Текст книги "После нашего разрыва (ЛП)"
Автор книги: Кэти Регнери
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)
Глава 10
Рука Вайолет задрожала, когда она протянула ее элегантной пожилой женщине, стоявшей перед ней. Не чувствуя веса утешительной руки Шепа на своем плече, девушка почувствовала себя маленькой и запуганной перед его матерью, не говоря уже о том, что ей было стыдно за то, что ее поймали, целующей Зака.
– Не «что», а «зачем», Вайолет, дорогая, мы приехали, чтобы немного полюбоваться красками осени в этом году. Мы никогда не открывали дом осенью, но Шеп Старший сказал, что нам следует, поэтому мы здесь.
Вайолет вежливо улыбнулась. Глаза миссис Смолли были такие же голубые, как и у Шепа, и от этого грудь девушки сжалась от искреннего горя и сожаления. Если Мэрайя Смолли заметила заминку в дыхании Вайолет, она этого не показала. Женщина щелкнула взглядом на Зака и выгнула брови.
– Я не могу быть более удивлена, увидев тебя здесь, – она бегло осмотрела Зака еще один разок, а потом взглянула на Вайолет.
– Ох, э-э, да, это старый, я имею в виду...
– Захария Обри. Мы с Вайолет вместе учились в Йеле.
Он протянул руку и желудок Вайолет перевернулся, когда она заметила его кольца: одно с большим черепом, у которого были рубиновые глаза, а другое, похожее на черного металлического змея. Когда Зак протянул руку, его рукав тоже немного сдвинулся, показывая большую часть его татуированной руки под его видавшей лучшие времена футболкой с логотипом группы «Черная Дева».
– Мэрайя Смолли, – представилась мать Шепа, с отвращением сморщив нос, она посмотрела на руку Зака, а затем снова на его лицо. Женщина взяла его руку и быстро встряхнула, а затем отпустила и сделала шаг назад. – Вы говорите, что учились в Йеле?
– Да, мэм.
– Как и мой сын, – сказала она, показывая ненастоящую улыбку, которая заставила Вайолет съежиться. Девушка знала ее – она предоставлялась в сторону Вайолет достаточно часто. – Вы очень... яркий. Полагаю, вы должны быть талантливы? В каком-то роде.
Зак слегка рассмеялся (или это было фырканье?) через нос.
– Наверное, так и есть. Я пишу песни.
– О! Музыкант! – сейчас она улыбалась доброжелательно, как младенцу или идиоту. – Ну, это все объясняет, – она повернулась назад к Вайолет. – Ты и мистер... – женщина бросила взгляд на Зака.
– Обри, – произнес он кратко.
– ... Обри, пара, Вайолет?
– Нет, – выдала девушка.
– Да, – ответил Зак.
В одно и то же время.
Вайолет взглянула на Зака и вздрогнула, увидев, что его лицо покраснело. Я причинила ему боль. Она почти потянулась к нему, но вместо этого посмотрела на Мэрайю Смолли, которая слегка улыбалась, выглядя удивленной.
– Некоторые несостыковки в истории, полагаю.
Вайолет нервно сглотнула, успокаивая себя, и сделала два шага от Зака к миссис Смолли.
– Миссис Смолли, я постоянно думаю о Шепе. Хотела бы я...
– Да, да, – сказала миссис Смолли, отходя от Вайолет, улыбаясь и смотря в пол. – Конечно же, не стоит переставать жить. Что сделано, то сделано.
– Я скучаю по нему.
Глаза женщины сузились на мгновение, прежде чем она выдавила улыбку.
– Ну, кажется, ты нашла кого-то, кто тебе больше подходит, дорогая. Как мудро с твоей стороны найти еще одного мужчину из Йеля, – она снова насмешливо посмотрела на Зака, показывая, что он мог быть кем угодно, только не тем типом мужчины, которого она могла одобрить. – Ах! Я вижу, Томпсоны здесь. Прости меня, дорогая. Мистер Обри, было приятно... – она неловко прожестикулировала своей рукой с идеальным маникюром.
– Конечно, – прошептала Вайолет, наклоняясь вперед, чтобы обнять пожилую женщину на прощание, и шелковый шарф женщины слегка ударил ее по лицу, когда та развернулась, удаляясь, чтобы поприветствовать своих друзей.
Вайолет ошеломленно уставилась на миссис Смолли с разведенными руками, ожидая объятий, но их не последовало. Наконец, девушка опустила их по бокам.
Последний раз Вайолет видела миссис Смолли на похоронах Шепа четырнадцать месяцев назад. С тех пор она не видела и не слышала от Смолли ничего, но внезапно ее наводнили воспоминания о ее годах с Шепом: посещение различных мероприятий с его семьей, отдых в течение недели каждое лето в Бар-Харбор и остановка в небольшом гостевом коттедже, прилегающим к особняку Смолли. Мэрайя Смолли никогда полностью не принимала Вайолет в свой ближний круг, называя ее «подругой Шепа» до самого конца. Вайолет задавалась вопросом, была ли она до сих пор «подругой Шепа», если бы они действительно обручились.
Однажды Вайолет спросила Шепа, что в ней было такого, против чего возражала его мать, на что он рассмеялся и сказал: «О, старушка просто большой сноб». Девушка восприняла это как то, что дочь разведенной медсестры из Портленда недостаточно хороша для сына Мэрайи Смолли. Неважно, что она сама поступила в Йель. Не имело значения, что она изменила свои одежду и прическу, чтобы лучше приравняться в мире Шепа, пытаясь угодить ему и его матери. Однажды Вайолет услышала, как миссис Смолли спросила своего мужа, когда она с Шепом уже встречались много лет: «Почему Шеп не может найти кого-то подходящего? Дело не в том, что она мне не нравится сама по себе. Но должен ли он довольствоваться каким-то вычурным маленьким ежиком из ниоткуда? Правда. Мы все знаем, что ее «пишу роман» это кодовая фраза для жизни за счет трастового фонда Шепа». Это сказало Вайолет все, что ей нужно было знать – Смолли ее никогда не примут. Не то, чтобы это мешало ей стараться изо всех сил.
Сощуренным взглядом Зак последовал за Мэрайей Смолли к передней части ресторана, где она приветствовала своих друзей.
– Вау, – сказал он. – Это было чертовски неприятно. Не каждый день кто-то называет меня мусором в стольких словах. Талантливый мусор, но... талантливый, правда? Это слово она использовала? Ох, и с тех пор как я тебе так сильно подхожу, очевидно, она думает, что и ты тоже мусор. И знаешь, что мне больше всего нравится? Твое милое маленькое предательство. По-видимому, мы не вместе, это, по-твоему, что странно, потому что я почти уверен, что ты лежала на спине в моей постели сегодня днем. Помнишь об этом, детка?
То, как он назвал ее деткой, ощущалось грязно, и слезы нахлынули на ее глаза, когда он смотрел на нее с холодом и яростю во взгляде.
– Зак...
Он поднял руку, чтобы остановить ее, выдыхая через нос, и это напомнило ей быка зимним утром. Она почти увидела пар.
– Она тот человек, с которым ты провела последнее десятилетие своей жизни? Искренне, Вайолет? Я не знаю, на кого мне злиться больше – на нее за все те слова, что она сказала, или тебя, принимающей их и просто просящей еще порцию.
– Ты ничего не понимаешь.
– На самом деле, я стоял здесь и был достаточно умен, чтобы попасть в Йель, даже несмотря на то, что они принимали всякий сброд. Мне кажется, я все понимаю.
– Просто она такая, какая есть.
– Очевидно.
– Она была очень расстроена, когда Шеп...
– Нет. Нет, это не честно, и это не то, о чем я говорю. Я не говорю о ней как о матери, потерявшей сына. Это ужасно, и я ей сочувствую, – непоколебимая сталь гнева в его глазах сделала его рокерский вид еще более пугающим. – Она только что убила тебя, Вайолет. Сравняла с землей. Просто стояла здесь и неуважительно относилась к тебе и ко мне, и тебя это устраивает. Ты собиралась обнять ее на прощание, ради всего святого! Ты собираешься сказать мне, что она не делала этого, когда вы с Шепом были вместе? Он позволял ей так с тобой обращаться, не так ли?
Вайолет подумала о тяжелой, теплой руке Шепа, о том, как он сжимал ее плечо, когда его мать начинала с указаний и критики. Это правда. Зак был прав. Шеп редко вмешивался, чтобы защитить ее, предпочитая позволить матери говорить все, что она хотела, и утешать Вайолет позже. Мужчина избегал конфликтов со своей семьей, даже когда это было за счет Вайолет. Девушка попыталась вспомнить хоть один случай, когда он сказал своей матери отступить или заткнуться, но ничего не получилось.
Она вытерла слезы под глазами. Еще раз она столкнулась с историей, и это ей не понравилось. Ей не нравилось то, что подразумевал Зак, – Шеп, который был таким смышленым и светлым человеком, возможно, не любил ее так сильно, как она хотела верить. Вайолет не хотела менять свои воспоминания о нем. Она была должна ему больше, чем это.
Костяшками пальцев Зак мягко коснулся ее подбородка, наклонив лицо назад, и она была удивлена нежностью на его лице, после того, как он был так зол минуту назад.
– Эй.
Девушка сглотнула, пытаясь контролировать мышцы своего лица, которые сами собой так и рвались исказить лицо в ярко выраженной хмурости.
– Хочешь уйти отсюда?
Вайолет кивнула, отводя от него взгляд, ее глаза снова наполнились влагой. Он взял ее за руку и потянул через боковую дверь в старомодный сад, вероятно, оставшийся с колониальных времен. Там была дорожка из белого камня, которая вела вокруг задней части старой таверны, и Зак осторожно потянул ее за руку, ведя по тускло освященной тропинке, пока они не нашли скамейку, покрытую мхом, с видом на реку. Мужчина сел и потянул ее себе на колени, обхватывая своими сильными, теплыми, мускулистыми руками. И Вайолет, чья обычная жизнь становилась все более и более неконтролируемой, уткнулась лицом ему в шею и заплакала.
***
Зак знал, что был жесток с ней в ресторане, но какого хрена? Серьезно. Что. За. Черт? Это те люди, с которыми Вайолет провела последние девять лет своей жизни? Вставал ли Шеп когда-нибудь против своих родителей? Он когда-нибудь защищал ее? Потому что эта женщина не уважала ее. Ни капельки. И это заставило кровь Зака закипеть.
Вайолет не заслуживала, чтобы с ней обращались как с чьей-то девочкой для битья, и эта богатая старая сука заставила ее плакать. И не то, чтобы его действительно волновало, но он не был в восторге от того, как она осматривала его с головы до ног, как будто он не соответствовал тому, чтобы прикоснуться даже подола ее одежды, не говоря уже о ее руке для приветствия. Почему? Потому что он не был достаточно консервативным для высокомерных Смолли?
К черту их. Они не имели значения.
Сконцентрируйся на ней. Потому что она имеет значение.
Вайолет всхлипнула, и он крепко сжал ее. Мужчина провел руками вверх и вниз по ее спине, пока она плакала.
– Все в порядке, Вайли. Все хорошо, – прошептал он, теряя уважение к Шепу Смолли с каждой секундой. Неудивительно, что она так изменилась внешне, стала такой тощей, опрятной и консервативной. Она хотела превратиться в какой-то образ совершенства, закрепленным семейством Смолли.
Зак был честен, когда сказал ей, что «Я, а затем ты» была хорошей книгой. Так и было. Хорошая. Но для того, кто знал эту безумную, чувственную Вайолет в девятнадцать? Это было легкомысленно. Безопасно. Поверхностно. Развлекательно и хорошо, но не отлично. Это сугубо выявило поверхность ее потенциала, не показывая бурлящий, волнообразный огонь под ним, который когда-то давно обжег ее словами его душу.
Это мое место. Которое принадлежит мне.
Зак вздохнул, когда ее рыдания утихли и дыхание вернулось в норму. Девушка положила щеку ему на плечо. Он просунул руку под ее блузку, положив их на теплую кожу нижней части спины.
Бил ли он непреднамеренным катализатором отступления Вайолет от былой жизни? Рискнула ли она насчет него только для того, чтобы быть оттолкнутой в руки не имеющего своего мнения и невпечатляющего Шепа? Ему было больно думать, что Вайолет перестала рисковать, похоронила свою резкую, насыщенную динамичность. Это заставило мужчину задуматься, мог ли человек, который заставил это спрятаться в укрытие, возможно, снова уговорить это появиться.
– Вайолет, – прошептал он ей на ухо.
– М-м-м?
– Ты в порядке?
– Мм-хм.
– Хочешь поговорить об том?
Зак почувствовал, как она покачала головой, напротив его плеча.
– Нет.
– Хочешь поехать и написать об этом песню?
Она откинулась назад и Зак посмотрел на ее лицо в лунном свете: красные глаза, румяные щеки, пухлые губы. Он проглотил стон, вспомнив, что у него больше не было презервативов, и задался вопросом, насколько совершенно бесчувственно было бы сделать остановку за ними по дороге домой. Не было и гребаного шанса, что он протянет до утра, не взяв ее еще раз.
Девушка закусила верхнюю губу и прикоснулась ладонями к его груди.
– Ты серьезно?
– О, да, – ответил мужчина.
– Я уже долгое время не писала стихов.
– На самом деле? Могу поклясться, ты написала мне стихотворение в баре двадцать минут назад.
Ее улыбка немного расширилась, и на душе ему стало счастливее.
– Хорошую поэзию, – сказала она.
– То, что ты рассказала мне сегодня, «Мое место». Мы могли бы начать с этого.
– О, я так не думаю. Это действительно...
– Классно? Потрясающе? Душераздирающе?
– Я собиралась сказать личное.
Слишком личное. Как он и предполагал, она боялась выставить себя наружу, чтобы показать что-то искреннее, интимное и подлинное. Еще раз он задался вопросом, не он ли сокрушил ее дух. Или Смолли? Всеми фибрами души, Зак надеялся, что это был не он, но его живот сжимался от правды. Его бездумный ответ на ее чувства изменил ее – сделал осторожной и испуганной там, где когда-то расцветала пульсирующая, болезненная, изысканная жизнь.
– Личное – это хорошо, Вайли. Личное – это то, что нам нужно. Это то, что люди хотят услышать. Что-то личное. Нечто реальное. Нечто прекрасное.
– Ты думал, что это стихотворение было красивым?
Зак был шокирован недоверием в ее голосе. Ее брови нахмурены, будто она не была уверена, верила ли ему.
– Я думаю, что это стихотворение было самым красивым, что я слышал за девять лет, Вайолет-как-цветок, – мужчина поднес ее руку к своему лицу, дотронувшись ее пальцем до маленькой родинки под его глазом. – И я думаю, что ты самый красивый человек, которого я когда-либо видел. В течение всей своей жизни.
– Как это случилось? – пробормотала девушка.
– Ты и я?
– Ты и я. Снова.
– Судьба.
– Возможно.
Она посмотрела ему в глаза, затем наклонила голову, чтобы прикоснуться губами к его губам. Руки мужчины напряглись на коже Вайолет, поднимаясь по ее спине, большими пальцами он поглаживал нижнюю часть ее груди, когда она слегка прикоснулась к его губам, прежде чем скользнуть своим языком ему в рот. На вкус она была как вино, слезы и Вайолет, как второй шанс и старые чувства, и новые финалы, и обнадеживающие начала. Большими пальцами он массировал шелковистую, теплую кожу под швом лифчика, когда он сосал ее язык, и девушка наклонилась ближе к его телу. Она запустила пальцы в его волосы, и Зак скользнул пальцами вверх, слегка касаясь ее покрытых кружевом сосков, которые стали твердыми для него, заставляя его стонать ей в рот. Вайолет отстранилась, тяжело дыша.
– Я не знаю, сколько песен мы сможем написать, – выдохнула она, прислонившись своим лбом к его.
– Ну, мы напишем их в постели, – вздохнул он глубоким голосом, твердым от нужды. – До и после.
Она в последний раз фыркнула и откинулась назад, ухмыляясь ему.
Зак не врал. Она была самым красивым человеком, которого он когда-либо видел. В течение всей своей жизни. И его чувства были так сильны к ней, что это должно было напугать его. Это должно было напугать его, потому что Вайолет не была уверена. Потому что она все еще могла уйти от него. Потому что, основываясь на их истории, она вероятно, так и сделает.
Девушка соскользнула с его колен, а затем, как будто почувствовав яростный трепет протеста от потери тепла на его коленях, она взяла его руки в свои. Вайолет потянула его со скамейки в сторону автомобиля. У Зака были две мысли, когда она оглянулась и улыбнулась ему, ее глаза были опухшими, а губы распухшими и красными.
Первая была такова: если он не сделает ничего большего в течение следующих двух недель, даже если она уйдет от него, в конце концов, он сделает эту важную вещь – поможет Вайолет вспомнить, кем она была, и поможет ей стать той снова.
Вторая: было сто веских причин заехать на заправку в восемь часов вечера. Было только одно, что имело значение, и он не собирался домой с пустыми руками.
Глава 11
– Это неправильный аккорд, Зак. Нет, – Вайолет громко вздохнула и потянулась к банке «Принглс». Удивительно, но их совместная трудовая этика взяла верх, когда они добрались до дома. Вместо того, чтобы срывать друг с друга одежду – Вайолет потянулась за блокнотом и ручкой, а Зак взял свою гитару. Они занимались этим уже больше трех часов, но у них почти не было того, что можно было бы показать. Девушка поморщилась, глядя на блокнот на своих коленях. Она все еще полностью не верила ему, когда мужчина говорил, что ее стихи хороши, но не было смысла бороться с ним, так как он был очень решителен. Она тщательно подобрала слова:
– Или просто эти стихи не подходят для этой музыки.
– Они совершенны. Тебе просто нужно привыкнуть к звуку. Это тебе не фолк.
– Я знаю, что это не фолк, – ответила Вайолет, закатывая глаза, когда он жестом указал на чипсы, вставив медиатор между зубов, и взял горсть.
Они сидели на полу напротив дивана в гостиной: в камине потрескивал огонь, а на кофейном столике стояло изобилие нездоровой пищи. Как будто по молчаливому соглашению Зак не предложил Вайолет скотч, а она не просила его. Сначала девушка была воодушевлена их стремлением и сосредоточенностью. Но сейчас Зак был упрям – он был зациклен на этом ре-мажорном аккорде и не хотел сдаваться. Разве он не слышал, что это было неправильно из-за трагедии в словах? Ноющей грусти?
– Я знаю, что это работает для «Clair de Lune», но это не работает для «Мое место». Я думаю, нужно что-то более темное, более мрачное. Может, минорный аккорд. «Clair de Lune» – меланхоличный. «Мое место» – это как получить удар в сердце. Это о боли.
Зак вздрогнул, но проигнорировал ее. Он снова начал играть, напевая мелодическую линию, куда должны были вписаться слова, и Вайолет покачала головой, в отчаянии хлопнув блокнотом по кофейному столику. Слова Софи о риске мелькнули в ее голове, но она начала чувствовать, что совместное написание песен один из рисков, который не стоило принимать. Если они не смогут написать песни, она не сможет вернуть потраченный аванс. И до сих пор все шло не очень хорошо.
– Сколько раз я должна буду это повторять? Мне все равно, что ты слышишь в своей голове. Ты пытаешься вставить слова не в ту мелодию.
– Эм, Вайолет, это то, что я делаю, – сказал он, ухмыляясь ей с насмешливым превосходством. Она забыла, каким самодовольным ублюдком он мог быть, когда дело доходило до музыки.
– Точно. Это просто замечательно, – она оперлась о диван, готовая встать. – Думаю, нам нужен перерыв.
– Мне не нужен перерыв. Возможно, тебе нужен.
– Да, мне определенно нужен перерыв, – выдала она. – Мне нужно отдохнуть от тебя.
Мужчина отложил гитару в сторону, глядя на Вайолет и изображая удивление.
– О. Так вот как это будет происходить?
– Да, о гениальный композитор, который все знает и, очевидно, не нуждается в партнере, потому что он не слышит ни слова, что он говорит. Да, очевидно, именно так все и будет, – девушка сделала глубокий вдох. Это был эмоциональный день, мягко говоря, и Вайолет не была в настроении ссориться. – Я действительно устала, Зак. Я собираюсь в кровать.
– В кровать? – он провел языком по губам, глядя на нее. – Да, мы могли бы продолжить это тут...
– Одна.
Девушка бросила на него взгляд, и его глаза обрели уязвленный, умоляющий вид. Она разрушала эту часть его ночи и знала это, но Вайолет была слишком расстроена, чтобы переключиться и чувствовать себя сексуальной и игривой с ним. Она закрыла крышкой «Принглс» и упаковала остальные закуски, не сказав ни слова, отнесла их на кухню. Девушка все время чувствовала его взгляд: голодный, отчаянный. Она даже чувствовала некоторое удовлетворение, наказывая его.
– Да ладно, Вайолет. Ты просто собираешься уйти? И лечь спать в одиночку?
Она выключила свет на кухне и направилась к лестнице.
– Вот так вот. Уходишь. Просто идешь к чертовой матери, потому что тебе не нравится, как звучит песня.
Нет, я ухожу к чертовой матери, потому что ты меня не слушаешь. И это не будет работать, если ты не впустишь меня в процесс.
– Спокойной ночи, Зак, – крикнула она с лестницы. – Увидимся завтра.
Независимо от того, что он мог подумать, у нее тоже были большие планы на сегодня. И они не включали в себя спать в одиночестве. Но Зак снисходительно к ней относился и игнорировал ее вклад. Ее расстройство и разочарование, наконец, взяли верх. Если они не могли написать одну песню вместе, как, черт возьми, они собирались написать четыре? В течение двух недель – поправка – двенадцати дней?
И если она потратит все свое время в Мэне, пытаясь писать песни, которые окажутся плохими? Она вернется домой без песен, без двадцати штук баксов и без продолжения своей книги. Девушка нарушит контракт и будет должна очистить свои ничтожные сбережения, чтобы оплатить штраф. Не говоря уже о том, чтобы съехать из квартиры, найти новую работу и...
Вайолет услышала, как Зак взял гитару и снова начал играть те же аккорды. Они не подходили для ее текста. Он должен был это знать. Он просто упрямился!
Она захлопнула дверь спальни и легла на кровать. Для Вайолет ее стихи всегда были частью души, и сокрушительное разочарование от того, что она поделилась ими с Шепом так много лет назад, только чтобы он назвал их «слезливым занудством» или «хобби, но не карьера, Ви», это было достаточным стимулом для нее, чтобы держать их скрытыми от него. Вайолет даже не показывала их редактору в «Masterson» до смерти Шепа, зная, что он попытался бы отговорить ее от этого, назвав глупостью. Он никогда не читал ее книгу, утверждая, что этот жанр был неинтересен для него. Честно говоря, это не задело ее чувств. На самом деле, она была немного рада, что у него никогда не было шанса узнать себя в ее романе, хотя Вероника, в конце концов, оказалась с Шейном. Этого было достаточно – даже идеально – что он искренне поддерживал ее карьеру писателя романов, хотя и с вежливой дистанции.
Поделиться «Моим местом» с Заком сегодня днем казалось таким естественным, когда она снова лежала рядом с ним после стольких лет разлуки, и она могла сказать, что он был тронут ее словами. Она могла сказать, что он все еще получал ее и ее голос сейчас, несмотря на то, что прошло много времени. И девичье сердце переполняла радость от того, что она делилась своей работой с кем-то, кто заботился о ней, кто искренне и страстно ценил это.
Вот почему его высокомерное поведение внизу так быстро пробралась под ее кожу. Она не могла вынести, что Зак взял ее слова и сопоставил их с неправильной музыкой. Не тогда, когда знал лучше. Девушка предпочла бы не предлагать их вообще. Она предпочла бы тупо закончить посредственную книгу.
Ее тело покалывало от разочарования, воображая, что они должны были делать друг с другом прямо сейчас – «ущерб», о котором упоминала Софи – и она задавалась вопросом, не спешила ли она ложиться спать одной. Когда Вайолет опустилась на него сегодня днем, его глаза безжалостно захватили ее, и Зак задержал дыхание, пока она полностью не вместила его, прежде чем снова начать дышать. Мурашки побежали по коже, когда Вайолет вспомнила, каково это – снова ощущать Зака внутри себя, быть с ним так близко. Это было похоже на рай. Клише? Возможно. Но если бы райское наслаждение не было похоже на секс с Заком Обри, она бы сразу это забыла.
Рукой девушка провела по блузке, выдернув ее из-за пояса джинс, погладила горячую кожу обнаженного живота. И, о мой Бог, когда он сел, держа ее тело напротив своего, соприкасаясь каждым возможным способом – их рты, грудные клетки, его твердость глубоко внутри нее, ее ноги, сцепленные за его спиной – она почти плакала от жары, близости и того, как это ощущалось – быть с ним снова. Вайолет расстегнула джинсы и, просунув руку внутрь, остановилась, пальцами касаясь трусиков. Она услышала его голос, в своей голове бормочущий: «просто отпусти это, детка», глубокий и сильно возбужденный, и слегка застонала. Девушка хотела его. Очень. Не своей руки. Его.
Вайолет раздраженно фыркнула, садясь.
Нет, я не собираюсь возвращаться вниз, чтобы написать дерьмовую песню, только чтобы он потом направился со мной наверх. Вместо этого я приму душ. Это то, что обычно делают парни, правда?
***
Зак почувствовал себя идиотом, наблюдая, как она в ярости поднялась наверх. Вайолет наказывала его за то, что он был таким мудаком-напарником, и если говорить честно? Он заслужил это.
Больше правды? Ему нравилось ее стихотворение, но одновременно он его ненавидел. Зак ненавидел то, что оно родилось от боли, которую он ей причинил. Мужчина ненавидел, что Вайолет была права: было невозможно заставить ее слова из тех темных, одиноких дней вписаться в беззаботную, серьезную мелодию. Он ненавидел последние слова: «Никогда не принадлежало мне», хотя он знал, что песня станет хитом, если они соберутся и напишут ее. Зак ненавидел, что ему приходилось слушать эту песню снова и снова во время репетиций и сессий звукозаписи, каждый момент напоминал ему, каким ублюдком он был.
Ради собственного эгоизма он хотел поднять настроение. Он хотел, чтобы у песни была надежда. Странным поворотом судьбы или доли, или тупой удачи, их истории не закончились той ночью в Йеле. Каким-то чудом, их история еще писалась.
Разве он не мог внушить надежду ее горю? Не могли бы они добавить эту сложность тексту через музыку, которую он написал? Было бы неправильно взять ее мучительные слова и женить их на мелодии, которая вселяла надежду?
Потому что тогда он сможет это вынести. Зак мог бы написать это, записать и прослушать миллион раз, если бы там была надежда. Если бы ее слова не были последним, ну, словом. Если бы музыка сделала слова неизбежными вместо невозможных. Ему нужно было написать надежду, если бы она ему позволила.
Пальцами Зак начал двигать по струнам, играя классическую версию старого шотландского гимна «Bunessan», наиболее известного в версии Кэта Стивенса «Morning Has Broken». Это была песня, которая всегда приводила в замешательство: слова были полны надежды и обещания, но мелодия была душераздирающей. Это противоречило себе в другой (противоположной) версии песни, которую он писал с Вайолет. То, что это было любимое музыкальное произведение Вайолет, не ускользнуло от него. Играя плавным потоком, он поднялся по лестнице, открыл дверь ее спальни и сел на кровать, чтобы дождаться, пока девушка закончит принимать душ.
***
Позволив душу с тремя распылителями бить ее усталое тело горячими струями, по ощущениям это было похоже на секс с Заком, это дало ей немного больше времени, чтобы проанализировать свои чувства. Анализ был эвфемизмом для конфронтации, потому что ее чувства были все менее и менее туманными, чем больше времени она проводила с Заком. И чем меньше тумана, тем более уязвимой девушка становилась, что пугало её. Потому что быть с Заком сейчас, даже в свете их разногласий, казалось более правильным, более инстинктивным, чем все те годы, что Вайолет провела с Шепом. И это заставило ее чувствовать себя виноватой.
О, Шеп был замечательным и любящим, но он никогда не был связан с ее сердцем на бессознательном уровне, как Зак. Вокруг Зака она чувствовала себя освященной изнутри, она чувствовала себя понятой. Полной. Цельной. Такой же, как и в Йеле.
Когда Зак ушел от нее, ее сердце разрывалось от боли и его отвержения, от боли разлуки с ним. Шеп был логическим преемником, кем-то, кто как вода, окружающая неровный камень, будет притуплять края Вайолет. Притуплять их, пока она больше не будет чувствовать такую боль. Пока она не потеряла себя, смягчившись во что-то гладкое и красивое, совсем не экстраординарное. Так она жила годами, послушная, скучная и красивая.
И теперь после того, как девушка нашла Зака, каждая клеточка ее тела внезапно проснулась после глубокого, долгого сна. Она уже боролась с ним три или четыре раза за то короткое время, когда они воссоединились, и это было приятно – нет, здорово – снова почувствовать страсть. Это ощущалось воодушевляюще и блаженно знакомо... как будто клетка, в которую девушка поместила себя на девять лет, растворялась вокруг нее, и вскоре она снова была свободна. И это подтверждало то, что каждая спящая клеточка в теле Вайолет знала в течение девяти лет спячки, что Зак был ее второй половинкой. Недвусмысленно говоря, он был единственным человеком на Земле, который мог предложить ей это чувство полноты, который мог заставить ее чувствовать себя цельной.
Но это не имело значения. Потому что все это время с Заком, взрывающим ее разум, как им было и обещано, ее тело признавало его как нечто принадлежащее ей, а доверять мужчине было невозможно. Невозможно. Несмотря на его сожаления и заверения, красивые слова и прекрасное тело, она просто не доверяла ему. И если Вайолет не могла доверять ему, они не могли быть вместе.
Девушка закрыла глаза и прислонилась головой к стенке душа, когда горячая вода хлынула вниз по телу, заставляя чувствовать сонливость, и ее тяжелые мысли уничтожили остатки духа. Единственный человек, который помог ей почувствовать себя цельной, был человек, которому она доверяла меньше всего на свете. Ирония судьбы и несправедливость заставили ее почувствовать головокружение.
Когда девушка потянулась к крану и выключила воду, она что-то услышала. Что это было? Музыка. Тихая музыка доносилась из спальни. Повернув голову к двери, она различила приглушенные звуки гитары Зака. Она ступила на коврик, и обернула пушистое белое полотенце вокруг своего тела. Затем Вайолет прислонилась головой к двери и прислушалась. Маленькая улыбка распространилась по ее лицу, когда она закрыла глаза.
– «Morning Has Broken».
Конечно.
Вайолет соскользнула на пол ванной комнаты, прижимая колени у груди, ухом слегка прижимаясь к щели между закрытой дверью и стеной, и слушала, как он играл. Это было меньшее, что она могла сделать с тех пор, как Зак наконец-то прислушался к ней.
***
Когда дверь ванной, наконец, открылась, Зак остановился. Она неподвижно стояла в белом полотенце, ее волосы были влажными и волнистыми, купаясь в мягком свете лампы на тумбочке. Хотя она была всего в паре метров от него, это было слишком много для него. Зак тосковал по ней.
– Не останавливайся, – прошептала девушка, прислонившись головой к дверям ванной. – Пожалуйста, сыграй еще раз.
– Вайолет, – начал Зак, желая сказать ей, какой задницей был и умолять ее позволить ему быть с ней сегодня вечером – держать ее, поговорить с ней, лечь на пол, пока она будет спать на кровати – что угодно, кроме изгнания, от чувства целостности, которое он не чувствовал слишком много лет.
– Пожалуйста, Зак. Пожалуйста, сыграй еще раз. Для меня.
