Текст книги "Разъяренный (ЛП)"
Автор книги: Кэти Эванс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)
21
РОК-ЗВЕЗДА В ОЖИДАНИИ
Маккенна
Я в гримёрке. Сижу в дурацком кресле и поигрываю зажигалкой, пока Кларисса, моя визажист и парикмахер, подводит карандашом мне глаза.
– Давай ты сегодня наденешь белый парик с серебристыми прядями, он так подходит к твоим глазам, – говорит она. – С чёрной кожаной курткой и брюками будет выглядеть ещё более эффектно.
– Сегодня я без парика.
– Да?
– Да, что-то не хочется сегодня играть в ролевые игры, – снимаю парик с головы и провожу рукой по голове. Вижу в зеркале, как блестит серебро радужек глаз, подведённых чёрным. Как сверкает бриллиантовая серьга. Мне так хочется надрать кому-нибудь задницу, но в тоже время чувствую, что где-то в этом мире есть девушка, которая надерёт задницу мне.
И я до сих пор не знаю, придёт ли она.
Пандора отвела взгляд, когда сказала, что сделает это. Верный признак того, что она лжёт.
Но, твою мать, я не могу сейчас об этом думать.
Внешне она притворяется и держит лицо – и всегда была такой. Но я знаю эту девушку изнутри. Я, блядь, знаю, что она скрывает. Своё сердце – большое, как океан.
Сердце, которое говорит: «Маккенна. Хренов. Джонс».
– Слушай, Лео сказал, что ты попросил его связаться с ней? – спрашивает Лекс со своего места, тоже накладывая макияж.
– Она не отвечает на звонки. – Я щёлкаю зажигалкой и наблюдаю за пламенем, затем даю ему погаснуть и снова зажигаю.
– Думаешь, она появится здесь? Как-то скучно без неё.
– Появится, – вру я. По крайней мере, я должен притворяться, что так и будет, потому что, когда я пойду туда сегодня вечером и буду петь свою новую песню, я хочу, чтобы её услышала именно она. Пожалуйста, просто приди на мой чёртов концерт, Пинк, и тогда мы решим, что делать с тобой и со мной…
Бог свидетель, эта девушка издевалась надо мной всю мою жизнь. Когда я был уверен, что Пандора меня любит, она меня бросила. Когда я был уверен, что она не хочет иметь со мной ничего общего, она пришла на мой концерт и забросала меня помидорами.
На все сто уверен, что не знаю, чего от неё ожидать, но понимаю, что я больше не семнадцатилетний парень без будущего. Я Маккенна, мать твою, Джонс, и я, чёрт возьми, заполучу её, если захочу.
А я её хочу, вне всякого сомнения.
Я обеспокоен, устал и взвинчен, но больше всего я жажду ощутить её вкус. Почувствовать её. Мне нужно затащить её в свою постель, – туда, где Пинк меньше всего протестует, и держать её ошалевшей. Ошеломлённой оргазмами. Мне нужно сорвать с неё одежду и показную смелость, чтобы она задрожала в моих объятиях. Забыла, как ругаться и дразнить, потому что занята стонами и мольбами о том, чтобы я трахал её сильнее.
Нет смысла отрицать, что с ней у меня был самый лучший секс в моей жизни.
И не только потому, что она грёбаная богиня, а потому что она такая, какая есть. Тёмная Медуза Горгона, я попал под её чары, и всё, чего я хочу, – обладать ей. И мне это нравится, потому что я её люблю.
Люблю, как она пахнет.
Как она улыбается, словно не хочет, но ничего не может с собой поделать.
Как она целуется со всей своей яростной страстью внутри.
Как она превращается в пудинг в моих объятиях, но как только мы заканчиваем, вытаскивает наружу свою внутреннюю сучку, просто чтобы вывести меня из себя и заставить ещё раз трахнуть…
Она отдавалась физически, но мне этого уже недостаточно. Я могу мучить её, заставлять принять каждый сантиметр моего члена. Могу схватить её запястья, прижать к себе и заставить её влагалище меня поглотить.
И всё равно этого будет недостаточно.
Представляю, как это будет происходить. Как всё получится. Что я с ней сделаю. Что она сделает со мной…
– Кенна, – станет стонать она. И она не может быть ещё сексуальнее, чем есть на самом деле, потому что этого просто не может быть. Потому что она – идеальна.
И всё же мне очень хочется услышать эти слова.
Я не буду с ней нежен, но, мне кажется, она и не захочет, чтобы я был нежен. Я буду целовать, лизать, чувствовать, как она извивается от желания, как её тело льнёт к моему.
Она будет дрожать, когда я стану сосать её грудь, и продолжит дрожать, когда я раздвину её бедра. Она будет извиваться подо мной, прижимаясь к моему телу так, как это делает только она – жадно, голодно, как будто она рассыпется на куски, если я в неё не войду. Как будто мой член – это всё, что удерживает все её части вместе. От моих поцелуев её соски покраснеют и напрягутся, и я дам им отдохнуть и стану терзать её рот, пока она сама не покраснеет и не начнёт задыхаться. И тогда она скажет это.
Скажет то, что я годами умирал от желания услышать.
Я буду смотреть, как губы формируют слова.
Три. Всего три слова.
Но я всё равно буду хотеть их услышать.
Её прекрасное лицо, совершенно белое в темноте. Округлые плечи, пухлые груди, идеальная попка и горячие, влажные, восхитительные половые губки. Всё это будет принадлежать мне, когда она скажет: «Я тебя люблю…»
И когда это произойдёт, я прижму её так, чтобы она не смогла пошевелиться. Она вскинет голову, пока я буду её удерживать, и ни за что не узнает, кто на самом деле овладел ею. Её ногти вопьются мне в спину, когда я буду погружаться в её тепло, снова и снова говоря ей, что чувствую то же самое. Что она для меня единственная. Покажу ей своими руками, своими губами, своим телом, что она единственная для меня.
– Что ты будешь делать, пока она не пришла? – допытывается Лекс, возвращая меня обратно в гримёрку. Я отбрасываю зажигалку в сторону, поднимаюсь на ноги, засунув обнажённые руки в карманы кожаной куртки.
– Буду ждать.
– А если она не придёт?
– Тогда я сам её найду.
22
МОЯ ПОДРУГА МЕЛАНИ ГОВОРИТ, ЧТОБЫ Я НЕ ЖДАЛА ПРЕКРАСНОГО ПРИНЦА – ОН МОЖЕТ ЗАСТРЯТЬ НА КОНЦЕРТЕ
Пандора
Поэтому я прислушиваюсь к её совету.
Перелёт утраивает моё беспокойство, но я уже начинаю становиться профессионалом в этом деле. Оказавшись на борту, принимаю клоназепам и извиняюсь перед парнем на соседнем кресле, предупреждая:
– Если тебе нужно будет в туалет, просто иди, потому что я сплю как убитая.
– Нет нужды, – говорит, засмеявшись.
Следующее, что я помню, это то, что стюардесса трясёт меня – довольно сильно – сообщая, что мы прибыли в Нью-Йорк.
Нью-Йорк.
«Мэдисон-сквер-гарден».
И Маккенна Чёртов я-люблю-тебя-ты-восхитительный-ублюдок Джонс.
Выхожу из здания аэропорта и, волоча за собой чемодан на колёсиках, ловлю такси. Вещей, что я с собой взяла, хватит на неделю, но я не знаю, что будет дальше. На самом деле я ничего не знаю, кроме того, что он не ушёл. Что он вернулся за мной.
Минуты, пока мы направляемся на концерт, тянутся мучительно долго. Я барабаню пальцами по бёдрам, ерошу волосы, беспокойно выглядываю в окно. За последние полчаса мы едва продвинулись на метр.
– О боже, такие пробки, – жалуюсь таксисту, ноги ноют от какого-то неудержимого порыва бежать. Просто беги к нему, верни его, поговори с ним. Признайся, наконец…
– Там проходит концерт… Трудно подъехать близко.
– Дальше я пойду пешком, – говорю я водителю, сунув ему пару купюр, а затем с сожалением вытаскиваю свой багаж и устремляюсь ко входу в «Мэдисон-сквер-гарден».
Сцена подготовлена и освещена тёплым светом. Замечаю одного из помощников и бросаюсь к нему.
– Мне нужно войти, – прошу его, задыхаясь. Он мгновенно меня узнаёт, – я вижу это по блеску в его глазах – отодвигает заградительную ленту и впускает меня внутрь.
– Пройди за сцену. Об этом я позабочусь, – говорит он, указывая на мой чемодан.
– Спасибо.
– Группа на «разогреве» скоро закончит, – сообщает он.
В этот самый момент дикая музыка, играющая на заднем плане, смолкает, свет гаснет, и когда я, пробираясь наощупь, обхожу сцену и слышу, как в темноте начинает играть скрипка, то останавливаюсь, затаив дыхание. Звучит мягкая, берущая за душу мелодия, заставляющая плоть трепетать. Включается свет, мои глаза фиксируются именно на той фигуре, которую они освещают.
Боже, я люблю его так сильно, что щемит в груди.
Он опустился на одно колено, наушники с микрофоном обхватывают подбородок, голова опущена, и когда остальные инструменты подхватывают медленную легко запоминающуюся мелодию скрипки, Маккенна начинает петь.
Как лунатик, делаю шаг к сцене, но я всё ещё недостаточно близко, чтобы быть замеченной, потому что он в противоположном углу, затерянный в своём собственном мире начинает петь медленные и скорбные строки.
Ты смахиваешь розовую прядь цвета сахарной ваты в своих волосах,
И я молю богов, чтобы ты была там всегда:
В ночных кошмарах, в моих фантазиях и снах.
Я так боюсь, что больше не увижу тебя никогда.
Слова и музыка теперь начинают звучать обнадеживающе.
Ты можешь прятаться за своим гневом,
И я могу пытаться убежать.
Но ночью, когда я сплю, ты врываешься ко мне,
И мне страшно, потому что для меня ты единственная.
Мелодия достигает своей кульминации и голос Маккенны звучит во всю мощь.
Ты моя девушка!
Ты моя девушка!
Пандора, ты моя девушка.
Я не могу выкинуть тебя из головы,
Я всегда тебя обожал.
Пандора,
Умоляю тебя,
Ты для меня единственная.
Так предписано звёздами, отныне и навечно.
Ты моя девушка!
Ты моя девушка!
Пандора, ты моя девушка.
Высокие, до бёдер, кожаные сапоги, в любую погоду,
Сегодня, сейчас и во все времена.
Подойди, моя девочка, вонзи в меня свои коготки
Я не боюсь, потому что ты единственная, и это судьба.
Ты моя девушка!
Ты моя девушка!
Пандора, ты моя девушка.
Я не могу выкинуть тебя из головы,
Я всегда тебя обожал.
Пандора,
Умоляю тебя,
Ты для меня единственная.
Так предписано звёздами, отныне и навечно.
Ты моя девушка!
Ты моя девушка!
Пандора, ты моя девушка.
Под конец слова звучат сбивчиво, почти как импровизация.
Я никогда не должен был тебя обижать
Лгать, что я по тебе не скучал.
Мне в моей жизни нужен твой сексуальный огонь
Никто другой не сможет поднести спичку
К свече, потому что эта свеча – ты, ты – моя «добыча».
Ты лишаешь меня разума!
Ты сводишь меня с ума!
Ты наполняешь моё сердце надеждой
И выворачиваешь душу.
Нет такого места в мире, где бы я не хотел,
Моя королева вампиров,
Кричать, прикасаться, целовать и любить тебя.
Пандора, ты моя девушка.
Когда песня заканчивается, наступает удивительная тишина, тысячи и тысячи огоньков сияют в темноте, а последний куплет эхом разносится по всему стадиону.
Эмоции сжимают горло так сильно, что становится трудно дышать. Вот почему он хотел, чтобы я была здесь.
Думаешь, я появлюсь, ты мне споёшь, и мы будем жить долго и счастливо?
Это то, к чему я стремлюсь…
Счастье и любовь свернулись клубочком у меня в животе. Как будто мне сейчас семнадцать. Хронологически я старше и внешне озлоблена, но внутри я всё ещё его девушка.
Та, кто думала, что однажды он ко мне вернётся.
Та, кто надеялась, что однажды он поймёт, что оставить меня было ошибкой.
Я думала, он меня не хочет, но это не так. И теперь я боюсь, что всё это исчезнет, когда он узнает, что я наделала…
В горле пересохло от невысказанных слов, тело отяжелело, и всю меня обдало жаром. На долгое, долгое мгновение кажется, что я парю в воздухе и нахожусь в трансе, и когда замечаю, как взгляд Маккенны ищет меня в толпе, моя реакция мгновенна.
Я проталкиваюсь к одному из рабочих сцены. Не говоря ни слова, он впускает меня, и я бегу как можно быстрее, слыша крик Лекса со сцены:
– Ладно, народ, вы слышали этого красавчика, – гул публики превращается в рёв. Тяжело дыша, останавливаюсь у края сцены, и мой парень – мой парень – кажется, изо всех сил пытается прийти в себя. Он только что выложился перед тысячами людей, и я вижу, что он продолжает искать меня в толпе.
Я так хочу, чтобы он увидел меня. Если бы у меня был помидор, я бы швырнула его ему в лицо. Его великолепное, знаменитое лицо, которое так хочется поцеловать.
Делаю шаг вперёд, на сцену, но вдруг меня останавливает Лайонел.
– Он создаёт вокруг себя самый большой хаос. Ты можешь объяснить, что, чёрт возьми, происходит?
– Дайте мне пройти. Пожалуйста. Пожалуйста.
– Ты поцелуешь его? – сердито спрашивает он.
– ДА!
Начинается новая песня. Когда я вижу там все эти тысячи людей, меня охватывает вспышка дурного предчувствия, но это только подпитывает мою решимость.
Из динамиков льётся вокал Маккенны, и на него направлен каждый луч света. Его окружает дюжина танцоров.
– Лео, отойди! – умоляю я.
Когда Лео отходит в сторону, я врываюсь на сцену. Уже не важно, что я так сильно не хотела быть здесь – теперь ничто не разлучит меня с ним. Ни эта сцена, ни Лео, ни свет, ни фанаты, ни моя мать, ни его отец, ни я.
Пока я двигаюсь вперёд, чувствую, что камеры следят за каждым моим шагом, и стоит мне пересечь сцену, как верхний свет внезапно смещается в мою сторону. Ноги Маккенны широко расставлены, его мощные мускулы бугрятся, задница обтянута кожей. Он стоит лицом к своим поклонникам, его вокал держит их в напряжении, и тут я прижимаюсь к нему сзади. В тот момент, когда моё тело соприкасается с ним, вижу, как напрягается его кожа, как будто он меня почувствовал. В горле скручивается горячий узел. Руки Тит и Лив чувственно скользят вверх по его бокам, но когда девушки видят меня, то убирают руки, отходят на пару метров и продолжают танцевать там.
Хочется плакать от благодарности, когда я понимаю, что они, наконец, больше не мои враги. Как это могло случиться? Они позволяют мне отвлечь всё внимание на себя.
Скольжу пальцами вверх по мышцам спины Маккенны, медленно извиваясь, прижимаюсь всем своим телом к моему великолепному мужчине. Чувствую, как напрягаются под кончиками пальцев упругие мышцы, и скорее ощущаю, чем вижу, его резкий выдох, стоит мне провести рукой по его груди.
Ты узнал меня, грёбаный бог? Узнал?
Касаюсь губами его кожи, задеваю зубами плечо и игриво покусываю. Но дальше я уже не могу этого выносить и высовываю язык, пробуя его на вкус.
Не сбиваясь с ритма и продолжая петь, Маккенна обнимает меня одной рукой за талию и притягивает к себе. Обхожу его и, убедившись, что большинство частей моего тела соприкасаются с его, становлюсь перед ним. Бесстыдно прижимаюсь губами к его груди и двигаюсь вместе с ним.
Всё верно, это я. И я собираюсь перевернуть твой грёбаный мир так же, как ты перевернул мой, Маккенна Джонс.
Всем телом медленно прижимаюсь к нему и касаюсь губами напряжённого коричневого соска. Кружу вокруг него языком. Ласкаю маленькое твёрдое острие. Давая понять перед всеми этими людьми, что я его хочу.
Провожу руками по его мускулам, думая о том, насколько он совершенен. Обычно я сдержанна, но он тот, кого я хочу, кого я люблю и желаю, чтобы он это знал. Маккенна крепко впечатывает меня в своё тело и плавно двигается в такт музыке, поглаживая мою спину. Этого не было предусмотрено сценарием. Совсем. Ни того, как он сжимает мою задницу. Ни того, как между горячими, грохочущими текстами я ощущаю пьянящие прикосновения его губ к моей шее. Которые он дарит мне в каждый удобный момент. Управляя и контролируя всем. Своим пением. Нашим танцем. Мной.
Маккенна разворачивает меня к себе лицом, затем притягивает ближе, я выгибаюсь дугой, запрокинув голову, и мои волосы спадают каскадом за спину.
Наступает тишина.
Восстановив дыхание, он позволяет мне стать прямо и слегка касается моего лба своим. И, прежде чем успевает опомниться, я с нетерпением оттягиваю вниз от его подбородка микрофон и прижимаюсь губами к его губам. Его рот – такой знакомый, такой горячий, такой желанный – ждал меня. Маккенна целует меня крепче, чем когда-либо, пока мои губы – каждая клеточка – не начинают гореть, как огонь. Вспыхивает свет, и наступает тишина, а мы не можем остановиться, наш поцелуй только разжигает желание.
Затем я всё же отстраняюсь и обеими руками глажу его подбородок, шепча в губы:
– Ты мой. Я заявляю на тебя права. Я люблю тебя. Ты мой.
Позади ревут зрители. Срань господня, я и забыла, что кроме нас здесь есть ещё другие люди. Глядя на восторженную толпу, улыбаюсь одними уголками губ. Когда я оборачиваюсь и мои широко раскрытые глаза встречаются с его волчьими, мне хочется плакать от тех необузданных эмоций, которые там вижу.
Как сказать парню, которого любишь, как сильно ты его любишь и как сильно ты облажалась?
Делаю один глубокий вдох, второй, ожидая, когда успокоится учащённый пульс. Затем вкладываю ему в руку маленькую записку и шепчу на ухо:
– Встретимся в этом отеле. Там тебя будет ждать ключ. Пожалуйста, приходи.
Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но он ловит меня за запястье, прорычав лишь одно слово:
– Подожди.
И крепко меня целует, просовывает свой язык внутрь, чтобы соединиться с моим, пуская искры по всем нервным окончаниям и поражая разрядами молний всё тело вплоть до пальцев ног. Отпустив меня, шлёпает меня по заду, придавая ускорение.
– А вот это была, – обращается Маккенна к своим поклонникам хриплым сексуальным голосом, – Пандора.
Слышу рёв его фанатов, и на лице расцветает такая широкая улыбка, что становится больно. Я продолжаю улыбаться, забирая свой чемодан у помощника, заказывая такси и на протяжении всей дороги до отеля.
♥ ♥ ♥
Я ТАК НЕРВНИЧАЮ. Так взволнована. Думаю, именно это должны чувствовать пациенты кардиологического отделения, когда их сердце начинает вести себя «по-другому».
Никогда в жизни так не нервничала и не волновалась.
Даже когда выбиралась ночью из постели, чтобы с ним увидеться…
И бросалась к окну, чтобы его встретить…
Или вновь и вновь переживала, лёжа в своей постели, наш самый первый поцелуй…
Даже после того, как он спас меня от школьных хулиганов. Даже после того, как я держала его за руку около здания суда пока шло заседание. Или в ту ночь, когда я встретила его в доках, где, прежде чем мы успели поздороваться, прежде чем было произнесено хоть одно слово, он оттолкнулся от колонны, к которой прислонялся, я ускорила шаг и, до того, как это осознала, оказалась в его объятиях, а он в моих, наши губы сомкнулись и слились в горячем и нетерпеливом поцелуе, дыхание сбилось с ритма, наши руки хаотично двигались. «Ты пришла», – бормотал он, обхватив ладонями моё лицо и целуя висок, подбородок, щёку, нос.
«Всегда», – прошептала я в ответ, наслаждаясь прикосновениями его больших ладоней к своему лицу и представляя, что со временем они станут ещё больше.
Я любила его тогда, как сумасшедшая. Но тот уровень безумия – ничто по сравнению с тем, что происходит сейчас!
Мелани мной бы гордилась. Чёрт, Брук тоже гордилась бы мной. Даже Магнолия гордилась бы.
В ожидании расхаживаю по гостиничному номеру, затем подхожу к зеркалу, чтобы проверить внешний вид. Блядь. Я, наверное, выгляжу глупо? Надеваю серёжки, туфли на шпильке вместо сапог и крашу ногти розовым лаком, заменив тёмно-фиолетовый цвет, которым обычно пользуюсь. Меняю кожаную куртку на белую шёлковую блузку. Боже, это так очевидно, что мне хочется ему угодить. Потому что мне нравится, когда он называет меня «Пинк». Я хочу выглядеть женственной и нежной, но…
Ладно, хорошо. Пусть будет очевидно, что я его хочу. Он назвал меня своей королевой вампиров… и я хочу, чтобы он был моим королём. Чтобы он вырвал кусок прямо из моего сердца, выпустил из меня кровь и отнёс в свою опочивальню. Логово. Куда ему, на хрен, захочется!
Меряю шагами комнату, растирая обнажённые руки и вдруг слышу щелчок! двери. Я разворачиваюсь, чувствуя себя какой-то глупой девицей восемнадцатого века, готовой вот-вот упасть в обморок.
Потому что он здесь, в моём гостиничном номере, такой сексуальный, что я готова потерять голову.
Моя рок-звезда.
Меня захлёстывает волна эмоций, когда он закрывает дверь и просто стоит там, глядя на меня своими жадными серебристыми глазами, которые хотят поглотить меня всю, от макушки до кончиков пальцев. По его груди стекают струйки пота. На нём белые джинсы с серебристым поясом – он выглядит как настоящая рок-звезда. Запястья Маккенны в широких браслетах, на большом пальце поблёскивает на свету серебряное кольцо. Тело изнутри пронзает резкий толчок, стоит только представить, как его серебряное кольцо задевает мою кожу. Подбородок, губы, соски, моё лоно. Боже, да – зачем останавливаться на губах, когда я чувствую, как оно восхитительным образом касается меня повсюду?
– Ты пришла. – От грубоватого тона кожа покрывается мурашками.
Маккенна делает шаг ко мне, но я поднимаю руку, чтобы остановить его, и выпаливаю:
– Кенна, у нас не может быть будущего, если ты не… если ты не узнаешь, кто я такая на самом деле. И что я сделала. Когда ты от меня ушёл.
Он тихо смеётся и проводит рукой по своему изумительному короткому ёжику на голове, сводя меня этим с ума.
– Я тоже совершил ошибку, Пандора, – говорит Маккенна, разводя руки в стороны. Его глаза сверкают сожалением, он смотрит на меня так, словно я какое-то видение, в которое с трудом может поверить. – Всё в порядке, детка мы были молоды, но теперь мы умнее. И больше не причиним друг другу боли. Тогда у меня не было будущего, мне нечего было тебе предложить, и что бы ты ни говорила, я всё равно не должен был уходить…
– Ты! Ты должен был предложить мне себя, Кенна.
Он смотрит, как я протягиваю руку, чтобы показать ему кольцо, которое он мне подарил. Я с гордостью ношу его на пальце. И разве я не хотела бы так же гордиться своими словами?
– Я знаю, что сделала моя мать, – с болью шепчу я. – Не знала тогда, но знаю сейчас.
Он смотрит ещё пристальнее, хмуро сдвинув брови.
– Маккенна, – мой голос становится хриплым и мрачным, – всё, что, ты, по-твоему, знаешь обо мне, всё, что ты, возможно, чувствуешь, – всё это прямо сейчас может исчезнуть.
Я замолкаю, чтобы перевести дыхание из-за вспышки охватившего меня дикого горя, а он глухо шепчет:
– То, что я чувствую, никуда не денется. И не изменится. Это не имеет конца. Это…
– Кенна, я дрянь. Я отстой…
– Ого, детка, – останавливает он меня недоверчивым смехом. – Называй меня как хочешь, но будь я проклят, если позволю тебе сидеть здесь и оскорблять так мою девушку…
– Я была беременна, Кенна.
Эти слова обрушиваются на него, как бомба.
Какое-то мгновение я не могу продолжать, меня охватывает тревога. Мгновение я наблюдаю – насколько он неподвижен и молчалив.
– Когда ты меня бросил, я была беременна, – заставляю себя закончить.
Шок не позволяет ему пошевелиться, а меня в это время тихо раскалывает боль. Это мой ящик. Ящик несчастий, который Пандора никогда не должна открывать. Всё плохое, всё без остатка вырывается из моей души, чтобы единственный человек, которого я хочу любить и хочу, чтобы он меня принял, узнал об этом.
– Что, чёрт возьми, ты несёшь, Пандора? – отстранённо звучит его голос. Это стопроцентное неверие.
Ох, это выражение его красивого лица. Я буду помнить его каждый день до самой своей смерти. То, как изменился цвет его глаз с ярко-серебристого до потрясённо-серого. Как застыли в неверии линии его совершенных черт.
И мне требуется вся моя храбрость до последней капли, чтобы выдохнуть остальное:
– У нас есть маленькая девочка.
Он продолжает стоять в шаге от меня, его грудная клетка не шелохнётся, он даже не дышит.
– Она немного моложе Магнолии. Это было закрытое усыновление. – Я едва могу смотреть на него, мне тяжело видеть его нахмуренные брови, побелевшие губы, сжатые челюсти. – Я её бросила, Кенна, – выдыхаю я, и это самые трудные четыре слова, которые мне когда-либо приходилось произносить в своей жизни.
Он не дышит. Не двигается. Совсем. Я обнимаю себя, просто чтобы тело не развалилось на части.
– Меня убивает, что я ничего не знаю… – продолжаю я жалким шёпотом. – Я не знаю, твои у неё глаза или мои. Я не знаю, счастлива ли она. Любят её… или нет. Но что я знаю точно, так это то, что ты был нужен мне рядом. Мне было необходимо, чтобы ты забрал нас и увёз. Я не хотела быть слабой и отказываться от неё, но я не могла её оставить. Мама сказала, что я не справлюсь. И я была напугана и чувствовала себя преданной, и поэтому отказалась от неё… потому что думала, что ты отказался от меня.
Не могу на него смотреть. Он слишком сдержан, слишком молчалив, стоит с опущенными руками, сжав руки в кулаки с такой силой, что побелели костяшки пальцев.
Меня пугает его молчание.
Он никогда, никогда тебя больше не полюбит, Пандора…
Никогда больше не назовёт тебя «малышкой» или «Пинк», словно это моё имя и, несмотря на всю мою мрачность, оно принадлежит мне…
– Мне пришлось сменить школу, – продолжаю я, в волнении карябая ногтями руки, вверх-вниз, вверх-вниз. – Там я познакомилась со своими новыми друзьями. Мелани, Брук и Кайлом.
Он смотрит на меня так, словно я только что вырвала у него сердце, на самом деле.
И сейчас, впервые за шесть лет, я вот-вот расплачусь.
– Я хотела сделать аборт. Мне нечего было ей предложить. – На каком-то уровне я знала, каким-то образом понимала, что стоит только рассказать об этом кому-нибудь, – ему, – признания вырвутся из меня, и это как выдавливать зубную пасту из тюбика – её невозможно запихнуть обратно. И, как зубная паста, признания льются из меня непрерывным потоком. – Но я была несовершеннолетней, и клиника связалась с моей матерью. Так она и узнала, что я беременна. И даже если то, что сделала моя мать, чтобы нас разлучить… использовать твоего отца против тебя… было неправильным, она не злая. Она тогда потеряла моего отца и была поглощена беспокойством из-за того, что потеряла и меня тоже. Она хотела, чтобы я родила ребёнка. Она сказала, что где-то есть родители, лучшие родители, которые могли бы дать нашему ребёнку больше шансов. Поэтому я согласилась, но… – Я хватаюсь за живот. – Но я не знала, что за эти девять месяцев так сильно к ней привяжусь. Она была частью тебя, и за это я её любила, но в то же время мне было больно чувствовать её внутри себя, потому что ты уехал из Сиэтла без меня. – Я отвожу взгляд, а затем снова смотрю на него, не отрывая глаз от горла, где вижу, как неистово бьётся его пульс. – Я подписала документы, где говорилось, что я не буду пытаться её найти, но я знаю, что она где-то есть. Мы никогда не узнаем, издеваются ли над ней или у неё есть друзья, знает ли она, кто она. Никогда не узнаем, повезло ли ей с матерью, потому что независимо от того, насколько хорошо всё могло выглядеть на бумаге, а вдруг у неё плохая мать. Возможно, она лучше меня, но мне всё равно очень… – Я поднимаю на него глаза, и мне кажется, что обида, бессилие и боль в них отражают то, что я чувствую, – …интересно, похожа ли она на меня? Может быть, она нелюдимая, как и я, и её не понимают. Или, может, она такая же неугомонная, как ты. Или как ты красивая, музыкальная и весёлая.
Всё, не могу продолжать, но когда я останавливаюсь, то слышу надтреснутый голос Маккенны:
– Пинк, – говорит он, затем прочищает горло и качает головой. Надолго замолчав, опускает голову, и я слышу только его дыхание – вдох-выдох, вдох-выдох. – Твоя мать пришла ко мне…
– Знаю, Кенна, – делаю шаг к нему. – Я должна перед тобой извиниться.
– Нет, Пинк. Это я должен тебе шесть грёбаных лет. Я обязан был быть рядом ради тебя и ради неё…
– Нет, я слишком долго ждала, чтобы всё тебе рассказать, а потом ты… ушёл. И стал знаменитым. Ты воплотил свои мечты в реальность, и я больше не могла тебе ничего рассказать. Я была уверена, что если ты не хотел меня, то не захочешь и её.
– Детка, я бы пришёл к тебе. Я безумно тебя любил. – Маккенна притягивает меня в свои объятия, и я чувствую, как сильно он дрожит, как глубоко его потрясла моя новость. Я крепче обнимаю его за талию, целую в мощную шею, и всё, что могу сделать, это целовать снова и снова, пока он стоит, обнимая меня и едва сдерживая эмоции в напряжённом теле. – У нас есть дочь, – почти благоговейно шепчет он мне на ухо.
– Мы потеряли дочь, – шепчу я, пряча глаза от стыда.
Он берет меня за подбородок и поднимает моё лицо к своему.
– У нас родилась дочь, – поправляет он.
В горле стоит комок, но я всё же ухитряюсь произнести:
– Да.
Внезапно взгляд его темнеет.
– Мои девочки нуждались во мне… но меня не было рядом. Мне было больно. Бунтарь, никому не нужный, написавший глупую песню о том, как сильно ненавидел твой поцелуй. – Он проводит по моим губам тем серебряным кольцом, чего я так сильно жажду, и всё моё тело дрожит. – На самом деле, всё, чего я хотел, – это твой поцелуй. Ещё один твой поцелуй. Чтобы твои губы сказали мне, что их обладательница любила меня.
– Мы не сможем её увидеть… не можем с ней поговорить. Ты даже не представляешь, как сильно я об этом сожалею.
– Мы поговорим с ней, – уверяет он меня со стальной решимостью, его кольцо все ещё скользит по моему подбородку и шее. – Я найду способ с ней поговорить.
Меня пронзает чувство любви. Долгие годы я не смела даже надеяться… но теперь во мне проснулась надежда.
– Ты не ненавидишь меня? – секунду колеблюсь, но не могу удержаться от того, чтобы мои руки не скользнули вверх по его затылку.
Он горько усмехается, неуверенно прикусывает губу, а потом поднимает взгляд на меня.
– Я ненавидел тебя, твою мать, своего отца и то, что мы были в разлуке… Я ненавидел всё, что мог, так долго, как только мог, но сейчас избавился от ненависти, Пинк. – Он продолжает кусать губу, в его глазах смесь сожаления и, самое главное, принятия. – Я люблю тебя, – шепчет он. – В общем, мы облажались. Мы здорово облажались. Срань господня, но я не хочу снова облажаться. А ты?
– Нет, боже, нет.
– Значит, ты любишь меня? И я имею в виду, по-настоящему, Пинк, навеки.
Он уже в тысячный раз спрашивает меня, люблю ли я его.
В ответ сердце в груди трепещет.
Закрываю глаза, собираясь с духом.
– Ну же, малышка. Всего три слова. – Он касается губами уха, голос звучит настойчиво, почти умоляюще. – Они волшебные. Произнеси их, и начнут происходить хорошие вещи.
– Я уже сделала это перед тысячами людей, жадный ты человек, – шепчу я, смеясь, затем совершенно серьёзно: – За всю свою жизнь Кенна, я не говорила этого ни одному мужчине, кроме моего отца, и посмотри, что он с нами сделал.
– А если бы ты их не говорила, было бы менее больно? – Маккенна поглаживает розовую прядь в моих волосах большим и указательным пальцами. – Послушай, он совершил ошибку. Разница в том, что у него не было шанса это исправить, но у нас он есть. Давай, Пинк, скажи это, скажи мне. Следующие пару десятилетий ты будешь говорить мне эти слова, и я даю тебе это обещание прямо сейчас. А теперь скажи, что любишь меня.
– Да, чёрт возьми!
Его смех глубокий и восхитительный.
– Ты всё равно не хочешь произносить слово на букву «Л»? – спрашивает он
– После всего, через что мы прошли? После всех этих лет в разлуке, когда мы могли бы быть вместе?
Дрожь в моём сердце передаётся всему телу.
Любовь.
Это всего лишь одно слово.
Но когда она так реальна и правдива, и ты чувствуешь её в своём сердце, когда она причинила тебе боль и ты боишься потерять её снова, она становится большим, чем просто одно слово. Она становится всем. Всем, чем является для меня этот мужчина.
