Текст книги "После нашего разрыва (ЛП)"
Автор книги: Кэти Регнери
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)
Кэти Регнери
После нашего разрыва
Переводчик: Лаура Бублевич
Редактор: Маргарита Волкова (1-9 главы), Лилу Калане (10-21 главы, эпилог)
Вычитка: Анна Артюхова
Оформление и обложка: Маргарита Волкова
Глава 1
…зашибенно… тут… на солнце…
Текст песни свелся к минимуму вместе с интенсивным гитарным соло, которое повторялось снова и снова, прежде чем затихло. Зак Обри возмущенно выключил радио. Из всех песен, что он написал, «Slammin’ in the Sun», записанная студией «Savage Sons», была самым большим хитом.
Больше похоже на самое большое предательство.
Он нажал на кнопку, расположенную на двери, опустил окно своего арендованного внедорожника и высунул локоть наружу, мельком увидев свои темно-серые глаза и копну каштановых волос в боковом зеркале. Солнце, которое светило на протяжении большей части шестичасовой езды на север, садилось, и тепло приятно грело его голую руку, настолько густо покрытую татуировками, что они походили на рукав рубашки.
Полный осуждения голос матери эхом раздался в его голове: «Ты пошел в Йель для этого?»
Зак никогда не намеревался писать хэви-метал для популярных посредственных групп. Когда-то давно его мечтой было написать музыкальный гибрид рок-оперы, похожий на «Hair» или «Rent mixed», смешанную со сталью Томми. Что-то жизненное и мучительное, пронизанное гимнами задумчивой молодежи, которая представляла душу его поколения. Вместо этого он отказался от своей мечты и продал свой талант лицензионным студиям, отправив менеджера, чтобы тот продал его песни «Cornerstone Records», одному из самых больших, самых ярких лейблов на Манхэттене.
Некоторое время это была довольно хорошая работа. За последние несколько лет Зак написал более тридцати песен для многочисленных хэви-метал групп под лейблом «Cornerstone» и шесть раз ездил на гастроли с несколькими из групп в качестве бэк-гитариста. Хоть он и не накопил много денег, его авторские платежи обеспечили стабильный и хороший доход.
Но он утомился переписываться с другими группами для получения гонорара за песни, которые написал. Он устал все время быть в дороге. Недавно решил, что пришло время дать «Феномену», его рок-опере, шанс.
Когда он сообщил Джону Льюису, первому вице-президенту «Cornerstone», что больше не будет писать для их лейбла, то сначала был удивлен тем, что тот предложил ему использовать свой загородный дом в Мэне для отпуска... пока Джон не закатил глаза и не добавил:
– Выкинь этот оперный бизнес из своей головы, Зак. Потом возвращайся и напиши мне песню, которая возглавит хит-парад.
Покровительственный тон предложения Джона его разозлил. Джон надеялся, что несколько недель в лесах приведут Зака назад к «Cornerstone» для легкой работы над написанием большего количества хитов с тремя аккордами? Если так, то Джона ждало небольшое разочарование. А пока Зак не мог отклонить предложение поработать в тихом месте, оборудованном домашней студией и не имеющим отвлекающих факторов. У него не было намерения возвращаться в Манхэттен, чтобы сочинять хреновую, бессмысленную музыку. У Зака были большие планы относительно себя.
Его телефон загудел в консоли рядом с креслом, сопровождаемый резкими аккордами Led Zeppelin «Kashmir». Зак поморщился, когда на дисплее засветилось имя Малколма, солиста «Savage Sons», который был не в восторге от импровизированного отпуска Зака. Он посмотрел в лобовое стекло на табличку с надписью «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В МЭН – в жизнь, какой она должна быть», а затем обратно на телефон, поколебавшись мгновение, прежде чем нажать кнопку ответа.
– Малк?
– Захария! ― сильный бирмингемский акцент британского певца, столь же требовательный, как «Kashmir», только в нехорошем смысле, заполнил авто.
– Да.
– Где новые песни, Зи?
Зак глубоко вздохнул, считая до десяти в обратном порядке.
– Разве Трейси не сказала тебе? Я не в городе.
– Нам нужно еще четыре песни для альбома, ― заныл Малколм тем же высоким тенором, которым громко пел хит за хитом, удивительно женственным, когда он был взволнован.
– Эйс этим занимается.
– Не хочу Эйса. Он ― дерьмо. Ты сделал шесть других.
– Я не в городе, Малк. Не вернусь в течение этой недели, ― двух или десяти. ― Так или иначе, тебе необходимо добавить несколько романсов в этот альбома, а я пишу жесткие песни.
– Я хочу жесткие. Я хочу это срывающее башню дерьмо, которое ты пишешь. Этот альбом должен быть сильным.
– Извини, чувак. Ничего не могу поделать. Джонни сказал романсы.
– Брехня!
– У Эйса есть хороший материал для вас. Дай ему шанс.
Честно говоря, работа Эйса и близко не была подходящей для Малколма, не то, что работа Зака. Эйс всегда писал песню, которая так или иначе требовала больших усилий голоса Малколма, чем тот мог дать, и сессии записи обычно заканчивались тем, что Малколм впадал в истерику. Мелодии были слишком запутанными, с интервалами, которые, даже после существенной корректировки, Малколму приходилось с трудом обрабатывать. Частенько Зак, у кого не только был дар написания хитов, но также и мастерство адаптации его музыки к иногда скудному таланту его клиентов, должен был прийти, чтобы переработать мелодии так, чтобы Малколм мог петь их с большим комфортом.
– Материал Эйса ― дерьмо. Он не понимает меня, чувак. Послушай, я заплачу тебе как за десять песен, если ты вернешься сейчас, Зак. Четыре песни. Сорок кусков. Наличными. Из моего собственного кармана. Сумасшедшая сумма зеленых. Золотые струны на твой Стратокастер (прим.: Fender Stratocaster – одна из самых известных и распространённых моделей электрогитар в мире)!
Зак сжал зубы. Сорок тысяч долларов были большими деньгами за четыре песни, и частное соглашение с Малколмом означало бы мгновенные деньги сейчас и авторские гонорары позже. Он мог бы написать эти четыре песни во сне и уйти с чеком на крупную сумму. Дерьмо. Дерьмо, дерьмо, дерьмо. Это могло бы помочь. Он мог бы оставить написание песен на многие месяцы и сконцентрироваться на его собственном проекте с такими наличными деньгами. Ему не пришлось бы «писать для кого-то лично» или ездить на гастроли бэк-гитаристом.
– Короче, где ты? ― потребовал Малколм. ― Возможно, я мог бы...
Мысль о появлении Малколма в Мэне помогла Заку принять окончательное решение. Он глубоко вздохнул и поморщился от того, что отказывается от таких больших денег.
– Не могу, чувак. Я уехал по делам. У тебя есть Эйс.
– Нахер Эйса. Тащи свою задницу обратно в Нью-Йорк сейчас же, Зи, или я...
– Тебя не слышно, Малк. Maлк? Малколм? Эй, чувак, если ты можешь...
– Не поступай со мной так дерьмово, Зи.
– ...слышать меня, я... м-м-м... я позвоню тебе через пару недель.
– Захария! За...
Зак нажал красную кнопку «Завершить» на телефоне, затем наклонился и выключил блютуз. Как он и ожидал, телефон начал жужжать и вибрировать на консоли рядом с сиденьем, но он игнорировал его, двигаясь все дальше и дальше на север, пока солнце не скрылось за деревьями. Оно играло роль подсветки оранжево-красной осени, словно та была в огне, и усиливало визуальную красоту точно так же, как подключение напрямую к доске усиливало звук на его гитаре. Потрясающее в своей четкости, поражающее своим объемом и всесторонним удовлетворением. Не-е-ет, он не собирался возвращаться в город, чтобы написать Малколму песни. Бл*ть, нет. Весь смысл этого отпуска был в недоступности ― пожить далеко в глуши в течение нескольких недель и посмотреть, есть ли у него еще что-то красивое, стоящее, чтобы дать музыкальному миру.
Будто по команде, он услышал ее слова из прошлого в своей голове, ее легкий акцент штата Мэн, заставляющий его вздрагивать от тоски: «Что-нибудь красивое, Зак. Напиши мне что-нибудь красивое».
Как всегда, ее голос и связанные с ним воспоминания, заставили его сердце с сожалением сжаться. Спустя почти десять лет, ему следовало бы оставить все в прошлом. Из неуклюжего бледнолицего ребенка, которым он был в Йельском университете, не считая волос и цвета глаз, он изменился до неузнаваемости. Зак был мускулистым из-за многочисленных часов в спортзале, и загорелым из-за частых концертов в Калифорнии и на Юго-Западе. Он посмотрел на кольца, кожаные и резиновые ремешки на его татуированных запястьях и провел рукой по лохматым волосам. О, да. Он очень изменился, Слава Богу.
За эти годы, он выяснил, как относиться к людям, хотя глубоко внутри он все-таки предпочитал свою компанию в ее отсутствие. Она была единственным человеком, с которым он всегда чувствовал себя действительно комфортно. Но что касается общества, он наконец-то понял, как в нем прижиться: уходить в запои с другими композиторами и музыкантами в течение первых нескольких лет, сочинять песни и гастролировать с «Cornerstone», делать татуировки и пирсинг тела ― этакий способ взаимоотношений в мире хэви-метала, который стал его домом со времен колледжа. Когда другие дети учились адаптироваться в обществе со своими сверстниками в школе, Зак был вынужден развивать свой музыкальный талант в относительном уединении. Конечно, его личностный рост был задержан, но, в конце концов, он настиг упущенное.
Однако, несмотря на эти внешние и внутренние изменения, Зак никогда не мог полностью отпустить ее. Она упорно и мучительно жила в его душе, мучая его в моменты тишины и покоя. Потеря и утрата ее любви были проклятием: он был убежден, для того, чтобы писать красиво, требовалась любовь, а она, в свою очередь, была неуловима, так как он лишился ее. Это не касалось женщин ― у Зака их было много, они боролись за его внимание, и у него всегда было с кем дружить и трахаться. Но любовь? Нет. Никто и близко не подобрался к месту, которое она по-прежнему занимала в его сердце, и иногда, когда ее голос раздавался эхом в голове, неожиданный всплеск агонии или сожаления мог украсть его дыхание. Жесткие песни давались легко. И яростные. Грустные тоже, но он ненавидел грусть. Это чувство было слабым и бесполезным, и мужчина отказался сочинять печальные песни.
Что касается красоты? Зак усмехнулся. Красота казалось невозможной.
За следующие две недели он был полон решимости отыскать ее. Даже если он должен был вспомнить некогда ужасающие чувства, которые заставили его глупо оттолкнуть ее. Даже если он должен был раскопать бездействующие, хоть и мощные, воспоминания о любви, он никогда не сопереживал никому прежде или с тех пор. Мужчина был полон решимости сделать все возможное, чтобы вырваться из крысиных бегов написания песен и сделать новое имя себе, сочиняя что-то новое и прекрасное – то, что заставит ее губы изогнуться в улыбке, а ее соболиные глаза искриться с одобрением.
Внезапно, ничто не показалось столь важным для Зака, как обрезать тот провод, который связывал его с неудовлетворительной жизнью в Нью-Йорке. Не дав себе времени на раздумья, он взял телефон, размахнулся и выбросил его в открытое окно прямо на шоссе.
Вау. Ладно. Провод обрезан.
Затем он решительно выкинул ее из своих мыслей и нажал на педаль газа. Он хотел добраться до Винтер Харбор к закату и уныло надеялся, что отвергнув Малколма, он не пополнил свой длинный список сожалений.
***
Вайолет Смит выехала на подъездную дорожку, испытав облегчение от того, что закат все еще предоставлял достаточно света, чтобы увидеть деревянную стрелку, указывающую в лес, на которой были запечатлены слова «Тихая Гавань». Она проехала еще одну десятую мили, подпрыгивая и хрустя, под темной сенью тяжелых деревьев, пока не закончился лес, и не показался раскинувшийся в разные стороны, безупречный дом с четырьмя спальнями, а за ним – мерцающие в лучах заходящего солнца воды из Винтер Харбор.
Она остановилась перед домом, заглушила двигатель, сделав глубокий вдох, затем с раздражением выдохнув, почувствовала себя вымотанной, когда отпустила руль. Она сплела пальцы и похрустела костяшками, щелканье принесло ей странное удовлетворение, так как ее отпустили несколько часов напряженного вождения. Она не помнила, чтобы поездка из Гринвича, штата Коннектикут, в Мэн, была такой длинной. С другой стороны она никогда не водила машину или путешествовала в одиночку. Шеп всегда заботился о планировании и подготовке к поездке. Она с удовольствием сидела около него в автомобиле, читала на своем Kindle (прим.: устройство для чтения электронных книг, выпускаемое компанией Amazon.com), когда он вел машину туда и обратно.
Ее глаза затуманились от слез, и она сморгнула их прочь, сняв очки и помассировав переносицу. Весь мир был расплывчатым без очков или контактных линз, особенно в сумерках, когда предметы теряли свои очертания и сливались в серую массу. Она, конечно, не могла вести машину без них, но чувствовала себя сейчас прекрасно, сняв их, поэтому девушка аккуратно положила очки в подстаканник. Она открыла дверь автомобиля, и ее тело покачнулось от холодного, солоноватого воздуха.
Винтер Харбор. Это был не Бар-Харбор Шепа, огни которого она могла разглядеть через залив, но запах был тот же.
В октябрьском вечернем воздухе ее ноги в сандалиях замерзли, но это не имело значения. Как только она поселилась, она вытащила свои пушистые флисовые тапочки, с которыми ей жить в течение следующих двух недель. На данный момент она просто хотела стоять на веранде своего арендованного дома и поздороваться с морем.
Ты чувствуешь это, Ви? Рай?
Она услышала отголосок своего собственного смеха в голове, почувствовала, как ладонь Шепа прижалась к ее, потянув к пляжу. Солнечный свет танцевал на воде, заставляя его светлые волосы блестеть.
– Однажды приехав в Мэн, вы останетесь здесь навсегда! ― воскликнула она, когда ее ноги погрузились в песок, позволив себя затянуть, дав Шепу идти впереди.
Вайолет осторожно шагнула на веранду в слабом свете, слегка положив руки на перила и удовлетворенно вздохнула. Какой счастливый случай, чтобы столкнуться с Леной Льюис в «Whole Foods» в Гринвиче две недели назад. Вайолет поделилась своими недавними проблемами в завершении своего второго романа, и Лена, знакомая из младшей лиги, предложила использовать свой дом в Уинтер Харбор, в штате Мэн, чтобы писать роман в уединении. Лена объяснила, что с момента развода она не могла посещать особняк с четырьмя спальнями и гаванью, и пока Вайолет была готова заплатить тысячу долларов, чтобы покрыть расходы на коммунальные услуги, служанку и матера на две недели, она могла свободно пользоваться красивым домом. И, несмотря на трудности с финансами, Вайолет не смогла отказаться от заманчивого предложения и немедленно отправила чек Лене в обмен на комплект ключей.
После жизни в квартирах Вайолет понравилась идея иметь столько пространства для себя, пусть и временно. Каждый день она сможет писать в разных комнатах. В ее распоряжении была большая комната с камином, изысканная кухня и веранда с потрясающим видом. Дом и его вдохновляющее место стоили тысячи долларов, потому что Вайолет была в отчаянной и неотложной потребности вдохновения.
Она уже потратила аванс в двадцать тысяч долларов, который издатель заплатил ей в декабре прошлого года, когда она подписала контракт на «Us After We», и девушка уже просила два продления крайнего срока, один раз в мае и вновь в августе. Сейчас был октябрь, и она мало писала. Не говоря уже о том, что гонораров от ее первого романа не хватило, чтобы поддержать ее образ жизни в Гринвиче без второго дохода Шепа. Ее банковский счет был опасно низким, и ее недописанная рукопись должна была выйти 20 октября, примерно через две недели. Если она не уложится в срок в этот раз, ее обвинят в безответственности, и мало того, что ей пришлось бы вернуть аванс, на который она жила, также должна была бы заплатить штраф за нарушение контракта. Прибытие в «Тихую Гавань» было полнейшим отчаянием, и она надеялась, что такое красивое место поможет ей, наконец, избавиться от творческого кризиса.
Если быть честной, была другая причина, по которой Вайолет тянуло в «Тихую Гавань», кроме его красоты. Хотя она была немного менее эффектной, чем особняк Смолли через залив в Бар-Харборе, дом был построен в том же самом стиле: та же серая выгоревшая древесина Нантакета. Вид был на тот же самый залив, хоть и с противоположной стороны. Посмотрев фотографии в интернете, она почувствовала, что это место знакомо ей, будто нахождение тут так или иначе все еще соединяло ее с богатыми, известными Смолли. За человека из этой семьи Вайолет почти вышла замуж. Почти.
Волны слегка бились о каменную стену недалеко от газона в угасающем свете заката. Вайолет закрыла глаза, дыша глубоко, чувствуя, что необыкновенный покой наполняет ее, ощущая, как соленый воздух успокоил ее легкие.
В последний раз, когда она видела Шепарда Смолли, четырнадцать месяцев назад, он повернулся к ней у парадной двери их квартиры. Он собирался уйти на работу, но остановился в последнюю минуту и повернулся лицом к ней.
– Скажем, Ви, я подумал… – начал он как в школе в Новой Англии с акцентом, который напоминал ей о Кеннеди, его проницательные, вдумчивые глаза мерцали.
Она подняла взгляд от своего кофе и газеты, склонила голову в сторону, улыбнувшись ему. Его рука была на дверной ручке, и его только что выбритое лицо выглядело юным и проницательным, его небесно-голубые глаза оттеняла синяя рубашка и галстук от Vineyard Vines.
– Хм?
– Я думал, что мы должны сделать наши отношения официальными. Ты и я. Подумал, мы должны...
Ее сердце забилось от мирного ропота до галопа, и внезапно дыхание остановилось, заставив ее поперхнуться. Газета упала на стол с мягким шелестом. Она боролась с безумным желанием убежать обратно в спальню, накрыться с головой и вести себя так, как будто он ничего не говорил. Она дотронулась рукой до черной оправы очков, которые носила каждое утро, прежде чем надеть контактные линзы, а затем накрыла руками свои раскрасневшиеся щеки.
Она одновременно мечтала и боялась этого момента с тех пор, как шесть лет назад они закончили Йельский университет. В ее мечтах она была одета в коктейльное платье, с прекрасным маникюром и имела сердце, переполненное любовью только к Шепарду Смолли. Она натянула свой потрепанный халат, когда посмотрела на свои неухоженные руки, ногти были обгрызаны и выглядели непривлекательно. И ее сердце... сердце заколотилось, вызывая дискомфорт в знак того, что его обманули... что кто-то еще до сих пор занимал там много места. Она положила руки себе на колени и посмотрела вверх, чтобы поймать его взгляд, чувствуя себя подавленно и отвратительно.
– Мы должны..? ― она сглотнула, не в силах закончить предложение, ею овладели паника и чувство вины.
Его взгляд упал на ее сжатые руки, затем к вырезу ее старого халата прежде, чем возвратиться к ее лицу. Он подмигнул ей, выглядя по-детски робким.
– Нет, Ви, ты права. Все произошло совсем не так, да? Я могу сделать все намного лучше. Где-нибудь в особенном месте со свечами и…
Его голос затих, и он повернулся к двери и задумался, перебирая пальцами в кармане своего пиджака. Она ничего не сказала. Ни слова. Она смотрела на него, когда он оглянулся на нее и снова подмигнул, прежде чем закрыть за собой дверь.
Мы должны..?
Это были последние слова, которые он когда-либо слышал из ее уст. Они преследовали ее.
Мы должны..?
Миллион раз после его смерти, она мысленно заканчивала предложение. В основном, вспоминая смеющиеся голубые глаза Шепа и непринужденные манеры, она закончила бы его так: мы должны вернуться в постель, где мы в безопасности. Там, где подростки не учатся водить, отправляя при этом сообщения, пока вы без задней мысли идете в адвокатское бюро, где являетесь самым ярким и молодым партнером. Где бриллиантовое кольцо, которое вы держите в кармане пиджака, не отлетает в парк через дорогу от удара автомобиля. Автомобиль. Врезается в твое прекрасное тело.
С момента его смерти, Вайолет позволила себе идеализировать Шепа, представляя их несовершенные отношения в туманном полумраке совершенства ― лучшие моменты и хорошие времена, имеющие приоритет над остальными. Воспоминания о Шепе с оттенком сепии, который спас ее разбитое сердце в колледже, который любил ее больше, чем она заслуживала. Девушка помнила их счастливыми вместе. Помнила себя счастливой с ним.
Но были редкие моменты – темные, мучительные времена, когда ее мозг отверг попытки различать правду, даже пребывая в горе. В те ненавистные моменты яркий, неумолимо яркий свет правды заменил приветливые голубые глаза Шепа бурными темно-серыми, обрамленными длинными, густыми, красновато-коричневыми ресницами. Она бы обхватила лицо Шепа, успокаивающее и благородное, как оно затмилось другим обликом: серьезным, и напряженным. И то, как она закончила предложение, неизбежно изменилось: Мы никогда не должны были оставаться вместе так долго, Шеп. Не тогда, когда кто-то все еще владел половиной моей души и отказался покидать мое сердце, невзирая на мое пренебрежение, независимо от моих усилий забыть его и признать, что он никогда не хотел меня так сильно, как хотела его я.
Не важно, как быстро она будет отталкивать мысли и образы из своего разума, ее сердце будет сжиматься снова и снова из-за чувства вины перед Шепом, да, но также и из-за новой боли, когда она отказала задумчивому мальчику. Острая боль тоски выбила воздух из ее груди, как почти забытая музыка охватила ее разум. Прошло девять лет. Девять лет с тех пор, как она обнимала его стройное, бледное тело. Но Ви не была ближе к тому, чтобы забыть этого задумчивого мальчика сейчас, чем в тот день, когда он ушел, нет, убежал от нее.
– О, Шеп, ― пробормотала она, пытаясь вернуть свои мысли к ее почти-жениху, который слишком рано ушел из жизни.
Она посмотрела на угасающий закат над гаванью, желая отпустить серые глаза, которые задержались в ее подсознании.
– Мне очень жаль, что я тебя не любила, Шеп. Я должна была отпустить тебя.
Вайолет покачала головой, вытирая поток слез, бегущих по ее щекам. Солнце село во время ее задумчивости. Перед ней темная вода Винтер Харбор мерцала огнями, отражающихся от домов, которые выстроились вдоль берега. Было приятно, что бухта по-прежнему выглядит так же, как то место, которое так любил Шеп, что сохранило свою вечную красоту, словно в мемориале.
– За тебя, Шеп, ― тихо сказала она, надеясь, что не будет ошибкой возвращаться в место, где они провели так много приятных лет вместе. Она огляделась вокруг темного, пустого крыльца, где осенние листья собирались и шелестели в углах. Девушка надеялась, что тишина и уединение заставят ее написать, но одиночество душило. Она крепко обняла свое тело в прохладной темноте.
Хорошо быть одиноким. Это вынудит вас работать. И вот почему вы здесь: работать, а не обдумывать вашу неудачную личную жизнь.
Внезапно, яркий свет неожиданно для нее осветил всю веранду, как дневным светом, и она вздрогнула от удивления, когда внедорожник свернул на подъездную дорогу. Ее мозг перебирал все условия аренды. Может Лена решила присоединиться к Вайолет во время отпуска? Конечно же, нет. Лена Льюис не упоминала о посещении. На самом деле, после их обмена ключами, Вайолет не видела Лену, хотя чек был быстро обналичен. Она просто отправила по электронной почте Вайолет имя местной горничной и мастера, которые могли бы помочь ей во время ее пребывания, тем более она выехала из страны на неопределенный срок и будет недоступна, чтобы ответить на любые другие вопросы.
Это было, конечно, так. Должно быть, это мастер или горничная решили предложить помощь в открытии дома. Вероятно, так. Она прищурилась, чувствуя себя некомфортно, и было жаль, что она оставила очки в машине. Пытаясь не выглядеть взволнованной, что она оказалась посреди леса с приближающимся незнакомцем, девушка сделала глубокий вдох, прежде чем покинуть веранду и вернуться к подъездной дорожке.