Текст книги "Шестая жизнь Дэйзи Вест"

Автор книги: Кэт Патрик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Не обращая внимания на его слова, делаю еще шаг вперед. Иисус – вернее его силуэт – снова появляется в окне. Он открывает форточку, и даже с такого большого расстояния я вижу в его руках оружие, направленное мою сторону. Закрываю глаза и задерживаю дыхание, изо всех сил надеясь, что смерть будет мгновенной.

Из-за спины доносится странный звук, похожий на удар брошенного в подушку камня. Не понимая, что это может быть, я поворачиваюсь, чтобы посмотреть. И в этот момент понимаю, что это было.

Иисус стрелял не по мне; он сбил с ветки пчелиный рой.

Разъяренные пчелы с громким жужжанием разлетаются в стороны, готовые наброситься на любое неосторожное существо, имеющее глупость оказаться поблизости. Обернувшись к дому, я смотрю на окно: силуэта Иисуса в нем не видно. Где он, я не знаю, но оставаться на месте в любом случае нельзя. Я успеваю сделать три шага, прежде чем пчелы меня замечают. Теперь они кружатся прямо над моей головой. Глаза наполняются слезами, которые тут же начинают катиться по щекам, но я не пытаюсь смахнуть их. Ужас сковал меня так, что я не могу пошевелиться. Только ноги подчиняются приказам мозга. Нельзя. Делать. Резких. Движений.

Шаг.

Вдох.

Шаг.

Выдох.

Еще немного.

Еще немного.

Еще немного.

Оказывается, я все еще прижимаю к уху телефонную трубку. Пошевелить рукой я боюсь, но продолжать разговор с Богом смысла нет, раз уж он превратил меня в марионетку и хочет понаблюдать за тем, как я умираю. Большим пальцем руки я нажимаю кнопку вызова и, к несказанному удивлению, слышу в трубке музыку.

Мой звонок все еще на удержании в телефоне Мэтта!

Музыка побуждает меня сделать еще шаг. И еще один. Может быть, пчелы меня еще не покусали, но с другой стороны, в крови столько адреналина, что я могу просто не чувствовать боли. В голове осталась единственная мысль: нужно добраться до шприца с эпинефрином. В кухне лежит моя сумка, и в ней есть шприц. Нужно только добраться до патио, пересечь его и войти в дом. Бежать недалеко. Я справлюсь.

Не нужно думать о человеке в доме. Он не знает, где лежит шприц.

Шприц будет у меня прежде, чем он догадается.

Пчелы садятся на тело и голову. Я осторожно ступаю на выкошенный участок потемневшей осенней травы и двигаюсь по направлению к дому. До патио шагов пятьдесят. Потом еще несколько до двери черного хода.

Меня одолевает мысль, которую я старалась прогнать всеми силами: в доме осталось всего несколько пузырьков с «Воскрешением», и, конечно же, повинуясь приказу Бога, Иисус первым делом захватил их. Даже если где-то есть неприкосновенный запас, сделать укол все равно некому. Я одна.

Когда я ставлю ногу на край бетонного патио, на лоб мне садится пчела. Я чувствую, как она ползает по лицу в поисках оптимального места для укуса. Остановившись, я замираю на месте и стою до тех пор, пока из дома не выходит человек. Солнечные лучи, отражаясь от окна, бьют прямо в лицо, так что разглядеть его я не могу, но мне все равно страшно. Я вскрикиваю от ужаса и продолжаю стоять не двигаясь.

Но моего крика оказывается достаточно для того, чтобы вызвать ярость пчел. Облепившие мою шею, плечи и руки, насекомые вонзают в меня жала. Одновременно, как будто по приказу. Прежде чем закрыть глаза от боли, я успеваю разглядеть стоящего в двери человека и понимаю, что это Кэйси.

Она дома!

Несмотря на то что пчелы продолжают жалить меня, я испытываю колоссальное облегчение.

– Кэйси! – кричу я. Пчелы пытаются залезть в рот, и мне поневоле приходится закрыть его. Я иду вперед, сплошь покрытая пчелами, как пасечник, но без защитной одежды и сетки на лице. Мне удается сделать еще два шага.

Радуясь тому, что я наконец добралась до дома, я тянусь к раздвижной двери. Кэйси поднимает руку, чтобы помочь мне.

Неожиданно я слышу щелчок. Замок закрыт.

Зрение мутится, но сквозь стекло мне удается разглядеть лицо Кэйси. Может быть, она не поняла, что происходит. Может, считает, что открыла замок. Вот только разве что…

Слишком уж будничное выражение на ее лице. Нейтральное. Роботоподобное. Хотя и с легкой примесью любопытства.

Я вижу также, что она набирает на клавиатуре своего компьютера какой-то текст. Как же она может продолжать работать в такой момент?

Телефон подает сигнал вызова по второй линии. Я знаю, кто звонит, но решаю все-таки ответить, надеясь, что Бог сжалился надо мной.

– Теперь ты видишь, в чем была твоя ошибка, – говорит Бог, наслаждаясь моим отчаянием. Я не отвечаю. – Что ж, полагаю, не стоит более скрывать кота в мешке, – продолжает он, откровенно веселясь. – Дэйзи, познакомься с Иисусом. Тебе он известен под именем Кэйси.

Я смотрю широко раскрытыми глазами на женщину, с которой прожила под одной крышей шесть лет, и не могу поверить в то, что говорит мне Бог. Я делала вид, что люблю ее как мать. Теперь я понимаю: она переписывается с ним. Сегодня. А может быть, и все это время.

Я снова тяну за дверную ручку. Дверь не поддается. Кэйси, улыбаясь, пожимает плечами. Потом как ни в чем не бывало разворачивается и уходит. Через ее плечо перекинут ремень моей школьной сумки с учебниками. В каждой руке по папке.

– Не расстраивайся, Дэйзи, – говорит мне Бог. – Беда в том, что ты слишком умна, чтобы оставаться невредимой. Мы все равно собирались убить вас с Мэйсоном сегодня. Пчелы просто добавили этой ситуации пикантности. Наслаждайся!

Бог отключается, и у меня в душе поднимается волна бешеной злобы: я кричу что есть сил. Пчела вонзает жало в язык. Боль от этого укуса чувствуется сильнее, чем от других. Я давлю проклятое насекомое зубами и, разжевав, выплевываю кусочки. Решив использовать последний шанс, я переключаюсь на линию, на которой висит Мэтт, но мой звонок по-прежнему находится на удержании в его телефоне. Я бросаю аппарат на землю и мчусь к торчащему из стены крану, к которому подключаются поливочные шланги. Глаза уже почти совсем заплыли, но я каким-то образом умудряюсь включить воду и пугаю этим пчел. Они разлетаются.

Но уже слишком поздно.

Все, что можно, они уже сделали.

Тяжело дыша, падаю на бетонное патио, чувствуя, как руки, ноги, лицо и все остальное раздуваются от действия яда. Я продолжаю кричать, несмотря на то, что язык практически закрыл гортань, мешая мне говорить.

– Кэйси! – кричу я. – Как ты могла это сделать?

Понимаю, что это бесполезно; Кэйси, скорее всего, уже нет в доме. Я пытаюсь позвать на помощь соседей и, собрав остатки сил, кричу: «На помощь!» – но вместо крика из-за одышки я могу лишь шептать, а вместо слов с губ срываются одни обрывки.

Бросаю бесполезные попытки. Мне осталось немного, я знаю.

Через несколько минут горло полностью закрывается.

И прежде чем яркий день превращается в темную ночь, я вспоминаю Одри.

41

Я открываю глаза. Они открываются, но не полностью, и я смотрю на мир сквозь образовавшиеся щелочки.

Поле зрения ограничено. Так бывает, когда изображаешь при помощи рук бинокль и смотришь сквозь тоннели из пальцев. Услышав, что рядом кто-то шевелится, я поворачиваю голову, чтобы посмотреть, кто там, так как периферийное зрение отсутствует.

Рядом с больничной койкой в кресле сидит Мэйсон.

Моргая от удивления, я смотрю на него. Он улыбается и берет меня за руку. Ощущение странное – не то чтобы рука онемела, но… что-то с ней не так. Я поворачиваюсь, чтобы взглянуть на руки: они вздутые, как будто внутрь закачали воздух, красные и покрыты следами укусов. К левой руке приклеена трубка капельницы. Я поражаюсь тому, как им удалось найти вену в этой толще, похожей на яблочный мармелад. Не нужно смотреть в зеркало, чтобы понять – лицо выглядит не лучше, но я инстинктивно поднимаю руку, чтобы потрогать щеку.

У Мэйсона влажные глаза. Он моргает, как человек, старающийся сдержать слезы.

– Здравствуй, Дэйзи, – говорит он с чувством. Я оглядываюсь, щурясь от яркого света, и стараюсь заставить глаза работать. Мэйсон решает, что я не понимаю, где нахожусь. – Ты в больнице. На тебя напали пчелы, но сейчас ты уже вне опасности. Все хорошо.

Я отпускаю руку Мэйсона, чтобы потрогать лоб. Стараюсь не дотрагиваться до кожи ногтями – шрамы мне не нужны. Когда я трогаю левой рукой правую, в комнату заходит медсестра, пришедшая проверить мое состояние. Она на цыпочках подходит к кровати и наклоняется надо мной. Мне даже кажется, что она вот-вот упадет. Медсестра выглядит странно – у нее прическа в стиле панк-рок, хотя, судя по лицу, она мне годится в бабушки.

– Добро пожаловать назад в мир, девушка, – говорит она, сжимая пальцами мое запястье и следя за секундной стрелкой наручных часов. Голос у нее добрый, хотя на лице выражение строго деловое.

– Спасибо, – с трудом произношу я, раздвигая спекшиеся губы. – А ты… – шепчу я, глядя на Мэйсона. Он, многозначительно глядя на медсестру, качает головой. Женщина производит какие-то действия за моей спиной, потом что-то записывает на висящем в ногах койки планшете с историей болезни. Прежде чем ответить, Мэйсон дожидается, пока медсестра закончит дела и уйдет.

– Тебя спас Мэтт, – говорит он. – Позвонил в Службу спасения. И…

– Что?

– Он же связался с Меган.

Где-то в течение секунды, осознав, что ему известно о том, что я рассказала Мэтту о проекте, пристально смотрю на Мэйсона. Однако, нарушив правила, я, вполне возможно, спасла жизнь нам обоим. Мэйсон никак не комментирует эту сторону ситуации, и я решаю тоже о ней не говорить.

– Как? – спрашиваю я, поглаживая себя по руке.

– Через блог, – объясняет Мэйсон.

– Какая сообразительность, – говорю, радуясь за Мэтта. Пытаясь смахнуть слезу, навернувшуюся на правый глаз, я дотрагиваюсь до того места, где он всегда находился, и не нахожу глазной впадины. Теперь понятно, почему у меня напрочь отсутствует периферийное зрение – веки распухли и почти полностью закрыли глаза.

– Да, – говорит Мэйсон, возвращая меня к реальности, – это был умный ход.

– Кэйси… – произношу я, недоуменно качая головой. Вспомнив о ней, я сразу чувствую, как ткань наволочки, касаясь кожи на голове, вызывает неприятные ощущения в местах укусов. Раньше я не знала, что там они тоже есть. Осторожно трогаю голову.

– Да, я знаю, – говорит Мэйсон. – Мне трудно осознать, что она наблюдала за каждым нашим движением. Все время. Она была в заговоре с Богом. Вот только не пойму, как такое могло произойти и почему…

С трудом договорив до конца, Мэйсон отворачивается и в течение некоторого времени смотрит в окно с отсутствующим видом.

– Значит, я снова умерла? – спрашиваю я шепотом, так как не знаю, как далеко ушла медсестра.

– Да, – говорит Мэйсон, поворачиваясь ко мне и окидывая меня взглядом зеленых глаз.

– Расскажи, как все было, – прошу я.

Мне действительно хочется это знать. Кроме того, после разговора о Кэйси мне необходимо отвлечься. Меня и раньше кусали пчелы, но такую массированную атаку я пережила впервые. Такое впечатление, что все тело превратилось в один сплошной тромб; приходится все время шевелить пальцами, иначе они немеют из-за слабого кровоснабжения. Во всем теле ощущается тянущая боль – яд постепенно вымывается из тканей. Ощущение неприятное; кажется, меня вот-вот стошнит.

Мэйсон смотрит на меня усталым взглядом; он понимает, что я далека от выздоровления.

– Тебе нужно отдохнуть, – говорит он.

– Сначала расскажи, что было, – требую я.

– Ладно, Дэйзи, – соглашается он, осторожно, чтобы не причинять боли, похлопывая меня по руке. – Расскажу.

Он делает паузу и придвигается ближе, чтобы можно было говорить вполголоса, а я при этом его слышала.

– Мэтт сообщил Меган, что слышал, как ты сказала что-то о Кэйси…

– Он это слышал? – перебиваю я, вспомнив, как умирала, лежа на бетонном патио.

– Видимо, да, – говорит Мэйсон мягко. – В общем, Мэтт передал информацию Меган, а та задействовала Дэвида. Он отследил местонахождение Кэйси по сотовому телефону и получил список ее последних вызовов. Таким образом стало известно местонахождение Бога. Дэвид послал за ними две группы и занялся организацией спасательной операции.

– Но Кэйси захватила запас «Воскрешения», – говорю я. – К тому же рядом не было никого, кто мог бы сделать укол.

– Дэвид посадил самолет, в котором летел я, прямо посреди поля и распорядился, чтобы к тому месту для меня подогнали машину, – объясняет Мэйсон.

– Тебе, наверное, было страшно.

Мэйсон делает жест рукой, который означает, очевидно, что было страшно, но не настолько, чтобы испугаться до коликов. Я глажу себя по щеке.

– Находившиеся в самолете штатские были в ужасе, – говорит Мэйсон. – Они подумали, что на самолет напали террористы. Я получил от Дэвида сообщение, поэтому знал, что происходит. Хорошо, что Дэвид принял решение сажать самолет: Бог что-то готовил для меня, и я рад, что не добрался до Вашингтона.

– Сколько тебе потребовалось, чтобы доехать до меня? – спрашиваю я, поворачиваясь, чтобы было удобнее лежать.

– К счастью, маршрут полета был проложен так, что мы двигались на восток, поэтому я был всего в двадцати милях от дома.

– И все же это далеко, – говорю я, качая головой. К моему удивлению, боли в местах укусов на этот раз не чувствуется. – Никакая инъекция мне бы уже не помогла.

Неожиданно у меня появляется ощущение, что я вылетела из тела и наблюдаю за происходящим в комнате, паря над койкой. Впрочем, мне так хорошо, что это странное ощущение ничуть меня не беспокоит. Снова двигаю головой, чтобы убедиться, что боли нет.

– Это медсестра мне что-то дала? – спрашиваю я.

Мэйсон кивает.

– Тебе прописали обезболивающие препараты, чтобы не мучиться. На тебе более ста укусов.

Теперь мне кажется, что тело будто налито чугуном, но я борюсь со сном: очень хочется знать, что было дальше. Из последних сил трясу головой, чтобы разогнать туман в голове.

– Как долго я была мертва?

– Двенадцать минут, – говорит Мэйсон, сделавшийся очень серьезным.

– Постой. Как же так? – спрашиваю я, борясь с желанием закрыть отяжелевшие веки. – Но ты же сказал, что…

– Тсс, – произносит Мэйсон. – Тебе нужно поспать. Я позже все объясню.

Но я не закрываю глаза, просто не могу себе позволить это сделать. Мне нужно знать, что случилось.

– Объясни сейчас, – требую я, чувствуя, что словам не хватает убедительности.

– Дэйзи, ты умерла, и вернуть тебя при помощи «Воскрешения» мне не удалось, – говорит Мэйсон.

– Как же ты меня оживил? – спрашиваю я. Бороться со сном сил больше нет. Я закрываю глаза и лежу, балансируя на грани между реальностью и сном.

– Бу-бу-бу, – произносит Мэйсон, или, по крайней мере, так мне кажется. И все же он сказал что-то другое, это ясно. Чудовищным усилием воли заставляю себя еще раз открыть глаза.

– Так что спасло меня?

– Первичные реанимационные действия, – успеваю прочесть я по губам Мэйсона, прежде чем сон окончательно накрывает меня.

42

Когда мне становится лучше и я уже не так сильно похожу на Франкенштейна, Мэйсон, вопреки моему желанию вернуться в Омаху, покупает билеты в Сиэтл для нас обоих. В тот же день мы с ним садимся на самолет. Отвезя меня к Меган, Мэйсон второй раз за неделю отправляется в Вашингтон. Хотя Бог и Кэйси пойманы и находятся под арестом, Мэйсон хочет, чтобы я находилась под присмотром, пока он не будет уверен, что все кончено. Я не слишком сопротивляюсь, так как временами мне все еще бывает страшно, особенно в темное время суток.

В течение двух недель, пока я была в больнице, Мэйсон следил за ходом расследования, беседовал с другими агентами по телефону и обменивался электронными письмами, но мне практически ничего не рассказывал. Находясь в гостях, я стараюсь не думать о плохом и наслаждаюсь обществом Меган, но есть еще вопросы, на которые необходимо найти ответы, прежде чем я смогу с чистой совестью закрыть мучительную тему и спокойно жить дальше.

Нам с Мэйсоном есть о чем поговорить.

В предпоследний вечер в Сиэтле я набираю номер Мэтта. После нападения я разговаривала с ним дважды, но оба раза разговор был слишком коротким и не клеился: в первый раз рядом находился Мэйсон, а во второй в комнате, помимо меня, была Меган.

– Ты один? – спрашиваю я. На дворе ночь, Меган и ее мама спят.

– Да, слушаю музыку, – говорит он. – Как ты себя чувствуешь?

– Неплохо. Снова могу носить одежду своего размера, и места укусов почти не болят. Язык тоже в порядке – по крайней мере, мне уже не кажется, что я только что сделала в нем дырочку и повесила в нее сережку, – сообщаю я.

– Это хорошо.

– Но выгляжу я по-прежнему так, как будто меня крепко побили.

– Зато чувствуешь себя лучше.

В течение пары секунд я прислушиваюсь к его дыханию; от него у меня мурашки по коже.

– Послушай, Мэтт, – начинаю я. – Я хотела сказать тебе спасибо.

– Не за что… – говорит Мэтт, усмехаясь.

– Нет, серьезно, – настаиваю я. – Даже не знаю, как тебя благодарить. Ты спас мне жизнь. Я у тебя в долгу…

– Нет, – осторожно перебивает меня Мэтт. – Мы квиты.

– Как это? – спрашиваю я.

– Ты… тоже спасла меня, – говорит он.

– В каком смысле?

– Вряд ли я выжил бы после того, как умерла Одри, если бы не ты. Хотя мы тогда нечасто разговаривали, ты была в моей жизни… и этого было достаточно. Ты очень сильно мне помогла. Это было очень важно. Я знаю, что никогда не смогу до конца забыть то, что случилось, да я и не хочу забывать, но сейчас мне снова хочется жить, и этим я обязан тебе.

В течение нескольких секунд мы оба молчим. Я вспоминаю, как после смерти Одри проводила дни и часы, думая, что наши отношения разваливаются, только потому, что он не отвечал на письма и сообщения. Сейчас это кажется мне странным. Я этого не знала, но в тот момент Мэтт боролся за жизнь.

– Я хотела тебе кое-что сказать незадолго до этого кошмара в Хэйесе, – говорю я. – Как раз в тот момент, когда ты переключился на вторую линию.

– И что же это? – тихо спрашивает Мэтт.

Делаю глубокий вдох и решаю, что больше откладывать не буду:

– Я хотела сказать, что люблю тебя.

Я слышу, как Мэтт быстро выдыхает в трубку.

– И если бы ты тогда сказала это, – говорит он сильным, мужским голосом, звучащим необыкновенно сексуально, – я бы ответил, что и я тебя люблю.

Через две недели и один день после того, как мы с Мэйсоном расстались в Сиэтле, он возвращается, чтобы забрать меня. Мэйсон говорит, что завтра же мы вылетаем в Омаху. Я подпрыгиваю от радостного возбуждения, но Мэйсон заставляет меня вернуться с небес на землю.

– Я снова получил приказ переезжать, – говорит он.

– Зачем? – спрашиваю я. – Бога и Кэйси поймали. Я умерла в Техасе. А в Омахе все думают, что я болею.

– Не все, – поправляет меня Мэйсон, наградив меня суровым взглядом.

Я смотрю на него в замешательстве.

– Директор знает, что Мэтт позвонил в Службу спасения, – продолжает Мэйсон, – что кому-то из тех, с кем ты ходила в школу в Омахе, известно, что ты умерла.

– Но Мэтт знает, что я жива, – возражаю я, – и суть проекта ему тоже известна, – добавляю я, на этот раз вслух.

– А вот об этом знаю только я, а директор – нет, – говорит Мэйсон.

– Ты солгал ему?

– Естественно, солгал, – соглашается Мэйсон. – Нужно же было тебя как-то прикрыть.

– Но, Мэйсон, даже «Воскрешение» на меня не подействовало, – возражаю я. – Можно смело идти в школу и всем там рассказывать, что обычные реанимационные действия чудесным образом помогли вернуть меня с того света после ужасной атаки пчел. Все будут поражены.

– Этого и боится директор, – замечает Мэйсон.

– В каком смысле?

– Что на тебя будет направлено внимание, – объясняет он. – Если ты вернешься в школу и расскажешь всем, что тебя покусали пчелы, а ты чудесным образом выжила, пресса неминуемо этим заинтересуется. Люди начнут спрашивать, кто ты и откуда. А это потенциальная возможность провала прикрытия.

Не зная, что возразить, я храню молчание. Усталый Мэйсон смотрит на меня.

– Дэйзи, я понимаю, что тебе тяжело это слышать, но так будет лучше.

– Как «так»? – спрашиваю я, чувствуя, как в душе поднимается волна гнева и раздражения.

– Будет лучше, если мы, как обычно, будем вести себя тихо.

– Лучше для кого? – задаю новый вопрос я, чувствуя, что вот-вот взорвусь. Но два слова, сказанные Мэйсоном, за долю секунды меняют все.

– Для Мэтта, – говорит он. – Лучше для Мэтта.

43

Дом в Омахе кажется чужим; видимо, подсознательно я уже свыклась с мыслью о необходимости переезда. Рассудок смирился, и только сердце упорно твердит о необходимости остаться.

Мэйсон дал мне три часа на то, чтобы собрать все самое необходимое; все остальное пришлет позже команда, которая приедет зачищать дом. В течение часа я рассеянно бросаю в чемодан одежду вперемежку с книгами и другими вещами, потом отправляю сообщение Мэтту, прося встретить меня на машине в конце квартала. С трудом стащив набитый чемодан вниз по лестнице, я оставляю его в прихожей, чтобы Мэйсон забрал его и положил в машину.

Пока Мэйсон собирает оборудование в подвале, я осторожно выскальзываю из дома. Может быть, я успею вернуться, пока он будет там, а может, и нет. Как бы там ни было, я не могу уехать, не простившись с Мэттом.

Выбравшись из дома, я ежусь от прохладного ветра и застегиваю куртку на все пуговицы, поражаясь тому, как незаметно и неумолимо приближается зима.

Дойдя до конца квартала, я останавливаюсь на углу. Мэтт появляется быстро; я едва успеваю пару раз подышать на руки, чтобы согреться.

Когда я забираюсь на пассажирское сиденье, наступает момент, похожий на паузу между двумя песнями в музыкальном сборнике, собранном из самых романтических и эмоциональных композиций. Эти секунды как короткий антракт между двумя действиями; в такие моменты земля продолжает вращаться, повинуясь законам мироздания, но как бы вхолостую. Когда такое случается, вокруг тихо, но ты знаешь, что через секунду действие начнется и снова захватит тебя.

Так и происходит.

Мэтт берет меня обеими руками за щеки и притягивает к себе. В его прекрасных темных глазах столько страсти, сколько я еще никогда не видела. Они тянут меня как магнит, и я не могла бы оторвать взгляд, даже если бы и хотела. Удерживая меня в течение пары секунд, Мэтт напряженно смотрит мне в глаза, а потом…

– Не умирай, – просит он с легкой дрожью в голосе.

– Не буду, – обещаю я, от души надеясь, что теперь все будет хорошо.

– Очень тебя прошу, – добавляет Мэтт. – Я не могу допустить, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

– Спасибо, – говорю я, прикрывая ладонями его руки, прижатые к моим щекам.

– Бери в школу этот чертов шприц с эпинефрином, – просит он.

– Обещаю, – говорю я, смеясь.

– И держись подальше от пчел, – продолжает Мэтт. – Лучше вообще на улицу не выходи.

– Постараюсь, – отвечаю я, продолжая смеяться.

– И… – говорит Мэтт, придвигаясь ко мне так близко, что его лицо находится всего в паре сантиметров от моего, – не уезжай.

Это слово действует на меня как удар в грудь; глаза немедленно наполняются слезами. Лицо Мэтта пышет такой неподдельной, детской искренностью, что хочется найти какой-нибудь предлог и не смотреть на него; слишком уж тяжело видеть, что он так же горячо желает того же, чего и я.

– Не могу, – шепчу я.

– Я знаю, – говорит он.

Мэтт обнимает меня и страстно прижимает к себе. Я наклоняюсь к нему, перегнувшись через центральную консоль, и рычаг коробки передач впивается в бедро. Но я остаюсь недвижимой. Я могла бы сидеть так часами, если бы жизнь предоставила мне такую возможность. Никогда и ни с кем мне не было так хорошо. Сидя в его машине и чувствуя на себе тепло его рук, я еще раз убеждаюсь: мое место здесь, рядом с Мэттом. И нигде более.