Текст книги "Разъяренный (ЛП)"
Автор книги: Кэти Эванс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)
Что-то сжимает мою грудь так сильно, что мне с трудом удаётся выдавить из горла слова.
– Кенна, – говорю я, протягивая руку, чтобы коснуться его спины, плеча, чего угодно. Но он вдруг кажется таким напряжённым и неприступным, что я останавливаюсь, прежде чем прикоснуться к нему, и отдёргиваю руку. – Мне действительно очень жаль.
Он снова и снова качает головой, погружённый в свои мысли.
– Если бы я знал, что всё будет именно так, то просто позволил бы ему отбыть наказание. Я чуть ли не жилы себе вытянул, чтобы вытащить его пораньше, и вот как он поступает. Вот как он использует свой шанс сделать что-то хорошее в своей жизни.
У меня плохо получается высказывать сочувствие. Разрываясь между желанием утешить и страхом того, насколько сильно меня волнует затравленное выражение его лица, я просто смотрю, как он одевается.
– С ним всё будет в порядке. Может, он нашёл новую подружку и всё это время проводил в её постели? – высказываю свою догадку.
– Оптимизм? Слышать такое от тебя? – Его губы чуть изгибаются в слабой улыбке, он качает головой и наклоняется ко мне. – Ты действительно слабачка.
– Нет.
– Я тоже слабак. По крайней мере, с тобой. – Он идёт к двери и оставляет меня с этими словами. Он что, чёрт возьми, собирается вот так вот просто уйти?
Что ж, он так и делает, и следующие полчаса я переписываюсь в групповом чате с Брук и Мелани.
Я: Ты веришь во второй шанс?
Мел: Безусловно.
Брук: Если бы Рем не дал мне второй шанс, я бы сейчас была в полной заднице.
Мел: Если бы я не дала Грею второй шанс и не спасла этим свою жизнь, мы бы сейчас тоже были в дерьме, в самом прямом смысле этого слова.
Я: Ладно. Просто спрашиваю.
Брук:Пан, почему ты мне не сказала, что у тебя были отношения с Кенной Джонсом из «Crack Bikini»? Ремингтон перед боем постоянно слушает их песню Used!
Я: Потому что я ненавижу их песни, вот почему.
Конечно же, я вру. Я ненавижу только одну песню. Ту, в которой поётся обо мне. Хотя во многих из них действительно говорится о гневе, о том, что его использовали и предали – как будто это я ушла и оставила Маккенну собирать осколки его сердца.
Но если хоть малая доля из этого ада и для него тоже была правдой, то что происходит сейчас? Почему мы снова оказались связаны друг с другом?
Он мог бы трахнуть любую из своих поклонниц, как это делают после концертов Джакс и Лекс. Он мог трахнуть любую фанатку, любую из своих танцовщиц. Они явно тоскуют по нему в своих постелях.
Но стоит нам только попробовать друг друга на вкус, – и мы, как наркоманы, становимся одержимыми.
«Опасность», – еле слышно шепчет тоненький голосок.
Заткнись, мозг! Ты, чёрт возьми, слишком опоздал.
Я зажмуриваюсь и ловлю себя на том, что добавляю имя его отца к своему браслету-талисману.
12
ВСЕГДА НАХОДИТСЯ ОДИН СРАНЫЙ КАМЕНЬ, О КОТОРЫЙ ТЫ СПОТЫКАЕШЬСЯ ДВАЖДЫ
Маккенна
В ожидании рейса я оставил ему десять сообщений. К тому времени, как я приземлился, у меня на мобильном было одно сообщение. Инспектор по условно-досрочному освобождению уведомил, что нашёл отца, и пусть меня это не беспокоит. Ну да, конечно.
Он также написал название отеля и номер комнаты. Я беру ключ на стойке регистрации, ставлю, в итоге, пару автографов и оказываюсь, наконец, на двадцатом этаже, где, распахнув дверь, обнаруживаю своего отца развалившимся в кресле на террасе и уставившимся в пространство.
У окна стоит поднос с двумя бокалами шампанского.
– Что, чёрт возьми, с тобой происходит, пап?
Гнев на моем лице приводит его в замешательство, и ему требуется секунда, чтобы поднять отвисшую челюсть и выдавить слова:
– Чёрт, я… Ты как здесь? Сын… Я бы не нарушил условия досрочного освобождения, если бы эта сука не превратила его в такую занозу в заднице. Мне нужна свобода, Кенна, я здесь задыхаюсь.
– Посмотри вверх, папа. Ты видишь? Это грёбаный солнечный свет. Если хочешь каждый день получать хорошую дозу его, тогда ты будешь соблюдать все условия своего досрочного освобождения.
– Я сказал, что задыхаюсь. Такое чувство, что я всё ещё в тюрьме, только чуть стены раздвинули.
– Господи, – возмущаюсь я и наклоняюсь к отцу, пытаясь его урезонить. – Папа, я прекрасно понимаю, что ты чувствуешь. Ты чувствуешь себя пойманным в ловушку обстоятельств, но не делай всё ещё хуже.
– Ты понимаешь? В самом деле?
– Ты же, блядь, знаешь, что да.
Отец выдавливает из себя улыбку и отводит взгляд в сторону, на уличное движение и город.
– Продолжай в том же духе, мой блудный сын, – цитирует он, его тёмные глаза обрамлены теми же тёмными кругами, с которыми он вышел из тюрьмы. – Помнишь эту песню8? Ты так зажигал.
– Точно, я зажигаю всё, к чему прикасаюсь своим языком.
Смешок.
– Когда закончишь, наступит мир и покой9, – продолжает он, вопросительно поднимая брови.
– Ты, чёрт возьми, прекрасно знаешь, что я тоже хочу свободы. Мы уже говорили об этом раньше. Я перевезу тебя обратно в Сиэтл, когда закончу, чтобы мы могли чаще видеться. Только не давай никому повода снова тебя посадить – слышишь меня? Будь умнее, папа, господи. Я, блядь, беспокоюсь о тебе. Просто хорошенько всё обдумай.
– Ты сам будь умнее насчёт этой девушки, – в пику мне говорит он.
Чёрт, я знал, что он заговорит о ней.
Каждая частичка меня напрягается, испытывая желание её защитить.
Но спорить с папой из-за неё бесполезно. Я пожимаю плечами и ничего не говорю, плотно сжав челюсти.
– Сынок, она токсична для тебя. Прежде чем отказываться от хорошей жизни ради призрачной мечты, стоит убедиться, что она тебя любит, и только потом выяснить, что всё это – воздушный замок, сын.
– Она мне очень нужна, – только это и могу выдавить из себя хриплым шёпотом.
Он вздыхает и закрывает лицо руками.
– Прости, просто не могу забыть, как её сучья мамаша засадила меня за решётку.
– Папа, ты сам угодил за решётку. Понимаешь? Мы пожинаем то, что посеяли. Никто не заставлял тебя заключать сделку, никто не заставлял тебя делать этот выбор. Признай это. Я тоже признаю свой выбор, и это поставило меня в затруднительное положение. Никто не заставлял меня это делать. Но мне пришлось. Просто иногда приходиться делать то, что должно. – Я провожу рукой по подбородку, потому что, чёрт возьми, этот выбор причиняет боль.
– Ты заключил с ней сделку, так? Поэтому меня выпустили из тюрьмы. Поэтому я под таким контролем. Поэтому моё условно-досрочное освобождение – полная лажа. Эта властная сука, вероятно, знает, что ты сейчас путешествуешь с её дочерью, и до сих пор пытается вмешиваться в ваши отношения!
– Мне это приходило в голову.
Он смотрит на меня, широко раскрыв глаза.
– И что ты собираешься делать?
– Она не сможет испортить мою жизнь дважды, она не сможет снова забрать двух людей, которых я люблю. Просто веди себя хорошо, папа – завтра не обязательно должно быть таким, как сегодня. Моё – не будет. Я совершал ошибки. Причинял боль людям, которые были мне небезразличны. Но я всё исправляю. – Я похлопываю отца по спине и наклоняюсь к нему. – Устрой свою жизнь так, как тебе этого хочется. Подумай о другой работе, я подёргаю за кое-какие ниточки. Просто дай мне время, и я верну нас в Сиэтл. И не нарушай условий досрочного освобождения.
– Маккенна… – останавливает он меня, когда я открываю дверь на террасу. – Ты – причина, по которой я держусь. Когда мы потеряли твою маму…
– Ты сделал всё, что мог. Я знаю. Давай, я отвезу тебя домой. А потом попозже куда-нибудь сходим.
13
СТОИТ БЫТЬ ТЕРПЕЛИВОЙ, И ТОГДА ВМЕСТЕ С СЕРЕБРЯНЫМИ ГЛАЗАМИ ВОЗВРАЩАЕТСЯ ВСЁ ХОРОШЕЕ
Пандора
Его не было два дня, но Маккенна вернулся как раз к началу концерта. В его отсутствие камеры работали везде и всюду. Оливия, Тит и полдюжины других танцовщиц были ко мне добры. Они даже поинтересовались, не хочу ли я потусоваться с ними вечерком. Девушки собрались пойти потанцевать.
– Пандора? – подстрекали они меня.
– Спасибо, но сегодня я останусь в номере.
Камеры были нацелены на меня с того момента, как я вышла из своей комнаты. Они снимали меня на тренировке с Иоландой и даже тогда, когда я выпытывала у близнецов, есть ли у них новости от Маккенны.
Я свободна только в своей комнате. Но чувствую себя там одиноко, за исключением того времени, когда звоню Магнолии и маме и пытаюсь ответить на электронные письма некоторых клиентов, чтобы не перегружать себя работой по возвращении в Сиэтл.
Сегодня вечером я не смогла посмотреть концерт. Слишком сильно из-за танцев болят ноги. Я приняла холодный душ и использовала пакеты со льдом, но всё равно не могу надеть сапоги и ходить в них, поэтому говорю Лайонелу, что плохо себя чувствую и останусь в отеле на время концерта.
И вот я здесь, сижу на полу в коридоре, прислонившись к двери комнаты Маккенны, и жду, разглядывая потёртости на своих сапогах. Через какое-то время слышу звонок лифта и голоса парней, заполняющие коридор шутками и смехом.
Невозможно объяснить то, как моё сердце переворачивается в груди, когда я его замечаю. Он в розовом парике, очень похожем на тот, что был на нём в первый день, когда я его увидела, в золотистого цвета кожаных штанах, грудь усыпана маленькими золотистыми блёстками. Ну и обычный набор из цепей, браслетов и татуировок.
Так хочется его облизать, прикасаться, зацеловать и затрахать до полусмерти. А ещё мне хочется, чтобы он обнял меня и сказал, что с ним всё в порядке. Что с его отцом всё в порядке. Что ему повезло, что у него вообще есть отец. Как бы он ни портил свою новую жизнь, но по крайней мере, его отец жив. В отличие от моего. У его отца есть шанс извиниться и всё исправить. Мой отец не смог даже попытаться объяснить, что поездка была «не тем, чем казалась» или что он не был «связан со своей помощницей». У него так и не было возможности сказать мне, что, несмотря ни на что, он всегда будет любить меня.
Как только трое мужчин меня замечают, смех стихает. Их сопровождают две женщины, обнимающие близнецов. Маккенна один, и когда он смотрит на меня, я знаю, что он один из-за тех разрядов электричества, тут же вспыхивающих везде, где мы оказывались рядом, и сейчас пробегающих от того места, где стоит он, прямо до того места, где сижу я.
– Привет, Кенна, – говорю я, пытаясь встать. Моя попытка выглядит немного неловкой из-за ноющих мышц.
Он мгновенно оказывается рядом, помогая подняться и поддерживая под локоть.
– Ты в порядке? Лео сказал, что ты неважно себя чувствуешь.
– Болела голова, но теперь прошла. Представляешь? – лгу я, мягко улыбаясь.
Он улыбается в ответ и вставляет электронный ключ в замок. Маккенна тянет меня за собой внутрь, берёт мою руку в свою большую и идёт за зубной щёткой, а у меня подкашиваются коленки.
– Маккенна, с ним всё в порядке? – Я так беспокоюсь за него, потому что не понаслышке знаю, как сильно, очень сильно, Маккенна любит своего отца. – С твоим отцом?
– Да, он нашёлся.
– Тебе нужно что-нибудь?.. – Я сглатываю, потому что так трудно спросить, что будет дальше. – Я тебе нужна?
Он оборачивается, и я поражена обжигающей душу, раздирающей сердце, необузданной потребностью, которую вижу в его глазах. Мне вдруг не нужны слова. Всё тело реагирует на этот взгляд.
– Здесь есть камеры, – шепчет он. Затем, молча, он берёт меня за руку и ведёт по коридору в мою комнату. Закрывает за нами дверь.
– Что с ним случилось? – спрашиваю его.
– Он напился. Вырубился в каком-то отеле с какой-то шлюхой.
– О, боже, мне жаль.
– Да уж. Ну. По крайней мере, он не торговал наркотиками. – Однако, похоже, Маккенна не слишком убеждён в том, что всё хорошо.
Что-то беспокоит его, и желание успокоить его сильнее, чем когда-либо.
– Послушай, Кенна, мой отец тоже облажался, – поспешно говорю ему. – Но он уже никогда не сможет… всё исправить. А твой отец ещё может.
Кенна снимает парик, со вздохом отбрасывает его в сторону, затем идёт в ванную и выходит оттуда с влажным полотенцем, которым медленно проводит по своей сверкающей мускулистой, загорелой груди.
– Ты когда-нибудь задумывалась, как бы всё было, если бы у твоего отца была возможность попросить прощения? – спрашивает меня Маккенна.
– Ему было бы всё равно, он нас предал.
Кажется, всё, что я могу делать – это повторять то, что годами вдалбливала мне в голову моя мать.
– О, Пинк, ему было бы не всё равно, – возражает он. – Любому, кто действительно знает тебя, не может быть всё равно. И той подруге, которая защищала тебя на концерте, когда ты забросала меня овощами? Ей не всё равно.
– Мелани? – улыбаюсь я, думая о ней. Она моя противоположность, и я нуждаюсь в ней. Она нужна мне в моей жизни так же, как любому живому существу, за исключением паразитов, нужно солнце. – Брук, Кайл… Думаю, им тоже не всё равно, – признаю я, затем, повинуясь импульсу, разблокирую свой телефон и, пока он продолжает вытирать блёстки со своих рук, показываю ему фотографию Магнолии.
– Больше всего на свете не всё равно ей.
– Ух ты. Кто эта малышка?
Я так сильно люблю его улыбку, что у меня сладко щемит сердце.
– Моя двоюродная сестра. Её мать боролась с лейкемией, но проиграла. Магнолия спасла нас – спасла мою мать и меня. Если бы она не вошла в нашу жизнь, не знаю, что бы с нами стало.
– Может найти для неё маленький плащ с большой буквой «М», чтобы она знала, что она суперзвезда, как думаешь?
Я улыбаюсь и откладываю телефон в сторону.
– Ты смеёшься надо мной, но мне нравится эта идея. Ей бы тоже понравилось. Она не хочет быть принцессой и, кажется, больше склоняется носить плащ супермена.
– Как её тётя Пинк?
Я улыбаюсь, и Кенна смеётся вместе со мной, а потом мрачнеет. О боже, я скучала по нему. Я пробыла с ним всего две недели, но за последние несколько дней почувствовала его отсутствие. И скучала по нему больше, чем когда-либо.
– Ты знаешь, группа… – начинает он, но останавливается, чтобы перевести дыхание. – Когда папу арестовали… когда в моей жизни всё пошло наперекосяк и я потерял всё, что любил… – Он выдерживает мой взгляд и мрачно кивает. – Группа спасла меня.
Я чувствую эту вездесущую боль, как будто она пронзает и меня.
– Рада, что это спасло тебя, Маккенна, – шепчу в ответ.
– Я облажался, Пинк.
– Почему? Потому что уехал?
Не знаю, почему спрашиваю об этом, но слова вылетают прежде, чем я успеваю это осознать.
– Нет. – Он приближается ко мне медленными, хищными шагами. – Потому что, когда у меня, наконец, появилась возможность за тобой приехать, я этого не сделал. Не думал, что ты этого захочешь, но всё это не важно. Я должен был за тобой вернуться.
– Нет, не должен. Потому что на моей кухне были куда более увесистые снаряды, чем просто помидоры, – притворно смеюсь я, пытаясь поднять настроение.
К сожалению, Маккенна не находит это смешным.
Прежде чем он успевает надвинуться на меня и найти все трещины в моих стенах, которые с каждой секундой становятся всё шире и шире, я притягиваю его голову к себе и начинаю покусывать его губы.
– Ты скучаешь по мне? – вдруг требует он ответа. Отстраняется, пока его рот не оказывается на расстоянии вздоха от моего. Он мучает меня, удерживая и не подпуская ближе. – Ты скучаешь по мне? – снова спрашивает он, запуская руки под водопад моих волос.
– Пожалуйста, перестань пытаться сделать из меня какую-то глупую дурынду. Просто поцелуй меня.
– Ты никогда не будешь глупой дурындой, только скажи, что скучала по мне, – говорит он, глядя на меня свирепым взглядом.
Я издаю протестующий звук, и он тихо смеётся.
– Хорошо, – шепчет он, касаясь моих губ. Я облегчённо выдыхаю, решив, что меня пронесло, и тянусь к нему, чтобы поцеловать. Но прежде, чем успеваю прижаться своими губами к его, он говорит мне: – А я по тебе скучал.
14
ПЛАНЫ
Маккенна
Мы запутались. Никаких камер. Ничего. Ничего, кроме меня и неё. Она потная и пахнет сексом, и я хочу, чтобы она пахла именно так.
Хочу, чтобы она пахла мной.
Чёрт, то, что я вижу в данный момент – волосы Пандоры с розовой прядью, разметавшиеся по подушке, её руки и ноги, которыми она обхватила меня – это так беспредельно идеально, что мне даже не хочется встать и пойти отлить.
Я хочу гораздо большего, я адски жадный мужчина. Жадный, до чёртиков, когда дело касается её. Тихо рычу и кусаю Пан за плечо, бормоча:
– Мне нужно пойти поговорить с Лео.
Она вздыхает, потягивается.
– О чём?
Смотрю на неё; Пандора – девушка-зажигалка, заводится с пол-оборота, и мне нравится, что она не даёт мне скучать.
– Расскажу позже, женщина. Прикройся, чтобы я, по крайней мере, мог отвлечься от твоих соблазнительных форм.
– Мне жарко, и я вспотела. Я не хочу укрываться.
Она стонет, и я утыкаюсь в её шею уже с собственным стоном.
– Я тоже не хочу вставать с этой кровати. – Теперь я прикусываю мягкую, нежную жилку на её горле. – Но чем скорее я поговорю с ним, тем скорее смогу вернуться сюда.
– Маккенна, – смеётся она, крепко обнимая меня за шею, – ты серьёзно уходишь сейчас?
– Да, – игриво шлёпаю её по заднице. – Но у меня на тебя большие планы.
– Брось! Останься. Сегодня вечером я хотела… – она смотрит на меня своими бездонными чёрными глазами, затем хмурится, как будто ей не нравится то, что она собиралась сказать. Её взгляд тяжелеет. – Я хочу, чтобы мы были друзьями, – говорит она наконец.
– Друзьями? – повторяю я.
– Да. Я хочу… – она настороженно садится, поправляет волосы. – Я хочу попытаться двигаться дальше, Маккенна.
– Ты хочешь от меня уйти?
Чёрт меня подери, но это совсем не то, что я хотел услышать. Тем не менее, мой голос звучит непринуждённо. Она бы никогда не догадалась о длине лезвия, которое, по моему ощущению, сейчас торчит у меня из живота.
– Нет, от прошлого, – говорит она.
– Вот как, – говорю я без всякой интонации.
Но я не могу его отпустить. Не могу отпустить прошлое. Как можно отпустить, когда всё, чего ты хочешь, – это повернуть время вспять и сделать другой выбор? И всё же Пандора выглядит такой полной надежд, как будто именно сейчас наступил момент, когда она наконец-то может жить более счастливой жизнью.
Не хочу говорить ей, что это не то, чего хочу я.
– У тебя нереально чумовые волосы. – Я дёргаю за прядь цвета сахарной ваты.
Она посылает мне короткую, но прекрасную улыбку.
– Расскажи мне о своих безумных париках.
– Мои парики классные, детка. Тебе следует лучше следить за тем, что ты о них говоришь.
– Тебе нравится носить парики, или тебя заставляют это делать?
– Кто, парики?
– Нет! Идиот! Лео – твой контракт.
– Не-а, я делаю это сам. Это всё упрощает. Как будто вживаешься в чужую личность. Мне это в кайф.
– Потому что ты легко увлекаешься. Ты всегда любил повеселиться. Ооо. И притворяться, что на свете нет меня. Твоего проклятия.
– Ты не проклятие.
– Весь этот дым от травки, которую курят твои друзья, дурманит тебе голову. В твоих словах нет никакого смысла. Объясни.
– Ты не проклятие. Это помогает, когда ты единственная, кого я хотел бы заставить гордиться собой.
В её глазах мелькает невысказанное напряжение.
Мои губы изгибаются в отрешённой улыбке.
– Это для тебя новость? – усмехаюсь я. – Ты единственная, для кого я никогда не был достаточно хорош, – выкладываю как на духу. – Когда я знаю, что тебя нет поблизости, то это в какой-то степени снижает напряжение при выступлении.
– Я… – начинает часто моргать Пандора, и её лицо немного теряет краски.
– Кто-то проглотил свой язык? – Я наклоняюсь и провожу языком по её губам.
Она целует в ответ, я вздыхаю и притягиваю её ближе. Пандора тоже вздыхает, расслабляясь и растворяясь в настоящем. Больше никакого прошлого. Никаких косяков. Ошибок. Всех этих лет. Всей этой боли. Всего этого бессилия. Разочарований. Потерь.
Когда кончиками пальцев касаюсь головы Пандоры, она закрывает глаза, её грудь поднимается и опускается, трётся о мою грудь, пробуждая член к новой игре. Но я пока не могу. Сначала я должен кое-что сделать.
Я целую её в макушку.
– Иди спать.
– Зачем? К твоему сведению, дурья башка, я не планировала выгонять тебя сегодня вечером.
– Пойду поговорю с Лео.
♥ ♥ ♥
Я стучу в дверь Лайонела и не удивляюсь, когда вижу, что у него есть компания. Он провожает меня в гостиную, в то время как Тит заворачивается в халат и недовольно глядит на меня с кровати.
Лайонел закрывает дверь между спальней и гостиной, отгораживая от нас девушку.
– Лео, то, что произошло в родео-баре, неприемлемо, – делаю ему предупреждение.
– Я просто хотел снять пару хороших сцен, что-то органичное и естественное. Ты же любишь, чёрт возьми, ввязываться в драки.
– Да, но не тогда, когда в этом замешана она, – рычу я, расхаживая по комнате, как тигр в клетке, за которым наблюдают, дразнят, мучают. – Мне нужно увести её отсюда, Лео, – наконец говорю, поворачиваясь к нему лицом.
– Всё, что тебе нужно делать, Джонс, так это выкинуть её из головы.
– Я хочу поехать на отдельной машине.
Его глаза чуть не вылезают из орбит.
– Извини, что?
– Ты меня слышал. Пандора и я едем в Новый Орлеан и Даллас сами. Я хочу, чтобы она была подальше от камер, фанатов, девушек. От всего.
– Ты не можешь просто встать и уйти. Нам нужно снимать фильм, и продюсер хочет видеть её на сцене «Мэдисон-сквер-гарден». Ей нужно попрактиковаться. Плюс, твоя работа состоит в том, чтобы предоставить нам немного содержательного дерьма для фильма – конечно, если ты всё ещё хочешь того, о чём просил.
– Ты позволишь мне поехать с ней отдельно, а я помогу ей с танцами. Чёрт, я буду практиковаться в поцелуе, пока он не станет идеальным. Я даже подарю тебе новую песню. Видит бог, она всё время вертится у меня в голове. Послушай, Пандора не любит летать, а меня камеры сводят с ума.
– Ты же хочешь всего этого, парень, ты хочешь, чтобы я дал тебе то, чего ты желаешь…
– Послушай, – перебиваю я, прищурив глаза и направив указательный палец в его сторону, – ты получишь поцелуй, и ещё – песню. Последнюю песню, а потом ты освободишь меня от контракта. Это более чем справедливо.
Лео выглядит так, будто у него запор, но мне, блядь, плевать. Прищурившись, он смотрит на меня, пытаясь всё осмыслить, я позволяю ему наблюдать, как я звоню в службу проката и заказываю машину для нас с Пандорой.
Как только разговор заканчивается, Лайонел устремляет на меня яростный взгляд, затягивая пояс халата, который, так уж получилось, оказался таким же, как и у Тит.
– Ты трахаешь её? На камеру слышно, что вы трахались. Но мне нужно видеть хоть какое-нибудь грёбаное действо, Кенна.
– Ты ни хрена не увидишь.
– Я дам тебе то, что ты хочешь, – смягчается он, – но только если ты сделаешь так, чтобы этот фильм запомнился.
– У нас был уговор, Лео – напоминаю ему. – Ты сказал, что отпустишь меня, если я соглашусь на это дерьмо. Ты хотел поцелуя, и всё, что ты получишь, – это только поцелуй. – Представляю, как целую Пинк на глазах у тысяч фанатов, представляю её губы на моих – дьявол, я знаю, что она разозлится. Но у неё есть шанс показать миру, что моя песня – полная чушь. Не так уж сильно меня это и волнует. Каждый упрёк в этой песне вызван тем, что я был влюблён в неё много лет.
– Отлично. Езжайте с ней на машине, мне всё равно. Но я получу этот поцелуй и эту песню, или ты не получишь ничего, слышишь?
– Слышу, – отвечаю ему, направляясь к двери.
– Заставь её захотеть этого, Кенна! – кричит он.
– О, она этого хочет. – Я захлопываю за собой дверь.
Просто не так сильно, как я, чёрт её подери.
Мой отец получил второй шанс, и теперь я понимаю, что у меня он тоже есть. Разница в том, что я свой не упущу.
Когда я проскальзываю обратно в номер Пандоры, она лежит в постели, но, увидев меня, быстро приподнимается на руках. Ты никогда не могла заснуть, когда знала, что я приду, не так ли, детка?
– Привет, – говорю я, борясь с ощущением, что несу в груди гранату. И эта граната вот-вот взорвётся!
Срань господня, у меня к ней такие сильные чувства.
Я испытываю к ней всё. Гнев и стремление защитить. Собственничество и боль. Мне с ней чертовски хорошо. Я чувствую…
– Иди ко мне, – шепчет она, приподнимая простыню.
Боже, на этот раз я постараюсь не облажаться.
