Текст книги "Ведьмина зима (ЛП)"

Автор книги: Кэтрин Арден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

* * *

«Боже, как я устала от тьмы», – подумала Вася. Уверенная поступь Пожары не давала заметить ночь и смену пейзажа, но рывки лошади при беге не успокаивали, ее шаги были быстрыми, дерганными. Вася потирала лицо, устала сосредотачиваться. Предупреждение брата потрясло ее. Он был прав. Основание ее жизни пропало: дом и семья, а порой ей казалось, что и она сама пропала в том огне. Даже Морозко пропал до снега. Теперь с ней во тьме было существо, воплощающее безумие. Но порой он звучал обычно, даже серьезно, и каждый раз она напоминала себе, что нужно быть осторожнее.

Теперь Медведь следовал за золотой лошадью в облике зверя.

– Люди не сдержат слово, – сказал он.

– Я не спрашивала твоего мнения, – рявкнула она.

– Чертям лучше подавить их, пока они не уничтожили нас, – продолжил Медведь. Она слышала эхо мужского крика в его низком голосе. – Или пусть лучше русские и татары уничтожат друг друга.

– Дмитрий и Сергей сдержат слово, – сказала она.

– Ты подумала, сколько тебе будет стоить участие в их войне? – сказал он. – Какой ценой дастся обещание Дмитрия и его уважение? Я видел твой взгляд, когда Дмитрий назвал тебя княжной.

– Награда стоит риска?

– Не знаю, – сказал Медведь, они бежали по Полуночи. – Я не уверен, что ты понимаешь, чем рискуешь.

Она не ответила. Она не доверяла его ощущениям, как и не верила его хитростям.

* * *

Озеро было темным в свете луны, мерцающее, черное с белыми волнами. В этот раз она не шла долго пешком, Вася быстро нашла озеро, словно ее кровь помнила место.

Они с Пожарой и Медведем вырвались из – за деревьев и оказались у озаренной луной воды. Вася затаила дыхание, слезла с лошади.

Кони щипали траву там, где она видела их в прошлый раз, у берега. В этот раз они не убежали от нее, а стояли призраками в холодном тумане ночи ранней осени, подняв головы, и глядели на нее. Пожара прижала уши и тихо позвала родных.

Пустая изба ведьмы была черной и тихой на столбах на другом конце поля. Все еще развалины, ведь домовая, наверное, снова спала, ждала в печи. Вася представила на миг дом теплым от огня в печи, со смехом, семьей, лошадями – большим стадом – в свете звезд на берегу.

Однажды.

Но той ночью она была здесь не для дома и не для лошадей.

– Дед Гриб! – позвала она.

Маленький дух сиял зеленым во тьме, ждал ее в тени большого дуба. Он издал тихий крик, побежал к ней и замер. Он или пытался выглядеть важно, или Медведь его пугал. Вася не знала точно.

– Спасибо, друг, – сказала ему Вася и поклонилась. – За то, что попросил Пожару прийти ко мне. Вы оба спасли мне жизнь.

Дед Гриб выглядел гордо.

– Думаю, она меня любит, – признался он. – Потому пошла. Я ей нравлюсь, потому что мы сияем в ночи.

Пожара фыркнула и тряхнула гривой. Дед Гриб добавил:

– Зачем ты вернулась? Останешься? Почему Пожиратель с тобой? – дух – гриб вдруг разъярился. – Он не тронет мои грибы.

– Даже не знаю, – сказал Медведь. – Если моя смелая госпожа не предложит мне что – то интереснее, я с радостью потопчу твои грибы.

Дед Гриб нахмурился.

– Он не тронет твое, – сказала Вася деду Грибу, хмурясь Медведю. – Он теперь путешествует со мной. Мы вернулись, потому что мне нужна твоя помощь.

– Я знал, что ты не сможешь без меня! – завопил с торжеством дед Гриб. – Даже если с тобой этот здоровяк, – он мрачно посмотрел на Медведя.

– Война будет ужасной, – вмешался Медведь. – Что толку от гриба?

– Увидишь, – сказала Вася и протянула руку к маленькому духу – грибу.

* * *

Армия Мамая растянулась вдоль Дона. Основной отряд уже был в Куликово, запасные группы разбили лагеря на расстоянии на юге, готовые пойти с первыми лучами. Вася тихо двигалась по Полуночи с лошадью и двумя чертями, они выглянули из – за деревьев на небольшом холме.

Глаза деда Гриба расширились, видя количество спящих врагов. Его сияющее тело дрожало. Огни горели вдоль берега, сколько хватало взгляда.

– Их так много, – прошептал он.

Вася, глядя на людей и лошадей, сказала:

– Пора за работу. Но сначала…

Пожара не давала надеть седло или сумку, и Вася несла мешок на себе, и он мешал при быстрой езде. Она вытащила из мешка хлеб и полоски вяленого мяса: подарок Дмитрия при расставании. Она откусила немного, не думая, бросила часть своим двум союзникам.

Тишина. Она посмотрела, дед Гриб держал кусочек хлеба с довольным видом. Но Медведь смотрел на нее, держал мясо в руке и не ел.

– Подношение? – почти рычал он. – Я тебе служу, а ты все хочешь большего?

– Не подарок, – холодно сказала Вася. – Просто еда, – она хмуро взглянула на него и продолжила жевать.

– Зачем? – спросил он.

У нее не было ответа. Она ненавидела его капризы, смех, ненавидела сильнее из – за того, что что – то в ней отвечало. Но она не могла ненавидеть его, ведь тогда ненавидела себя.

– Ты еще не предал меня, – сказала Вася.

– Как скажешь, – но Медведь все еще был растерян. Он ел, выдерживая ее взгляд. А потом встряхнулся и холодно улыбнулся, глядя на спящий лагерь, облизывая пальцы. Вася с неохотой встала и прошла к нему. – Я не знаю насчет плесени, грибочек, – сказал Медведь деду Грибу, – но страх передается меж людьми, как болезнь. Их количество им не поможет. Начнем.

Дед Гриб испуганно взглянул на Медведя. Он отложил хлеб и с дрожью сказал Васе:

– Что от меня нужно?

Она стряхнула с одежды крошки. Немного еды помогло ей, но ждала страшная ночь.

– Если можешь, испорти им хлеб, – сказала Вася и отвернулась от улыбки Медведя. – Я хочу, чтобы они были голодными.

Они спустились в спящий лагерь пешком. Вася обмотала тряпками золото, сияющее на ее руках. Ее нож или когти Медведя рвали мешки и ломали ящики с едой армии, и дед Гриб погружал туда ручки, мука и мясо начинали размягчаться и вонять.

Дед Гриб что – то придумал, и Вася оставила его и Медведя двигаться среди палаток Мамая, распространяя ужас и гниль. Она прошла к реке и вызвала водяного Дона.

– Черти заключили союз с великим князем Московским, – тихо сказала она. Когда она передала историю, удалось уговорить его поднять реку, чтобы татары не спали сухими.

* * *

Три ночи спустя армия татар была в беспорядке, и Вася ненавидела себя.

– Нельзя убивать их во сне, – сказала она Медведю, когда он улыбнулся из – за мужчины, что бился в хватке кошмара. – Даже если они нас не видят, это не… – она утихла, слов не было. Медведь удивил ее, пожав плечами и отойдя.

– Конечно, – сказал он. – Это не выход. Убийцу во тьме можно одолеть, найти и убить. Страх сильнее, и люди боятся того, чего не видят и не понимают. Я тебе покажу.

И он показал. Как ученица, она пошла с Медведем по лагерю татар, они вместе сеяли ужас вокруг себя. Она поджигала телеги и палатки, и люди кричали от замеченных теней. Она пугала их лошадей, хоть ей было больно видеть их бегущими с дикими глазами.

Девушка и черти шли от одного конца раскинувшейся армии к другому. Они не давали Мамаю и его армии отдохнуть. Лошади убегали. Татары разводили огонь, и он вспыхивал искрами в их лица. Солдаты шептались, что на них охотились чудища, что сияли, и девушка – дух с глазами, что были слишком большими на лице с острыми чертами.

– Люди сами себя пугают, – сказал ей Медведь с улыбкой. – Воображение хуже того, что они видят. Нужно лишь пошептать во тьме. Идем, Василиса Петровна.

На третью ночь он раздулся от их эмоций. Вася ужасно устала и желала рассвет.

– Хватит, – сказала она обоим после еще одного участка лагеря, она была насторожена, отчасти напугана, отчасти разделяла радость Медведя из – за шалостей. – Хватит. Я посплю где – нибудь, и мы вернемся к моему брату в свете дня, – она уже не могла терпеть тьму.

Дед Гриб обрадовался, Медведь был лишь удовлетворен.

Воздух был холодным, туманным. Вася нашла небольшую поляну в чаще леса вдали от армии. Даже укутавшись в плащ на постели из хвои, она дрожала. Она не посмела разводить огонь.

Медведь не переживал из – за погоды. Он пугал татар в облике зверя, но теперь, отдыхая, выглядел как человек. Он лежал с довольным видом, смотрел на ночь, подложив под голову руки.

Дед Гриб прятался под камнем, тускло сияя. Он ослабел, портя еду татар.

– Они пьют молоко лошадей, – сказал он. – Я не могу это испортить. Они не будут голодать.

Вася не ответила, ей самой было плохо. Паника людей и зверей отзывалась в ее костях, но она не знала, хватит ли их усилий, чтобы изменить исход грядущего боя.

– А ты отвратителен, – сказала она Медведю, когда его зубы сверкнули в улыбке.

Он даже не поднимал головы.

– Почему? Потому что радуюсь?

Сияние золота на запястьях Васи напомнило ей о соглашении между ними. Она молчала.

Он привстал на плече и посмотрел на нее с улыбкой.

– Или потому что ты радовалась?

Отрицать это? Зачем? Это лишь даст ему силы.

– Да, – сказала она. – Мне понравилось пугать их. Они вторглись в мою страну, и Челубей пытал моего брата. Но мне плохо, мне стыдно, и я очень устала.

Медведь был немного разочарован.

– Тогда мучай себя дальше, – он лег на спину.

Там было безумие: прятаться от худших частей души, пока они не вырастут чудищами, что поглотят ее. Она знала это, и Медведь тоже знал.

– Так делал отец Константин. И куда это его привело? – сказала она.

Медведь молчал.

Армии татар не было видно, но запах еще ощущался. Даже уставшая, раздраженная из – за сырости, она была подавлена от их количества. Она обещала Олегу магию, но не знала, хватит ли всей магии мира, чтобы обеспечить Дмитрию победу.

– Ты знаешь, что скажет мой брат, когда выпадет снег? – спросил Медведь, глядя на небо.

– Что? – ее поразил его вопрос.

– Его сила прибывает, пока моя иссякает. Ты можешь угрожать мне, но скоро, – Медведь понюхал воздух, – очень скоро тебе придется столкнуться с зимним королем. Будешь угрожать ему? – Медведь медленно улыбнулся. – Я бы посмотрел. О, он будет так злиться. Мне нравится этот мир: гадость и красота, все эти дела людей. Карачуну – нет, – Медведь подмигнул ей. – Он потратил силы ради тебя, пришел в Москву, бился со мной летом, а ты освободила меня. Он будет очень злиться.

– Мои слова ему – не твое дело, – холодно сказала Вася.

– Это так, – сказал Медведь. – Но я подожду. Люблю сюрпризы.

Она не слышала ничего от зимнего короля с их расставания в Москве. Морозко знал, что она освободила его брата? Понимал, почему? А она понимала?

– Я спать, – сказала она Медведю. – Ты не предашь меня и не привлечешь к нам внимание ни сам, ни с помощью кого – то еще. Ты не разбудишь меня, не тронешь, не…

Медведь рассмеялся и поднял руку.

– Хватит, девочка, ты уже запретила все мои варианты. Спи.

Она прищурилась, но повернулась на бок. Медведь, что говорил серьезно, был даже опаснее зверя.

* * *

Она проснулась почти на рассвете от крика. Сердце колотилось, она вскочила на ноги. Медведь смотрел сквозь деревья, не переживая.

– Я все думал, когда они заметят, – сказал он, не оглядываясь.

– Что заметят?

– Деревню там. Многие жители уже должны были убежать, забрав важное, ведь армия так близко. Но… не все. И твоим татарам надоело молоко лошадей.

Вася с плохим предчувствием поднялась к нему.

Деревушка была крохотной, скрытой в овраге за большими деревьями. Ее не заметили бы, если бы татары не искали еду. Даже она не видела деревню раньше.

Может, Медведь знал.

Но теперь она горела в десятке мест.

Еще крик, тише и тоньше.

– Пожара, – сказала Вася. Лошадь прошла к ней, недовольно пыхтя, не возражала в этот раз, когда Вася забралась на ее спину.

– Не по мне, – сказал Медведь, – потакать твоим порывам, но тебе вряд ли понравится увиденное, – он добавил. – И тебя могут убить.

Вася сказала:

– Если я так рискнула людьми, меньшее, что я могу…

– Татары угрожают им…

Но Вася уже ушла.

Когда она добралась до поселения, дома сгорели почти до земли. Если там были звери, то их уже не было. Тишина, пустота. Надежда невольно возникла в ней. Может, все жители убежали при виде татар, может, так вопила умирающая свинья.

А потом она услышала тихий стон, даже не крик.

Уши Пожары дрогнули в это время. Вася увидела худую темную фигуру у горящего дома.

Вася слезла с Пожары, поймала женщину и оттащила ее от огня. Ее ладонь покрыла кровь. Женщина издала слабый стон боли, но не говорила. Свет горящих домов озарял ее безжалостно. У нее было порезано горло, но не так сильно, чтобы убить ее сразу.

Она была беременна. Может, рожала. Потому не убежала с остальными. Вася не видела, остался ли с ней кто – то еще. Была лишь женщина, царапины на руках, которыми она отталкивала мужчин, и много крови на ее юбках. Вася прижала ладонь к ее животу, но он не шевелился, и там была большая кровоточащая рана…

Женщина задыхалась, ее губы синели. Она посмотрела на лицо Васи. Вася обхватила ее окровавленную ладонь.

– Мой ребенок? – прошептала женщина.

– Ты скоро ее увидишь, – твердо сказала Вася.

– Где она? – сказала женщина. – Я не слышу ее. Там были люди… о! – всхлип. – Они ранили ее?

– Нет, – сказала Вася. – Она в порядке, ты скоро ее увидишь. Идем, помолимся Богу.

«Отче наш» была тихой и знакомой, успокоила женщину, хоть ее взгляд опустел. Вася не знала, что плачет, пока слеза не упала на их соединенные руки. Она подняла голову и увидела бога смерти с белой лошадью рядом с ним.

Их взгляды пересеклись, но его лицо было без выражения. Вася закрыла глаза женщины, опустила ее на землю и отошла. Он не говорил. Ее тело замерло на земле, но бог смерти поднял женщину на руки, осторожно опустил на лошадь. Вася перекрестилась.

«Мы можем разделить этот мир».

Он посмотрел на Васю. Там мелькнули чувства? Гнев? Вопрос? Нет, лишь древнее безразличие бога смерти. Он вскочил на спину белой лошади и беззвучно умчался.

Вася была в крови женщины и пылала от стыда из – за того, что спала в лесу, считая себя умной, пока остальные ощутили на себе гнев татар.

– Что ж, – Медведь подошел к ней, – ты разбила безразличие моего брата. Дурак, он будет сожалеть о каждой мертвой девице, которую уносит в седле? – Медведь радовался этому. – Поздравляю. Я пытался вызвать эмоции у него годами, особенно гнев, но он холоден, как его время года.

Вася едва его слышала.

– Будет весело зимой, – добавил Медведь.

Она лишь медленно повернула голову.

– Священника нет, – тихо сказала она. – Я не могу ничего сделать для нее.

– Зачем тебе? – спросил нетерпеливо Медведь. – Ее народ скоро выйдет из укрытия, они помолятся и поплачут, сколько нужно. И она мертва, ей все равно.

– Если бы я… если бы я не…

Медведь посмотрел на нее с презрением.

– Не что? Ты играешь за зримую и незримую Русь, а не за жизнь одной девицы.

Она сжала губы.

– Ты мог и разбудить меня, – сказала она. – Я спасла бы ее.

– Ты? – спокойно спросил Медведь. – Возможно. Но мне нравились крики. И ты сказала мне не будить тебя.

Она отвернулась, ее стошнило. После этого Вася встала и попила воды из ручья. Она смыла кровь с тела мертвой женщины и поправила ее конечности. А потом Вася вернулась к ручью, отмыла себя в свете угасающих огней, не замечая холод. Она терла кожу песком, пока не задрожала от холода. Она смыла кровь с одежды и надела ее мокрой.

Когда она закончила, то медленно обернулась. Медведь и дед Гриб смотрели на нее. Они молчали. Дед Гриб хмурился. Медведь не насмехался, а выглядел растерянно.

Вася тряхнула волосами и обратилась к деду Грибу:

– Пойдешь в бой, друг?

Дед Гриб медленно покачал головой.

– Я – лишь гриб, – прошептал он. – Мне не нравятся страх и огонь, и я устал от этих воинов. Они не заботятся о растениях.

– Мне это нравилось, – сказала Вася, не щадя себя. – Страх и огонь этих ночей. Это придавало ощущение свободы и силы. Другие заплатили за мою радость. Дед Гриб, увидимся у озера, если Бог позволит.

Дед Гриб кивнул и пропал меж деревьев. Восходило солнце. Вася глубоко вдохнула.

– Идем к Дмитрию Ивановичу, покончим с этим.

– Первые хорошие слова с твоего пробуждения, – сказал Медведь.

32

Куликово

Русские прибыли к Куликово в конце третьего дня и разбили лагерь. Даже Дмитрий молчал, лишь отдавал необходимые приказы, устраивая людей на ночь, продумывая действия на рассвет. У него были отчеты о количестве. Но отчеты нельзя было сравнить с увиденным своими глазами.

Мамай привел основную часть. Они растянулись одним рядом вдоль поля, сколько хватало взгляда.

– Люди боятся, – сказал Саша Дмитрию и Владимиру, пока они ехали к устью Непрядвы, притока Дона, для разведки. – От молитвы их не станет меньше. Мы можем говорить им, что Бог на нашей стороне, но люди видят количество врагов. Дмитрий Иванович, их вдвое больше нас, и еще не все прибыли.

– Я вижу количество, – сказал Владимир. – И я сам не рад.

Подданные Дмитрия и Владимира ехали достаточно далеко, но шептались, глядя на врага, с хмурыми лицами.

– Ничего не поделаешь, – сказал Дмитрий. – Нужно молиться, хорошо накормить людей на ночь и поднять завтра в бой раньше, чем они начнут переживать.

– Мы можем кое – что еще, – сказал Саша.

Двоюродные братья повернулись к нему.

– Что? – спросил Владимир. Он относился с подозрением к Саше после возвращения, помня его союзников и зная о Васе, его сестре со странными силами.

– Вызвать их в бой один на один, – сказал Саша.

Стало тихо. Бой один на один был предсказанием. Это не остановит бой, но у победителя будет расположение Бога, и все в обеих армиях знали это.

– Это воодушевит людей, – сказал Саша. – И это все изменит.

– Если наш воин победит, – сказал Владимир.

– Если он победит, – признал Саша, глядя на Дмитрия.

Дмитрий молчал. Он смотрел на грязь и воду открытого поля и на татар вдали, их лошадей было так же много, как осенних листьев в угасающем свете. За ними лежал полоской серебра Дон. Три дня шли холодные дожди. Теперь небо потемнело, будто обещало ранний снег.

Дмитрий медленно сказал:

– Думаешь, они согласятся на такое?

– Да, – сказал Саша. – Они разве испугаются отправить воина?

– Если они согласятся, то кого послать от нас? – сказал Дмитрий, но, судя по тону, знал ответ.

– Меня, – сказал Саша.

Дмитрий сказал:

– У меня сотни людей. Почему ты?

– Я – лучший боец, – сказал Саша, не привирая. Это было фактом. – Я – монах, слуга Божий. Я – лучший шанс.

Дмитрий сказал:

– Ты мне нужен рядом, Саша, не…

– Брат, – пылко сказал Саша. – Я разбил сердце отца, покинув дом мальчиком. Я не был верен клятвам, ведь не мог молчать в монастыре. Но я и не предавал землю, что родила меня. Я был верен ей, защищал ее. Я защищу ее и теперь, на глазах обеих армий.

Владимир сказал:

– Он прав. Это все изменит. Испуганные люди – побитые, вы сами это понимаете, – он ворчливо добавил. – И он хорошо сражается.

Дмитрий все еще не был убежден. Но он посмотрел на врагов, отчасти скрытых из – за угасающего света.

– Я не буду перечить, – сказал Дмитрий. – Ты лучший из нас. Люди это знают, – он сделал паузу. – Тогда завтра утром, – мрачно сказал он. – Если татары не против. Я отправлю гонца. Но ты не погибнешь, Саша.

– Ни за что, – Саша улыбнулся. – Мои сестры разозлятся.

* * *

Было почти темно, когда Саша оставил князей на ночь. Гонец Дмитрия еще не вернулся, но ему нужно было поспать для грядущего дня.

Он был без палатки, лишь костер да сухой участок земли, его конь был неподалеку. Саша приблизился и заметил золотую лошадь рядом с его Туманом.

Вася усилила его костер и села рядом с ним. Она выглядела утомленно и печально. Безумное создание из ночи в Коломне пропало.

– Вася, – сказал он. – Где ты была?

– Мучила армию в обществе самых жутких чертей, – сказала Вася. – Узнавала пределы того, что могу делать, – ее голос дрогнул.

– Думаю, – мягко сказал Саша, – что ты сделала слишком много.

Она потерла лицо, все еще сжимаясь на бревне меж ног лошадей.

– Не знаю, хватило ли этого. Я даже пыталась подобраться и убить генерала, но он теперь хорошо защищен – сделал выводы после того, как я забрала Владимира. Я… не хотела умереть, пытаясь. Я подожгла его палатку.

Саша твердо сказал:

– Этого хватило. Ты дала нам шанс там, где его раньше не было. Этого хватит.

– Я пыталась поджечь людей, – сказала она, выдавив признание, слова полились. – Я пыталась… пока Медведь хохотал. Но я не могла. Он сказал, что сложнее всего колдовать на существах со своим разумом, и я мало знаю.

– Вася…

– Но я подожгла другое. Тетиву и телеги. Я смеялась, пока они горели. А… они убили женщину. Беременную. Потому что их припасы были испорчены, и они злились и голодали.

Саша сказала:

– Пусть Господь упокоит ее душу. Но, Вася, хватит. У нас есть шанс. Твоя смелость дала его нам, как и твоя кровь. Этого хватит. Не горюй из – за того, что не изменить.

Вася молчала, но отвлеченно посмотрела на огонь, пламя стало выше, хоть дерева в костре было мало, и ее кулаки сжались так, что ногти впились в ладони.

– Вася, – резко сказал Саша. – Хватит. Когда ты в последний раз ела?

Она задумалась.

– Я… вчера утром, – сказала она. – Я не могла ждать и возвращаться в Полночь, и мы с Пожарой прибыли сюда, держась в стороне от армии Мамая.

– Хорошо, – сказал твердо Саша. – Я сделаю суп. Да, здесь. У меня есть припасы, и я умею – в Лавре нет женщин. Ты поешь и поспишь. Остальное подождет.

Она так устала, что не спорила.

Они почти не говорили, пока вода закипала, и когда он дал ей еду, она сказала едва слышно:

– Спасибо, – и съела три миски с лепешкой, приготовленной на горячем камне. Ее лицо чуть ожило.

Он вручил ей свой плащ.

– Поспи, – сказал он.

– А ты?

– Я собираюсь молиться ночью, – он думал сказать ей, что может произойти завтра. Но не стал. Она так устала. Ей не нужно было переживать всю ночь за него. И, может, татары откажутся от вызова.

– Будешь рядом? – спросила она.

– Конечно, буду.

Она кивнула, веки уже слипались. Саша, глядя на нее, удивил себя, сказав:

– Ты так похожа на нашу мать.

Ее глаза открылись, радость пропала, лицо закрыли тени. Он сказал с улыбкой:

– Наша мама всегда оставляла хлеб в печи на ночь. Для домового.

– И я так делала, – сказала Вася. – Когда жила в Лесной земле.

– Отец шутил над ней за это. Тогда он всегда был счастливым. Они… сильно любили друг друга.

Вася села прямее.

– Дуня мало о ней рассказывала, когда я уже подросла и могла запомнить. Наверное, Анна Ивановна запрещала. Наш отец не любил ее, он любил нашу маму.

– Они радовали друг друга, – сказал Саша. – Даже мальчиком я это видел.

Было сложно говорить о том времени. Он уехал через год после смерти матери. Остался бы он, если бы она жила? Он не знал. В Лавре он пытался забыть мальчика, которым был – Александра Петровича с его силой, верой, рвением и глупой гордостью. Мальчика, что восхищался матерью.

Но теперь он вспоминал. Он говорил. Он рассказывал сестре о праздниках зимой, о детских шалостях, о его первом мече, первой лошади, и о голосе матери, смеющемся в лесу перед ним. Он рассказывал о ее руках, ее песнях и ее подношениях.

А потом он заговорил о Лавре зимой, спокойствии монастыря, звоне колоколов над сонным лесом, медленных молитвах, что отмечали холодные дни, вере его наставника, к которому прибывали люди со всех сторон. Он говорил о днях в седле, ночах вокруг костра: он говорил о Сарае, Москве и обо всем между.

Он говорил о России. Не о Твери, Владимире или княжествах сыновей Киева, а о России с ее небесами и землей, ее народом и гордостью.

Она слушала с большими глазами, полными, как чашки, теней.

– За это мы боремся, – сказал Саша. – Не за Москву или даже Дмитрия, не ради князей. А ради земли, что родила нас, людей и чертей.

33

На пороге зимы

Вася проснулась от прикосновения раннего снега к лицу.

Саша уснул, перестал шептать молитвы в тишине ночи. Воздух был холодным, землю покрыл иней. Голоса людей утихли вокруг. Все, кто мог спать, делали это, набирались сил до рассвета.

Холодный ветер пронесся над лагерем русских, трепал их знамена и сыпал снег на землю.

Вася глубоко вдохнула и встала на ноги, опустила плащ на спящего брата. Она увидела Медведя. Он был в облике человека, замер за красными углями их костра. Он следил за снежинками, что падали с неба.

– Еще рано для снега, – сказала Вася.

Страх впервые мелькнул на лице Медведя.

– Сила брата растет, – сказал он. – Еще испытание, морская дева. Это будет сложнее всего.

Вася выпрямила спину.

Зимний король выехал из тьмы, словно холодный ветер нес его к ней, и копыта его лошади без звука били по грязи, посыпанной снегом.

Две армии и ее спящий брат словно пропали. Остались только она, король хаоса и король зимы, окруженные вихрем нового снега. Морозко не был тонким и почти бесформенным созданием, как было летом, но и не был величавым и нарядным правителем зимы. Он был в белом, первые заморозки нового времени года.

Он остановился и слез с лошади.

Ее горло пересохло.

– Король зимы, – сказала Вася.

Он окинул ее взглядом. Он не смотрел на Медведя, но от этого складывалось сильное впечатление.

– Я знал, что ты будешь биться, Василиса Петровна, – сказал он через миг. – Но не знал, каким способом.

Только тогда он посмотрел на брата. Холодная ненависть вспыхнула между ними.

– Ты всегда был невыносим, Карачун, – сказал Медведь. – А ты думал, что произойдет, когда ты бросил ее без подсказок, как победить?

– Я думал, что ты сделала выводы, – Морозко повернулся к Васе. – Ты видела, на что он способен.

– Ты знал это лучше меня, – сказала Вася. – Но освободил Медведя, потому что был в отчаянии. Я тоже была в отчаянии. Он поклялся тогда тебе, а теперь – мне.

Она подняла руки. Золото сияло на ее запястьях силой.

– Да? – Морозко холодно взглянул на них. – А после его клятвы? Разве ты не пугала людей в его обществе? Не ощутила вкус жестокости?

– Ты не знаешь меня? – сказала она. – Я любила опасность с детства. Но я не любила жестокость.

Морозко разглядывал ее лицо, искал что – то, и она отвела взгляд, злясь. Он рявкнул:

– Посмотри на меня!

Она рявкнула:

– Что ты ищешь?

– Безумие, – сказал он. – Жестокость. Ты думаешь, опасность Медведя очевидна? Он будет влиять на твой разум, пока в один день ты не рассмеешься от крови и страданий.

– Я еще не смеюсь, – сказала она, он посмотрел на золото на ее запястьях. Она должна была стыдиться? – Я получила власть, где смогла ее найти. Но не стала злой.

– Разве? Он умен. Ты падешь, сама того не зная.

– У меня нет на это времени, – теперь она на самом деле злилась. – Я бегала во тьме, пытаясь спасти всех, кто нуждается во мне. Я поступала хорошо и плохо, но я не такая. Я – это я. Ты не вызовешь во мне стыд, Морозко.

– Точно, – сказал ей Медведь. – Не нравится соглашаться с ним, но ты должна ощущать вину за это. Поругай себя немного.

Она не слушала его. Она шагнула к королю зимы, чтобы видеть его лицо даже во тьме. И там были чувства: гнев, голод, страх, даже горе. Его безразличие пропало.

Гнев покинул ее. Она взяла его за руку. Он не мешал, его пальцы были холодными и легкими. Она тихо сказала:

– Я созвала все силы этой земли воевать, зимний король. Это нужно было сделать. Мы не можем биться среди своих.

– Он убил твоего отца, – сказал Морозко.

Она сглотнула.

– Я знаю. И теперь он обязан помочь мне спасти мой народ, – она подняла свободную руку и коснулась его щеки. Она была близко, видела, как он дышит. Она прижала пальцы к его лицу, чтобы он посмотрел в ее глаза. Снег быстрее сыпался с неба. – Ты будешь биться с нами завтра? – спросила она.

– Я буду там для мертвых, – сказал он, отвел взгляд на лагерь в стороне. Она не знала, сколько людей увидит следующие сумерки. – Тебе не нужно там быть. Еще не поздно. Ты сделала, что могла, сдержала слово. Ты и твой брат можете…

– Поздно, – сказала она. – Саша уже не оставит Дмитрия. И я… тоже должна.

– Должна из гордости, – парировал Морозко. – Ты хочешь послушания чертей и восхищения князей, потому рискуешь рядом с Дмитрием. Но ты не видела боя.

– Не видела, – ее голос стал холодным, как его. Она опустила руки, но не отошла. – Но да, я хочу восхищения Дмитрия. Я хочу победить, даже хочу власть над князьями и чертями. Мне не запрещено желать, зимний король.

Они почти дышали друг другом.

– Вася, – тихо сказал он. – Думай не только этим боем. Мир безопаснее, если Медведь на его поляне, и ты должна жить. Ты не можешь…

Она прервала его.

– Я уже поклялась, что твой брат не должен возвращаться. Мы понимаем друг друга. Порой это пугает меня.

– Я не удивлен, – сказал он. – Ты – дух моря и огня, а он – худшее, что может возникнуть в тебе, но в большом размере, – он прижал ладони к ее плечам. – Вася, он опасен для тебя.

– Так убереги меня, – она посмотрела в его глаза. – Оттащи меня, когда он потянет меня далеко. Тут должно быть равновесие, Морозко, между ним и тобой, между людьми и чертями. Я родилась быть между. Думаешь, я не знаю этого?

Его глаза были печальными.

– Да, – сказал он. – Знаю, – он посмотрел на Медведя, в этот раз братья тихо оценивали друг друга. – Это твой выбор, не мой, Василиса Петровна.

Вася слышала выдох Медведя, поняла, что он боялся на самом деле.

Она опустила голову на миг на шерсть и мех плеча Морозко, и его ладони скользнули на ее спину, прижали ее на миг между днем и ночью, между порядком и хаосом.

«Забери меня в тишину, – хотела она сказать. – Я не выношу шум и вонь людей».

Но это было в прошлом, она выбрала путь. Она подняла голову и отошла.

Морозко вытащил из рукава что – то маленькое и сияющее.

– Я принес это тебе, – сказал он.

Зеленый камень на шнурке. Он был грубее, чем идеальный кулон с сапфиром, что она когда – то носила. Она не трогала камень, а смотрела с опаской.

– Зачем?

– Я далеко ушел, – сказал Морозко. – Потому не приходил к тебе даже во снах, даже когда ты забрала Медведя из его темницы. Я пошел на юг по снегам своего царства. Я пошел к морю. Там я позвал Черномора, которого не видели много людских жизней.

– Зачем ты ходил туда?

Морозко замешкался.

– Я поведал ему то, чего он не знал, что ведьма в лесу родила от него детей.

Она смотрела.

– Детей? От короля моря?

Он кивнул.

– Близняшек. И я рассказал ему, что среди его внуков есть та, кого я люблю. И король моря дал это мне. Для тебя, – он почти улыбался. – В этом нет магии и умыслов. Это подарок.

Вася так и не взяла кристалл.

– Давно ты знал?

– Не так давно, как ты думаешь, хоть я и поражался твоей силе. Я думал, могла ли это быть только ведьма, смертная женщина с магией, передавшая талант дочерям. А потом я увидел Варвару и понял, что дело не только в этом. У Черномора есть сыновья, и у них часто есть магия их отца, они живут дольше, чем люди. И я спросил у Полуночницы правду, а она ответила. Ты – правнучка морского царя.

– Я буду долго жить?

– Не знаю. Откуда нам знать? Ты – ведьма, черт и женщина, потомок русских князей и дочь Петра Владимировича. Черномор может знать, он сказал, что у него будут ответы, но только если ты придешь к нему.