Текст книги "Разъяренный (ЛП)"
Автор книги: Кэти Эванс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)
19
ОТПУСТИТЬ
Маккенна
– Если ты, Маккенна, думаешь, что я позволю тебе разрушить сделку, которую вы заключили с Лео, то сильно ошибаешься. Я улетаю отсюда, и улетаю одна.
– Кто сказал? – не соглашаюсь я, наблюдая, скрестив руки на груди и нахмурившись, как она собирает вещи. Пандора положила чемодан на кровать, и, боже мой, у этой леди оказывается есть задание собрать вещи, и собрать побыстрее.
– Я сказала! – кричит она, затем останавливается и смотрит на меня таким же взглядом, который каждую ночь убивает меня в моих снах. – Пожалуйста. Если ты беспокоишься обо мне – не стоит. Со мной всё будет в порядке.
– Да, но со мной – нет.
Когда я подхожу, Пандора смеётся и, оторвавшись от своего чемодана, поднимает глаза на меня. Она краснеет, и мне это нравится.
– Кенна.
– Я серьёзно. Я не буду в порядке.
Потому что, по правде говоря, пока она собирает вещи, я паникую. Без шуток. Я не хочу, чтобы она уезжала, и уж точно, чёрт возьми, не расположен позволить ей улететь без меня.
– Обещай, что останешься здесь, – говорит она, сжимая в кулаке что-то похожее на нижнее бельё и бросая на меня предупреждающий взгляд. – У тебя концерт, а мне… нужно ехать. Обещай.
Я вырываю бельё из её рук и отбрасываю в сторону, а затем стискиваю обе её руки в своих.
– Пандора, я не позволю ей снова помешать мне быть с тобой, – жёстко говорю ей.
– Маккенна, скорее всего, это недоразумение… – она замолкает, затем приподнимается на цыпочки и впивается в мой рот жёстким, заставляющим задыхаться, голодным поцелуем. Как будто она отчаянно хочет большего.
Когда Пандора поворачивается, чтобы продолжить собирать вещи, я останавливаю её и поворачиваю лицом к себе, потому что всё это… Всё это съедает меня изнутри.
– Твоя мать будет отрицать. Ты поверишь ей, а не мне?
– Она не будет ничего отрицать, – шепчет Пандора, опуская взгляд на моё горло. – Если это правда.
Я опускаю руки, из меня вырывается горький смешок. Она не солжёт? Да уж, точно. Эта женщина на протяжении многих лет была одержима идеей нас разлучить. Всегда всё дело было во мне. Я никогда не был достаточно хорош для неё – и даже тогда, будучи слабаком-мазохистом, я всё равно хотел её до одури.
– Это правда. Я не позволю ей разлучить нас, Пинк, – сердито предупреждаю я.
– Мы не расстаёмся, мы даже не были снова вместе! – возражает она.
– Тогда давай, – настаиваю я.
– Что? – выдыхает она.
– Ты меня услышала. Давай официально снова будем вместе.
Я достаю кольцо моей матери из кармана своих джинсов. Мне всё равно, что она бросила его к моим ногам. Тот факт, что она все эти годы его хранила, говорит мне то, чего она не скажет словами.
Я видел, как она наблюдала за Брук и Ремингтоном. Я знаю, что она хочет такого же – даже страстно желает – и я хочу ей это дать. Чёрт, мне не терпелось освободиться от сумасшедших часов работы с группой, от фанатов, папарацци, и, конечно, камер. Я не хочу никого, кроме этой девушки, но если я недостаточно хорош сейчас, то тогда, мать твою, никогда и не буду.
– Мы не можем снова быть вместе, – шепчет она, задыхаясь, затем смахивает какую-то воображаемую ворсинку со своей чёрной футболки. – Мы не можем что-то изменить или притвориться, что мы не… облажались.
– Ты права. – Я протягиваю руку и опускаю крышку её чемодана, чтобы она на секунду перестала собирать вещи и сосредоточилась на мне. – Но, видишь ли, Пинк, я не хочу сейчас говорить о прошлом. Я хочу поговорить о будущем.
Она молчит, затаив дыхание.
– Концерт в Нью-Йорке через пять дней, верно? – настаиваю я.
– Да.
– Поэтому езжай домой. Делай то, что тебе нужно. Но возвращайся ко мне. – Она смотрит на кольцо, которое я держу в руках, а я смотрю в её растерянные глаза цвета тёмного кофе. Всё было так, как и в прошлый раз, за исключением того, что шесть лет назад она, увидев это кольцо, светилась от счастья.
Это кольцо-обещание?
Что ты мне обещаешь?
Себя.
Но теперь она выглядит загнанной в ловушку. Печальной. Потерянной. Её напрягшаяся челюсть, свидетельствует о глубоком разочаровании. Мой голос становится грубым от эмоций, потому что я не хочу, чтобы она потерялась, я хочу, чтобы она чувствовала уверенность во мне. Я хочу, чтобы она нашла во мне то, что ищет.
– Я хочу, чтобы ты вернулась, Пинк, – шепчу я хриплым голосом, удерживая её испуганный взгляд. – Не потому, что тебе за это платят, а потому, что ты этого хочешь.
– Кенна, что ты делаешь?
Я поднимаю голову Пандоры за подбородок, чтобы она смотрела на меня.
– В моей жизни было три раза, когда мне приходилось делать важный выбор.
Она стоит чуть дыша.
И я тоже не могу вздохнуть.
Прошло много времени с тех пор, как я вот так кому-либо открывался. На самом деле, я могу припомнить, что в своей жизни я так открывался только одному человеку – и этот человек стоит прямо передо мной.
– Первый раз это было, когда я от тебя ушёл. Второй – когда я присоединился к группе. И третий, – я пристально смотрю на неё, – третий – здесь и сейчас.
– Кенна, это не твой выбор. То, что я возвращаюсь домой, – это мой выбор.
– Ты права, но тогда у меня тоже есть выбор. Видишь ли, я выбираю, – я подчёркиваю это слово, – больше не жить без тебя.
Пандора смотрит на меня такими глазами, от которых у меня кружится голова, и прикусывает нижнюю губу так, что у меня болят зубы.
В её глазах боль.
Чёрт, я чувствую эту боль внутри себя.
Но в душе я знаю, что она испытывает ко мне те же чувства, что и я к ней. Просто она борется с ними сильнее.
– Я не могу так просто и легко это сделать. Я не могу оставить свою двоюродную сестру, своих друзей, свою жизнь. Не могу! Ты же понимаешь. – Она отчаянно качает головой, как будто я только что предложил ей смерть, а не просто быть со мной.
– Тебе не придётся никого бросать, детка… Я ухожу из группы.
– Что? – Теперь Пандора ошеломлена – чемодан и сборы забыты, она уставилась на меня раскрыв рот. – Но ведь группа – это часть тебя.
– Как и ты, – дерзко замечаю я, затем понижаю голос. – На самом деле, ты – самая большая, самая важная часть меня.
Пандора смотрит на меня так, словно то, что я только что сказал, – чистая, неприкрытая пытка. Как будто это причиняет ей боль, настоящую боль. Но на этот раз я не могу её отпустить. Я не могу во второй раз в своей жизни от неё уйти.
– Пинк, мне нравится писать свои песни и петь, но тебя я хочу больше. Я хочу остепениться… Я хочу чего-то нормального. Хоть раз в жизни я хочу чего-то нормального.
– Я очень далека от нормы, Кенна, – выдавливает она с горьким смешком.
– Но ты – то, чего я хочу. Я хочу дать тебе нормальную жизнь.
– Ездить на байке? На «ламборгини»? Это ведь ненормально, – всхлипывает она, и хотя её глаза покраснели и немного увлажнились, она борется с собой, чтобы не дать волю слезам.
Внутренности скручивает от разочарования, тогда я хватаю её за плечи и слегка встряхиваю.
– Мать твою, Пинк. Мы что, будем из-за этого ссориться? А? – Я приподнимаю её подбородок. – Ладно, прекрасно. Я уступаю. Ты ненормальная. Я ненормальный. Но я хочу дать нам наш собственный вид нормальности – который может быть странным и чокнутым, но у нас получится.
– Я… – Она бросает на меня взгляд, затем закрывает глаза и шепчет: – Ты очень сильно меня искушаешь.
Взяв её ладонь, вкладываю кольцо внутрь, сжимаю пальцы вокруг драгоценного металла, ценность которого ничего не значит по сравнению с ней, а затем смотрю ей в лицо и жду. Моё сердце колотится в груди, как дикий зверь в клетке. Она сногсшибательна: белоснежная кожа, накрашенные тёмной помадой губы, глаза, похожие на тёмные озера ночью, блестящие тёмные волосы с очаровательной розовой прядью. Маленькие груди, маленькая попка, длинные ноги и эти высокие остроносые сапоги…
Мне всё это нравится.
Я всё это хочу.
– Но ты ведь всё равно не скажешь «да»? – настаиваю я.
Скажи.
Да.
Детка, скажи «ДА».
Она не отвечает, поэтому я понижаю голос до самого низкого тона – того, который я использую, когда пою баллады.
– Приди на концерт, потому что я тебя прошу, а не потому, что тебе за это заплатят. Приди, если ты когда-нибудь меня любила. Если ты когда-нибудь сможешь меня полюбить. Приди ко мне, Пинк. Приди послушать, как я пою в «Мэдисон-сквер-гарден».
Её глаза смягчаются от эмоций, и я чувствую, как эти эмоции скапливаются у меня внутри.
– Мне показалось, тебе не понравилось, что я была там и смотрела, как ты поёшь.
– Возможно, потому что раньше у меня не было того, что я хотел бы дать тебе послушать, – признаюсь я, чмокая её сначала в лоб, а затем в ухо. – Если ты всё-таки решишь прийти, дай знать Лайонелу. Он проводит тебя на твоё место.
– Не уверена, что это хорошая идея, – уклоняется она, но крепко сжимает в кулаке моё кольцо. – Думаешь, я появлюсь, ты мне споёшь, и мы будем жить долго и счастливо?
– Это то, к чему я стремлюсь, – мягко улыбаюсь Пандоре, разрываясь между желанием её встряхнуть, умолять и откровенно приказать ей делать то, что я говорю. – Чёрт, Пинк, просто скажи, что придёшь.
– Тогда согласись отпустить меня домой одну. Ты нужен своей группе.
Я колеблюсь. Кажется, она отчаянно хочет немедленно от меня избавиться. У меня нет уверенности, что Пандора придёт. Но если она этого не сделает…
Тогда сам иди за ней, болван.
– Если я соглашусь, ты придёшь? – допытываюсь я, желая добиться от неё хоть какого-то согласия.
– Да, – говорит она, глядя на меня и раскрывая ладонь, как будто думает, что я хочу вернуть кольцо. Я снова обхватываю её руку так, чтобы она сжала его пальцами.
– Оставь его себе. Оно принадлежало первой женщине, которую я полюбил, так что вполне логично, что оно должно остаться у последней.
– Кенна! – вскрикивает Пандора, но прежде чем она успевает придумать тысячу и одно оправдание тому, почему она не может прийти на мой концерт – оправдания тому, почему она до сих пор не может мне открыться, – я выхожу оттуда, надеясь, что это кольцо никогда ко мне не вернётся.
Как это уже было однажды.
20
ЯЩИК ПАНДОРЫ
Пандора
Обычно на этом этапе путешествия – когда я сижу на жёстком пластиковом стуле у выхода, ожидая сигнала о посадке на рейс, – у меня потеют ладони, бешено колотится сердце, а желудок скручивает так, словно меня вот-вот стошнит. Но на этот раз моё внимание сосредоточено на другом, мои глаза полностью сосредоточены на маленьком бриллианте…
Я не могу перестать разглядывать маленький бриллиант на изящных лапках-крапинах, высоко поднятый в воздух и молящий о внимании. Это кольцо бесценно для Маккенны, и я знаю, что ни один бриллиант в мире не значит для него больше, чем этот. Ни один бриллиант в мире не значит для меня больше, чем этот, потому что он принадлежал его матери. А он любил её всем своим существом.
Как и я люблю свою мать.
Мою маму…
Продолжаю думать о ней, вцепившись в подлокотник и крепко держась за него, во время взлёта самолёта.
Даже с клоназепамом адреналин разливается по телу так быстро, что я не могу заснуть. Таблетка позволяет мне ненадолго расслабиться, но на этом – всё. Я слишком взвинчена, мой мозг слишком напряжён, сердце слишком занято… всякой хренью.
У моей матери были идеальные условия для счастливого брака, пока мы не поняли… что это не так. Она хотела для меня самого лучшего. Она была со мной двадцать второго января.
Когда начались схватки.
Когда у меня отошли воды.
Когда я рожала.
И… когда у меня забрали ребёнка оттуда, где я лежала на родильном ложе, и где я больше не была одна.
Неважно, как бы сильно страдала мама при мысли, что я забеременею, но она не смогла бы вынести, если бы я сделала аборт. Она… гуманный человек. Но если она станет держать меня подальше от Маккенны…
– О, это обручальное кольцо? – спрашивает женщина в соседнем кресле. Она выглядит ровесницей моей матери, за исключением того, что она гораздо сердечнее и разговорчивее.
Я улыбаюсь ей и, прежде чем даже осознаю, что делаю, протягиваю руку, как какая-нибудь идиотка, готовая идти к алтарю.
– Это… кольцо-обещание.
О боже, зачем я его взяла? Он не понимал, что делал, когда снова отдал его мне. Он больше не знает, кто я, кем стала после него. Что у нас родилась девочка. Что у нас могла бы быть семья. И всё же я так зациклилась на нём, что снова надела кольцо и с тех пор кручу его на пальце. Рассматриваю, подношу к губам, закрываю глаза и целую, потому что скучала по нему так же, как скучала по Маккенне. По его глазам, его улыбке… по тому, как мы были счастливы.
– Ах, кольцо-обещание, – говорит женщина, вздыхая, когда я возвращаю руку на колени. – Любовь – чудесная вещь, – продолжает она, слегка сжимая мою руку и загадочно улыбаясь.
Я улыбаюсь ей в ответ и больше ничего не говорю. Боже, я просто жутко потрясена. Потрясена, взволнована, полна надежд и напугана так же, как Магнолия, боящаяся монстров в своём шкафу. А я боюсь монстров в своём теле! Мне действительно трудно смириться с этой новой, удивительно пугающей ситуацией, в которой у нас с Маккенной может быть появится ещё одна попытка. Ещё один шанс. Боже, даже слова «у нас» звучат странно! Он ушёл, заставив меня страдать, но теперь он хочет, чтобы я вернулась. И хотя я веду себя так, будто никогда не вернусь – и сомневаюсь, смогу ли когда-нибудь по-настоящему к нему вернуться, – разве в действительности он меня когда-нибудь терял?
Как можно перестать принадлежать кому-то, кто опустошил тебя так, как сделал это он?
Как может твоя первая и единственная любовь пронестись сквозь тебя подобно торнадо и не оставить даже следа?
И теперь нелепо ведёт себя моё тело. Моё сердце, мои лёгкие – даже мой мозг. Чувствую себя так же, как тогда, когда мне было семнадцать и я была готова сбежать с ним. Когда вспоминаю горячий поцелуй, которым он одарил меня всего несколько часов назад, перед тем как я села в самолёт, внутри всё переворачивается.
– Увидимся в Нью-Йорке? – спросил он, снова целуя меня, как будто не мог удержаться.
Я сказала «да», но было ли это правдой?
Или я солгала?
Ты чёртова лгунья, Пандора. Если ты не расскажешь, что ты сделала, что произошло после того, как он ушёл, у тебя не может быть будущего. Ты должна ему всё рассказать. Ты обвиняла Кенну… но теперь-то ты видишь, что это была не его вина… это всё ты…
Боже, я бы хотела, чтобы наши ошибки никогда не увидели белого света. И, подобно маленьким монстрам, всегда оставались в шкафу. Но если я выпущу из шкафа своего монстра, он будет преследовать не только меня, он будет преследовать нас.
♥ ♥ ♥
ПРИЛЕТЕВ В СИЭТЛ, я ловлю такси и направляюсь домой, мозг медленно перебирает варианты, так как клоназепам притупляет сознание. Передо мной открывается возможность начать всё сначала. Второй шанс. Почему бы и нет? Любой, у кого есть хоть капля любви к себе, любой, кто любил Маккенну хотя бы на треть так, как его люблю я, дал бы себе шанс.
«Почему нет?» – кричит какая-то часть меня.
Я знаю, почему нет, но не хочу этого слышать. На самом деле, я почти готова снова собрать вещи на целый чёртов год. Мне почти удалось убедить себя, что мы можем продолжить с того места, на котором остановились, – с того времени, когда я была готова отправиться вместе с ним навстречу закату. Я представляю, когда Кенна увидит, что я вернулась, его глаза засияют, как луна, на которую воет его внутренний волк. Я практически ощущаю вкус отчаяния, когда крепко его поцелую. Потому что именно такой поцелуй я собираюсь ему подарить, когда снова увижу. Такой, который заставляет мужчину перестать задавать вопросы и не думать ни о чём, кроме женщины в его объятиях – к счастью, этой женщиной являюсь я, – и мы сможем продолжить с того места, на котором остановились. Он и я. Влюблённые заново.
Я уже взволнована, позволив мечтательнице во мне быть ослеплённой кольцом-обещанием на моём пальце.
Она в своём кабинете с приоткрытой дверью, сидит за огромным письменным столом, который, кажется, сделан только для того, чтобы поддерживать вечную стену между ней и миром.
– Пандора, – говорит мама и слегка улыбается. Никаких эмоций. Её голос даже не дрожит.
Неужели я также говорю?
Я вздрагиваю от этой мысли и обнимаю себя, и в этот самый момент её глаза – такие же тёмные, как у меня, – скользят по кольцу на пальце. Выражение её лица переполняется страхом, которого я никогда раньше не видела, и впервые за целую вечность я слышу надлом в её голосе.
– Он всё тебе рассказал, да? – вдруг шепчет мама, поднимая на меня глаза. Она выглядит испуганной.
Я слишком ошеломлена, чтобы ответить, слишком заторможена своей любимой таблеткой.
Мать прочищает горло, но её глаза остаются широко раскрытыми и безумными в ожидании информации, и указывает на кольцо. Хоть она и продолжает сидеть на месте, её пристальный взгляд ищет подсказки на моём лице, и меня поражают несколько вещей:
Это правда.
– Почему ты носишь это кольцо? Я думала, ты покончила с тем парнем.
Я всё ещё сильно сбита с толку, но уровень адреналина в теле быстро растёт, с каждой секундой прочищая мозг.
– С каким? – спрашиваю я с нарочитой медлительностью, прищурив глаза.
– Не валяй дурака. С Маккенной Джонсом.
– Нет. Я была с ним. – Я протягиваю руку, чтобы она могла рассмотреть её поближе, и пока она смотрит, наблюдаю за тем, как мужественно мама пытается сохранить невозмутимое выражение лица.
– И он сказал тебе. Конечно. Зачем скрывать правду теперь, когда его отец на свободе? – её взгляд устремляется на меня. Осторожный. Любопытный. До сих пор с явным страхом.
– И что он, как ты думаешь, мне сказал?
Пока я жду, внутри всё замирает.
В голове вспышками проносятся воспоминания.
Её предупреждение держаться от него подальше.
Вот она говорит мне: «Он причинит тебе боль. Он хочет отомстить. Он будет таким же, как твой отец, ты просто понаблюдай. И держись от него подальше.»
Меня одолевают воспоминания, особенно то, где я, вернувшись домой из парка, сидела в своей комнате, уставившись в окно, а она подошла и встала у меня за спиной и, даже не спросив, что случилось, прошептала: «Всё к лучшему».
– Ты велела ему не приближаться ко мне, – внезапно шепчу я, видя, что она не решается. Я помню гнев Маккенны и боль в его глазах, когда он снова увидел меня, и всё это вдруг складывается вместе, как пазл.
Как головоломка, которая разрушила меня. Разрушила Кенну.
И которая была придумана и спроектирована моей матерью.
– Что ты сделала? Как ты его заставила? – Боль так сильна, что мой голос – всего лишь шёпот.
Я знаю многое. Но мне нужно знать всё, мне нужно услышать это от неё. От родного человека.
Мама трёт виски и глубоко вдыхает, и когда я открываю рот, чтобы накричать на неё, она меня обрывает.
– У его отца были неприятности. Большие неприятности. Как ты помнишь, ему грозило много-много лет тюремного заключения. Поэтому я предложила ему сделку. Я смягчу наказание, если он исчезнет из твоей жизни.
– Ты вытворила такое с ним? – шепчу я. – Ты вытворила такое со мной?
– Он тебе не подходил, Пандора! Ему нечего было тебе предложить, кроме сердечной боли. Я думала, что так будет лучше, поэтому, когда заметила кольцо на твоём пальце, то поняла, что он тебя заберёт. Я посоветовала ему уйти, если он не хочет, чтобы его отец провёл остаток своих дней в тюрьме.
– И ты заставила меня думать, что все эти годы я не была ему нужна!
– Он думал, что хочет тебя, но вы оба были слишком молоды, чтобы понимать, что для вас лучше. Как ты думаешь, смогла бы ты быть счастливой, живя рядом с каким-то жалким рокером?
– Шесть лет, мама. Шесть! – кричу я.
Она, застыв, пристально смотрит на меня.
Без каких-либо эмоций.
– У нас есть дочь, – шепчу я. Мать еле заметно вздрагивает. Заметить практически невозможно. – Дочь, которую мы никогда не увидим.
Когда я это произношу вслух, сердце у меня разрывается.
– Пандора, – говорит она, протягивая руку через стол, как будто хочет до меня дотронуться. Я отскакиваю назад, а она встаёт и начинает меня обходить. – Ты была одна. Ты не смогла бы ничего дать этому ребёнку. А так ты подарила ему наилучший шанс.
– Нет. Её лучший шанс был со мной – со мной и её отцом. Но ты позаботилась о том, чтобы он ушёл, ненавидя за то, что у меня даже не хватило духу сказать ему в лицо, что между нами всё кончено.
Чувствую, как наворачиваются слезы, но не хочу плакать. Только не перед ней. Я не позволю матери забрать мои слёзы вместе со всем остальным.
Поэтому стискиваю зубы и сдерживаю бурные грозящие вырваться наружу эмоции. Но даже несмотря на то, что я не позволяю себе выплеснуть свои чувства, я цепляюсь за гнев – за моего так хорошо знакомого старого друга.
– За что ты меня ненавидишь? Зачем забрала единственную любовь, которая у меня когда-либо была? Почему, мама?
Она на мгновение хмурится.
– Ты думаешь, я тебя не люблю, потому что не говорю этого вслух? Я пыталась подготовить тебя к реальной жизни. Он был сыном осужденного наркоторговца. Ты хотела бы такого для своей дочери? Это сделало бы тебя счастливой?
Я не буду перед ней плакать. Я поплачу одна, в своей комнате, но только не перед ней!
– Я не знала, что ты беременна, когда ждала его под твоим окном. Неужели ты думала, что я не была в курсе, что он прокрадывался в твою комнату? Да ладно, Пандора. Дьявол знает больше не потому, что дьявол, а потому что стар. Я хотела тебя защитить. Мужчины никогда не меняются. Мужчины вырастают такими, какими их учат быть, а он был недостаточно хорош для тебя.
– Мужчины вырастают такими, какими их учат быть, да? Точно так же, как ты научила меня, и я выросла озлобленной, недоверчивой и ненавидящей всех? Он был другим, мама. Он заботился обо мне. Всё, чего он хотел – быть достаточно хорошим для меня, но он никогда не чувствовал себя таковым, потому что у меня никогда не хватало смелости сказать тебе, что мы встречаемся. Он думал, что не подходит мне, и ты сделала всё, чтобы в этом его убедить.
Она тоскливо вздыхает, протягивает руки и сжимает мои плечи.
– Я не могу исправить то, что сделала. Я просто надеюсь, что ты поймёшь.
Дёрнув плечом, скидываю её руки и отступаю назад.
– Я понимаю. Просто хотела бы, чтобы ты научила меня прощению, чтобы сейчас, мама, я могла тебя не только понять, но и простить. Но ты этого не сделала, не так ли? Ты научила меня ненавидеть своего отца. Ненавидеть Кенну за то, что он ушёл, хотя это ты его прогнала. Я никогда не смогу простить себя за то, что отказалась от своей дочери. Мы всё испортили, мама. И одной из этих ошибок было то, что ты не научила меня прощать. Потому что теперь… я не знаю, как это делать.
– Пан? – слышу тихий голос, а затем скрип двери позади меня.
Выражение лица матери смягчается, когда она смотрит на Магнолию. Я вижу – и видела на протяжении многих лет, – что она тоже испытывает чувство вины за отказ от ребёнка. Потому что иногда она смотрит на Магнолию так, словно размышляет о внучке, которой у неё никогда не будет и которую она никогда не увидит. Мама старается изо всех сил дать Магнолии всё лучшее, как будто это может оправдать её поступок. И я тоже – как будто это может снять вину с меня.
– Привет, Мэг, – говорю я, проглатывая свою печаль, опускаюсь на колени и раскрываю объятия.
Она врезается в меня, как пушечное ядро, и крепко обнимает, одаривая слюнявым поцелуем в щёку. Затем отстраняется и сообщает:
– Я составила список, пойдём посмотрим.
– Ладно, пошли, – говорю я, изображая волнение.
– Пандора? – голос матери останавливает нас у двери. Она выглядит такой же раздосадованной, как и всегда. – Я не могу исправить то, что сделала, – снова повторяет она шёпотом.
– Я тоже не могу, – шепчу в ответ.
– Пойдём! – дёргает меня Магнолия и тянет за руку.
– Пандора! – снова зовёт меня мать. Я останавливаюсь, закрываю глаза и поворачиваюсь к ней в последний раз. Нечто ужасное сжимает мой желудок, и нет никакого способа это остановить. Я чувствую своё кольцо на руке, которую сжимает Магнолия.
Приходи, потому что сама этого захочешь, а не потому, что тебе за это заплатят.
– Мне жаль.
Два коротких слова. Важных слова, но они не вернут мне моего парня, моего ребёнка, мой выбор, моё прошлое.
– Мне тоже, – печально говорю я, затем прижимаю Магнолию к своим ногам и хочу вобрать в себя её маленькую счастливую энергию, прежде чем она потащит меня в свою комнату.
– Что это? – спрашиваю я, когда Мэг протягивает мне листок, исписанный аккуратными красными буквами.
– То, что я хочу сделать, когда вырасту, – отвечает она с широкой улыбкой. – Ты сказала составить список! Он очень длинный. – Мэг переворачивает его, и я вижу ещё буквы.
Покрасить прядь в розовый цвет, как у Пандоры.
Испечь торт с сотней леденцовых свечей.
Отправиться на сафари.
Завести домашнего жирафа (из сафари).
Я читаю все эти маленькие детские желания, чувствуя рядом её воодушевление, и вспоминаю, что когда-то была такой же, как она. Мечтательной, полной надежд и живой.
– Знаешь, у меня когда-то был такой, – признаюсь я. – Когда я составляла списки.
– Что ты там писала?
– Там… – я потрясённо замолкаю. Вспомнив вдруг, что мы с Маккенной делали во время нашей недавней поездки, и я в шоке.
Ах ты подлый ублюдок, ты вспомнил мои дурацкие списки, ведь так?
– Первое – прокатиться на заднем сиденье мотоцикла. Второе – отправиться в путешествие. И ещё я хотела поцеловать рок-звезду…
Не могу продолжать. Это просто невозможно. Я замолкаю и изображаю на лице улыбку, в то время как сердце раздувается, словно в мою грудь закачали гелий.
– О-О-О!!! Это правда? Это правда? Ты отправилась в путешествие, Пан? Ты путешествовала, каталась на мотоцикле и целовалась с рок-звездой?
Я киваю, чувствуя, как опасные эмоции стремятся вырваться наружу – но разве не это делают Маккенна и Магнолия? Вытаскивают на свет ту сентиментальную начинку, которую больше никто не видит? С бесконечной нежностью целую её в висок.
– Да, правда. Я влюбилась в него. Ещё до того, как он стал настоящей рок-звездой, он был моей рок-звездой.
– А ты моя рок-звезда, – говорит она, ухмыляясь.
– И ты тоже, моя великолепная Магнифисента.
