Текст книги "Там, среди звезд (СИ)"
Автор книги: Кети Бри
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)
Но он не может дать того, чего эта девушка заслуживает – любви, поддержки, заинтересованности и уважения. Рассел – эгоист и трус, и смелость, и благородство, и альтруизм Анны его злят. Ведь рядом с женой Рассел выглядит ничтожеством, по крайней мере, в собственных глазах. Он бы с удовольствием лишил Анну всех ее преимуществ. О, тогда бы он наслаждался их браком.
Пока Рассел предавался рефлексии и самоуничижению, Анна приступила к делу, и вскоре мужчина почувствовал, будто в груди у него кто-то разматывает тонкий шелковый кокон, нить тянется, доставляя невыразимое удовольствие. Рассел шипит, дергается, стонет. Кажется, еще рывок и произойдет что-то невероятное, сокровенное. Анна – нежная садистка. Даже здесь она все делает идеально.
– Ну как? – спрашивает Анна, ложась набок. – Хорошо было?
Рассел только ухмыляется, как сытый кот, гладя жену по обнаженному бедру.
– Неплохо. – хрипит он. – Уже лучше.
Анна ложится на спину. Она выглядит уязвленной.
– До тебя никто не жаловался, знаешь ли.
– Это ты про своих корабельных дружков? Им не из чего выбирать в общем-то. Сколько вас там, женщин, на корабле? По штуке на тысячу?
Анна хмыкает.
– Почему ты пытаешься выглядеть хуже, чем ты есть?
– А ты пытаешься выглядеть лучше. Леди Совершенство. Нет, Адамантовая леди. Капитан в двадцать восемь. Нехило, да? И это при твоем-то происхождении. Мечтаешь перегнать саму Флориану Арке?
Анна отворачивается. Флориана Арке, «Адамантовая леди», первая женщина-адмирал, была кумиром Анны еще с институтской скамьи. Рассел не раз подшучивал над этим.
– Не гони так, детка. Она стала адмиралом тридцать восемь. Успеешь.
– Я не намерена с тобой ругаться – это бессмысленно, что бы я не говорила– ты переворачиваешь на свой лад. Если я тебя раздражаю, может быть нам лучше развестись?
В ответ Рассел обнимает ее и целует в шею.
– Не дуйся, детка. Рядом с тобой кто угодно выглядит засранцем, Леди Совершенство.
– Поедем завтра к деду вместе? – спрашивает Анна сквозь сон.
Рассел вздыхает: он на деда обижен. И из-за наследства, и вообще. Анна, святая душа, не замечает, что происходит у нее под носом.
– Ты собираешься спать голой? – спрашивает Рассел. Одеяло у него одно, и он не намерен им делиться.
– Ага, – сонно отвечает Анна. – Я три месяца спала в летном комбинезоне. И вообще снимала его только в душе.
– Все так плохо?
– Все еще хуже. Тебе ли, штабисту, не знать?
Но Рассела мало интересовала война. Он знал, что вроде еще два – три года покоя есть впереди, пока Враг не подошел к Солнечной системе близко. А там, может быть, получится уйти из армии. Пользу обществу можно и в качестве простого гражданина приносить, не обязательно для этого носиться в железном корыте под носом у злобных инопланетян.
В больницу они приехали к девяти утра, но уже было поздно. Алистер Морган, адмирал, герой и просто старый человек, скончался на рассвете. На Анну жалко было смотреть: она впервые в сознательной жизни потеряла дорогого человека.
Разумеется, она, как всегда держалась прямо и немного отчужденно, но по побелевшим костяшкам и сомкнутым губам Рассел видел ее состояние.
Потом были похороны, чтение завещания, и тут-то до Анны дошла подоплека их брака. Она взглянула на Рассела в упор и тихо сказал:
– Вот оно что. Теперь понимаю.
Рассел вздрогнул, натыкаясь на ее взгляд, как на остро заточенную пику. Анна лишь моргнула, и снова ее взгляд стал обычным, спокойным. Она принялась расспрашивать адвоката семьи, как можно передать наследство Расселу. Не получив внятного ответа, Анна попрощалась и вышла.
Жизнь, казалось, не претерпела никаких изменений, разве что из их отношений окончательно ушла страсть. Они все так же встречались два – три раза в год, проводили время в постели, но это был просто супружеский долг.
Анна все искала возможность отказаться от наследства. Немаленького наследства, надо сказать. Завещание было составлено очень грамотно, и из него следовало, что Анна скорее хранительница состояния. Она могла тратить деньги по своему усмотрению, но передать их, и недвижимое имущество могла только своим детям. В случае развода деньги тоже доставались только ей и детям, если они будут.
Молодые супруги встречались два – три раза в год, и Рассел был этим вполне доволен. Его счета, и счета матери оплачивались в срок, секс у них был крышесносный, хоть и нечастый. Хотя это у Анны был нечастый…
* * *
«Пирит», – думала Анна, глядя на море в окно, и перебирая свои четки. – «Пирит, золото дураков».
Это определенно то, что символизирует неудачный брак Анны и Рассела. Золото дураков… они оба дураки. Анна, поверившая в то, что Рассел, Рассел-красавчик как его называли в Академии, мажор из всех мажоров, может полюбить ее, ничем не примечательного девушку…. «Хорошие девочки любят плохих мальчиков» – очень верно сказано.
Но как он ухаживал. Как он ухаживал! Никто и никогда так не вел себя с Анной. А она так отчаянно жаждала, чтобы ее любили…
Рассел тоже дурак: он так боялся потерять свои деньги, что предпочел жениться на девушке, которая не вызывала у него ничего, кроме злости. Он еще и пытался переделать своего жену под себя, но на это Анна даже при полностью затуманенных мозгах не согласилась бы. Ведь у нее никогда ничего не было, кроме самой себя.
Нашла коса на камень. Эта затея была обречена на провал с самого начала.
Глава 3. Помни о смерти
Странно жить в двадцать четвертом веке и верить в жизнь после смерти. Однако меньше верующих в это не становится. Ведь никто не хочет умирать навсегда…
В ВКФ не принято возиться с телами умерших: их зачастую оставляют в космосе, а родне посылают кристаллы горного хрусталя, как символ чистой скорби.
А для Анны хрусталь – камень воскресения. Ей не хочется верить, что все они ушли и растаяли безвозвратно… и как солнце проходит через грани, расцвечивая все вокруг ясными красками, так душа, невидимая и невесомая, как солнечный свет, проходя сквозь смерть, становится чем-то иным, но не исчезает навеки…
Такова была наивная вера Анны.
А хрустальная бусина в четках – память обо всех погибших…
* * *
Чем ближе подходил Враг к Солнечной системе, тем ожесточеннее становились схватки, тем больше пилотов умирало. Вся жизнь на «Александре Великом», как и на любом другом корабле, сводилась к сражениям и похоронам, но офицерский состав успевал еще и напиваться, играть в карты, проигрывая свое жалованье. Благородные занятия, будто сошедшие со страниц исторических книг.
Анна не пила: ее эскадру могли отправить в бой в любую минуту, а после спиртного его тошнило за штурвалом. Ела она тоже довольно мало. От ковыряния в салате ее отвлекла капитан третьего ранга Натали О' Брайен, упавшая на стул напротив.
– Меня все достало, – заявила она, постукивая длинными ногтями по столешнице. – Этот чертов ксенос, этот чертов корабль, и эта чертова канитель! Когда наконец эти чертовы ксенопсихологи разбираться что этой чертовой штуке от нас нужно.
Ученые действительно не спешили с выводами. Они спорили, защищали диссертации, но не намного продвинулись вперед, хотя, вялотекущая война продолжалась уже почти десять лет. Айрис, старая подруга Анны, бросила свою генную инженерию, и ушла в стремительно набирающую обороты ксенопсихологию. И, даже имела в тех кругах вес.
– У тебя крайне бедный словарный запас, – неодобрительно заметил Рихард Кестер. – Ты же служишь в космическом флоте, О' Брайен! Где твое умение виртуозно ругаться?
О?Брайен только махнула рукой.
– Мне не до литературных изысков, уж прости Кестер. Я не нахожу себе места, а когда я в таком состоянии, мне не до подбора слов.
Настроение вообще в последнее время было самым радужным. В том числе и от того, что после смерти адмирала Моргана, протянувшего без малого сто лет, безупречная военная машина начала давать сбои. Анне особено тяжело было потерять старика, заменившего ей и отца и доброго дедушку, в которых она так отчаянно нуждалась.
Адмирала Корсини, занявшего кресло главнокомандующего, люди, умиравшие под командованием протащенных им в командиры бездарностей, мало волновали. Основные силы теперь были сосредоточены у планет, правительство которых могло предложить ВКФ наиболее высокую оплату.
Снова подняли головы присмиревшие было пираты и мародеры, которых в первые годы войны с Врагом почти не было. Война на два фронта иссушала. У многих опускались руки против воли. Было уже несколько случаев самоубийств.
– Сыграем в карты? – предложила Анна, что бы отвлечь друзей от печальных мыслей. – Кажется, у меня еще осталась мелочь, не перекочевавшая еще в карманы Кестера.
Феноменальная способность Рихарда всегда выигрывать, была одной из легенд их дредноута. Натали пожала плечами. Ей было тошно, и она этого не скрывала. Вряд ли игра могла что-то изменить.
Рихард, как по мановению волшебной палочки, извлек из кармана колоду и оглянулся вокруг в поисках четвертого игрока. Анна отставила салат, и они перешли за низкий стол, в углу кают-компании.
Четвертый партнер нашелся легко. Какое-то время они сосредоточенно играли, наблюдая как мелочь с повседневных счетов, перекочевывает на счет Кестера. Казалось что даже его комм радостно жужжит, напоминая об очередном мизерном переводе из одного электронного кошелька в другой.
– Ну все, – сказала Анна, после очередного проигрыша. – Иначе мне завтра жвачку не на что будет купить.
– Ничего, – утешила ее Натали, которая осталась с полностью опустошенным кошельком. Она была очень азартна, и не умела останавливаться. – Не везет в карты, повезет на войне. Или в любви.
И ткнула подругу локтем в бок. О фиктивном браке Анны не судачил только ленивый.
– Так вот почему я до сих пор жива, – обрадовалась Анна.
– Ты заметила, Воронцова, – спросил Рихард, развалившись в кресле с видом ленивого кота и прищурив левый зеленый глаз. Правый, искусственный, сиял желтизной. – Что когда ты находишься в составе летной группы, бой идет ожесточеннее?
– Наверно, я ему не нравлюсь, – меланхолично пожала плечами Анна, раздумывающая, доедать салат или нет. О фигуре она не беспокоилась – при таких перегрузках, что он испытывала, чуть ли не ежедневно, растолстеть не вышло бы при всем желании.
– А может, наоборот, Воронцова? Вдруг ты ему нравишься, вот он и пытается приударить?
–Увы, другому отдана и буду век ему верна. К тому же слишком дорожу своим честным именем, чтоб завязывать отношения с каким-то подозрительным ксеносом, – ответила Анна, чопорно поджав губы и неодобрительно глядя на старого друга. – Но могу его усыновить, если очень надо! Приемная мамочка Врага человечества, неплохо, правда?
Рихард сделал брови домиком.
– Сейчас в годину бедствий мы должны сделать все зависящее от нас ради победы…
– Красиво, – оценила Анна. – Кто сказал?
– Это адмирал Корсини, конечно. Ты его видела? Забавный такой… Добренький-добренький, а потом – раз! Горло перегрызет. Причем, улыбочка будет при этом такая же умильная…
– Хорошо, что он сидит себе в генштабе и приказы строчит. От таких людей надо держаться подальше.
– Святые слова. А если серьезно: Воронцова, как тебе удается до сих пор выходить из всех передряг живой и невредимой?
Анна усмехнулась.
– Если серьезно… Я думаю о смерти… нет, не так. О небытие. О том, как было бы прекрасно раствориться среди бездны звезд, не думать, не дышать, не быть… Ты слышал, верно, о гипотезе, что Враг – телепат, а, Кестер?
– Что-то такое слышал… – кивнул тот. – Да, точно! Это когда в прямом эфире два ксенопсихолога подрались! И Айрис, что-то такое говорила… Значит, ты пытаешься притвориться куском неодушевленного вакуума и не отсвечивать? Стоит попробовать.
– Между прочим на идею о том, что враг подстраивается под нас, натолкнула Айрис я, – скромно потупив глазки, заметила Анна.
Кестер развеселился.
– Несчесть твои таланты, Воронцова. Ты еще и ксенопсихолог! Идеальная женщина! Шестьдесят килограмм золота!
– Попрошу! – возмутилась Анна. – Пятьдесят восемь!
Рихард тут де вызвался ее взвесить, Анна шутливо отбивалась…
Потом был бой. Тот бой, которому предстояло стать последним, но ни Анна, ни Рихард этого не знали. Все было как обычно, если не считать одного происшествия: истребитель Рихарда Кестера упал прямо на черное вязкое тело Врага и прошел его насквозь.
Он сумел вернуться назад, приложив к этому последние силы. Вылезти из истребителя сам он уже не смог, и когда его извлекли, даже самых прожженных циников среди военных врачей, повидавших всякое, чуть не стошнило. Ниже колена у Рихарда не было ног, только вязкая, полупрозрачная железистая масса, издававшая ужасный запах. Ноги Рихарду ампутировали через пятнадцать минут, но это не помогло.
Рихард грязно ругался, требовал, чтоб его пристрелили и позвали Анну.
Когда Анна вошла в палату, Рихард приподнял голову и шевельнул тем, что осталось от его правой руки. У его кровати сидел, перебирая четки, отец Себастиан – майор Кестер был одним из немногих действительно верующих людей на корабле.
– Я был прав, Анна… – прохрипел он. – Он действительно ищет тебя, знаешь… у него твое лицо…
«Что это?» – Подумала Анна. – «Совпадение? Но у того „Призрака“ шесть лет назад тоже было мое лицо… Бред умирающего или нечто большее?»
– Что ты видел? – спросил она, и, игнорируя тошнотворный запах, склонилась к самому лицу умирающего, – Что он говорил тебе?
– Ничего… – прошептал тот с трудом. – Но ему больно и страшно… Он ничего не понимает.
Анна молчала. Рихард прикрыл глаза на какое-то время, а потом резко открыл и посмотрел в упор на нее.
– Мне больно, Анна. Чертовски больно и страшно. Я не хочу сгнивать заживо. Помоги мне!
– Нет! – Вмешался отец Себастьян, до этого сидевший тихо. – Это грех, сын мой! Я не позволю тебе рисковать вечным спасением!
– Пусть лучше кипящий котел на том свете, чем это! – закричал Рихард и истерически принялся колотиться головой о подушку. – Это мой выбор!
Анна достала свой нейробластер из кобуры.
– Ты примешь смерть от меня, Кестер?
Рихард неожиданно успокоился, улыбнулся и кивнул.
– Поцелуй меня.
– Что?
– Поцелуй меня на прощание, Анна. Я всегда об этом мечтал… Если бы не эта война…
Анна приставила дуло нейробластера к виску майора и склонилась к его губам. И поцелуй этот был чист и горек, как смерть.
А потом Анна нажала на курок. Она еще успела увидеть облегчение и счастье в глазах Рихарда, пока они не закатились.
Анна распрямилась.
– Это грех. – Сказал капеллан. – Смертный грех…
– Я грешна, – ответила Анна и вышла из палаты.
Ноги дрожали, в глазах двоилось от слез. Анна злилась на свое тело, мелко дрожащее, роняющие никому не нужные слезы, бегущие по щекам вдоль носа, смачивающие сжатые в нитку побелевшие губы… Она со всей силы саданула кулаком по стене, сбила костяшки, но боль не принесла облегчения. Хотелось кричать, выть, вцепиться в свои волосы, кататься по полу от горя…
Но вместо этого она просто шла по коридору. Вперед, куда глаза глядят.
Из палаты вышел отец Себастиан.
– Вам не совестно?! – спросил он. – Нельзя вот так сдаваться. А если бы он сумел выжить? Кто знает, может, нашли бы врачи способ, вот-вот.
Анна удивленно посмотрела на священника. Пожалуй, хорошо бы сейчас с ним поговорить, успокоиться, разложить все по полочкам. Перед тем как идти и сделать то, что она задумала, нужно привести голову в порядок.
Анна сползла по стенке и уселась на пол, вытянув ноги. Капеллан тоже присел рядом. Какое-то время Анна молчала и прислушивалась к себе. Затем ответила:
– Совестно? Нет. Я испытываю злость. Он страдал – вы молились, врачи мучили его опытами. Кому от этого польза? Науке? Я не могу сидеть и смотреть, как мучается человек… Это все.
– Но ты убила человека! Не врага, не предателя – своего товарища! Отняла его последние минуты. Быть может, он не успел подумать или сделать нечто важное!
– Это была его… Нет, лгу! Это была моя воля! Мне было тяжело и страшно смотреть, как он умирает. Я могла бы его отвлечь! Если бы не струсила. Мне было страшно, невыразимо страшно смотреть, как он мучается. Да. Я убила его из эгоизма. Я должна был остаться с ним до конца.
Капеллан устало вздохнул. Трудно ему приходится с атеистами или агностиками, как Анна. Цельная, сильная натура, характер не сахар… Но есть в ней главное – любовь к людям, честь, благородство взращенные самостоятельно, вопреки обстоятельствам. А значит, и разговор будет с ней суровым, для ее же блага, чтоб не запуталась в себе, чтоб всегда видела, откуда ноги растут у поступков, чтоб разобравшись, не мучила себя ложной виной, но и самооправданий не искала. И молитва за нее будет горячая. Пусть Анна и считает, что не нуждается в этом.
В этом проблема людей неверующих – они блуждают в потемках, стирают ноги в кровь не понимая, что стоит только протянуть руку и…
– Вам надо прилечь, дочь моя. Выпить снотворного и прилечь…
– Издеваетесь? – прошипела Анна, упираясь в стену лбом. – Я покончу со всем этим сегодня! Сейчас! Все равно после такого только под трибунал.
– Вы имеете в виду… – прошептал капеллан, складывая руки на груди.
– Да! Встречусь сегодня, если повезет, с Врагом. А если не повезет, то с Создателем!
– Не богохульствуйте, капитан Воронцова! Я обязан доложить об этом куда следует.
– Пошли бы вы… прилегли, что ли, отче… – совершенно беззлобно ответила она. Внезапно Анна успокоилась. Что произойдет в самом страшном случае? Она умрет. Не самая большая плата за возможность перекроить ход войны… – Сообщайте, конечно. Только подождите минут пятнадцать.
И не слушая возражений, зашагала в сторону ангара.
– Я помолюсь за вас, дочь моя, – прошептал капеллан, перекрестив удаляющуюся спину, вернулся в палату.
Там уже суетились врачи.
* * *
В ангаре довольно прохладно – на корабле отапливаются только жилые помещения. Коридоры же, имитирующие «улицы» и подсобные помещения соответствуют средней земной температуре каждого времени года. Близилось Рождество, и у Анны замерзли пальцы без перчаток. Она взяла запасные, проверила заряд нейробластера: больше половины – убить себя всяко хватит.
Истребитель Кестера был в полном порядке, даже лучше – он будто вчера сошел со стапелей. Почему-то Анна решила взять именно его. В ангаре было тихо и гулко, и ей казалось, будто она слышит, как колотится сердце.
– Если выживу и не попаду под трибунал, – вслух пробормотал Анна, заводя истребитель. – Уйду из армии, научусь готовить и заведу минимум троих детей. И вообще немецкое «три к», как шутил капитан Эркарт, очень правильная штука. Kuchen, Kirchen, Kinder – кухня, церковь, дети!
Анна проглотила таблетку запрещенного, и купленного из-под полы стимулятора жизнедеятельности, и тяжело вздохнула, запрокидывая голову. Перед глазами все заволокло туманом, как это всегда бывает в первую секунду, а потом картинка стала невероятно четкой и яркой, словно кто-то изменил настройки у нее в мозгу. Одна таблетка – сутки без сна и усталости, без признаков утомления и синяков под глазами. Сутки бодрости и способности мыслить и анализировать быстрее чем обычно. После – усталость, ложащаяся на плечи, как бетонная плита, головная боль, безразличие.
Мысли е несло диким потоком. Упорядоченности не было, лишь обрывки, вспыхивающие и гаснущие как сверхновые, отголоски бессмысленных идей. Голову раскалывало болью, но и это пройдет, надо только подождать, когда сосуды перестанет конвульсивно спазмировать. Зато не осталось ни боли, ни страха, ни сожалений. Лишь четкое понимание цели и того, как этой цели добиться.
Анна всегда любила летать. Она испытывала ни с чем ни сравнимое наслаждение, опускаясь на сидение истребителя, тут же принимавшие форму тела пилота, и подключась к его системам, становясь единым целым с машиной. Она глубоко вздохнула, расправлялся руки-крылья, разгоняясь на взлетной полосе. Это чувство единения с машиной было бесценно, и затягивало куда глубже любого наркотика. Пилот, симбионт, «Deus ex machina», если угодно!
Анна невольно задержала дыхание, окунаясь в звездное море, и, сжалась, заставляя корабль приподнимать щитки, усиливая броню. На душе было неспокойно, и истребитель реагировал на эти неоформившиеся команды.
В Академии Анну уверяли, что только человек мог по-настоящему заставить разумный металл двигаться в космическом пространстве, останавливаться за секунды и набирать световую скорость за мгновения. Но Анна знала, что все гораздо проще – люди были дешевле чем дорогая электронная начинка, способная сделать корабли действительно разумными. Люди всегда были дешевле. Поэтому на истребителях летали живые пилоты, а машины лишь поддерживали их.
Чем ближе маленький истребитель подлетал к громаде врага, тем громче стучало сердце.
– Я слабая, глупая девочка, – вслух сказал она сам себе. – Я не хочу ничего решать, я хочу, чтоб эта глупая война закончилась! Я хочу домой, шубку и брильянтовый гарнитур.
Болтовня немного разрядила атмосферу, и Анна приблизился к Врагу вплотную.
– Мы пришли с миром, – пробормотала она и направила истребитель прямо в тело Врага.
Дальше была боль. Ослепляющая, всеобъемлющая. А за ней – свет.
* * *
Анна открыла глаза и единым, слитным движением, будто бы совершенно не используя силу мышц, села. Ее окружали стены, сделанные будто бы из непрозрачно-черного желе. Она дотронулся до стены, и рука вошла в нее с неприятным, хлюпающим звуком.
– Я все еще жива, – пробормотала она, поднимаясь на ноги. – И, кажется, в своем уме. Героиня! Если выберусь из этой передряги, куплю себе шоколадную медаль, самую большую.
Вдалеке вспыхнул свет, и Анна сразу вспомнила, где она все это видела. Этот каучуковый коридор и яркий свет в его конце… Сон, что приснился Анне семь лет назад, который она посчитала тогда игрой подсознания, сигналом обострившегося родительского инстинкта, который вполне успешно подавлялся.
Коридор и тот огромный зал, в котором плакал ребенок. Анна думала, что это аллюзия на собственный матку и родовые пути, но теперь она не была так в этом уверена. Анна почти бежала по коридору, длинному, узкому, и ее не покидало ощущение взгляда в спину: равнодушного, отрешенного, мудрого взгляда.
Вскоре она достигла цели – входа в зал, точную копию зала из сна. Все те же светящиеся тонкие колонны и ребенок, сидевший там же, все в той же позе. Ребенок поднял голову и взглянул в лицо присевшему рядом с ним женщине. За семь лет он совершенно не изменился.
– Привет, малыш, – ласково сказала Анна. – Как ты?
Мальчик бросился на шею, обнял, прижался худеньким дрожащим тельцем к ней, уткнулся носом в шею.
– Я плохой, – жалобно сказал он. – Я только мешаюсь…
Анна прикрыла глаза и вдохнула нежный запах ребенка.
– Ну что ты, малыш, ну что ты! Просто… просто мы разные. Мы друг друга не поняли, не смогли понять. Ты не виноват.
Мальчик всхлипнул и утер нос кулаком.
– Ты, наверно, хочешь знать, откуда я взялся?
Анна погладила малыша по плечу, обняла.
– Было бы неплохо, маленький. Было бы неплохо.
– Я не умею объяснять словами. – ответил тот. – Я испортился, пока летел к вам. Мне очень жаль… Тебе будет больно. Но ты все поймешь, Анна.
Из пола выросли цепкие, тонкие щупальца, и не успела Анна вздрогнуть, как оказалась опутана этими щупальцами. А потом одно из них, пульсирующее, полупрозрачное, вонзилось в ее мозг.
И Анна увидела…
Очнулась она внезапно – будто ее включили – бодрой и отдохнувшей. Она стояла на плоской, словно срезанной вершине горы. Пришло невероятное чувство простора и бесконечности, такое, что дух захватывало. Горизонта не было: вдали океаны, горы и леса сливались в цветную мозаику. Потом Анна подняла взгляд наверх и обомлела: неба не было, там, вверху были все те же горы, леса и океаны. Прямо над ней нависала горная гряда, прикрытая нежной дымкой тумана.
– Красиво… – прошептала она – Пересечения миров… Как они влияют друг на друга?
Словно бы отвечая ей, откуда-то сверху спикировала серебристая птица, размером с земную ласточку. Она легко преодолевала невидимую человеческому глазу границу между мирами. Неожиданно на плечо опустилась тяжелая рука, она испуганно вздрогнула и обернулась. Ей улыбался печально и нежно, Рихард Кестер.
– Рихард? – голос Анны предательски сел. – Как ты здесь…
Он покачал головой.
– Я не Рихард. Вернее, не только он. Его полная информационная копия, неспособная покинуть это место.
– Расскажи мне, что произошло?!
Рихард кивнул.
– Именно за этим ты здесь, Анна, – а затем обвел рукой полукруг. – Ему три миллиарда лет. Три миллиарда лет! Можешь себе это представить?
Анна села на землю, скрестив ноги. Рихард последовал ее примеру.
– Но кто он? Что он? Как он себя называет? Что ему нужно?
– Все гипотезы наших ксенопсихологов не верны. Он не инопланетная машина для сбора информации, и не космический корабль с экипажем. Но и не живое существо. Он – все вместе.
– Не понимаю.
– Я тоже еще не во всем разобрался. Если вкратце: три миллиарда лет назад он был создан, чтобы помогать нам.
– Помогать нам? Но тогда еще…
– Помогать любой возникшей разумной расе в этой части вселенной. Последний дар могущественной умирающей цивилизации тем, кто будет после нее. Одного они не учли, что ждать придется слишком долго – и их дар, их волшебный всемогущий джинн, успеет придти в негодность.
– Что с ним случилось?
Рихард пожал плечами.
– Кто знает? Мало ли что случилось с ним за такой огромный срок? Радиоактивное облучение, взрыв сверхновой рядом… или что-то, что мы и представить себе не можем. Как бы то ни было, он оказался сильно поврежден, теперь он разумен весьма ограниченно. И ни я, ни другие информационные копии, которых он успел собрать, не можем на него повлиять. А он, в свою очередь, не способен осознать, что не помогает, а, наоборот, вредит.
– Что требуется от меня?
– Ему нужен поводырь. Оператор, который будет принимать решения за него. У тебя два пути, Анна: раствориться в нем, стать еще одной информационной копией, и бессильно наблюдать, как умирают люди, рушатся планеты, как он мечется, чувствуя вину и не понимая того, что он может сделать…
Анна уткнулась в колени и вздохнул. Рихард продолжал:
– Либо стать оператором. Остановить войну!
Анна в ответ усмехнулась.
– Выбор не отличается разнообразием. Но что будет с моим телом? Ты… ты знаешь, как ты умер?
Рихард кивнул.
– Вероятно, сгнил заживо, предварительно хорошо помучившись. К сожалению, наши тела не очень подходят к взаимодействию с ним.
– Я убила тебя, – глухо сказала Анна. – Застрелила из нейробластера.
– Спасибо.
– Перед этим ты попросил меня о том, чтобы я тебя поцеловала. Ты… любишь меня?
Рихард молчал какое-то время, затем отвернулся и ответил:
– Любил. Рихард тебя любил. У меня его память, его внешность. Но я – не он. Я – часть всего этого. Как горы или птица. Я мертв. Прощай, Анна.
– Ты говоришь мне правду, или просто не хочешь причинять мне боли?
Рихард покачал головой.
– Я не хочу влиять на твой выбор. Не хочу, чтобы ты чувствовала вину.
– Мне не из чего выбирать! Я пришла сюда, чтобы сделать все возможное. И я это сделаю, чего бы мне это ни стоило.
– Прощай, Анна, – повторил Рихард и растаял во внезапно сгустившемся тумане.
А Анна снова вернулась в огромный зал. Малыш больше не плакал. Он с любопытством посмотрел ей в глаза.
– Ты не бросишь меня, правда?
– Правда, – ответила Анна. – Но, Малыш… люди еще не готовы принять тебя.
– Я знаю, – кивнул он. – Люди хотят странных вещей: убивать и причинять другим боль. Я не хочу это исполнять. Я хочу делать хорошие вещи. Когда мы станем симбионтами, я не буду слышать их мыслей. Мне не нужно будет исполнять их.
Анна поцеловала малыша в лоб.
– Тебе пора, – тихо сказал малыш. – Иначе ты тоже растворишься. Мне очень жалко, но ты будешь болеть. Сильно будешь болеть. Зато мы сможем общаться, где бы я ни был… Пока. Пожалуйста, сделай так, чтобы люди немножко выросли!
– Пока, – ответила Анна, чувствуя себя крайне странно, будто бы ее вывернули наизнанку, а потом собрали заново.
Анна очнулась уже в истребителе, едва не крича от невозможной боли. На корабле ее встретили медики и отец Себастьян. Она еще успела коротко доложить об обстановке и провалился в забытье. Анну разбудили довольно грубо, принялись допрашивать, и она с трудом, но сумела их успокоить. Врачи, прилипшие к мониторам, ничем не могли помочь: даже ослабить боль надолго не выходило. Ее органы отказывали один за другим, почти до конца, а затем снова принимались работать. Дважды останавливалось сердце.
И потом Малыш исчез. Совершенно неожиданно, качнул гравитационной волной дредноут и, набрав невероятную скорость, затерялся среди звезд.
Анна, сама не понимая зачем, солгала, что сумела лишь договориться о том, что Враг уйдет.
Почти постоянно она был мысленно с Малышом, путешествововала с ним от звезды к звезде.
