Текст книги "Тайна подземного королевства"

Автор книги: Кэтрин Фишер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

C. КОЛЛ – ОРЕШНИК

Он поднялся на чердак, стал подтаскивать мебель к двери. Ставни на окне скрипели, засовы подрагивали. Ветви неумолимо вползали внутрь. По лестнице, наверное, уже не пройти.

– Они здесь! – закричала я. Под дверь скользнул усик плюща; он растоптал его, оторвал. Но за первым последовал еще один, еще и еще.

Я попятилась к окну. Завела руки за спину, стала ощупью возиться с щеколдой на ставнях. Если смогу ее открыть – закричу, позову на помощь. Позову маму, папу. Позову Максела – он наверняка услышит.

Но не успела я нашарить щеколду, как длинные усики плюща скрутили ему руки, опутали щиколотки. Он заорал, стал отбиваться руками и ногами.

Я осторожно отперла ставни.

Окно широко распахнулось.

Главным я стал среди бардов Эльфина.

Моя страна – обитель летних звезд.

Книга Талиесина

В воскресенье была месса, а потом – обед. Отец Максел всегда приходил, потому что Мария готовила лучшее жаркое во всем Уилтшире, а после обеда он и Роберт иногда шли погулять по холмам или по Риджуэйской дороге. Но сегодня Роберту было не до прогулок. Он вдруг понял, что вообще не хочет оставаться с Макселом наедине, потому что крестный отец слишком хорошо знал его, и мог прочитать все его настроения. Максел уже почувствовал, что у крестника что-то неладно.

Роберт нарочно замешкался в церкви, помог старому прислужнику собрать сборники гимнов, посмотрел, как в дверях мать болтает с подругами. Она, как всегда, выглядела безупречно, волосы уложены, макияж был сделан мастерски. Глядя на нее, он обратил внимание, с какой живостью она откликалась на каждую фразу, собирая свою еженедельную долю сочувствия. Она старательно делала вид, что прекрасно со всем справляется и что у нее всё хорошо. У Роберта так не получалось. И многие об этом догадывались, потому что никто ни разу не заговорил с ним о Хлое.

Отец ждал снаружи, в машине. Ему тоже не по силам было вести светскую болтовню.

По боковому проходу к Роберту подошел Максел в черной рубашке, брюках и старых расшлепанных сандалиях. Он сунул в мусорную корзину стопку газет, отдал прихожанам последние ворчливые наставления и сказал:

– Пошли.

Они обернулись – и Роберт увидел Вязеля.

Поэт стоял под статуей святого Франциска, смотрел снизу вверх на доброе деревянное лицо. На плече у святого Франциска сидели птицы – маленькие деревянные голуби. Они всегда нравились Роберту, с самого детства, когда во время долгих скучных служб он погружался в мечтания, и ему чудилось, будто птицы оживают и летают по церкви.

Вязель поглядел на него. Их глаза встретились.

Роберт напрягся.

«Пусть летят», – сказал Вязель прошлой ночью о летучих мышах. Сейчас, в миг кристально ясного озарения, Роберт понял, что он – он сам, Роберт – и в самом деле мог бы этого добиться: оживить птиц и сделать так, чтобы они вспорхнули с плеча святого. Надо было только очень сильно захотеть, собрать всю силу, какая скрывалась внутри. Если бы в нем было веры хоть с маковое зернышко.

– Кто это? – Максел подошел сзади, встал за спиной.

Роберт зажмурился. Потом сказал:

– Тот, о ком я вам говорил. Друид.

Отец Максел замер. Потом подошел к Вязелю – тот ставил зажженную свечу в подсвечник. Пальцы у поэта были тонкие, хрупкие; пламя затрепетало, озаряя его лицо.

– Рад видеть в церкви незнакомого человека.

Вязель поднял спокойные глаза.

– Я здесь уже бывал.

– Неужели?

– Много раз. За долгие столетия.

Максел кивнул. Крупные черты его лица ничего не выразили. Даже тень по ним не пробежала.

– Значит, должно быть, что-то притягивает вас сюда.

Вязель поглядел на Роберта.

– Эйвбери – это колыбель духовной силы, страна, окутанная мечтами и видениями. – Он опять перевел взгляд на Максела, и они стояли глаза в глаза, поэт – темный и худощавый, священник – большой и массивный. – Вы и сами знаете это, святой отец.

К удивлению Роберта, Максел медленно кивнул. Вязель сказал:

– До завтра, Роберт, – улыбнулся, перекрестился и вышел через деревянный проем главной двери.

– Мне показалось, ты говорил, будто он язычник, – задумчиво произнес Максел.

– Я понятия не имел, какого он вероисповедания.

– Что он имел в виду насчет завтра? – Крестный отец всегда имел обыкновение резко менять тему. На этот раз его манера разозлила Роберта.

– Ничего. Я обещал отвести его кое-куда.

– Человек, который странствует много столетий, сам прекрасно знает все окрестности. – Максел обернулся. – Роберт, держись от него подальше. Он не тот безобидный чудак, каким я его себе представлял. – Его голос зазвучал на удивление мрачно, но тут к ним подошла Кэти:

– Готовы?

– Хорошо поесть я всегда готов, – хрипло отозвался Максел.

* * *

К концу дня пошел дождь, поэтому послеобеденные напитки были перенесены в летний домик – обветшалый деревянный павильон под кедром. Роберт сел верхом на скамейку и приладил картину на мольберт, потом соскреб с палитры старую краску.

Максел должен был позировать ему для портрета; Роберт писал его уже много месяцев, то загораясь энтузиазмом, то остывая. Но сегодня ему хотелось погрузиться в мир красок. Он довольно легко набросал лицо, но чем дольше он вглядывался, тем больше оттенков зеленого, красного и даже синего различалось в глубине веснушчатой плоти. Эта игра красок завораживала его и наполняла отчаянием.

– Ты никогда не закончишь этот портрет, – ворчал отец.

– Закончу. Это для портфолио.

Максел сел, достал сигарету, закурил.

– Только этого не надо рисовать.

– Вы не могли бы не курить? Это меняет все тени.

– Трудно.

Мама встала:

– Пойду помогу Марии прибраться.

– Не делай этого, Кэти Магвайр. У тебя на это есть муж. А тебе надо полежать. Слишком ты бледная, девочка моя.

– Максел, а вы грубиян. До сих пор говорите со мной как с маленькой девочкой в Ирландии.

– Для меня ты всегда будешь маленькой девочкой.

– Болван. – Она вышла, быстрым шагом пересекла лужайку, опустив голову под летним дождем. Вслед за ней вышел отец Роберта.

Максел задумчиво курил.

– Она хорошо спит?

– Не знаю.

Он молча рисовал. Тяжелые капли дождя стучали по стеклянной крыше, рассыпались тысячами брызг, скатывались водопадами по желобу и с журчанием исчезали в водосточной трубе. Небо потемнело; Роберт проворчал:

– Вот так всегда и бывает, – и подмешал чуть-чуть изумрудной краски в колер для морщин, идущих от носа к губам Максела. Губы шевельнулись.

– Роберт, у них плохо с деньгами.

Роберт поднял глаза.

– Не может быть!

– Как ты думаешь, сколько стоит пребывание в больнице с полным круглосуточным уходом? Твоя мама отказывается от предложений о работе, даже от участия в каком-то фильме.

– Она вам рассказала?

Облако сигаретного дыма. Сквозь него донесся голос Максела:

– По секрету. Но тебе нужно знать. Эта твоя работа… Экономь деньги. Ни о чем их не проси.

Дождь стучал и стучал. Роберт пробормотал:

– Вы бы побрились. Эта щетина – просто кошмар.

Он потерял дар речи. У них всегда были деньги. Более чем достаточно. Мама была известной актрисой, получала награды, ее агент еле успевал отбиваться от предложений. Роберт добавил красной краски в синюю, высветлил, потом затемнил.

Он вырос, не зная нужды в деньгах. У Дэна в кармане вечно было пусто, мать одна воспитывала его. Роберт платил за обоих – это был не вопрос. По крайней мере для него. Может быть, Дэну было неловко. Роберт никогда об этом не задумывался.

Осторожно положив краску на холст, он произнес:

– Они всё равно не перестанут платить за Хлою.

– Конечно, не перестанут. Но это их разоряет. Чем дольше, тем сильнее.

У Роберта дрожали руки. О картине уже не было и речи; он отложил кисти. От их стука Максел вздрогнул, поднял глаза. Роберт устало опустился на линялую голубую скамейку, как будто его внезапно покинули силы. Такое с ним уже бывало – когда он допускал к себе в сознание мысль о том, что Хлоя лежит там, маленькая Хлоя, не шевелится, не разговаривает. Сейчас. В эту самую минуту.

– Что с тобой? – спросил Максел.

– Ничего. Всё хорошо. Просто замечательно.

Дождь пошел сильнее. Максел встал, выглянул в окно.

Потом хрипло рассмеялся:

– Казалось бы, хуже уже некуда. Ан нет – идет Дэн.

Дэн приехал на велосипеде. Он направился было к дому, но, услышав оклик Роберта, поехал к ним по траве, пошатываясь, прислонил велосипед к стеклу, вошел, промокший до нитки.

Максел выбросил окурок на крыльцо.

– Есть такая вещь – дождевик. Слыхал?

– Дождевики – это для хлюпиков. – Дэн сел, и с него тотчас же натекла лужа. – Дождь только недавно пришел со стороны Уэйдена, вот я под него и попал. Когда выезжал, было сухо. – Он отжал волосы, которые нарочно отпустил ниже плеч, потому что какой же он хэви-метал-гитарист без длинных волос? – Смотри, что я тебе принес.

Это была воскресная газета, дешевая, бульварная. Отец Роберта не допустил бы появления в доме такой прессы.

– Макулатура, – поморщился Максел.

– Да, но смотрите-ка. – Дэн раскрыл газету на внутренней странице. Заголовок был мелкий, но кричащий: «Сенсационная находка! Обнаружено древнее святилище! Тайные древние ритуалы среди забытых лесов Уилтшира!»

– О боже мой, – простонал Роберт.

Фотограф, видимо, стоял на дороге. Должно быть, ближе его не подпустил Макс. Но на снимке была отчетливо видна верхняя часть кромлеха, а вокруг него на поле – железный забор.

«Это загадочное сооружение, более древнее, чем пирамиды, скрывает в себе величайшую, самую охраняемую тайну в британской археологии. В самом сердце таинственного монумента Эйвбери в строжайшем секрете ведутся раскопки забытого доисторического памятника, захороненного среди черных деревянных столбов».

– Как они пронюхали? – Он сразу подумал о Клариссе. Как она взъярится!

Дэн выпучил глаза:

– Это же Эйвбери. Тут толпы народу целыми днями бродят по полям, выискивая круги на траве, НЛО, маленьких зеленых человечков. Ты думал, никто ничего не заметит?

– Это там, где ты работаешь? – Максел с отвращением изучил заметку. – Ну зачем сосредоточивать всё внимание на человеческих жертвоприношениях? У наших предков и без того дел хватало.

– Следующей жертвой буду я, – пробормотал Роберт. – Она решит, что это я разболтал.

– Тебя трудно заподозрить.

– А она вообще не из рассудительных, – невесело рассмеялся Роберт.

– Но это же не ты, правда?

Роберт поднял голову. На него внимательно смотрели голубые глаза крестного отца.

– Нет, – тихо ответил он. – Не я.

* * *

На следующее утро в начале проселочной дороги, ведущей к раскопкам, появился охранник с мобильным телефоном. Прежде чем впустить Роберта, он долго советовался с кем-то. Крутя педали, Роберт задумался, законно ли это – не пропускать людей. В конце концов, он имеет полное право ходить по этой дороге.

Поле изменилось до неузнаваемости. Внешняя ограда стала выше, деревянные ворота, через которые две ночи назад перелезали он, Вязель и Роза, сменились высокими, железными. Из фургона вышел Маркус и сказал:

– Надеюсь, ты тут ни при чем.

– Не говорите глупостей. Если бы я был виноват, то разве пришел бы? Вам не кажется, что вы переборщили с секретностью? Или Кларисса рвет и мечет?

Маркус подмигнул ему, но было уже поздно.

– Роберт, я тебя предупреждала. – За спиной у охранника выросла Кларисса. Ее ледяной взгляд испепелил его. – Удивляюсь, как у тебя хватило духу явиться сюда.

– Это не я!

– Тогда кто? Собака?

– Кто угодно. Любой фермер мог в пабе проболтаться. Люди из Национального треста по охране памятников, ваши студенты, кто угодно. Вы не имеете права обвинять меня, но если вы хотите, я уйду. – «И подавись ты своей работой», – подумал он, развернул велосипед, разгоряченный, разозленный. Истерзанный совестью.

Ее голос пригвоздил его к месту.

– Этот Вязель. У него есть на лбу небольшой шрам? А на тыльной стороне руки – три ожога?

Помолчав, он сказал:

– Да.

Она выругалась.

Ключ. Надо вернуть его на место.

Он обернулся к ней.

Вид у нее был усталый, измученный.

– Ты ему рассказал?

– Нет. Он и сам знал. Честное слово.

К его удивлению, она хрипло рассмеялась.

– Я тебе верю. И не сомневаюсь, он нашел новых послушников. Возможно, женщин. Которые ловят на лету каждое его слово.

Роберт потер ручку велосипеда.

– Это когда-то случилось и с вами?

Он думал, она его убьет. Но она только проговорила:

– Да, Роберт. Я была студенткой, заканчивала университет. Я была лучшей на курсе, подавала надежды, должна была получить степень бакалавра с отличием первого класса. Люди считали, я смогу достичь всего, чего захочу.

Она села на перевернутое ведро, огляделась, ища глазами Джимми, потом понизила голос:

– Я встретила Вязеля в Оксфорде. Тогда его звали Гвион. Он не был ни студентом, ни преподавателем, просто время от времени выполнял какие-то работы для отделения кельтской культуры. Читал лекции, проводил семинары по валлийской поэзии. Это было его любимое занятие. Мы… подружились.

Роберту было трудно себе это представить. Значит, она не всегда была такой железной леди?

– Да, он умел производить впечатление. Он рассказывал о поэзии, о том, что кельтские мифы уходят корнями в доисторические времена, утверждал, что легенды о богинях, о битвах с деревьями, о стеклянных замках созданы народом, который построил кромлехи. В бронзовом веке. Может быть, даже в неолите. – Она горько рассмеялась. – Мне казалось, что он прав. Я забросила учебу. Читала мифы, писала работы, над которыми мои преподаватели рвали на себе волосы, сочинения, полные теорий, и чем безумнее, тем лучше… Я носила невозможные платья, ходила на празднества, жила в нищете. Да, я пробовала наркотики, хотя Вязель к ним не прикасался. Но я старалась не отставать от него. Он жил в фантастическом мире, полном выдумок и легенд. Мне было нужно лишь одно – его уважение. А потом в один прекрасный день он исчез. Просто встал и ушел. Я не находила себе места. Только чудом мне удалось сдать все экзамены.

Она долго молчала. Он не выдержал и спросил:

– Вы провалились?

– Я получила третью степень отличия. Представляешь? Третью! О работе в исследовательских организациях можно было забыть. Я стала третьесортным археологом, без работы, без репутации, даже без жилья. – Она распустила косу, опять высоко заколола, движения были нервными и неосознанными. – Я много лет прокладывала себе обратный путь наверх и не допущу, чтобы кто-то пустил мои усилия прахом. Тем более он. – Она торопливо встала, как будто смутилась, поняла, что сказала слишком многое. – Однако это произошло. Слух пошел, и мне его не остановить. А ты, Роберт, нам нужен. Больше, чем прежде. Придется работать с максимальной быстротой. С минуты на минуту сюда явится пресса, слетятся на шабаш ведьмы и прочие фанатики. Мы должны извлечь столбы из земли. А после этого – пусть проводят свои пресс-конференции сколько хотят. Будет уже поздно.

Мысль о том, чтобы выкопать столбы, пугала Роберта. Но он только кивнул и пошел пристегивать велосипед.

Яма, из которой вырвались летучие мыши, исчезла; ее закопал Джимми. Роберт ни о чем не спрашивал. Всё утро прошло в лихорадочной работе. Древнюю тишину раскопок разорвал грохот молотков – это рабочие возводили забор. Но были и другие звуки: голоса на дороге, машины, звонки мобильного телефона Клариссы. Один раз, когда она сидела на скамейке и с кем-то ожесточенно спорила, Роберт улучил момент: вышел за забор и направился к перевозному туалету, но в последний миг юркнул в фургон и в считанные секунды положил ключ обратно в ящик. Теперь, чтобы сюда попасть, ключ уже не поможет. Скорее пригодился бы парашют.

Эта мысль пришла в голову не только ему. Часов около одиннадцати прилетел вертолет и на небольшой высоте завис над раскопками.

Кларисса сердито выругалась:

– Ну и наглецы!

Из кабины высунулся человек с камерой.

– Телевидение? – спросил Роберт.

– Может быть. Один раз я уже прогнала их. Ну, они и оттуда сумеют неплохо разглядеть кромлех.

Даркхендж ожил – так казалось Роберту. Час за часом деревянные столбы вырастали из земли, воспаряли из потревоженного торфа. К середине утра они уже достигли человеческого роста, и, выйдя наружу, нельзя было увидеть, что делается внутри. Деревянный кромлех солидно поблескивал тонким слоем воды; там, где когда-то были сучки и ветки, до сих пор виднелись отметины от древнего топора. Роберт сидел на корточках, преодолевая боль в спине и руках, ловко орудовал совком, разбивая комковатую землю, его глаза улавливали малейшие перемены оттенков; он теперь знал и слизистую тягучесть глины, и угловатую твердость покрытых грязью кремневых камней, и терпкий запах дождевых червяков. Его комбинезон пропитался водой, в трещины на коже и под ногти забилась земля, а он продолжал копать. Внешний мир потускнел. Здесь, в теплой сырой тесноте кромлеха, им овладело только одно желание – рыть, расчищать, извлекать на свет.

Примерно в полдень они перекусили испачканными в земле сандвичами, Джимми принес кружки с чаем. Роберту казалось, будто он возвращается откуда-то издалека; когда Кларисса разговаривала с Маркусом, ему приходилось изо всех сил прислушиваться, чтобы понять их слова; звуки человеческой речи будто растеряли свое значение, стали едва узнаваемыми.

Может быть, именно так и чувствуешь себя, когда выходишь из комы? Когда возвращаешься в мир, где уже миновали месяцы, годы, века? Он нахмурился, перевернул кружку, будто приносил в жертву богам последние капли чая. Этот жест был совсем не в его характере. Археология дает слишком много времени на размышления.

К трем часам дня деревянные столбы поднялись выше его головы. После полудня удушливая жара сгущалась всё сильнее, небо затянулось тяжелыми тучами, над головой стремительно проносились мошки и летающие муравьи. От зноя кожа воспалилась и чесалась. Вероятно, уже близок уровень доисторической земли. Вспомнив о словах Вязеля, он поднял глаза на Маркуса – тот с сонным видом ковырялся в земле по центру.

– Нашли что-нибудь?

Археолог, вздрогнув от неожиданности, поднял глаза.

– Пока нет. Пусто, как в бочке.

– Интересно, что там кроется?

Маркус пожал плечами. Джимми воткнул совок в землю и встал, потягиваясь, как будто слова вывели его из забытья.

– Скорее всего, там захоронение. Обычно так хоронят детей или молодых женщин. А может, просто приношение богам. Например, олений рог или эти дурацкие меловые шары.

Его прервал шорох. В яму спорхнули птицы, множество мелких птиц. Галки. Они целой стайкой прилетели из рощицы возле соседнего поля, опустились на столбы древнего кромлеха, перепархивали с места на место, что-то клевали, хлопали крыльями – не утихали ни на миг. Люди в недоумении застыли внутри живого птичьего кольца. Маркус вскочил, но галки не испугались, они снялись с места только тогда, когда Кларисса лязгнула железными воротами и подошла к кромлеху, и в тот же миг вся стая вспорхнула в воздух, как облако, тревожное, бурлящее, крикливое.

И они улетели.

– Боже мой, – проговорил Джимми. – Что за чудеса здесь творятся?

Совсем рядом, над меловыми холмами, зарокотал гром.

– Придется прекратить работу. – Лицо Клариссы было сосредоточенно, светлые волосы испачкались в грязи. Она раздраженно покачала головой. – У меня телефон не умолкает. Из Национального треста, из комиссии по охране памятников, из газет, мой научный руководитель. И все хотят попасть сюда. Наша маскировка лопнула.

Она с безутешным видом села на мокрую землю.

– Вот выясню, кто проболтался…

– Теперь вас уволят? – торопливо спросил Роберт.

– Вряд ли. Но теперь эта находка будет принадлежать не только мне. – Опять громыхнул гром; она подняла глаза. – Всё равно погода испортилась. На сегодня заканчиваем. Ночью выставим охрану по полной программе.

Джимми присвистнул.

– Дороговато встанет.

Маркус взял совок, присел, осторожно вгляделся, поскреб.

Остальные не сводили с него глаз. Всем своим видом Маркус выражал внимание. Даже Роберт это понял.

– Что там такое? – прошептала Кларисса.

– Не уверен. Кажется, центральное захоронение.

– Черт возьми! Надо же было наткнуться на него в такое время!

Они опустились на колени рядом с Маркусом. Он дважды копнул. Земля сходила, как корка с апельсина. А под коркой съежилась в земле деревянная змея.

– Резная? – в изумлении спросил Роберт. Он ожидал чего угодно, только не этого.

Совок обнажил еще одну такую же змею. Потом еще и еще. Целый клубок черных, спутанных канатов.

– Ветки, – проговорил Маркус, обрубая одну из них.

– Нет. – Кларисса склонилась над находкой, ее светлые волосы упали на погребенную в земле тайну. – Не ветки. Да, это дерево, но мы нашли не ветки. А корни.

– Корни? Но это значит…

Она обвела их взглядом, и при свете молнии ее лицо стало мертвенно-белым. Ее ответ, тихий шепот, почти потонул в рокоте грома:

– Дерево. Растущее сверху вниз.