволяет им нарушить ее час уединения с Уиллой, пригласила войти в дом.
Сначала они вежливо отказались, но потом направились вслед за Уиллой в коттедж. В комнате Уилла села на стул. Ирэн облокотилась о каминную полку. Джонни встал спиной к ним, глядя в окно на реку.
– Мне нравится этот вид, – сказал он. – Здесь мило.
Эти слова тронули Мору. Похвала Джонни была простой и естественной. На секунду она позволила своим глазам задержаться на нем и подумала, что его лицо было немного надменным, пока он говорил. Был намек на высокомерие и в том, как он носил свою одежду. На ногах разношенные сандалии, белая тенниска небрежно выбилась из брюк. Его прямые светлые волосы с нарочитой неопрятностью падали на лоб.
Но он уловил ее взгляд и ухмыльнулся, показывая, что знает об этом и хочет, чтобы она тоже об этом узнала. Мора улыбнулась в ответ, повернувшись к напиткам, стоявшим на боковом столике.
Раздав бокалы, Мора заняла место против Уиллы и Джонни. Ирэн начала прохаживаться по комнате с бокалом в руке, читая названия книг, задержалась с неопределенным жестом восхищения перед вазой с багряно-синими шалфеями и, наконец, остановилась у пианино. Глядя на ее грациозно непринужденную позу, Мора вдруг осознала, что где-то видела Ирэн раньше. Невозможно назвать время или место. А может быть, это кажется потому, думала она, что всякая подлинная красота является знакомой? Ее узнаешь, так как она хранится в глубинах подсознания.
Разговор между Уиллой и Джонни вернул ее внимание к ним.
– ...Бомба, предназначавшаяся для доков Гэрвича, упала на поле неподалеку, – сказала Уилла. – Этот взрыв и остановил часы. С тех пор они никогда не ходили. Хорошо, что убрали витражи.
Джонни сказал:
– Я запомнил витражи с того первого раза, как их увидал.
– Вы бывали в поселке до этого? – спросила его Мора.
– Да, конечно. Я приезжал на уик-энд из Кембриджа с двумя товарищами из колледжа. Мы немножко поплавали по реке. Я даже останавливался в «Олене». В те дни он не выглядел таким шикарным. – Джонни заговорщицки подмигнул Уилле. – Я говорил Ирэн, что возьму ее в совершенно неиспорченный поселок Восточной Англии. Она не ожидала, что будет работать канализация... В те времена она не работала.
– Но поселок изменился не так уж сильно?
– Нисколько... За исключением церковных часов и канализации в «Олене». Но все же, он не тот, что раньше... Перемена во мне, а не в поселке. Я не совсем понимаю, что ожидал найти, вернувшись сюда.
Мора медленно сказала:
– Мне интересно, что мы все ищем, когда возвращаемся в прошлое? Надеемся ли мы найти часть самих себя, тех, которые были лучше, чем теперь...
– На что бы мы ни надеялись, – сказал Джонни, – мы этого не находим. Может, это и хорошо.
Но говоря это, он смотрел туда, где стояла Ирэн. Глаза Моры последовали за его взглядом. Все еще опираясь на изгиб пианино, Ирэн отвернулась, и они не могли видеть ее лица. Но заметили напряженность ее тела и некоторую враждебность. Мора подумала даже, что то был намек на боль. На секунду взгляды Джонни и Моры встретились. Выражение их лиц не изменилось, когда взгляды разошлись, но они как будто придвинулись на шаг вперед.
Это не ускользнуло от внимания Уиллы. Она медленно наклонила свой бокал, не зная, что сказать. В течение нескольких секунд что-то произошло с каждым из троих, одна Уилла была непричастна к этому. Ее это не волновало, только вовлеченность Моры возбуждала в ней легкое чувство беспокойства. Уилла не желала узнать больше о взаимоотношениях Джонни Седли и его жены. Она была уверена, что супруги счастливы вместе.
Но с Морой было по-другому. Уилле хотелось понять, почему Мора всегда становилась уязвимой и открытой для чужих эмоций? Уилла ощутила неясную тревогу.
– Если бы снова началась война... – Лицо Уиллы выражало мужественное восприятие того, чего она боялась... – Именно эти годы, эти дни, такие же воскресные утра, как сейчас, будут нашими видениями. Именно такими будут времена, в которые мы попытаемся вернуться.
Джонни сказал:
– Но наши воспоминания обманывают нас. Так мало правды в том, что мы вспоминаем. Война была четыре года тому назад, а теперь мы сидим здесь и в глубине души не можем поверить, что может быть находимся на пороге другой. И все же наша память о мире больше не соответствует реальности. Мир изменился, а мы пытаемся подобрать то, что оставили, и обнаруживаем, что это не срабатывает, и тогда мы перестаем верить тому, что говорит наша память; на деле мы перестаем верить, что все это когда-либо существовало.
Мора вздрогнула, когда внезапно поняла смысл сказанного. Ей хотелось протестовать против этого, пусть даже напрасно.
Но первой заговорила Ирэн:
– Для меня важно, чтобы мы старались удержать в памяти все, что когда-либо с нами происходило... И верить в это. Лишь память о прошлом придает настоящему его ценность.
Это была удивительная маленькая речь, напряженная и вежливая; она привлекла внимание присутствующих. Какая-то внутренняя скорбь придавала ее лицу строгую бескомпромиссную красоту. Она казалась сейчас невероятно юной. Все осознали, что память о предвоенных временах была ее детством. Но у нее хватило мужества позволить Джонни сохранять свои собственные воспоминания, хотя для нее в них не было места.
Красота Ирэн была вызывающей, но Джонни даже не повернул головы в ее сторону. Его невнимание не было проявлением безразличия. Просто он был погружен в мысли, которые никто другой не мог с ним разделить. Уилла подумала, что Ирэн надо научиться одинокому ожиданию его возвращения. Военные годы Джонни будут всегда разводить их врозь. Его жена могла узнать лишь то, что сделала с ним война, но не то, каким он некогда был.
Ирэн неожиданно нарушила возникшее чувство неловкости. Она села за пианино, и ее пальцы вызвали к жизни странную незамысловатую мелодию, едва ли мелодию вообще, такую тихую, нерешительную. В том, что она играла, не было мотива. Несколько аккордов, небольшая фраза, проигрываемая снова и снова, переходящая в мелодию, не имеющую конца...
Джонни, взглянув через плечо, обменялся с Ирэн быстрой улыбкой.
IV
Свет заката плавно сместился к горизонту. Обрывки облаков сгрудились вокруг светового прогала, оставленного солнцем. Джонни подумал, что собирается дождь. Сумерки придавали сельской местности неповторимый оттенок интимности. В эти моменты Джонни со своей любовью к Англии, присущей чужаку, ощущал себя почти уроженцем этих мест, и его переполняло некое чувство обладания и гордости.
Он был один. Желание покоя, которое охватывало его иногда в этот час, не позволяло ему оставаться в многолюдных залах «Оленя». Ирэн, понимавшая это настроение, позволяла мужу уходить, не произнося не слова протеста. Он никогда не спрашивал, что она чувствовала в эти часы, когда его одолевало это загадочное состояние – непреодолимая жажда покоя. Иногда он ощущал стыд, думая, что она еще очень молода для таких переживаний.
Вечер и пустынные переулки внушали покой, но затем стремление к уединению прошло, сменившись жаждой общения. Однако возвращаться в «Олень» ему не хотелось. Поэтому он без колебаний свернул в переулок, который вел к коттеджу Моры.
Когда кончились высокие темные изгороди, он увидел, что окна коттеджа освещены. Звуки музыки заставили его остановиться. Некоторое время он прислушивался, затем медленно двинулся вперед. Дверь была открыта, как и в то утро. Он стоял на пороге и смотрел в глубину гостиной. Теперь он улыбнулся собственной самонадеянности, побудившей его явиться сюда в поисках взаимопонимания. Джонни почувствовал робость, наблюдая за Морой в безмятежной домашней обстановке.
Мора была поглощена музыкой и не замечала его. Он видел ее профиль, напряженный и сосредоточенный, но чувствовалось, что она спокойна и счастлива. Руки ее с определенным мастерством исполняли знакомую рапсодию Брамса. На девушке были брюки и темный свитер, что придавало ей некоторое изящество. Джонни предположил, что в той же одежде она управляла судном. Свет лампы беспощадно высвечивал ее белое лицо, но подчеркивал приподнятые брови и черную челку. Она выглядела слегка драматично, решил он, и улыбнулся про себя этой мысли, представив, что это было бы последним качеством, на которое претендовала бы сама Мора.
Музыка смолкла, и Мора устало вытерла пот с ладоней о бедра. Он понимал, что должен что-нибудь сказать; понимал, что это вторжение в ее частную жизнь будет непростительным, если он сейчас же не заговорит.
– Вы очень хорошо играете, – сказал Джонни.
Она повернулась, глядя на него, встала и улыбнулась своей очаровательной быстрой улыбкой. Ей великолепно удалось притвориться, что она не удивлена его визитом.
– Вы добрее, чем я заслуживаю, – сказала Мора просто. И добавила: – Надеюсь, вы не слушали слишком долго. В этом не было ничего хорошего.
