Текст книги "Тайна подземного королевства"

Автор книги: Кэтрин Фишер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Кэтрин Фишер
Тайна подземного королевства

Рожденный из Котла

B. БЕЙТНЕ – БЕРЕЗА

«Ешь, – то и дело повторяет он. – Ешь». Но я не слушаюсь. А вдруг я съем что-нибудь – и застряну здесь навсегда? Тем более что я даже не проголодалась. Если я кричу на него, он оставляет меня в покое; ему это не нравится.

За дверью комнаты простираются бесконечные коридоры. Я ходила по ним – они тянутся на много миль. Так мне показалось. И все они одинаковые – вымощенные камнем, затянутые паутиной. Пустые. В здании слышатся звуки, раздается далекое эхо, но я не знаю, что это такое. Иногда я подхожу к окну, соскребаю грязь с маленьких стеклянных створок в свинцовых рамах и выглядываю. Видно плохо, но небо здесь всегда мрачное, пасмурное. Не делается ни темнее, ни светлее. Однако на небе видны звезды, мириады звезд. Слабые, тусклые, они складываются в незнакомые созвездия.

Но больше всего меня пугают деревья.

Они здесь повсюду. Сплетают зеленые ветви, карабкаются по стенам, стучатся в окно.

Как будто просятся войти.

Трепещут дубы, холодеет вода в ручье.

Счастлив, кто в эту пору видит любимых своих.

Книга Талиесина

Дерево ветвилось, как мозг. Оно было точь-в-точь таким же, как на рисунке в учебнике биологии: спутанный клубок нейронов, дендритов, синапсов. Такое же дерево скрывалось у нею внутри, приводило в движение его глаза, пальцы. Сложная конструкция. Тонкая и хрупкая.

Он склонился над страницей и увидел на плотном листе белой бумаги свою тень – она была темно-синяя, ультрамариновая. Боковой гранью грифеля затемнил нижнюю сторону сука, ощущая, как мягкий графит с шорохом скользит по зернистой бумаге. Быстрыми черточками наметил несколько трещин, заштриховал крест-накрест темное дупло в стволе, растер пятнышки лишайника, радуясь умению, скрытому в руках, чувствуя, как в процессе рисования он сливается с деревом воедино.

На бумагу упала капля дождя.

Роберт поднял глаза. Сосредоточенность лопнула, как нитка.

С севера наползали тяжелые черные тучи. Их передний край уже окутывал пологие меловые холмы; Роберт увидел в нем серую кляксу, скрывающую от глаз невысокий горб Мельничного холма и курганы на его склонах.

– Дождь пошел, – сказал он.

Из высокой травы доносились приглушенные звуки музыки.

– Дэн! Мы промокнем!

Тонкая рука извлекала из воображаемой гитары неслышные аккорды.

Роберт огляделся. Неподалеку росли кусты боярышника. Укрыться от дождя можно было только под ними, больше негде. Белая меловая полоска Риджуэйской дороги убегала в обе стороны по обнаженному гребню невысокой гряды. Внизу на много акров колыхались ячменные поля.

Он толкнул ногой Дэниела, лежащего в траве. Тот недовольно привстал.

– Ты чего?

Он сказал это слишком громко, из-за наушников он не слышал своего голоса. Роберт протянул руку и убавил звук.

– Пошли. Есть хочется. Собирайся.

– Прямо посреди самой лучшей песни. – Дэн выключил дисковый плеер и потер онемевшие уши. – И где же твой шедевр?

– Скоро увидишь. Пошли.

– Домой?

– Нет. В Эйвбери.

В эти дни ему не хотелось возвращаться домой. Сегодня вторник, там наверняка будет Мария, а он ее терпеть не мог. Его раздражал ее веселый итальянский стрекот, наполняющий мрачные комнаты. Обойтись без нее они не могли, но он старался пореже появляться дома, когда она была там. Он убрал альбом в рюкзак и плотно закрыл коробку с карандашами.

В высокой траве лежали велосипеды, брошенные друг на друга. Дэн вытащил нижний.

– Еще максимум три урока. И тогда – всё, больше никаких велосипедов.

Роберт усмехнулся. Дэнни уже трижды пытался сдать экзамен на водительские права. Его матушка грозилась, что не станет больше платить за уроки, если он опять провалится, а если все-таки сдаст – она клялась, что не подпустит его к своей машине. Так что в любом случае его заявление казалось слишком оптимистичным.

Дождь накрапывал всё сильнее.

– На Грин-стрит? – спросил Роберт.

– Слишком далеко. Давай лучше на тропу под курганами. А по ней – до дорожки между живыми изгородями.

И прибавил скорость, скрылся вдали, надев наушники и оглушив себя тяжелым металлом. Роберт, потрясенный, глядел ему вслед. Дэн уже забыл. Несчастье произошло три месяца назад, и с тех пор они ни разу не ходили по той тропе.

А может, и не забыл, может, поступил так нарочно. Рано или поздно Роберту всё равно придется снова прийти на то место, и лучше сделать это сейчас, не раздумывая. Он сел на велосипед и, понурив голову, налег на педали.

В полях колыхались маки, красные брызги, словно сошедшие с картин Моне. Те, что росли в траве вдоль тропы, были белые как мел, припудренные пылью из-под колес бесчисленных велосипедов и туристских башмаков. Теперь между ними в пыль падали тяжелые дождевые капли. А в полях колыхались золотистые колосья – предгрозовые порывы ветра потревожили их покой.

Риджуэйская дорога была сплошь изрезана окаменевшими колеями и рытвинами. Велосипеды подпрыгивали и кренились на колдобинах. На дороге, кроме них, больше никого не было; подняв голову, Роберт увидел, что автостоянка на Овертон-Хилл пуста, а под ней на шоссе А4 с ревом проносились грузовики, направлявшиеся к Силбери. На их ветровых стеклах тускло сверкали зловещие отблески надвигающейся бури. Казалось, вся широкая равнина съежилась под порывами беспощадного ветра. Велосипеды свернули на ячменное поле и, погромыхивая, покатились вниз, к курганам. Роберт вдохнул стремительно холодеющий воздух, в котором смешались сладкие запахи летних трав и кисловатый подсохшего конского навоза.

Дэн намного обогнал его. Тропинка уходила вниз между трех курганов, увенчанных темными рощицами буковых деревьев. Он проехал под ними, под круглыми насыпями погребальных холмов; одна сторона кургана была вытерта добела – там ребятишки привязали веревку и, катаясь на ней, скребли ногами по меловой земле. Теперь он ехал прямо против ветра, дождевые капли обжигали лицо; он опустил голову, удивляясь, как резко может меняться погода в этих местах. Дождь уже лил как из ведра, каждая капля была тверда, как дробинка. Футболка спереди промокла насквозь.

Дэн без устали крутил педали. Он терпеть не мог мокнуть под дождем и, не обращая внимания на ухабистую дорогу, на полной скорости закладывал головокружительные повороты. Роберт ехал осторожнее. Рюкзак с пухлым альбомом, битком набитый баночками с красками и коробкой с пастелью, прыгал за плечами и бил по спине; он мчался наперерез через холмы, и некуда было укрыться от косого дождя, пока на пути не появится буйная живая изгородь, тянущаяся вдоль дороги вплоть до Фолкнерова Круга.

Поворот оказался слишком крутым, из-под заднего колеса взметнулись меловые брызги. Наскочив на камень, велосипед занесло. Роберт потерял равновесие, ощутив тот кошмарный момент, когда уже невозможно выровнять руль, опустил ногу, но велосипед ушел из-под него, и он во весь рост растянулся на земле.

– Черт возьми!

Он кое-как поднялся, в сердцах пнул велосипед, посмотрел на руки. От меловых камушков на коже остались вмятинки. Одна ладонь была ободрана; на ссадине выступили алые капельки крови.

Роберт раздул щеки и посмотрел вдаль на тропу. Дэн, наверно, уже доехал до дороги. Он торопливо присел на корточки, стал собирать рассыпанные палочки пастели, вывалившиеся из коробки. Он пользовался мягкой жирной пастелью, она легко крошилась. Попробуй теперь найди ее в высокой мокрой траве! Он с трудом отыскивал палочки, одну за другой укладывал их обратно: желтая охра, жженая сиена, зеленая марена, все краски пейзажа, на которые он по субботам в Марлборо тратил чуть ли не всё свое жалованье. Многие были почти истрачены, их бумажные трубочки были наполовину пусты. Пропал только коричневый вандейк; он долго искал его и, обнаружив раздавленные каблуком обломки, в сердцах выругался.

Мимо проскакала лошадь.

Он в испуге обернулся. Лошадь, белая, на удивление неслышно приблизилась по тропе и поскакала дальше. Наездница низко пригнулась, чтобы не запутаться в густых ветвях березы и боярышника, нависающих над тропой. Лошадь казалась огромной. Всадница была одета в красное, светлые прямые волосы коротко подстрижены. Как у Хлои.

Он тотчас же отвел глаза. Воспоминание причинило боль. Роберт собрал запыленные осколки коричневого вандейка, сложил их в коробку, убрал в рюкзак и закинул его за плечи. Потом поднял велосипед.

Очертания лошади трепетали в воздухе. То ли жаркое послеполуденное марево, то ли крупные капли дождя, разгулявшегося не на шутку, – что-то наполняло воздух загадочным сиянием, призрачными всполохами, и лошадь входила прямо в эту мерцающую пелену.

Роберт застыл на месте. Потом сел на велосипед и припустил вслед за видением.

Оно уже почти исчезло. Колеса велосипеда подскакивали на ухабах, но он никак не мог догнать лошадь. Она то и дело скрывалась из виду – то за кустами, то за поворотом дороги. Встревоженный, подхлестываемый неизъяснимым страхом, он мчался за ней, продираясь сквозь листву, и черные резиновые рукоятки велосипеда липли к пальцам. День стоял тихий, топот постепенно угас вдалеке. Внезапно его чувства обострились, в ноздри ударил терпкий запах травы, слабый, чуть кокосовый, приторный аромат утесника. Каждый меловой камушек, попадавший под колеса, отдавался оглушительным хрустом.

В мерцающем жарком мареве он подъехал к Фолкнерову Кругу и остановился.

От древнего сооружения почти ничего не осталось. Один огромный камень, выше человеческого роста, когда-то служивший воротным столбом, был опрокинут, другой лежал на земле, наполовину скрытый разросшимся подлеском. Но пространство было наполнено ощутимой энергией, вязкая пустота покалывала кожу; он видел эту пустоту, хоть там и видеть было нечего, только место, когда-то огороженное камнями. И лошадь вошла прямо в него.

У Роберта перехватило дыхание.

– Хлоя? – прошептал он.

Девушка оглянулась. Ее лицо скрывалось в тени громадных деревьев, их ветви нависали так низко, что ей приходилось пригибаться. Лес был пронизан стрелами солнечных лучей.

Он не мог сказать наверняка. Зеленый трепет листвы, золотистые пылинки в солнечных лучах. Оливково-зеленый, полынно-зеленый, миллионы оттенков зеленого. Узкое лицо, точь-в-точь такая же улыбка – он не видел ее три месяца, только на фотографиях. Улыбка дерзкая, злобная. И голос. Она произнесла:

– Привет, Робби.

Он задрожал всем телом.

Покрылся холодным потом, насквозь промок под дождем.

«Не может быть. Это не она».

Круга больше не было. Роберт понял это, и в тот же миг до него снова донеслось пение птиц, и шелест ветра, и шорох дождя, и не было никакого леса, ни здесь, ни на много миль в округе, и лошадь ушла по тропе так далеко, что глаза уже не видели ее.

Он поднял велосипед, подтолкнул его и нажал на педали. Под укрытием живой изгороди торопливо покатил вниз, пригибаясь под нависшей листвой, объезжая рытвины. На пустой асфальтированной дороге велосипед заносило, и он чуть не столкнулся с машиной; шофер сердито просигналил и крутанул руль в сторону.

Дэн стоял возле деревянного забора на другой стороне дороги; завидев приятеля, он испуганно подался вперед.

– Осторожнее! – Как будто только что вспомнил, что это и есть то самое место, где случилась трагедия.

– Где она? – задыхаясь, спросил Роберт.

– Кто?

– Девушка на лошади.

Дэн недоверчиво посмотрел на него. Потом сказал:

– Какой лошади?

Никакая лошадь здесь не проходила. Это было ясно с первого взгляда, и Роберт не на шутку перепугался. По обе стороны дороги тянулись пустые, открытые взору холмы, колосья на полях полегли под дождем. Дорога просматривалась не меньше чем на милю. Даже туристы попрятались от дождя.

Весь мир лежал перед ним как на ладони.

Лошади не было.

Дэн грустно посмотрел на него.

– Что с тобой? – Его голос звучал подавленно. – Напрасно мы сюда пошли. Надо было мне подумать. Прости.

Роберт не знал, что ответить. Поэтому просто сел на велосипед и покатил в сторону Эйвбери, чуть покачиваясь, потом прибавил ходу, чтобы Дэн не догнал его.

Этого никак не могло произойти на самом деле. Когда он увидел, что лошади нигде нет, ужас пронзил его, как удар электрического тока, мир раскололся пополам, черная трещина протянулась через защитную стену его разума.

Лошадь была настоящая, она, проходя мимо, потерлась об него теплым боком, ее копыта приминали траву, позвякивала сбруя.

И девушка назвала его по имени.

Но она была не Хлоя. И это было страшнее всего, потому что настоящая Хлоя лежала в больнице, на реанимационной кровати, повсюду были трубки, а электронные мониторы рисовали линию ее жизни. А его мать вытирала слюну, капающую у нее изо рта.

Его догнал Дэн.

– Роберт, прости, я болван, – пробормотал он.

* * *

В Эйвбери было на редкость тихо. Обычно летними днями на траве среди древних камней располагаются на пикник бесчисленные туристы, поклонники рэйки или фанатики, бьющие в барабаны вокруг обелиска. Но сейчас их разогнал дождь, они ушли – кто пить чай в кафе, кто в музей, кто на экскурсию в Эйвбери-Манор. Роберт и Дэн пробирались по залитой дождем главной улице, среди неиссякающего потока машин, едущих через деревню. Дэн въехал на автостоянку возле паба, увернулся от нескольких путешественников с их собаками, исчез за домом.

Роберт въехал за ним, чуть поотстав.

Он поставил велосипед в дровяном сарае и вошел в кафе.

Как всегда после полудня, в «Красном льве» было полно народу. Тут работала мама Дэна. Она подошла к ним, бросила взгляд на Роберта и спросила:

– Вы обедали или нет?

– Пообедаешь тут, когда этот Леонардо да Винчи рисует всё, что движется. – Дэн взял из коробки пакетик чипсов. Мать ловко выхватила его у сына:

– Съешьте лучше что-нибудь приличное. Идите в зал и найдите себе столик.

Мама Дэна была невысокая, пятнисто выкрашенная блондинка. Неестественный желтый цвет ее волос всегда резал Роберту глаз. Сейчас он сосредоточил свою неприязнь на ее краснощекой физиономии, растрепанных волосах, деревенском выговоре, ярко-красных ногтях. Помогло. Ему стало легче, хоть он и хорошо относился к ней. Зато ее образ вытеснил из памяти девушку на лошади.

Они поели лазанью с жареной картошкой. Еда была горячая, вкусная. Дэн щедро плеснул в тарелку томатного кетчупа.

– Деревенщина, – проворчал Роберт.

– Увы, да. В Италиях не бывали. К хорошим манерам не приучены.

– Куда уж тебе.

Дэн соорудил себе из ломтиков жареной картошки два длинных клыка наподобие дракуловских и ухмыльнулся. Роберт заставил себя рассмеяться, хотя обоим было ясно, что ему не до веселья. Ни тот ни другой ни словом не заикнулись о Фолкнеровом Круге.

В комнате было полно народу, висела жаркая пелена. У окна устроились американцы из туристского автобуса, они говорили с громким, непривычным акцентом, ели, что-то громко обсуждали, рассматривая карты. За соседним столом сидели студенты-археологи; Роберт уже знал их в лицо, потому что они остановились в дешевой гостинице недалеко от дома Дэна. Одна из девушек была очень даже ничего. Дэн склонился к Роберту:

– Смотри, какая красотка.

– Вот бы ее нарисовать.

Дэн ухмыльнулся.

– А ты ее попроси, – посоветовал он.

– Не говори глупостей.

– Тогда я попрошу. – И не успел Роберт остановить его, как он обернулся: – Здравствуйте. Прошу прощения. Мой друг – художник. Он интересуется, не могли бы вы попозировать ему.

Все взгляды устремились на Роберта.

– Дэн, заткнись, – шепнул он и от злости залился краской.

Девушка спросила:

– А сколько вы платите? – Ее лицо сохраняло серьезность, но все остальные открыто ухмылялись.

Один из студентов взял счет и пошел к кассе, другой фыркнул и сказал:

– Малыш, она для тебя старовата.

– Не обращайте внимания, – пролепетал Роберт. – Это всё он. Он болван. Он всегда такой.

Она улыбнулась:

– Что ж, я польщена. Но, к сожалению, завтра я уезжаю на каникулы. А вы хороший художник?

Она просто поддерживала вежливый разговор. А Дэн, кажется, подумал, будто он ее очаровал.

– Самый лучший. На следующий год будет изучать искусство в университете.

– В каком?

– Я точно не знаю… сейчас я собираю портфолио… – глупо промямлил Роберт. Ему не хотелось говорить об этом с незнакомой девушкой, он ее даже не знал, но все ее ухмыляющиеся друзья уже уходили, и она тоже встала. Потом обернулась, и улыбка на ее лице исчезла.

– Послушайте. Я серьезно. На новых раскопках нужен человек, чтобы зарисовывать находки. На каникулы все разъезжаются.

– Каких раскопках? – спросил Дэн.

Она нахмурилась:

– Это тайна. Нечто необычайное. В полях около Ист-Кеннета. Их руководитель – доктор Каванах. Может быть, вы им подойдете.

Она взяла куртку и обернулась еще раз.

– Только не говорите, что это я вас послала. Нам не разрешают никому ничего рассказывать. Хотя вряд ли им удастся долго скрывать это.

– Что скрывать? – Дэн явно переигрывал; его глаза широко распахнулись.

Она улыбнулась и пожала плечами. Как будто уже сожалела, что начала этот разговор.

L. ЛУИС – РЯБИНА

Я ехала на Калли, мы направлялись к дороге между живыми изгородями. И вдруг впереди что-то показалось. Не машина. Или все-таки машина?

Оно было большое, темное, мы въехали в него, как в ворота, и когда я спешилась, на другой стороне, во дворе своего дома, ждал он.

– Добро пожаловать в королевский замок, Хлоя, – сказал он. Позади него развевались знамена, на них были нарисованы три журавля, стоящие на спине у быка.

Он всегда ходит в маске, маске из рябиновых листьев с редкими оранжевыми ягодами. Его глаза внимательно рассматривают меня.

Я думаю… Мне кажется, что я умерла.

Я говорю, чего никто другой сказать не может.

Книга Талиесина

Они лежали в траве Внешнего Круга, возле Цирюльничьего Камня, который в четырнадцатом веке упал и задавил человека. Растянувшись на спине, Дэн заполз под грозно нависающую выступ-плиту и улегся так, что тень падала ему на лицо.

– Не надо, – пробормотал Роберт. На сердце у него было тяжело.

– Эта штука весит несколько тонн. Тот бедняга ничего не успел почувствовать. Бац – и всё!

Роберт не ответил. Он сидел, неудобно скрестив ноги, подальше от друидических валунов. Он избегал даже прислоняться к ним; в этих камнях, холодных и непостижимых, таилась неведомая угроза. Его разум, измученный вековечной тайной – кто и зачем воздвиг эти мегалиты, отказывался примириться с ними; их наклонные грани в желтовато-розовых пятнах лишайников, испещренные трещинами, были слишком чужеродны, а среди причудливых очертании ему вообще мерещились странные злобные лица.

Он отшвырнул карандаш и лег. Небо было затянуто сероватыми пятнами облаков, в просветах среди них открывалась голубизна.

– Пошел бы ты поискал эти раскопки, – сказал Дэн, помолчав немного.

– А чего сам не идешь?

– У меня и так уже есть работа. – Он бросил взгляд через плечо. – Тебе, может, заплатят.

– Деньги мне не нужны. – Это было не хвастовство, а правда.

Дэн фыркнул: он-то проводил целые дни в задней комнате «Льва», за жалкие гроши перемывая посуду и вытирая столы.

– Зато не будут дурные мысли в голову лезть.

Они замолчали. Роберту опять припомнилась загадочная девушка на лошади, и Дэн, видимо, тоже забеспокоился, потому что вылез из-под нависшего камня и перевернулся на живот. Роберту внезапно почудилось, что Дэн набирается храбрости, чтобы спросить его о Хлое – есть ли хоть какие-то перемены в ее состоянии. Оба знали, что это тема запретная, поэтому Роберт торопливо произнес:

– Ого! Ты только погляди, что за орава!

В деревянные ворота вливалась весьма пестрая компания. Вероятно, это была одна из групп, что всегда стояли палаточным городком у подножия Грин-стрит. Их было около дюжины – мужчины и женщины, несколько маленьких детей, одетые в обычную для туристов сумасшедшую смесь камуфляжа и стираной «варенки». Они вошли и встали кольцом вокруг второго от края камня, тщательно выбрав место, потом пошли хороводом, подбрасывая в воздух пригоршни трав. Потом взялись за руки и запели. Дэн презрительно фыркнул. Он, как-никак, родился и вырос в Эйвбери. Тут такое случается сплошь и рядом.

Ритуал закончился, гости уселись на землю. Одна из девушек заговорила, остальные внимательно слушали.

– Всякие психи кишмя кишат, – раздраженно воскликнул Дэн.

– Сам знаешь.

Девушка, возглавлявшая компанию, была одета в фиолетовую юбку и радужную майку, рыжие волосы коротко подстрижены. Говорила она отчетливо, и Роберт невольно прислушался, потом потянулся за карандашом и быстро набросал в уголке листа ее портрет. Девушка говорила:

– Мэтти нарисовал чертежи, и сегодня звезды расположились в нужном порядке. Настал день, которого мы давно ждали, и все линии силы пересекаются в этом самом месте. Я рада, что мы все здесь собрались.

– Чокнутые, – мрачно заключил Дэн. – Они считают, что круги на полях делают инопланетяне, хотя на самом деле их рисует брат одного приятеля моего дядюшки Пита из Уинтербурн-Бассетт. – Он посмотрел на часы и поморщился. – Мне пора идти. Сегодня вечерняя смена.

Роберт кивнул, зарисовывая спины собравшихся. Подтянул к себе рюкзак, стал искать пастель.

– Завтра увидимся?

– Наверно. Заходи. – Дэн нехотя встал и поплелся к пабу, потом развернулся, сделал шаг назад, погрозил Роберту пальцем.

– Непременно устройся на ту работу. Я что, один должен страдать?

Роберт усмехнулся. Раскрасил чью-то футболку короткими бирюзовыми штрихами. Между делом он невольно прислушивался к говорившей девушке.

– Мы уже много месяцев готовились к таинственным событиям, знали, что сюда кто-то идет. Тот, о ком говорили пророчества, тот, кого мы давно ждем. Великий человек, тот, кто был рожден из Котла. Чародей и друид, который умеет путешествовать из одного мира в другой. Мы проделали большую работу, и нам известно, что этот человек объявится сегодня здесь, в священном круге. Мэтти считает, что это произойдет ровно в семь часов, когда луна взойдет над Силбери. Мы должны встретить его с радостью.

– А если он придет не в человеческом облике? – спросил кто-то.

– Не может быть, – спокойно ответила девушка. – Мы все знаем, какой силой обладает это место. Наше желание привлечет его, и он придет таким, каким нужен нам в это время.

Роберт усмехнулся. Дэн пришел бы в восторг.

Они стали ждать. Зажгли ароматические палочки, улеглись на траву, завели разговор; кое-кто погрузился то ли в сон, то ли в медитацию. Сгущались сумерки, и туристы в огромном кольце из камней стали потихоньку рассеиваться; с автостоянки разъезжались автобусы, машины, полные усталых ребятишек, вереницей потянулись домой. Облака стали еще гуще; «сквозь них никто не увидит, как взойдет луна», – ядовито подумал Роберт. Внезапно он устал рисовать, побросал пастель в коробку и снова лег, глядя в темнеющее небо сквозь кружево пляшущей мошкары. Ему тоже пора домой. Мария, должно быть, уже ушла. Там сейчас никого нет. Мать, скорее всего, сидит в больнице у Хлои, а отец еще не вернулся из театра. Он ни на кого не наткнется.

Но он не сдвинулся с места. Трава была бугристая, колола спину, но встать с нее было все-таки лень. Августовский день выдался жарким и сырым, он, казалось, вытянул из Роберта всю энергию, и он лежал, глядя, как сгущаются сумерки, как всё длиннее вытягиваются лиловые тени от камней. В рябиннике запели птицы. С дороги доносился шум автомобилей, не такой громкий, как раньше.

Он повернул голову. Люди этой странной группы всё еще чего-то ждали.

На миг у него в душе опять всплыло тревожное воспоминание о девушке на лошади. Он сел, вдохнул влажный сандаловый дым ароматических палочек. Он понятия не имел, который час, но, видимо, время близилось к семи, потому что пестрая компания зашевелилась, люди встали, созвали детей. Один из мужчин стал бить в небольшой барабан: над жесткой травой разносился тревожащий ритм.

Роберт оглянулся. Все туристы уже разошлись. Кроме него и этой группы в Эйвбери никого не осталось.

На красную обложку альбома упали темные капли дождя; он убрал эскизы в рюкзак. Потом поймал себя на том, что с любопытством ждет друида, надеется, что тот не появится, и хочет посмотреть на разочарование радужной компании. Рыжеволосая девушка бросила на него мимолетный взгляд; потом все они взялись за руки и принялись снова и снова повторять медленный, на три ноты, монотонный распев.

Они похожи на тех безумцев, что предсказывают конец света, подумал он. Всегда ждут, никогда не сомневаются. Одна частичка его души презрительно ухмылялась. Но другая молчала. Та, которая со дня несчастья ждала чуда.

Дождь заморосил сильнее. Роберт достал и надел водонепроницаемый плащ, а Цирюльничий Камень закрывал его от ветра, и он остался там, присев на корточки. Луны не было видно, она не могла пробиться сквозь тяжелые серые тучи. Ветер усилился, тусклая пелена дождя затянула меловые холмы.

Почитателям Котла, кажется, стало холодно. Однако они продолжали петь, невзирая на дождь и ветер, развевающий их волосы и одежды. Двое детей не выдержали и побежали к палаткам. Рыжеволосая девушка снова поглядела на Роберта.

Их взгляды встретились; она отвела глаза, заговорила с другой женщиной; та обернулась и тоже посмотрела на Роберта.

Часы на церкви пробили семь.

Люди замерли в ожидании. Роберт заметил, что они воткнули в траву знамена и флаги со странными символами: полумесяц, три журавля на спине у быка, выпрыгивающий из воды лосось. На Роберта смотрела уже почти вся группа; он схватил сумку и вскочил на ноги. Вдруг ему стало страшно. Неужели они подумали… Неужели решили, что тот, кого они ждут, – это он?

Он хотел уйти, но рыжеволосая девушка окликнула его:

– Погодите! Пожалуйста!

Роберт застыл как вкопанный. Обернулся, пылая от смущения, мечтая, чтобы рядом оказался Дэн. Они шли к нему – взъерошенные ребятишки, мужчина, бьющий в барабан, растрепанные женщины, даже собаки.

Рыжеволосая заговорила, ее голос дрожал от волнения:

– Мы ждем. К нам должен прийти человек, исполненный великой силы, вновь рожденный из Котла. Он придет издалека. Мы знаем, что он уже в пути, он идет сюда, потому что звезды расположились самым благоприятным образом. Мы узнаем его, когда он произнесет слово, таинственное слово.

– Это не я! – Роберт попятился, поднял руки, покачал головой. – Простите. Я ничего не понимаю в звездах. Я вообще еще в школе учусь. – Он понимал, что его слова звучат глупо. Он и хотел, чтобы они так звучали.

Четвертый удар часов.

Люди разглядывали его. На краткий миг Роберт подумал, что они его презирают. Был бы здесь Дэн – всё окончилось бы хорошо. Дэн обратил бы это в великолепную шутку. Но во взгляде девушки светилась надежда.

– Прошу тебя, загляни в свое сердце, – прошептала она, подойдя к нему. – Загляни в свое сердце и выбери слово. Любое слово. Вдруг оно будет тем, какое известно нам. Здесь нет никого, кроме тебя. Может быть, это и есть ты, только сам того не знаешь.

Безумие. Он облизал губы, дождь струился по волосам. Сказать было нечего, в голову не пришло ни одного слова, ни одного звука, который мог бы удовлетворить их. Но он должен был что-нибудь сказать, положить конец этому бреду, разорвать круг из дождя и настойчивых лиц, остановить грозные часы, отсчитывающие удар за ударом, поэтому он заставил себя прошептать первое пришедшее на ум слово, и слово это было «Хлоя».

Девушка испуганно отшатнулась.

В тот же миг наступила вселенская тишина. Остановился колокол, замолк барабан. Только ураган продолжал бушевать, хлестал в лица косым дождем, раздувал на девушке юбку, с ревом катился по склонам холмов и увязал в высокой траве, врывался в древние ворота, обдувал покосившиеся, безмолвные камни.

И, будто принесенная его яростью, с неба слетела птица.

Крохотная, измученная ласточка, она спорхнула с облаков, рухнула в траву позади земляной насыпи, и вслед за ней, выпустив когти, с пронзительным криком низринулсй ястреб, но дождь ослепил его, ласточка исчезла, когти царапнули только глину.

– Это он! – ахнула девушка. – Он идет!

Взревел ветер. Из примятой травы что-то метнулось, как молния. Роберт увидел, что по гребню насыпи мчится заяц, его длинные задние ноги громко стучат по земле, а на том месте, куда пал ястреб, струи дождя сложились В стройный силуэт гончего пса. Обретя форму, он как стрела бросился в погоню.

Глаза зайца выкатились от ужаса. Гончий пес безжалостно нагонял его, лязгая зубами.

– Он в беде! – воскликнула девушка. – Встаньте подковой!

Заяц прыгнул, скатился по оползающему склону в глубокий ров, упал, перекувырнулся. Гончий пес на бегу зарылся в землю лапами, во все стороны брызнули обломки мела.

Девушка подтолкнула Роберта:

– Помоги ему!

Он понятия не имел, кого она имеет в виду. Почитатели Котла торопливо выстроилась в подкову около камня, открытыми концами к глубокому рву. Люди взялись за руки, барабан начал выбивать торопливую дробь, два человека вытащили из земли разноцветные флаги и принялись лихорадочно переставлять их, втыкая в землю гибкие древки, тонкий шелк полоскался на ветру, скручиваясь в длинные ленты, красные и золотые, как языки пламени.

Заяц ударился о дно рва. Роберт рухнул на живот, подполз к самому краю и заглянул вниз.

Ров наполнился водой. Сквозь дождевую рябь на поверхности он различал траву, водоросли, какое-то существо – оно превратилось в рыбу. Ударив хвостом, рыба ушла в глубину; в тот же миг пес с громким плеском спрыгнул в воду.

Его силуэт в вихре пузырьков стал гладким, длинным, затрепетал. По воде, поблескивая круглой головой, плыла проворная выдра.

– Скорей! – вскрикнула девушка.

Роберт скатился по склону, опустил руку в воду.

Его пальцы сомкнулись. В руке трепетало что-то холодное, скользкое, чешуйчатое.

Рыба.

Она изогнулась, напряглась, обхватила руку холодными, мокрыми…

Пальцами.

Роберт застыл от изумления: на него из воды смотрело измученное лицо мужчины. Он пытался выбраться на берег. Роберт крепче уцепился за траву.

Мокрый, еле живой, человек подтянулся изо всех сил. Его глаза были черны от усталости. Он прокашлялся, сильнее сжал руку Роберта.

– Принц, это вы? – прошептал он.

В воздух взметнулся блестящий, исчерченный дождем гибкий силуэт выдры. Она свирепо зарычала.

– В круг! – крикнула девушка Роберту.

Роберт потянул человека за руку, тот напряг все силы и вскарабкался по отвесной стене, покрытой травой. Чуть не соскользнул обратно, но Роберт протянул ему обе руки. Незнакомец крепко уцепился за них, руки у него были мокрые, сильные; Роберт потянул, человек уперся ногами, впился пальцами в жесткие пряди травы. Над ними трещали и полыхали вымпелы; они уже и вправду превратились в языки пламени, ветер уносил их дым. Огненные искры упали на выдру, она взвизгнула, заскулила, силуэт ее гибкого тела изогнулся и ушел вниз, в глубину, в ров.

– Я вас держу! – пропыхтел Роберт.

Человек поднял на него глаза.